Я быстро спустилась по лестнице и выбежала на улицу. Вечернее солнце играло в лепестках ромашек, растущих у нас во дворе. Девочки в летних платьицах играли в классики, начерченные мелом на асфальте, в траве прыгали маленькие желторотые воробышки. Было так тепло, уютно, спокойно и обыденно, что мысль о фронте и войне мне уже казалась нереальной. Я перешла улицу Рубинштейна и нырнула в арку дома напротив. Во дворе я встретила нашего почтальона, Марию Ивановну, как всегда, с большой сумкой через плечо. Это была приятная пожилая женщина невысокого роста и иногда казалось, что сумка больше нее самой. За последние три года мы хорошо узнали друг друга, потому что именно она приносила мне весточку от Яна, а Кире она письма носила уже пять лет.
– Здравствуй, Елизавета!
– Здравствуйте!
– Ты не к Кире Градовой случаем идешь?
– Да, к Кире, – ответила я, – Вы тоже к ней? Очередной привет из Ростова-на-Дону?
– К ней… Часто пишет, шибко любит видать… Да и как такую девицу не любить! – улыбнулась Мария Ивановна.
– Кира скоро уедет к нему, – сообщила я.
– И скорее бы, а то война может нарушить все… Я потеряла своего жениха в первую войну… Вот мы и пришли.
Я позвонила в звонок, прошло достаточно много времени, но нам никто не ответил.
– Дома что ль нет? – вздохнула Мария Ивановна. – Опять идти придется.
– Кира должна быть дома… – ответила я и еще раз позвонила.
Через некоторое время дверь открылась, на пороге стояла Кира. Если бы я не была уверена, что пришла домой к своей подруге и что кроме нее никто не мог открыть дверь, я бы в этой девушке не узнала мою Киру.
– Ты заболела, доченька? – обеспокоенно спросила Мария Ивановна.
Кира невидящим взглядом смотрела перед собой.
– У меня для тебя лекарство от любой хвори! – улыбнулась почтальон и подала Кире конверт.
Кира неосознанным движением взяла конверт и уставилась на него стеклянными глазами.
– Спасибо, Мария Ивановна, до свидания. – сказала я, вошла в квартиру и закрыла за собой дверь. – Кира, что с тобой?!
Моя подруга молча стояла и смотрела на конверт.
– Кира, это письмо от Гера! Да что с тобой?! Что случилось?
Письмо выпало из дрожащих пальцев, широко открытые глаза стали еще больше и наполнились слезами.
– Кира… – позвала я подругу, погладив по щеке.
Большая соленая капля, словно первая капля ливневого дождя, упала на мою руку.
– Кира, очнись! – я тряхнула ее за плечи.
Кира перевела взгляд на меня, посмотрела в мои глаза, и слезы градом полились из ее глаз. Она открывала рот, чтобы что-то сказать, но кроме всхлипывания я ничего не слышала. Кира прислонилась к стене, медленно сползла на пол и закрыла лицо руками. Больше часа она рыдала и не могла остановиться, а я сидела рядом с ней и гладила ее по волосам.
– Гер погиб… – задыхаясь, едва слышно, произнесла она, когда рыдания стихли.
– Что ты такое говоришь?! Погиб? Гер? Как? Когда? – я отказывалась верить услышанному, и давно подступившие слезы потекли по моим щекам.
Кира подняла голову и положила ее на мое плечо, я обняла подругу.
– Гер погиб, – немного помолчав, не своим голосом произнесла Кира, – он своим самолетом протаранил немецкий… И взорвался… Его папа недавно приходил…
– Погиб… – тихо проговорила я, пытаясь поверить в реальность происходящего.
– Моего Гера больше нет! А я не могу даже попрощаться с ним! – Кира снова зарыдала.
Теперь и я заплакала вместе с подругой. Вернулся домой Дмитрий Олегович и нашел нас, рыдающих, на полу в прихожей. Я ему более-менее внятно рассказала, что случилось. Он взял Киру на руки и отнес на кровать в ее комнату. Я подняла с пола письмо и пошла к подруге. Немного успокоившись, она уснула. Я сидела рядом с Кирой на кровати и ни о чем не думала. Мой мозг отказывался признать происходящее, оно так не вязалось с моей жизнью, с окружающей обстановкой, с моими надеждами. Этой осенью Ян должен был вернуться, а сейчас, вернется ли он? Кира через пару месяцев собиралась переезжать к Геру, а теперь его нет. Подумав о нем, я обратила внимание на письмо, которое положила на тумбочку.
– Привет с того света… – произнесла хриплым голосом Кира, которая проснулась и следила за моим взглядом, – убери его.
– Ты не хочешь его прочесть? – спросила я.
– Нет, мне станет только хуже… В нем Гер живой… Забери его, выброси, сожги… – Кира отвернулась, – я не знаю, зачем мне дальше жить… Я не хочу больше жить…
– Ты не хочешь жить?! – встрепенулась я. – А Гер ради чего погиб? Ради кого? Ради тебя! Он защищал тебя, чтобы ты имела возможность жить! Ты хочешь обесценить его поступок?
– Как я без Гера? – Кира закрыла глаза руками и тихо заплакала.
Быстрым движением я взяла с тумбочки письмо, вскрыла конверт, и прочитала вслух:
«Моя Кира, ты лучшее, что случилось со мной в жизни! Жду не дождусь, когда женюсь на тебе и буду видеть тебя каждый день! Ты уже привыкаешь к фамилии Стерх? Кира Стерх – красиво звучит! Наша квартира полностью готова к твоему приезду, второй шкаф поставил в комнате, как ты просила. Будет место для твоих многочисленных нарядов! Планы на ближайшие 3 года: родить мальчика и девочку. Как тебе имена Артем и Елизавета, в честь нашей Лизы, благодаря которой мы с тобой познакомились? Много писать сегодня не могу… Я, как неутомимый стерх, всегда в полете. Я бы с радостью полетел к тебе, но я лечу туда, где я нужнее. Будь спокойна, даже если меня нет рядом, я где-то в небе, чтобы защищать тебя… Люблю тебя. Гер.»
Кира затихла и пустым взглядом смотрела на лист бумаги в моих руках.
Я не слышала, как в комнату вошла Мария и испугалась, услышав ее голос.
– Лиза, – ласково произнесла она, – уже поздно, тебе же завтра утром на работу. Иди домой, Дмитрий Олегович проводит тебя.
Передав заботу о подруге ее родителям, я пошла домой. Мама еще не спала, она сидела на кухне и штопала Лидины носки.
– Мама, Гер погиб! – всхлипывая, сообщила я, села на пол рядом с мамой и положила голову на ее колени. – А как же Ян? Ведь он тоже может погибнуть… Я не хочу, чтобы он тоже умер!
– Верь в него, – после долгой паузы тихо проговорила мама, перебирая пальцами мои волосы, – жди его, люби его так сильно, чтобы он это чувствовал даже за тысячи километров от тебя, и он к тебе вернется…
На следующий день мы проводили на фронт Гришу. Казалось, что совсем недавно мы провожали его в армию нашей дружной веселой компанией. И теперь был тот же вокзал, та же толпа военных вокруг, но у провожающих были совсем иные лица – в них смешались печаль, страх и надежда, а наша компания уменьшилась, навсегда потеряв Гера, и не было с нами Яна. Гриша был молчалив и серьезен. Не знаю, какие мысли были в его голове, но вряд ли его сильно беспокоило его будущее, он переживал за тех, кого оставлял здесь. Валя держала мужа за руку и молча плакала, Кира с опухшими от слез глазами и отсутствующим взглядом, казалось, не понимала, что происходит, а у меня разрывалось сердце.
Пора было расставаться, Гриша поцеловал жену, обнял нас с Кирой, поднял с земли свой рюкзак и направился к поезду. Вдруг Кира очнулась, догнала его и остановила, схватив за рукав.
– Обещай мне, что вернешься! – почти прокричала она.
– Обещаю, – серьезно, глядя Кире в глаза, ответил Гриша, обнял ее, на мгновение зарывшись лицом в копну ее черных кудрявых волос, отвернулся и быстро пошел прочь.
Спустя годы я помню эту сцену во всех красках. Однажды дочка, когда ей было лет двенадцать, спросила меня, что для меня война, и я показала ей мою картину, которую я написала тем же вечером масляными красками. На холсте три девушки на фоне толпы и поездов: одна в белом в мелкий синий цветочек платье с длинной косой прижала руки к груди, ее переплетенные пальцы побелели от напряжения, взгляд ее раскосых печальных глаз, в которых застыли слезы, устремлен в толпу, в которой растворился ее муж. Это Валя. Вторая подруга в голубом платье с белым ремешком держит в руках бумажный сверток, ее голубые глаза распахнуты и в них страх смешан с растерянностью. Это я, в бумажном свертке пирожки для Гриши, я в волнении забыла ему отдать. Третья, черноглазая красавица в сером плате с широким красным поясом, отвернулась в сторону, ее нахмуренные брови, напряженная шея и плотно сжатые губы безмолвно кричали: «я не согласна принимать это! Я не согласна принимать эту реальность!» Это Кира.
– Но это не страшно… – ответила мне Алина, – я думала, ты скажешь что-то про голодные смерти или про раненных… А тут все как-то как всегда… Как в обычные дни…
– Обыденно? – уточнила я.
– Да.
Для меня война и была тем страшна, что все события происходили в обыденной обстановке, декорации никто не менял! За одним и тем же обеденным столом, из тех же тарелок люди в мирное время ели пюре с котлетой, а в войну – столярный клей; на той же кровати, где еще недавно муж обнимал жену, лежал замерзший труп их ребенка, которого некому было отнести на кладбище, у матери не было сил. Смерть, разрушения, раны – к ним привыкали, они становились частью жизни и не вызывали больших эмоций, а к внутренней тревоге и боли привыкнуть нельзя. Мужчинам было проще, для них война прошла на фронте – чуждое действие в чуждой обстановке, для женщин война – это тот же быт, что и в мирное время, отягощенный непонятными пугающими обстоятельствами и волнением за любимых. Поэтому да, для меня самая страшная картина войны – это ожидающая ребенка молодая жена, провожающая своего мужа на фронт и две ее подруги, одна из которых уже потеряла своего жениха, а вторая всеми силами сохраняла надежду, что ее любимый к ней вернется.
На следующий день я получила письмо от Яна, это тоже, как и у Киры, был бумажный клочок мирной жизни. Ян приглашал меня на свидание и его не смущало, что мы должны были встретиться лишь через четыре месяца. «Осенью в Летнем саду особенно красиво, – писал он, – будем бродить по бесконечным аллеям и шелестеть разноцветной опавшей листвой». Я дважды перечитала письмо и убрала его в заветную шкатулку. Я всегда письма Яна читала дважды, от нетерпения узнать содержание я так быстро читала первый раз, что могла пропустить что-то важное.
Наше свидание откладывалось на неопределенный срок, но прогулки на свежем воздухе на ближайшую неделю мне были обеспечены: от всех предприятий необходимо было отправить людей для рытья щелей. Щели – это длинные узкие траншеи, глубиной примерно полтора метра, в них прячутся от авиабомб, осколков снарядов и пуль. Меня, как молодую и сильную, отправили в первых рядах. Я же никак не могла понять, почему все решили, что я сильная, я лопату в жизни в руках не держала. Я делала все, что могла, но уставала через каждые пять минут. В какой-то момент я просто расплакалась от усталости. После нескольких часов упражнений с лопатой, я с трудом добралась до дома. Я никогда так не уставала! А утром, когда нужно было вставать на работу, я поняла, что моя спина меня не слушается, она превратилась в каменную и при этом болела.
После второй поездки на эти работы я не смогла утром встать, так болела у меня спина. Мама сделала мне массаж, но это мало помогло, я пролежала весь день. Мне так было стыдно, что я не пошла на работу! Мама ушла на дежурство, Лида была в детском саду, я осталась дома одна и почувствовала себя такой одинокой и беспомощной. У меня подобное состояние было впервые, я раньше никогда сильно не болела.
Тело мое хотело отдохнуть, но мысли меня не оставляли. Где сейчас Ян? Жив ли он? Что будет дальше? Если в городе роют щели и строят оборонительные сооружения, то нам угрожает опасность? А если немцы придут в город, что тогда будет? Нас всех убьют? Тогда я хочу умереть первой, я не смогу пережить смерть моей мамочки и сестренки… Мои мысли прервала серена за окном – воздушная тревога. Вчера тоже объявляли воздушную тревогу, когда я была в больнице, и мы отвели всех пациентов в подвал. В нашем доме тоже был подвал, куда нужно было прятаться при воздушной тревоге. Я с трудом сползла с кровати, надела халат и направилась в прихожую. На полпути я остановилась и вернулась в комнату: как я в халате-то пойду?! Надо одеться. Я взяла первое попавшееся платье, надела его, но не смогла застегнуть молнию на спине. Сняла, надела другое и пошла к двери. Вспомнила, что в подвале холодно, вернулась за кофтой. Наконец, окончив собираться, я медленным шагом спустилась в подвал. Там я встретила Веру.
– Наряжалась как на свидание, – пошутила я, – два платья сменила прежде, чем сюда прийти.
– Надо еще паспорт с собой брать на всякий случай, – улыбнувшись, ответила Вера.
– Про это я и не подумала.
– Ты плохо себя чувствуешь? – поинтересовалась Вера, заметив мою неровную походку.
– После рытья щелей у меня очень болит спина и руки, вот, все в мозолях.
– Мой Алексей тоже на работах… Сегодня уже третий день.
– Тетя Вера, а правда, что немцы могут прийти в город? – спросила я, потому что мне казалось, Вера знает все.
– Я не знаю, Лиза, лучше не думать об этом сейчас. – Вера погладила меня по руке и с улыбкой добавила: – Будем верить в лучшее.
– Да…
– Вы чем-нибудь запаслись? – спросила Вера.
– Запаслись? – не поняла я.
– В магазинах товар исчезает с полок… Мука, соль…
– Ой, нет! Мы даже не подумали об этом! Мама все дни на дежурстве, да и я тоже… – растерянно произнесла я.
– Когда воздушная тревога закончится, дойди до магазина, купи что-нибудь, лишним не будет. Кто знает, как дальше пойдут дела, а сегодня ты как раз свободна в то время, когда магазины работают, – посоветовала Вера.
– Хорошо! – полная решимости предпринять поход в магазин ответила я.
Когда воздушная тревога окончилась, я направилась в магазин, но, вспомнив, что у меня нет с собой денег, пошла домой. Подъем на пятый этаж мне дался с большим трудом. Я вошла в квартиру, села на кухне на табурет и поняла, что у меня нет сил куда-то идти, спина болела невыносимо. Я переоделась в домашнюю одежду и легла на кровать.
– Не могу… Завтра днем схожу в магазин, за один день ничего не случится… – прошептала я и укуталась в одеяло.
В следующие дни моя новая жизнь вновь поглотила меня без остатка: учеба на медсестру, уход за пациентами в больнице… Вырваться днем в магазин у меня так и не получилось. Я рассказала маме о том, что говорила Вера, и мама сказала, что сходит в магазин при первой возможности. Когда эта возможность появилась, мама расстроенная вернулась домой.
– Муки нет, крупы нет, из специй в магазине осталась лишь горчица, я брать не стала, мы ее вообще не едим… Вот, досталось несколько банок консервированной рыбы… – доставая из сумки покупки, сказала она.
– Мамочка, не расстраивайся, все будет хорошо. У нас есть немного крупы, да и мука есть. А в магазины обязательно потом привезут продукты, – успокаивала я маму, – хлеб ведь свежий есть, вот и муку еще привезут…
– Воздушная тревога! – голос диктора прервал размеренный звук метронома. – Штаб противовоздушной обороны…
Мы с мамой одновременно вздрогнули от неожиданности.
– Как он меня напугал! – я обернулась на радиоприемник и глянула на него недобрым взглядом.
– Лидочка, нужно идти в подвал! – позвала мама сестру, игравшую в куклы в маминой комнате.
Мы перестали выключать радио, чтобы не пропустить объявления о воздушной тревоге. Когда не было передач, эфир заполнял звук метронома.
– Я не хочу в подвал, там холодно и страшно! – ныла Лида, спускаясь по лестнице.
– Лиза, ты взяла документы? – спросила мама.
– Да, – ответила я, – только я не понимаю, зачем все это, ничего не происходит, я не видела и не слышала ни одного самолета… От кого мы прячемся?
Мама не успела мне ответить, выходя на улицу, в дверях мы столкнулись с Кирой.
– Мы идем в подвал! – торжественно объявила я ей.
– Я тоже хочу, – улыбнулась Кира.
Я взяла под руку мою подругу и заглянула ей в лицо, что-то в его выражении изменилось. Когда воздушную тревогу отменили, и мы вышли на улицу, Кира предложила присесть на скамейке во дворе. Мы сели около цветочной клумбы, Кира сорвала ромашку и беспощадно начала обрывать ей лепестки, кидая их на свои колени. Я вопросительно посмотрела на нее.
– Гер скорее всего жив, – сказала она.
– Жив?! – воодушевилась я. – Как ты это знаешь? Кто тебе сказал?
– Никто. Я это чувствую, – ответила Кира.
– Но, Кира… Ведь его родители получили телеграмму… – неуверенно начала я.
– Могла произойти ошибка, – прервала меня Кира, – война только началась, была неразбериха, могли что-то перепутать… Никто не видел его тела! Он мог выжить…
Мое воодушевление сменилось тревогой. Я молча наблюдала, как Кира нервными пальцами потрошила очередную ромашку, и ждала, что она дальше скажет.
– Его сын не может остаться без отца, – выкинув очередной общипанный цветок, сказала Кира, глядя мне в глаза.
– Сын? – переспросила я.
– Я жду ребенка, – тихо проговорила она, положив руку на едва заметный животик.
– Но как? – удивилась я.
– Из весенней поездки в Ростов-на-Дону я вернулась не одна, – улыбнулась Кира.
– Но вы же собирались пожениться только летом…
– Лиза, это ты у нас очень правильная… – засмеялась Кира, – я тоже правильная, но не очень.
– Ты уверена на счет ребенка? – уточнила я.
– Да, врач все подтвердила, я была сегодня больнице.
– Ты рада? – спросила я, так как сама не была уверена, радоваться ли мне, учитывая обстоятельства.
– Конечно! – воскликнула Кира. – Это же ребенок Гера! Когда война закончится, и он вернется, у нас будет чудесная семья!
Я обняла подругу и подумала, может она и права, ведь могла быть ошибка и Гер не погиб.
– Мне пора, – сказала Кира, – мама плохо себя чувствует после рытья щелей…
– Она тоже? – спросила я. – Я ее понимаю, у меня у самой только недавно спина перестала болеть.
– Да… Пока, Лизонька! – Кира поцеловала меня в щеку и быстрыми шагами пошла прочь.
– Пока… – прошептала я ей вслед, наблюдая, как осыпаются белые лепестки с подола ее платья.
Мысль о том, что Гер может быть жив, не оставляла меня весь вечер. Перед тем, как лечь спать, я пришла к маме и рассказала ей о нашем разговоре с Кирой.
– Она не была на похоронах, она не видела его мертвым, поэтому не может поверить в то, что его больше нет. Ужасно, если она придумает себе то, что он жив, и будет его ждать всю жизнь.
– Ты не веришь, что могла быть ошибка? – спросила я.
– Все возможно, – пожала плечами мама, – но я бы на это не надеялась. В любом случае, если он жив, он даст о себе знать…
– Верно! – оживилась я. – Он же напишет ей!
– И Ян должен написать мне… – бормотала я себе под нос, укладываясь спать, – обязательно напишет…
Вскоре я получила весточку от Яна, он сообщал о том, что его отправили на фронт, но он не мог сказать куда именно. Говорил, что с ним все в порядке и просил меня обязательно ему писать, чтобы он знал, что я жива и здорова. Я тут же села писать ему ответ, но письмо не складывалось. Написать всю правду о том, как я устаю, бегая между курсами медсестер и больницей, о том, что у меня до сих пор не сошли мозоли от лопаты, которой я рыла щели, о том, что я сильно беспокоюсь за его сестру, о том, что я до ужаса боюсь того, что немцы придут в Ленинград? Нет, об этом я не хотела писать, Яну на фронте и так не сладко, зачем ему лишние переживания обо мне. Я отложила письмо. Придумать что-то интересное я не могла, в моей голове было лишь беспокойство и страх.
В воскресение у меня появилось свободное время, и я решила навестить Валю. Сначала я зашла к Кире в надежде, что она составит мне компанию, но Кира отказалась, она была поглощена своим занятием, которое меня еще сильнее обеспокоило.
– Решила добавить цветы на пояс, как тебе? – сказала Кира, показывая мне почти готовую розу из белой ткани. – Хочу, чтобы мое свадебное платье было самым красивым…
– Оно уже самое красивое, – ответила я, с беспокойством глядя на подругу.
Свое свадебное платье Кира закончила шить несколько недель назад, оно действительно было самое красивое из всех платьев, которые я видела когда-либо. Однако, сейчас от этой белой струящейся красоты с кружевной фатой, висевшей на плечиках на дверце шкафа, веяло безумием.
– Говорят, шить самой себе свадебное платье – плохая примета, – произнесла Кира, не отрываясь от шитья, и не замечая, как большая слезинка упала на ее руку.
– Кира… – я села рядом с подругой и взяла ее за руку.
Я не знала, как можно ее утешить. Можно ли вообще подобрать слова, чтобы горе стало меньше?
– Все нормально, – после небольшой паузы произнесла Кира, глядя мне в глаза и вытирая слезы, – мне есть ради чего жить, я сделаю все, чтобы наш ребенок родился, выжил и стал достойным человеком, как и его отец!
– Кира, если тебе что-то нужно ты скажи, я тебе помогу, – с любовью произнесла я.
– Спасибо, родная, я знаю! – ответила Кира, и слабая улыбка осветила ее лицо. – Ты собиралась к Вале, иди, со мной будет все хорошо, передавай ей привет.
– Передам, – с облегчением произнесла я, видя, что Кира успокоилась.
– Кстати, папа теперь работает на Кировском заводе и сказал, что они начали делать танки, – сказала Кира, отложив шитье.
– Ты написала Яну о ребенке? – спросила я, воспользовавшись тем, что Кира затронула тему войны. – И о…
– О Гере? – продолжила Кира.
– О Гере… Ян написал тебе?
– Да, я получила от него письмо, но я не знаю, как ему ответить, – пожала плечами Кира, – не хочу ему добавлять беспокойства…
– Вот и я тоже не знаю, что ему писать! – сказала я. – Как нам быть?
– Я не знаю…
Я попрощалась с подругой и вышла на улицу. На углу Невского проспекта я остановилась в нерешительности: пойти пешком или поехать на трамвае? Валя жила на Васильевском острове, недалеко от художественной Академии. Раньше я, не задумываясь, пошла бы пешком, но сейчас я сильно уставала на работе, и дорога до Васильевского острова мне уже не казалась такой близкой и легкой. Поколебавшись, я все же пошла пешком.
Я выбрала свой любимый путь: до Дворцового моста по Невскому, потом вдоль Невы мимо Исаакиевского собора и Академии. Я шла медленно, вглядывалась в каждый дом, в каждого прохожего. Я не могла понять, что изменилось на моем пути. Улицы и дома были такими же, как всегда, но все же что-то изменилось. В задумчивости я прошла мимо моего любимого Исаакиевского и не обратила на него внимания. Уже дойдя до Академии, я про него вспомнила и, обернувшись, не узнала: в летних лучах солнца купол собора больше не сиял ярким золотом. Я остановилась и, прищурившись от солнца, пыталась разглядеть что случилось с куполом. Купол был болотного цвета. Его покрасили.
Сначала меня захлестнула волна недовольства: что сделали с моим любимым собором?! Потом, подумав, я поняла, что его спрятали от глаз врага.
– Город готовится к боевым действиям, – произнес пожилой мужчина, проходивший мимо меня и заметивший, что мое внимание привлек собор.
– Вы думаете, что немцы придут в город? – спросила я, переводя взгляд на прохожего.
– Пешком может быть и не дойдут, а на самолетах долетят… Без сомнения, – вздохнул он.
– И что нас тогда ждет? – спросила я, мне хотелось поговорить с этим человеком.
Он внимательно посмотрел на меня умными карими глазами, и его морщинистое лицо осветила легкая улыбка.
– Истина, – произнес он.
– Истина?! – удивленно воскликнула я.
Утвердительно покачав головой, мужчина жестом пригласил меня продолжить путь. Он пошел медленно, тяжело опираясь на трость, а я пыталась приноровиться к его темпу.
– Я не поняла, когда Вы сказали про истину, – повторила я.
– Война снимает с лиц все маски и оголяет истинную сущность человека. Ты много нового узнаешь о всех своих знакомых, – ответил он.
– Но мы же все можем умереть! Выжить – это важнее масок! – горячо произнесла я и остановилась.
– Мы все умрем рано или поздно, – спокойно ответил он, – это проще пережить, чем предательство близких…
Я задумалась и молча продолжила путь рядом с моим случайным собеседником. Мне нравились его манеры, речь, я чувствовала, что он очень опытный и мудрый человек.
– Я получила письмо от моего жениха, он на фронте, – смущенно начала я, – я не знаю, что ему написать в ответ.
Я с надеждой посмотрела в лицо своего спутника, мне нужен был его совет.
– Напиши правду, – просто ответил он.
– Но правда у меня совсем не радостная! – возразила я. – На меня столько всего навалилось, я так сильно устаю, времени ни на что нет. Я не хочу его беспокоить лишний раз, ему, наверно, хватает беспокойств на фронте.
– Я был на фронте в первую мировую, – услышала я в ответ, – связь тогда была гораздо хуже, я ничего не знал о своей жене и детях, не знал, живы ли они. Это было страшно. Неизвестность – это хуже любой правды. Ищи светлые моменты в каждой минуте своей жизни, без этого будет сложно пережить войну. Когда вокруг мрак, свет нужно искать в себе.
Я задумалась и шла молча.
– Мне налево, – сказал мой спутник и остановился.
– А мне направо, – выйдя из задумчивости, с улыбкой произнесла я.
– До свидания, красавица, пусть у тебя все будет хорошо, – улыбнулся мой попутчик в ответ.
– Благодарю Вас за совет! Вы мне очень помогли. До свидания!
Тепло попрощавшись со своим случайным знакомым, я свернула в переулок и быстрым шагом пошла к Вале. Мне хотелось быстрее вернуться домой и написать Яну.
Валю я не застала дома. Пока я стояла у ее двери, ко мне подошла местный почтальон.
– Я Валю второй день застать не могу, – сказала она, – письмо ей пришло.
– Наверно, она у родителей, – предположила я.
– Как же ей передать письмо-то? С фронта оно, – беспокоилась почтальон.
– От Гриши! – воодушевилась я. – Значит, он жив!
– Где живут ее родители? – спросила почтальон.
– Давайте мне письмо, я отнесу, – предложила я.
Радуясь от мысли о том, что принесу подруге весточку от мужа, я направилась к дому ее родителей. Они жили там же, где и в наши школьные годы. Подходя к школе, я вспомнила, как во дворе после уроков мы играли в «ляпки», как Ян в младших классах постоянно дергал меня за косички, как мы с Кирой сидели на скамейке под большим дубом и мечтали о том, что будет, когда мы станем взрослыми…
– Здравствуй, Лиза! – знакомый голос вывел меня из задумчивости.
– Валя, привет! – обрадовалась я, увидев подругу.
– Вспоминаешь школьные годы? – улыбнулась Валя, переводя взгляд на нашу школу.
– Да… Вспомнила как мы с Кирой сидели вон под тем дубом и мечтали о свадьбе в белом платье, о красивом муже, о детях… Сбудутся ли когда-нибудь наши мечты? – задумчиво произнесла я.
– Надеюсь, что сбудутся, – грустно улыбнулась Валя.
– А тебе радоваться надо, а не грустить! – весело воскликнула я, подмигнув подруге. – У меня есть для тебя письмо!
Я достала из сумочки драгоценный конверт и передала Вале.
– От Гриши… – с трепетом произнесла она и прижала письмо к груди.
– Я встретила вашего почтальона, она ходит к тебе уже два дня, чтобы его передать.
– Я и не подумала. – расстроилась Валя. – Как быть? Я переехала к родителям.
– Напиши об этом Грише, чтобы присылал письма сюда.
– Правильно, так и сделаю.
– А ты почему вернулась к родителям? – спросила я.
– Страшно мне там одной, а тут нужна моя помощь. Моя бабушка сломала руку…
– Баба Клава!? – с беспокойством воскликнула я.
– Да, она недавно приехала к нам в гости. Как-то утром выходила из парадной, споткнулась и упала.
– Как она себя чувствует? – спросила я, искренне расстроившись, так как любила бабушку Клаву.
– Уже лучше, на днях ее выпишут из больницы, – ответила Валя.
– Она же не поедет домой в Тосно? – забеспокоилась я. – Как она там одна-то будет?
– Нет, она останется у нас. – успокоила меня Валя. – Папа, правда, очень злится по этому поводу, он не любит гостей, но выбора у нас нет.
– Я обязательно зайду навестить бабушку, – сказала я.
– Конечно. приходи. Лиза, я пойду домой… – смущенно проговорила Валя, глядя на письмо в своих руках.
– Да, конечно! – спохватилась я. – Тебе же не терпится прочитать письмо!
Валя лишь улыбнулась в ответ.
– Я тоже побегу домой, мне нужно написать ответ Яну.
– Передавай ему привет от меня.
– Обязательно! – я обняла подругу и побежала домой.