Две мелодии сердца. Путеводитель оптимистки с разбитым сердцем

Глава 3

18/5/2013

«Сердце и душа»

Знаете эту фортепианную мелодию для новичков, которую может сыграть кто угодно? Более простой песни и представить себе невозможно, но называется она «Сердце и душа» – а ведь это самое сложное и невероятное, что бывает в мире.

Разве не странно?

В общем, сегодня после ужина Люси придет к нам в гости с ночевкой, и мы обсудим наши планы на лето. Я хочу создать музыкальную группу. Мы с Кэлом за фортепиано, Люси – с гитарой, ну а петь мы все умеем.

Интересно, они разрешат мне назвать группу «Ложная каденция»?

А может… «Сердце и душа».

Потому что Люси – мое сердце, а Кэл – моя душа.

Пока-пока!~

Эмма

Персиковые лучи заката проникают в бар через панорамные окна, придавая соответствующую атмосферу моему выступлению. Я пропеваю последние несколько нот Losing my religion группы REM, аккомпанируя себе на тамбурине ^[1]. Музыка полностью меня захватила; я не вижу ничего вокруг.

Я подсела на это чувство.

Пение, выступления, созидание. Я никогда по-настоящему не влюблялась, но другого сравнения найти не могу. Есть что-то волшебное в том, чтобы поделиться с другими самым сокровенным. Будто ты оставляешь отпечаток на их душе.

Я улыбаюсь, выводя последнюю ноту и потряхивая тамбурином, пока его звон не тонет в раскате аплодисментов. Шум толпы наконец выводит меня из транса, и я возвращаюсь в винный бар. Аудитория радостно ревет. За окном заводится мотоцикл. Нэш аплодирует из-за стойки и наливает мне традиционный бокал рислинга. Алисса восторженно свистит из-за высокого столика. Я широко ей улыбаюсь, вставая со стула.

Знакомые лица улыбаются мне в ответ. Я подбираю со сцены гитару, поднимаю ее в воздух и кланяюсь аудитории.

– Спасибо всем, кто сегодня пришел, – говорю я в микрофон. Мой голос совершенно спокоен. Какой бы неловкой я ни была в обычной жизни, на сцене я становлюсь другим человеком – собранным и невозмутимым. Музыка придает мне уверенности в себе. – Как и всегда, я очень рада здесь быть. Я Имоджен, и через неделю я снова буду исполнять для вас сомнительные каверы и посредственные оригинальные песни. До встречи.

Имоджен – мой сценический псевдоним. Я взяла его в честь любимой пианистки Эммы, Имоджен Купер. По-прежнему улыбаясь, я делаю еще один поклон, и Алисса выкрикивает:

– Ты зажгла, красотка!

Я бы показала ей средний палец, но мне никогда не хватало смелости на такое. Так что я просто смеюсь, качаю головой и спускаюсь со сцены, забирая деньги, которые мне накидали. На то, чтобы пробраться через толпу, уходит минут двадцать: посетители благодарят меня за выступление, отвешивают комплименты, дают еще немного денег. Я не тороплюсь и отвечаю каждому из них. Меня переполняют гордость и удовлетворение, и с моего лица не сходит улыбка.

Винный бар «Экстаз» забит битком. Я выступаю здесь каждую пятницу в семь вечера и собираю немалую аудиторию. Это одновременно и подработка, и отдушина.

Музыка меня исцеляет. Умиротворяет.

Напоминает о ней.

Перекинув за плечи длинные косы, я поправляю подол летнего платья и убираю свою гитару «Хаммингберд» в футляр. За маленьким столиком, где сидит моя лучшая подруга, меня уже ждут бокал вина и салфетка, подписанная знакомым почерком.

Когда я подхожу, Алисса двигает вверх-вниз бровями.

– В упорстве ему не откажешь, и почерк хороший, – говорит она, крутя в пальцах ножку собственного бокала. – Осталось выяснить его тип личности, «язык любви», знак зодиака и кредитный рейтинг.

Я со смехом закатываю глаза. Алисса Акинс – единственная в своем роде. В школе она пользовалась невероятной популярностью, в то время как я не привлекала к себе большого внимания, тихо занимаясь музыкой и волонтерской деятельностью. Но мы прекрасно ладили, несмотря на разницу в социальном статусе. Думаю, на самом деле у нас много общего. Мы родственные души. Несмотря на всеобщее обожание, Алисса никогда не зазнавалась.

Я поняла это, когда угодила в небольшую аварию возле школы. Алисса проезжала мимо, направляясь на соревнования чирлидеров, и случайно заметила меня, сидящую на обочине и трясущуюся от ужаса. Она остановилась и села рядом, и мы вместе дождались моих родителей.

Она пропустила половину соревнований, но ни на секунду об этом не пожалела. Ей было важнее поддержать меня в трудную минуту.

С тех пор мы были неразлучны.

Я бросаю быстрый взгляд на Нэша, и он подмигивает мне в ответ. Покраснев, я снова поворачиваюсь к Алиссе, которая торопливо вбивает его имя в поисковую строку.

– Он очень милый, – говорю я.

– Ай. Суровый приговор.

– Просто не в моем вкусе.

Она прищуривается.

– Мне начинает казаться, что в твоем вкусе только четырехлапые и блохастые.

Я смотрю на салфетку. Синие чернила лаконично сообщают: «У меня есть собака». Рядом красуется неумелый рисунок, больше напоминающий лемура.

Признаю, он неплохо меня знает.

Я прикусываю губу, чтобы подавить улыбку. Нэш каждую неделю оставляет мне записки на салфетках, расписывая свои положительные качества, в надежде, что я соглашусь сходить на свидание. Его упрямству можно только позавидовать. Но в моем отказе нет ничего личного.

Это просто необходимость.

– Мне достаточно рассказов о твоих похождениях, Лис, – я пожимаю плечами и делаю глоток вина.

Она кривится.

– Вот уж не знаю. Последний парень, с которым я встречалась, оказался женат. Причем дважды. – Широко распахнув глаза, она снова хватается за телефон. – Нэш… Мелтцер… Жены… – бормочет она себе под нос.

– Да нет, не женат он, – я мотаю головой. – У него честные глаза.

– Ага, у Теда Банди ^[2] тоже были честные глаза.

Я морщу нос.

– Тоже верно. Держи меня в курсе.

Пока Алисса играет в детектива, я достаю из сумки собственный телефон и просматриваю уведомления, а также болтаю с постоянными слушателями, отвечаю на смайлики и приветствия.

Я как раз прощаюсь с одним из знакомых, когда приходит новое сообщение.

Неизвестный абонент:

Завтра. В 9:00.

Я прищуриваюсь, вспомнив про Теда Банди.

Я:

Кто это? Откуда у вас мой номер?

Неизвестный абонент:

Оттуда же, откуда и адрес. Мэйпл-авеню, 919.

Мое нутро сжимается от ужаса.

Мне крышка.

Он точно маньяк, тысяча процентов, и он убьет меня завтра, в девять утра. Я пытаюсь мысленно подготовиться и прикидываю, есть ли у меня время написать завещание. Наверняка нотариальные конторы уже закрыты…

Дрожащими руками я набираю ответ.

Я:

Только не трогайте моих собак.

Проходит пара минут.

Неизвестный абонент:

Ты о чем вообще?

Я поджимаю губы. Моргаю, глядя на экран. Кажется, я поторопилась с выводами. Настоящий маньяк едва ли стал бы предупреждать жертву.

Придется идти на попятную.

Я:

Неважно. А ты о чем?

Неизвестный абонент:

О собеседовании, Люси. Господи боже.

Ужас трансформируется в волнение. Как мертвая бабочка в реанимации.

Я:

Кэл?

Я как раз добавляю его номер в контакты, когда приходит ответ.

Кэл:

Не опаздывай.

Алисса с любопытством заглядывает в экран под моими мелькающими пальцами.

– Кто это там? – она ахает. – Это парень? Ты из-за него отказываешь Нэшу?

– Я не отказываю Нэшу. – Бабочки-зомби так и мечутся у меня в животе. – Нечему отказывать. Он так ни разу и не позвал меня на свидание.

Я отправляю сообщение.

Я:

Спасибо! Извини! Завтра увидимся!:)

– Многовато восклицательных знаков! – кричит Алисса мне в лицо.

Я отшатываюсь и хлопаю глазами.

– Теперь дошло? – говорит она. Ее короткие светлые волосы едва задевают плечи.

– Блин, и правда. Как будто я перепила кофе. Как отменить отправку? – Сообщение моментально помечается как прочитанное. Я морщусь и потираю виски, надеясь, что не допустила слишком большую ошибку. – Поздно, он увидел восклицательные знаки.

– Ну, может, его это очарует. Может…

Я пытаюсь сгладить ситуацию и отправляю еще одно сообщение.

Я:

Прости, немного разволновалась. Спасибо, что дал мне шанс.

Я хмурюсь, глядя на экран.

– Теперь кажется, будто я недовольна. Восклицательные знаки демонстрируют энтузиазм.

Я:

Хорошего вечера!:):)

– Боже, Люси. Ты делаешь только хуже.

Алисса отбирает у меня телефон, чтобы не дать мне опозориться еще сильней.

Я хватаю бокал вина. Мои ноги нервно подпрыгивают на перекладине барного стула. Сделав несколько больших глотков, я перевожу дыхание.

– Прости. Это мой потенциальный начальник. Я очень хочу получить эту работу, хотя шансы мои невелики. Но он только что внезапно позвал меня на собеседование.

– Хм-м. – Алисса поджимает губы и смотрит на меня с интересом. – А что за работа?

– Отвечать на звонки в автомастерской.

– Звучит кошмарно.

– Я когда-то была с ним знакома, – поясняю я. – Он владелец.

– Значит, красавчик.

Я краснею и прикусываю щеку изнутри.

– Я такого не говорила.

– Да тут и без слов ясно, – отмахивается Алисса. – Зачем еще иметь дело с недовольными клиентами, которые хотели просто заменить масло, а в итоге получили счет на две тысячи баксов? Очевидно, он красавчик, и ты хочешь его охмурить.

Солнце опускается к самому горизонту, и через окна проникает лишь рассеянный, неяркий свет, но меня все равно будто обдает пламенем.

– Нет.

– Как он выглядит?

– Как будто только что с кастинга «Сынов анархии», – заверяю я. – Высокий, мускулистый, весь в тату. Потрепанный и суровый. Вечно хмурится.

Ее глаза чуть не выпрыгивают из орбит.

– Ты описала моего будущего мужа. Имя? – она берет телефон, войдя в режим исследователя.

– Кэл Бишоп. А мастерская – «Уголок Кэла», всего в нескольких милях от моего нового дома. Мы дружили в детстве, и…

– Боже мой, Люси.

Алисса сует телефон мне в лицо, и я отклоняюсь назад, чтобы разобрать текст на экране. Это заголовок новостной статьи: «Сын покупает автомастерскую, принадлежавшую его покойному отцу».

Я улыбаюсь. Мое сердце переполняют гордость и меланхолия. Я знала, что отец Кэла и Эммы работал с машинами, но не сообразила, что он был владельцем автомастерской. От переизбытка чувств у меня щиплет глаза, но потом я хмурюсь.

– Погоди, как ты это нашла? Я сто раз вбивала его имя в поиск.

– Я ввела «Уголок Кэла» и прокрутила вниз, – отвечает Алисса и трясет телефоном у меня перед лицом, будто это поможет мне что-то разглядеть. – Но я не про статью. Ты на фото посмотри. Твой новый босс. Вы с ним жили по соседству, верно?

– Да, это он. – Я отодвигаю ее руку подальше. – Называть его боссом рано, раз уж я не умею нормально переписываться. Он ответил? – я нервно заламываю руки и тянусь к бокалу, который, к сожалению, уже опустел.

Алисса бросает взгляд на мой телефон, который она положила рядом, и качает головой.

– Тишина. Он прочел, но не ответил.

– Боже, я все испортила.

– По виду не скажешь, что он любит переписываться, – замечает она, разглядывая фотографию Кэла. Ее губы темно-ягодного цвета одобрительно сжимаются. – Молчаливый, угрюмый. Наверняка ездит на мотоцикле. В постели будет зверем, сто процентов.

Я краснею и машинально обмахиваюсь барным меню.

– Наверное, у него есть девушка. Может, даже несколько.

– Вполне возможно. Я согласна постоять в очереди.

Когда я наконец отбираю у нее свой телефон – и удостоверяюсь, что Кэл и правда не ответил, – к нашему столику плавной походкой приближается Нэш с двумя полными бокалами белого вина. В его темно-зеленых глазах отражаются лучи заходящего солнца.

– Спасибо, – говорю я с застенчивой улыбкой, принимая бокал.

Он подмигивает.

– Всегда к твоим услугам.

Нэш прекрасно выглядит. Он молод и очарователен, у него ямочки на щеках и густые кудри цвета светлой карамели, напоминающие пчелиные соты.

В данный момент его ямочки направлены на меня во всю мощность, будто оружие массового поражения.

– Отличный рисунок, – я показываю мизинцем на лемуроподобную собаку на салфетке. – Очень мило.

– Да? Ее зовут Кнопочка. Я передам.

– Хорошо. – Мы одновременно улыбаемся, и я опускаю голову.

Нэш постукивает пальцами по столу и делает шаг назад.

– Если что – зовите, дамы, – говорит он, бросая беглый взгляд на Алиссу, а затем вновь смотрит на меня. Долю секунды мы глядим друг другу в глаза, прежде чем он разворачивается и вновь встает за барную стойку.

Алисса вздыхает и берет новый бокал вина.

– Тебе надо с ним переспать.

Я краснею и верчу в пальцах косу.

– Он тот еще донжуан. Только что заигрывал с другой девушкой.

– Возможно, но ей он не оставлял милых записок на салфетках. Говорю тебе, ты не пожалеешь. Рискни!

Я пожимаю плечами, хотя прекрасно знаю, что не стану «рисковать».

Я видела, к чему приводят отношения. Сначала записки, потом свидания, за ними – поцелуи, секс, любовь, а потом…

А потом – то, что случилось с Джессикой.

Я ни за что не стану Джессикой.

– Ладно, – говорю я Алиссе, а затем спрыгиваю со стула и, сделав глоток вина, пододвигаю бокал к ней. – Мне пора, завтра собеседование.

– Удачи, зайка. – Она крепко меня обнимает, и я вдыхаю ее спрей для тела с ароматом жвачки. – Расскажешь, как все прошло.

– Обязательно. Встретимся на следующей неделе. – Я закидываю на спину футляр с гитарой и машу Алиссе на прощание. Потом встречаюсь глазами с Нэшем, направляясь к выходу.

Меня провожает его улыбка с ямочками. Телефон пищит в кармане моего платья. Я достаю его и бросаю взгляд на экран.

Там высвечивается имя Кэла.

Кэл:

И тебе.

Окрыленная этими двумя словами, я улыбаюсь всю дорогу до дома, вспоминая маленькую девочку, которой мне так не хватает.

Ложная каденция: ты думаешь, будто что-то заканчивается, но на самом деле начинается что-то другое, прекрасное.

Глава 4

Я опаздываю.

Ничто не провоцирует мою тревожность так, как опоздания. Я даже в своем резюме написала: ОРГАНИЗОВАННА И ПУНКТУАЛЬНА. Большими буквами, чтобы было убедительней.

Теперь выходит, что я врунишка. Опоздавшая врунишка.

Справедливости ради, я никак не могла знать, что у нас отключат электричество. Вчера даже не было грозы. Это чистой воды случайность, которую никто не мог предвидеть.

Обычно я стараюсь подготовиться к любым случайностям. Даже когда поездка занимает пять минут, я все равно выхожу за час: вдруг отменят поезд, или начнутся строительные работы, или случится метеоритный дождь, или кто-то неудачно кинет кубик в «Джуманджи». Но вчерашним вечером, ставя на зарядку телефон с жалкими тремя процентами аккумулятора, я никак не предполагала, что кто-то врежется в столб электропередачи и вся улица останется без света.

Мой телефон разрядился, будильник не сработал, и я потеряла последний шанс получить работу в «Уголке Кэла».

Бубенчики над дверью звенят, когда я врываюсь внутрь, и оповещают всех о моей нерасторопности.

– Ты рано.

Кэл выходит из кабинета, расположенного за приемной стойкой. Он одет в простую белую футболку и черные джинсы. Его кофейного оттенка волосы, влажные после душа, в этот раз кажутся еще темней. Они взлохмачены и торчат в разные стороны, но каким-то образом это выглядит привлекательно. На шее у него висит серебряная цепочка. Кулон заправлен за воротник футболки, так что мне не удается его разглядеть.

Постойте-ка.

Осознав, что он сказал, я растерянно гляжу на припорошенные пылью часы на стене. Они показывают десять минут десятого.

– Мы же договорились на девять тридцать, – продолжает Кэл.

Ничего подобного. Речь шла про девять часов – я думала, что это будет время моей смерти, такое не скоро забывается. Но я просто воздаю хвалу небесам за маленькое чудо.

– Ну да. Такой уж я человек. Люблю приходить пораньше.

М-да. Прозвучало так, будто это мое хобби. Люблю хорошее вино, собак, которые обожают лизаться, оранжевые закаты…

И приходить пораньше!

Я нервно чешу ключицу и начинаю ковырять заусенцы.

– Заходи. – Кэл указывает головой в сторону кабинета и входит внутрь.

Я приглаживаю платье и иду следом. Кэл подходит к столу, заваленному счетами и папками. В кабинете темно и душно, и нет ни одного личного предмета. Никаких фотографий, никаких безделушек. Только старый стол, пара стульев и шкаф для бумаг в углу, покрытый паутиной, которую, кажется, пауки сплели еще в девяностые. У меня так и чешутся руки поднять жалюзи, чтобы впустить в кабинет немного солнечного света, но я остаюсь на месте, ожидая распоряжений.

Кэл садится, указывает на свободный стул и делает глубокий, почти раздраженный вдох, глядя мне в глаза.

– Прости за то, что случилось в прошлый раз. Я соврал, мы пока никого не нашли, – признает он, складывая на груди татуированные руки. – Давай немного побеседуем, чтобы проверить, сможем ли мы наладить продуктивные рабочие отношения.

«Отношения». От этого слова я невольно начинаю стучать зубами.

– Хорошо. Отлично, – выдавливаю я. Сделав шаг вперед, я сажусь на стул и чуть не промахиваюсь мимо сиденья. Мои щеки заливает румянец, но я беру себя в руки и откашливаюсь. – Спасибо, что дал мне шанс, Кэл. У меня мало опыта в этой сфере, точнее, совсем нет опыта, но я готова упорно работать. На меня можно положиться.

Мысленно я содрогаюсь. «Да, я ни в чем не разбираюсь, но зато буду вовремя приходить на работу!»

Кэл удерживает мой взгляд еще мгновение, потом опускает глаза и берет ручку.

– Умеешь вежливо говорить по телефону? Общаться с клиентами?

– Да, я прекрасно лажу с людьми.

– Когда не обвиняешь их в том, что они хотят навредить твоим собакам.

Он произносит это совершенно невозмутимо. До меня не сразу доходит, что это шутка – кажется. Я негромко смеюсь.

– Извини. Я действительно с кем угодно нахожу общий язык и легко учусь. Не сомневаюсь, что я быстро освою ваши рабочие процессы и программное обеспечение.

Он что-то записывает и кивает.

– Хорошо. У меня нет времени следить за каждой мелочью.

– Не волнуйся об этом.

– Здесь написано, что ты готова работать каждый день, но только не по вечерам пятницы и субботы и желательно не по воскресеньям? – уточняет он, не поднимая взгляда.

– Да, хотелось бы. Если придется, я могу перестроить расписание, но я стараюсь не пропускать выступления. Я играю живую музыку по пятницам и иногда по субботам. А по воскресеньям я работаю волонтером в приюте для животных «Вечная молодость».

Он поднимает взгляд.

– С этим проблем не будет. Мы закрываемся в шесть вечера, а по воскресеньям не работаем.

– Прекрасно, – я улыбаюсь. – Такой график мне подходит.

Кэл постукивает ручкой по желтой странице блокнота.

– Ты выступаешь?

Я не уверена: то ли он проявляет искренний интерес, то ли спрашивает в рамках собеседования, но я хватаюсь за вопрос, как за кислородную маску в падающем самолете.

– Да. Я пою и играю на гитаре, иногда на других инструментах. Я даже хотела пойти учиться на автора песен, но из-за проблем со здоровьем… – я замолкаю и прикусываю губу. Возможно, не стоит сообщать слишком уж много личного. – Ну я какое-то время пролежала в больнице. Сейчас все нормально, так что не беспокойся, с работой я справлюсь. Но потом умер отец, и я не смогла…

– Твой папа скончался? – Кэл хмурится, на его лице возникает озабоченное выражение. – Соболезную. Я не знал.

Я тронута. Несмотря на печальный разговор, я улыбаюсь.

– Спасибо. Да, от рака. Нам с мамой пришлось нелегко.

Проходит несколько напряженных мгновений, пока мы глядим друг на друга. Между нами танцуют воспоминания, и я гадаю: вспоминает ли он наши осенние посиделки во дворе у костра, когда с ветвей кленов падали листья, и казалось, наша жизнь всегда будет такой же легкой.

Кэл моргает. Мерцающий свет в его глазах сменяется тенью, и он вновь скрывает свои чувства за маской. Становится незнакомцем, а не моим старым другом.

– Что ж, – он прочищает горло и встает со стула. – Думаю, мы сработаемся. Жду тебя завтра.

Я тоже встаю. Мое сердце колотится под лавандовым платьем с открытой спиной.

– Серьезно?

Кэл достает из кармана жвачку, разворачивает и закидывает себе в рот. Он окидывает меня взглядом и сжимает зубы, вновь глядя мне в лицо. Потом коротко кивает.

– Да.

– Ух ты… Это так много для меня значит, я правда…

– При одном условии, – прерывает он.

Я кусаю нижнюю губу и складываю руки перед собой.

– Конечно. Что угодно.

Он весь напряжен. Его взгляд непреклонен. В этот момент медные глаза больше напоминают сталь.

– Мы не будем говорить о ней.

У меня перехватывает дыхание.

Перед моим внутренним взором мелькает лицо Эммы, ее веснушчатый нос и темные волосы, которые она завязывала в хвост любимой резинкой. Я вижу, как она машет мне на прощание и бежит из моего двора к своему. Я слышу ее голос: «Пока-пока!», когда она добегает до террасы, улыбается мне, показывая зубы, и входит в дом.

Я не хочу о ней молчать. Я не хочу делать вид, что ее не было.

Но Кэл мрачно смотрит на меня в упор, без слов давая понять, что другого выбора нет. Его «условие» не обсуждается. Яростный взгляд не располагает к спорам.

Я медленно киваю и делаю то же, что и всегда – улыбаюсь.

– Я понимаю.

– Хорошо.

Он выходит из кабинета, не попрощавшись, оставив за собой лишь аромат сандалового дерева, пряностей и чего-то мятного; а также память о девочке, которую он хотел бы забыть.

Кое-что на столе привлекает мое внимание. Узнав тарелку с банановым хлебом, я наклоняю голову.

Моя улыбка становится шире, когда я понимаю, что Кэл оставил от хлеба только две горбушки – точно так же, как делал в детстве.