Властелин моих ночей

Елена Соловьева; Эл Найтингейл
Властелин моих ночей

Глава 1

Надо бежать…

Но ноги будто вросли в пол, и я не могу даже пошевелить пальцами. Весь мой мир сузился да этой комнаты, освещенной лишь тусклым, едва горящим бра. В самой дальней части помещения, в глубоком кресле сидит Он. Я вижу только его ноги, слышу голос и…

Чувствую нечто, что не поддается объяснению. От сидящего в кресле мужчины исходят физически ощутимые волны властности, пожалуй, даже беспощадности. Тон, которым он говорит, не предполагает возражений. Этот человек привык командовать. Привык, чтобы его приказы немедленно исполнялись.

– Как зовут?! – Голос его подобен громовому раскату.

– Разве мое имя что-то значит? – отвечаю дерзко.

Голос – это все, что не поддалось демоническому магнетизму мужчины. Тело же мое больше мне не принадлежит. Меня купили, как какую-нибудь игрушку. И я не могу противиться этому.

– Действительно, это неважно, – произносит он после некоторых раздумий. – Теперь раздевайся, я должен видеть, за что так дорого заплатил.

Я нервно сглатываю и кошусь на закрытую дверь. Мечтаю сбежать, но отчетливо понимаю: это невозможно. Такого права у меня нет.

Завожу руки за спину и расстегиваю длинную молнию на облегающем, ярко-желтого цвета платье. Оно падает к моим ногам причудливыми складками. А я стою в одних маленьких трусиках такого же желтого оттенка. Прикрываю грудь рукой, тщетно пытаясь спрятаться от взгляда мужчины. Он будто прожигает меня насквозь, превращает кровь в ртуть, что жгучим ядом растекается по венам.

– Я не люблю повторять дважды!

Его приказ более чем понятен. И все же мне стоит огромного труда выполнить команду. Пальцы мои не слушаются команды мозга, словно деревенеют, становятся похожими на ветки засохшего дерева. Кое-как поддеваю ими трусики и стягиваю, зажимаю в ладошке.

– Хорошая девочка! – меня хвалят, как собачонку, правильно выполнившую команду.

Кресло жалобно скрипит: Он поднимается. Размашистыми шагами направляется в мою сторону. И я гляжу на него, силясь рассмотреть лицо за плотной маской. Его движения, этот наклон головы кажутся мне смутно знакомыми. Даже эти глаза цвета холодной стали на секунду становятся такими близкими, родными.

Он стоит прямо напротив и рассматривает меня с не меньшим интересом. Свою покупку, новую прихоть миллионера. Только баснословный богач мог заплатить гигантскую сумму за девушку, запертую в том аду, где я оказалась.

С испугом смотрю на него, пораженная силой эмоций, которые он во мне будит. Мне страшно до дрожи в коленях. И в то же время интересно. Интересно смертельно. Вопреки правилам я хочу рассмотреть то, что скрыто маской. Кажется, знаю каждую черту его лица. Кончики моих пальцев помнят шелковистость его широких бровей, губы – сладость его губ. Откуда все это? Как я могу знать этого мужчину, если вижу впервые?

Реальность и полуночный бред сплетаются воедино, рождая в сознании фантастические картины.

Глаза мои широко распахиваются, губы приоткрываются, а дыхание становится прерывистым. Ноздри мои трепещут, узнавая запах. От мужчины пахнет мускусом, хвоей, свободой и уверенностью. Такие желанные, незабываемые ароматы.

– Не понимаю, чем ты могла меня зацепить! – произносит он слегка удивленно.

Но я помню другой его голос. Наполненный страстью и нежностью.

Его сильные, немного шершавые ладони проходятся вдоль моей спины, оглаживают бока. Одна его рука остается на талии, вторая ложится на шею. Слегка сжимает, впрочем, не причиняя боли. Он прижимает меня к себе, и я чувствую, как дорогая шерсть его костюма щекочет мои соски. Ощущаю холод пуговиц и тепло его дыхания.

– Не понимаю… – повторяет он. – Кажется, будто я знаю тебя всю жизнь. А меж тем ты обычная девчонка из борделя.

Хочу возразить, оттолкнуть. Но в следующее мгновение он наклоняет голову, приподнимает маску, и наши губы соприкасаются. Его настойчивый, твердый язык проникает внутрь моего рта и исследует его в страстном, нетерпеливом поцелуе. Против своего желания отвечаю ему.

Или не против?

С обреченностью и какой-то сумасшедшей покорностью понимаю, что хочу, чтобы он продолжал. Жажду его поцелуев и ласк, как истомившаяся от засухи земля. И нет сил остановить его, когда он начинает гладить мою спину, массировать ягодицы, прижимаясь к моим бедрам своими. Отчетливо чувствую твердую выпуклость в районе его ширинки, но, вопреки ожиданиям, не пугаюсь. Напротив, с губ моих срывается тихий стон и тут же тонет где-то в горле мужчины.

Вдохновленный откликом, он нагибается и берет в рот мой сосок. Втягивает его, касается языком затвердевшей вершинки. Ужасающе, нереально – но я отвечаю на его ласки, забыв о необходимости противиться до последнего вздоха. Этот мужчина заставляет забыть обо всем на свете. Меня поражает та сила желания, что вспыхивает во мне. Он по очереди покусывает мои соски, лаская и сжимая при этом грудь, и я извиваюсь в его руках, мысленно требуя продолжать сладкую пытку.

– Ты не похожа на девку из борделя, – признается он, кажется, удивленный вспыхнувшему желанию не меньше меня. – На них у меня никогда не вставал. Но ты… Ты другая. Кто ты?

Я не знаю, что ответить. Мысли, обрывки воспоминаний, нарисованные воображением картины – все это сплетается в разноцветный хоровод, бурлит в моем сознании.

– Я та, кого вы купили на эту ночь, – вот единственное, что я знаю твердо.

Он согласно кивает и возвращается к оставленному занятию. И я благодарна ему за это. Не надо слов, для них сейчас не место и не время.

Войдя в эту комнату, я думала, будто буду считать мгновения до того, как все закончится. Но сейчас…

Множество раз я слышала, что от страсти может снести крышу так, что забудутся все страхи и сомнения. Будто можно потерять рассудок от одного прикосновения. Но всегда считала это чушью. Разве можно испытывать такое сильное влечение к тому, кого видишь впервые в жизни? Даже не видеть, черт его подери, ведь лицо мужчины скрывает плотная маска.

И все же я знаю его. Кажется, уже много раз он вот так же ласкал мое тело и будоражил душу. Вот бы вспомнить…

Протягиваю руку, чтобы коснуться его лица. Пусть через маску, но это сблизит нас еще сильнее. Я в это верю.

– Не смей! – останавливает он. Уверенно, но не причиняя боли, перехватывает мои руки и заводит за спину. – Не заставляй меня связывать тебя. Сегодня мне этого не хочется.

– Я больше не буду… – шепчу сдавленно.

– Вот и славно.

Продолжая ласкать ртом мою грудь, он гладит меня по животу, бедрам. И вот подхватывает на руки и бережно укладывает на стоящую в центре комнаты кровать. Даже в тусклом свете сквозь прорези в маске в его глазах читается неукротимое желание.

Он снимает с себя костюм и встает надо мной, широко расставив ноги. Он рассматривает меня, а я – его. И в этом есть несравнимое удовольствие. Я видела раздетых мужчин, но никогда таких могучих, как Он. Этот мужчина словно из стали: крепкий, сильный, неутомимый. Мышцы его как тугие канаты. Грудь покрыта густой порослью, уходящей вниз темной дорожкой за резинку боксеров.

Словно поймав мой взгляд, он снимает с себя последнюю одежду, и я поспешно отвожу взгляд. Застываю, испуганная и обескураженная. Я и не думала прежде, что мужское достоинство может быть таким большим.

Он разорвет меня.

Эта пугающая мысль пронизывает меня как молния. Машинально сжимаю ноги и пытаюсь прикрыться руками.

– Нет, девочка, так не пойдет.

Он не позволяет спрятаться от его жаркого взгляда. Разводит мои руки и ноги в стороны, и я лежу на постели, точно морская звезда. Мне стыдно, неловко и…

Жарко?

Да, наверное, это именно то слово.

Жар накрывает меня с головы до пят, волнами прокатывает по телу, заставляет дышать чаще. Под Его взглядом я плавлюсь, таю, точно льдина на горячем солнце.

Он встает на колени перед кроватью. Проводит ладонями по моим ногам, и я не в силах пошевелиться. Только жмурюсь, боясь смотреть на его лицо.

– К чему эта показная скромность? – спрашивает он. – Ты ведешь себя так, словно впервые оказалась с клиентом в комнате. Или тебя пугает маска?

– Я… – начинаю и не знаю, как продолжить.

Меня пугает не только маска, но и он сам. А главное – моя реакция на него. Я страшусь его и хочу одновременно. Возможно, я съела что-то не то или выпила. Не исключено, что мне подмешали слабый наркотик.

Хотя сейчас мой главный наркотик – этот мужчина.

Его неутомимые губы прокладывают дорожку вдоль моей ноги, целуют под коленом. Я вздрагиваю, в который раз поражаясь собственной реакции на его действия. Обведя языком мое колено, он продолжает исследовать меня. Его губы замирают над моим лоном, и я в страхе распахиваю глаза.

Он сделает это? Поцелует так?

– Неужели никто не делал такого с тобой? – удивляется он.

Отчаянно качаю головой, не в силах ответить. Голова моя мотается из стороны в сторону, волосы рассыпаются по подушке. В горле пересохло, как в пустом колодце. А где-то в животе словно распускается огненный цветок. Между ног становится влажно, и это так непривычно.

Он целует мои бедра изнутри, ласкает языком нежные складочки лона. Я вздрагиваю, подаюсь навстречу. Прикосновение к маленькой чувствительной точке – и вскрикиваю от пронзительного удовольствия.

– Девочка… – хрипло произносит он. – Что ты со мной делаешь?..

Он обследует мое тело с жаждой первооткрывателя. Согревает кожу своим дыханием, не оставляет без ласки ни один участок, ни одной складочки или выпуклости. Снова перебирается к груди и ласкает языком тугие вершинки. Его рука властно накрывает мое лоно и продолжает манить клитор подушечками пальцев.

Он заставляет меня чувствовать себя невыносимо желанной и чувственной. Его женщиной. Любимой, пусть и на одну эту ночь. И я готова позволить ему все, что заблагорассудится. Послушно развожу ноги в стороны, позволяя его коленям удобнее размеситься между ними. Тороплю его, сама не ведая, чего от него жду.

Он склоняет голову и накрывает мой рот поцелуем. В это время его достоинство упирается в меня, ища вход.

– Ты что… Девственница?! – В его голосе слышится непомерное удивление.

Я снова киваю и кусаю от напряжения губы.

Один резкий толчок, и я вскрикиваю, впившись руками в сильные мужские плечи. То крик наслаждения, смешанного с болью в неравных пропорциях. Экстаза, какого-то животного кайфа в нем больше гораздо.

Глава 2

Просыпаюсь в холодном липком поту. Машинально протягиваю руку, чтобы дотронуться до мужского плеча. Но пальцы касаются пустого матраца рядом, и я со сдавленным стоном разочарования открываю глаза.

Это был только сон. Снова…

Каждую ночь, стоит провалиться в алчущее забытье, как в памяти возникают картины. И все они связаны с Ним. Мне снятся разные места, от шикарных ресторанов до грязных улочек. Кажется, я много где побывала. Но помню только Его лицо. Других людей в моих снах нет, либо лица их расплывчаты, как расплывшаяся от воды картинка.

Но Он – он более чем реален. Я знаю каждую черточку его лица, запах, помню каждую мышцу восхитительного тела на ощупь. Помню, сколько удовольствия оно может подарить.

Я вижу его каждую ночь. Сны с его участием преследуют меня как туча пчел, и жалят они в самое сердце. Я не знаю, кто он и почему появляется в моих снах. Но жду встреч с ним и боюсь их одновременно. Чаще всего вижу самую первую нашу ночь, когда он был еще в маске. После он спал со мной, не скрывая лица.

У него темные жесткие волосы, высокий лоб, чувственные губы и аристократичный, с тонкой горбинкой нос. Его тело сильно, поджаро и загорело. Он похож на статую из меди, и только глаза отливают холодной сталью.

Эти глаза, которые преследуют меня, кажется, всюду…

– Ненавижу! – вскрикиваю и резво сажусь в постели.

Голова немного кружится от стоящей в помещении жары. Даже мощные кондиционеры не справляются с ней. Возможно, именно поэтому ночь превращается в испытание. И тело мое наутро ноет от неудовлетворенного желания и разочарования.

Невидящим взглядом осматриваю комнату: все те же гладкие белые стены, та же узкая кровать в центре. За окнами – красивый морской пейзаж, но это только бутафория. Вмонтированная в потолок люстра светит едко-белым. Даже пол настолько светлый, что на нем заметна малейшая грязь. И белье на мне белое. И графин с водой на тумбочке – тоже.

Меня тошнит от белого!

– Доброе утро, девочки! – вещает установленный над дверью динамик. Щелкает запор. – Пора на водные процедуры.

Сунув ноги в мягкие раздражающе белые тапочки, выхожу в коридор. Иду привычным маршрутом до помывочной, так же привычно кивая другим девушкам и женщинам, покидающим свои комнаты. Хотя разве это комнаты? Скорее, больничные палаты и тюремные камеры одновременно. В этих помещениях нет наших личных вещей, ничего нашего. И нас самих – тоже нет. Не должно быть.

Мы – побочный эффект процветающего мира. Генетическая рулетка раскрутилась с огромной скоростью и в день нашего рождения остановилась на отметке зеро. Хотя нет, подобные мне – даже не ноли, мы полное ничтожество, до которого никому нет дела.

Впрочем, не всем. Кто-то же поместил нас в это заведение. Здесь нас кормят, лечат от болезней, которые сами же и выдумывают, прекрасно зная, что сделать из нас таких, как все, не получится при всем желании. Мы иные, те, кто не должен появляться на свет и тем более выживать.

– Здравствуй, сто седьмая, – приветливо кивает мне соседка по камере-палате. Идет рядом.

Бедняжка, она одна из тех, кому не повезло больше остальных. У нее открылся третий глаз, совсем как у древней богини. Вот только эту девушку не почитают и не поклоняются ей. Ее тоже поместил сюда кто-то обеспеченный, ведь «Лазурит» – один из лучших санаториев для таких, как мы. Здесь о нас заботятся, держат в идеальных условиях.

Но это вряд ли можно считать альтернативой счастливой жизни.

– Привет, сто шестая, – киваю ей. – Дивная сегодня погода за окнами. У меня пляж. А у тебя?

– О, я сегодня проснулась в эвкалиптовом лесу, – улыбается она, демонстрируя задорные ямочки на щечках.

Нас учат принимать себя такими, какие мы есть. Любить себя.

Но как это сделать, если остальные нас ненавидят? Даже обслуживающий персонал «Лазурита». Нам улыбаются в лицо, а за спинами морщатся и проклинают. Не все. Но большинство. Мы для них скот, за которым надо ухаживать. С нами ласковы и любезны, порой до розовой икоты.

И все же от персонала, особенно от медиков, исходит физически ощутимая волна презрения. Нас не хотят видеть. О нас хотели бы забыть.

Мне легче. У меня всего лишь фиолетовые волосы и удлиненные уши, как у эльфа. Девочки говорят, что я красива. Но только красота эта не принесла мне счастья. Что толку от хорошенькой внешности, если яд у меня в крови? Температура моего тела выше, чем у других людей. Нормальных, рожденных без побочных эффектов.

Сполоснувшись под волновым душем, двигаем к столовой. Кормят нас тут как на убой. Кроме разнообразных каш, пудингов и запеканок, подают горы пирожных – таких ярких, что режет глаза. На фоне белоснежного помещения гора ярко-красных пончиков кажется сгустком запекшейся крови.

Тошнота подкатывает к горлу, и я отворачиваюсь от лакомств.

Сто шестая накладывает себе целый поднос. Как многие здесь, она с лихвой восполняет недостаток интересных событий в жизни горами еды. И при этом не толстеет: врачи контролируют наш вес с помощью таблеток.

– Новый день в самом разгаре! – радостно верещит динамик. – Пора браться за работу!

Ах да, работа. Здешние светила науки считают, будто труд для нас полезен. Каждый день по два часа до и два после обеда мы занимаемся тем, что стираем с кристаллов старую информацию. Работа непыльная, хотя и связана с химическими реактивами. Но нам-то они уже не страшны. Все самое ужасное, что могло случиться, случилось еще при нашем рождении.

– Дичайшая ситуация, – произношу, идя рядом с соседкой к месту отбывания трудотерапии. – Подумать только: не имея собственной жизни, мы уничтожаем чужую.

На кристаллах хранятся записанные события: от семейных торжеств до выступлений научных деятелей и политиков. От скуки я иногда просматриваю изображения, прежде чем стереть. Хотя это и запрещено. Мы не должны завидовать чужому счастью, а должны радоваться тому, что даровано нам.

Я не радуюсь, видя, как девушка моих лет задувает праздничные свечи на торте, находясь в кругу семьи. Не могу без слез смотреть на бракосочетания и рождение детей. Ведь все это мне недоступно.

– Мы помогаем экологии, – все с той же радостью сообщает сто шестая. – Благодаря «Лазуриту» нет нужды добывать новые кристаллы, ведь можно очистить эти. И использовать снова.

Кажется, ей вчера дали убойную дозу «радостных» таблеток. Иначе с чего бы ей с таким щенячьим восторгом рассказывать о нудной работе?

– Угу, – нехотя соглашаюсь, чтоб не расстроить соседку. Пусть себе радуется, если ей так легче. Она здесь с самого рождения и не видела ничего другого.

А я…

После капитальной промывки мозгов у меня не осталось воспоминаний о прошлом. Но я уверена: была другая жизнь – насыщенная, яркая, с падениями и взлетами. И кто, мать вашу, позволил забрать у меня все это?!

Облачившись в защитный костюм, натягиваю на лицо маску. Прощаюсь со сто шестой и захожу в небольшую кабину. Закрываю за собой дверь. Осматриваюсь. На полке заботливыми руками санитарок уже расставлено десять кристаллов. Мало сегодня.

– Ну-с, приступим.

Готовлю химический раствор, но, прежде чем окунуть туда кристалл, вставляю его в небольшое углубление в стойке. Смотреть положено не дольше минуты – только для того, чтобы отметить в журнале качество изображения по стобалльной шкале и вкратце описать, что стираешь.

Я сморю дольше. До самого конца.

Реальная жизнь, будь то даже чьи-то похороны, интересует меня куда больше той дряни, что показывают вечером по монитору в главном зале. Фильмы прежних лет, выступления врачей с их обещаниями райской жизни отупляют и вводят в заблуждение. Не хочу смотреть это.

В центре комнатушки появляется трехмерное изображение. Кажется, кто-то записал выступление главы Правительства. Изображение очень плохое, затертое до дыр.

Но голос…

Мне не забыть этот голос ни за что на свете. Он преследует меня во снах и даже наяву. Глава Правительства читает речь голосом мужчины из моих снов. Тембр, постановка речи, излюбленные фразы – все его.

Какого черта глава Правительства делал в борделе? Если он действительно провел со мной несколько ночей, то почему, черт его раздери, я оказалась в «Лазурите»? А в самом борделе? Туда-то я попала как?!

Я вовсе не чувствую себя девушкой легкого поведения…

Вздрогнув от неожиданности и смутных догадок, задеваю ванночку с химическим составом, и ее содержимое капает на прорезиненную обувь. Хорошо, видать, я сварганила, вон как шипит! Едкий дым заполняет комнату, от него слезятся глаза даже в маске.

– Дьявол!

Пытаюсь стереть с ноги жгучую жижу, но только размазываю ее тряпкой по всей поверхности. Часть попадает на перчатки, и они тоже шипят.

Нештатная ситуация. По правилам безопасности я должна нажать кнопку, и на меня обрушится водопад реагента. Очиститель превратится в обычную воду, но вместе с тем погибнет кристалл. После такого душа его уже не восстановишь.

А он для меня теперь – самая ценная вещь!

Надо действовать иначе.

Сжав зубы, тянусь к рычагу. Но вместо того, чтобы дернуть на себя, срываю и бросаю в угол. Кристалл прячу в волосах, и только после этого нажимаю сигнальную кнопку.

Сирена надрывается, ее протяжный вой разносится по коридорам. Кто-то кричит, и в мою сторону бегут не меньше пяти пар ног.

А я сижу возле кабинки и невидящим взглядом смотрю, как химия разъедает ботинки. Скоро, наверное, достигнет пальцев на ногах. Но это уже неважно. Все неважно, кроме одного.

Глава Правительства? Он был со мной много ночей, купил меня? Не для того ли, чтобы потом сбагрить в «Лазурит»? Чтоб, мать его, разорвало!

Глава 3

Видать, давненько в «Лазурите» не случалось ничего подобного. Суета поднялась страшная. Ну да, химия разъела мои ботинки и оставила ожог на коже. Так ведь совсем небольшой, мне почти не больно. Разве это повод охать вокруг меня и тыкать обезболивающими. А бинта намотали столько, что я теперь идти не смогу.

– Да отстаньте же вы от меня, наконец! – не выдерживаю и отодвигаю от себя руку медсестры со шприцем. – Оставьте хоть одно живое место на моей заднице. Мне, между прочим, еще на ней сидеть за обедом.

– Химический раствор может разъедать кожу даже после того, как ее тщательно промыли, – следует испуганный ответ. – Даже в кровь может попасть.

– И? – переспрашиваю раздраженно. – Это что-то изменит? Может быть, я стану еще большим уродом, чем сейчас?

– Вы не урод, сто седьмая! – с важным видом объявляет врач, солидный мужчина в белом халате, и важно поправляет очки с плотными стеклами.

На дворе двадцать четвёртый век, а он все еще носит на лице это недоразумение! Лазерная коррекция стоит копейки, вот уж не поверю, будто врач «Лазурита» не может себе это позволить. Скорее, все дело в солидности. К тому же за толстыми с затемнением линзами очков не так видно красные с огненным отливом зрачки.

Тоже мутант. И пусть имеет докторскую степень, опыт работы и множество наград, работать он сможет только здесь, в запретном городе. «Лазурит» – вершина его карьеры. Интересно, как этот врач вообще получил образование? Скорее всего, богатенькие родители долго скрывали, кто появился на свет в их семье. Тратили баснословные суммы на отпрыска, скрывая о нем правду. Только благодаря родительскому усердию и их богатству, он смог бы продержаться так долго. Не только появиться на свет, но и не оказаться в запретном городе сразу после рождения – живым или мертвым.

Второй вариант наиболее распространен, к сожалению. Многие родители даже не знают, что ребенок жив. Им говорят, будто он умер при родах, и предоставляют заверенную Правительством справку. В развитом, цивилизованном и благоустроенном государстве не рождаются мутанты. Они не ходят по улицам и не пугают своим видом добропорядочных граждан. Они тихо живут и так же тихо умирают в запретном городе.

Даже врач – он все равно оказался здесь. Не сумел миновать очередной проверки или прокололся на какой-нибудь глупости. И участь его немногим более завидна, чем моя или той же сто шестой.

Откуда мне это известно?

Да если б я знала… Мне стерли память о личной жизни, но не скрыли правды о глобальном. Или, что вероятнее всего, скрыть не сумели. И я все еще помню, что каждый год на свет появляются такие, как я. Несмотря на все попытки предотвратить это. Только в «Лазурите» нас больше сотни.

А сколько всего в запретном городе?

– Сто седьмая, очнитесь! – грубоватый голос доктора заставляет вернуться к реальности.

– Я и не сплю, – произношу вяло. Что само по себе чудо, так как обезболивающего вперемешку со снотворным в меня вкололи как в слона.

Язык, кажется, распух и едва шевелится. Веки налились свинцом, да все тело стало тяжелым-тяжелым.

– Сердечный ритм все еще учащен, – констатирует врач. – Ваши ладони потеют, а снотворное почти не действует. Что-то случилось? Нечто важное? Я имею в виду вовсе не происшествие с химикатом.

Надо же, какой догадливый. Вот только хрен я ему расскажу правду.

– Что стало с кристаллом, который вы обрабатывали?

Нет, ну прям твердая пятерка за сообразительность. И мне тоже.

– Кажется, он остался стоять на полочке, – вру самозабвенно. – Там было девять, проверьте. Не помню, который из них хотела обработать первым.

– Проверим обязательно, – согласно кивает врач. – А сейчас одевайтесь. Сможете распустить волосы?

– Боюсь, не сегодня, – качаю головой, изображаю скорбную мину и ржу в душе.

Волосы мои имеют не только необычный фиолетовый окрас, но и потрясающее свойство копить в себе статическое электричество. Прикасаться к ним иногда чревато последствиями. Я сама не контролирую этот процесс и часто получаю неслабый удар током. Но как-то привыкла, вернее, смирилась, ведь контролировать этот процесс нет никакой возможности. Иногда у меня просто волосы, а пару дней в месяц – целый энергетический сгусток на голове.

Представляю, сколько беспокойства доставляла я родителям в детстве. При условии, что они у меня были. Взять бы да сбрить к чертям долбаное «сокровище», да только каждый свой волос я ощущаю как часть себя. В моих мутировавших волосах, видите ли, есть нервные окончания. Сбривать их болезненно и бесполезно, отрастают они с неимоверной скоростью.

Международной конвенцией запрещено лишать мутантов их гребаных мутаций. Это слишком часто приводит к смерти или бешенству. Если не ошибаюсь. Дикарь был последним, кому пытались удалить лишнюю голову. Операция даже прошла успешно. Но сбрендивший мутант прорвался сквозь стену, покинул запретный город и, прежде чем его поймали, перерезал больше трех десятков человек. Обычных, не мутантов. За них бы никто не вступился.

Теперь оперировать и изменять нас боятся.

Вот и доктор явно струхнул, косо глянув на мои волосы. Что ж, эту небольшую битву я выиграла. Но впереди еще решающее сражение.

– Я слышала, у вас освободилось место в библиотеке, – припоминаю вслух и скромно (вроде бы скромно и мило) улыбаюсь. Дожидаюсь задумчивого кивка и продолжаю: – Могу я занять это место? Понимаете, после случившегося мне немного страшно заходить в кабинку и работать с реактивами.

– О вашем желании станет известно директору, – соглашается доктор и поправляет очки. – Приложу к этому результаты вашего осмотра и свое ходатайство. Думаю, перевод в архив вполне вам показан.

Огромного усилия стоит подавить радостный вопль, рвущийся из груди. Теперь-то я узнаю, что собой представляет глава Правительства!

В архив переводят на следующий же день, и я иду туда, полная надежд и предвкушения. Хочу быть уверенной в том, что не ошиблась. Странно, но по главному монитору никогда не показывали его выступлений, даже упоминаний о нем не было. Что-то это да значит.

Первым делом достаю заветный кристалл и вставляю в анализатор голоса. Табло выдает всю имеющуюся информацию: Рон Купринг, глава Правительства с две тысячи триста второго года. Наследник и единственный ныне живущий потомок величайшего Говарда Курпинга, создавшего ныне существующий мир. Его изобретение позволило забыть об энергетическом кризисе и развиваться в новом направлении…

Перематываю – это неинтересно. Все мы знаем, что сделал созданный Купрингом миниатюрный ядерный реактор. Компактная установка питается низкообогащенным ураном и доступна каждому. Теперь такой агрегат в каждом доме, он производит свет, тепло, позволяет бесперебойно работать технике и даже транспорту. О том, что это скрытый убийца, которого мы приютили на своей груди, – всегда молчат.

Наш мир идеален. Не идеальны только люди. Не все.

Что ж, Рон Купринг, теперь я знаю, что это был ты. И, клянусь всем святым, что осталось на этой земле, я до тебя доберусь!

Информации о нем слишком мало, остальное засекречено. Чтобы узнать больше, придется вскрыть банк данных. А я, к сожалению, этого не умею. Да и, в принципе, выяснила достаточно. Осталось найти способ добраться до Рона. Он наверняка знает обо мне больше, чем я сама.

Вечером, во время традиционных посиделок в главном зале, плюхаюсь на диванчик к сто шестой и предлагаю ей тарелку с пирожными. Специально для нее взяла, сохранила и утреннюю, и дневную порции.

– Хочешь?

Глаза девушки загораются голубыми огнями. Она перекладывает поднос себе на колени и, пища от восторга, запихивает в рот целое пирожное. Кажется, в них специально добавляют нечто, что вызывает привыкание. По крайней мере, для сто шестой сладости – точно наркотик.

Она ест, а я вспоминаю о Купринге. На всех найденных мной снимках он производит впечатление безжалостного и беспощадного человека, всегда добивающегося того, что хочет. Даже через информационные кристаллы зрителям передается исходящая от него волна уверенности и силы.

Я видела его другим. В своих снах.

Ему чуть больше тридцати, и его виски посеребрила седина. Он мужествен и чертовски привлекателен, неудивительно, что женщины во время его выступлений падают в обмороки от восхищения. Лицо его властно и аристократично, но в нем нет и доли той утонченности, которой обладают большинство политиков. На фоне Рона остальные государственные мужи выглядят овцами, притихшими рядом со львом. Но я знаю, какими нежными могут быть эти крепкие руки. А эти вечно поджатые губы все же умеют улыбаться. И глаза при этом светятся и отдают в синеву.

– Сто седьмая! – окликивает соседка. – Эй!

– Да, я тут, – произношу, тряхнув головой. – Просто задумалась.

– У тебя было такое лицо… Слушай, ты ведь не просто так принесла мне угощение, верно?

– Так и есть. Мне нужна информация.

Сто шестая здесь с самого детства, иногда получает подарки от родственников. К тому же девушка явно не получает убийственных доз транквилизаторов и мозги ее все еще не превратились в капусту.

– Хочу вернуть память, – признаюсь шепотом, глянув на стоящих по периметру комнаты санитарок. – Это возможно?

Она смотрит так, будто видит впервые. Не боясь обжечься, заправляет мне за ухо прядь выбившихся из прически волос. Я дергаюсь, уклоняясь от этой ласки. Не оттого, что неприятно. А потому, что кристалл все еще там, в волосах. Я так и не нашла способ от него избавиться.

– В «Лазурите» память не стирают, ее блокируют, – также шепотом отвечает она. – Это рассказал мне один врач. Мы с ним… Он…

– Неважно! – перебиваю ее не грубо, но настойчиво.

Я давно знаю, что медперсонал не брезгует интимными связями с подопечными. При условии, что те не против. Иногда, проходя мимо спальни сто шестой вечером, я слышала доносившиеся оттуда сладострастные звуки. Спинка ее кровати часто билась о мою стену. Иногда по утрам я видела выходящего из ее комнаты врача – того самого, в очках.

Что ж, сто шестая сама выбрала свой путь. А я… Что-то мне подсказывает: Рона Купринга я не выбирала, это он не оставил мне выбора.

– Как разблокировать? – интересуюсь, внутренне дрожа от нетерпения. – Это вообще возможно?

– Обычно ключ остается у того, кто поместил тебя сюда. У моих родителей наверняка такой есть, но я не горю желанием возвращать детские воспоминания. Не хочу знать, как меня забрали из семьи и поместили сюда. Даже лиц родных не хочу помнить, так больнее. Пусть лучше они останутся для меня неведомыми существами, которые ежемесячно вносят за меня плату и передают подарки.

А я хочу помнить! И наверняка знаю, у кого есть ключ к моей памяти.

– Ты можешь помочь мне сбежать? – пру напролом. Иного просто не остается.

– А зачем тебе покидать «Лазурит»? – она искренне недоумевает. – Здесь лучше, чем….

– Чем где?

– Прости, но ты явно не из аристократии. Скорее всего, из беглых. Наверняка скиталась по трущобам вместе с какой-нибудь шайкой таких же отщепенцев. Их в запретном городе пруд пруди.