АGONY

Ее волосы… она обрезала их. Теперь это было обыкновенное прямое каре, и, если бы не болезнь и пугающий вид, я бы обязательно сказал, что эта стрижка ей идет. Ей и вправду очень шло, но, к сожалению, я знал, почему людям с такой болезнью приходилось менять прически.

Мы стояли, словно два призрака, утратившие свою жизненную силу, и я все время повторял про себя, что мне нужно быть сильным. Я должен вести себя, словно все в порядке, я не должен показывать ей, что мне плохо, чтобы суметь вывести ее из депрессии. И я старался, а потом вдруг не выдержал ее взгляда и сорвался в бездну.

БЭБ

Его плечи ссутулились, а нижняя губа задрожала. Он изо всех сил закусил ее и поднял взгляд наверх. Не прошло и секунды, как коробка с пиццей осталась лежать где-то в стороне, а он оказался в моих руках, и рыдания вырвались из его груди. Томми крепко обнимал меня, сквозь кофту пальцами впиваясь в мою спину, будто я утекала от него, как песок сквозь пальцы. В общем-то, оно так и было. Парень зарылся носом в мою шею, продолжая судорожно всхлипывать. Он держался за меня, зажмурив глаза, боясь, что, когда он откроет их, меня уже не будет здесь. Томми так отчаянно пытался сохранить в памяти ощущение прикосновений к моему телу, что у меня снова сжалось сердце. Я не меньше его желала, чтобы не таким трагичным был мой конец, но так распорядилась судьба, и мы ничего не могли с этим поделать.

Я никогда не видела, чтобы Том плакал. Он всегда был для меня непробиваемой стеной, несгораемым в пламени огня. А теперь он стоял здесь, на пороге моего дома, охваченный не меньшими паникой и страхом, чем я. Разница была в том, что я со своим положением смирилась, чего, к сожалению, не мог сделать он.

Мне хотелось как-то его утешить, но я не представляла, что тут сказать. Все было более, чем плачевно, и никакие слова не смогли бы помочь ему сейчас. Я нежно гладила его спину и прочесывала кудри. Постепенно парень слегка расслабился и, успокоившись, отстранился от меня, отводя заплаканные глаза в сторону.

Алый закат ложился на город, и мы стояли на крыльце, облокотившись о перила, вглядываясь в горизонт.

– Прости, – вдруг прошептал он.

– Все в порядке, – я кивнула, попытавшись чуточку ободрить парня.

– Нет, не в порядке, – он возразил. – Я повел себя так чертовски ужасно перед тобой, должен был быть рядом и поддерживать тебя все эти непростые дни. Просто… Меня так бесит, что люди заболевают раком. Меня бесит, что от рака скоро умрешь и ты. Меня бесит, что мы не сможем быть вместе всю нашу жизнь. Я схожу с ума от того, что этот мир такой неправильный. Понимаешь? Схожу с ума от того, что жизнь так чертовски несправедлива, и я ничего не могу с этим поделать. Я не могу спасти тебя, Бэб, и от мыслей об этом становится так мучительно больно.

Томми снова опустил свой взгляд, отрицательно качая головой.

Мы как будто поменялись ролями: теперь, когда Том был слаб, мне оставалось быть сильной вдвойне, за нас обоих. Я понимала его, и представляла, как ужасно плохо, нелегко было ему, но я не собиралась сдаваться вот так вот просто. Если и осталось мне прожить 6 месяцев, то пусть они будут наполнены жизнью, всеми ее красками и счастьем.

У меня были люди, ради которых стоило проживать эту жизнь. За эти дни мы сблизились с родителями, как никогда раньше, и я, наконец, поняла, что не одна.

Но теперь они винили себя в том, что так мало времени уделяли заботе обо мне раньше, и впервые я не винила их, а наоборот, сопереживала. Я только думала о том, что нужно было уже давно спокойно сесть и все обсудить. Возможно, тогда бы мы смогли наладить наши отношения раньше, чем нам случилось сделать это из-за моей болезни.

Я аккуратно обняла Томми со спины, уткнувшись лицом в его широкую спину. Я хотела сказать ему о том, как сильно я понимаю его, и как сильно сама желаю прожить с ним огромную счастливую жизнь; о том, как также считаю происходящие несправедливым. Но мне казалось правильным молчать. Просто стоять здесь и молчать, жить этим мгновением, потому что в нем, в этом мгновении, я и он, мы были вместе: дышали одним и тем же воздухом и смотрели в одно и то же небо; ощущали биение наших сердец и тепло тел друг друга.

– Что теперь будет? – тихо и растерянно произнес Том.

Я не ответила.

– Пойдем в дом, Грэг сделает нам чай.

Парень посмотрел на меня, помедлив, прежде чем грустная улыбка отразилась на его лице.

– Надеюсь, с пиццей все в порядке, или нам придется ехать ко мне на работу за новой, – усмехнулся он, заставляя меня улыбнуться и, по привычке, закатить глаза. Томми взял меня за руку, пока мы шли к двери.

– На твоем месте, я бы не стал смеяться. Помнишь Майка?

– Такого толстенького паренька с рыжими волосами и конопатым носом? – уточнила я.

– Именно.

– Да, – я кивнула.

– Это наш менеджер, и, поверь, просто так он не отдаст своему сотруднику вторую бесплатную пиццу за неделю.

– Но ведь вам, вроде как, вообще не разрешается брать что-то из еды себе, – не понимала я.

– Вообще, нет, – Том подтвердил.

– Тогда как же пицца, что ты принес мне?

– А кто сказал, что я его о ней спрашивал? – Томми невинно пожал плечами. Очень даже в его стиле.

– У тебя ни грамма совести, – впервые за долгое время рассмеялась я.

– Ни грамма, – улыбаясь, кивнул Эванз.

***

Мы поужинали «Маргаритой» (которая, слава Богу, ни капли не помялась после приземления на крыльцо) и попили вкусный чай, приготовленный для нас Грэгом после всех его спа-процедур, после чего поднялись в мою комнату.

Мы задернули шторы, зажгли гирлянду, включили музыку и в обнимку улеглись на мою огромную кровать. Я положила голову парню на грудь, слушая его дыхание, пока он нежно перебирал мои волосы и заворожено смотрел на мелькающие огни.

Томми тихо подпевал, доносившейся из колонок «Someday»¹⁵, и, несмотря на приподнятое ранее настроение, мне снова стало грустно. Грустно от того, что очень скоро некому, кроме него, будет вспоминать о таких вот простых и счастливых моментах; о том, как все начиналось; о ночи в кузове его Форда; о полуночной заправке; о сказочном месте, где мы впервые поцеловались; о полуночных разговорах и встрече рассвета на пляже Портленда; о том, как мы сейчас лежали, прижавшись друг к другу, и просто жили.

«Here by the ocean

Здесь у океана

Wave s carry voices from you

Твой голос доносится вместе с волнами.

Do you know the truth

А знаешь, на самом деле

I am thinking of you too…

Я тоже думаю о тебе…»

Я до последнего старалась не придавать значения строчкам песни, ведь она, на самом деле, была совсем не грустной, а наоборот, обнадеживающей. Но надежда была сейчас тем, чего совсем не осталось у меня. Я не могла надеяться на чудо, потому что оно уже не могло произойти со мной. Я долго держалась и теперь вдруг, рядом с Томми, дала волю чувствам и расплакалась.

Том тут же взволнованно встрепенулся.

– Бэб? – стараясь унять дрожь в голосе, отозвался он. – Тебе плохо?

Я кивнула.

– Что? Где болит? Голова? Нужен врач?

Я отрицательно покачала головой, подавляя вырывающиеся из груди всхлипы.

– Что случилось? – Томми продолжал озадаченно смотреть на меня.

– Ничего. Просто я так счастлива сейчас. Мне так страшно, что скоро всего этого не станет.

Я увидела, как мгновенно изменилось выражение лица Тома.

– Сначала я дико боялась того, что больше никогда не увижу тебя. А сегодня ты пришел и сделал меня такой счастливой, и все стало будто бы так, как было раньше. Как будто у нас все хорошо, и как будто я здорова. Ты расшевелил меня и помог создать видимость такого абсолютного «хорошо». Но это «хорошо» теперь убивает меня. Убивает, потому что я знаю, что дальше не будет только хорошо. Теперь будут дни, когда есть «хорошо» и когда есть по-настоящему «плохо»…

– И я буду с тобой, Бэбби. Неважно, хороший это день или плохой, я буду с тобой, чтобы твое падение не было для тебя падением об землю, – встревожено затараторил Том.

– Я знаю, – я прервала его, вздохнув, – Знаю. Просто… Помнишь, слова, которые ты сказал мне сегодня на крыльце?

Томми кивнул.

– Я не меньше тебя хочу, чтобы то, что происходит, оказалось неправдой. Я не хочу умирать, Томми. Я не готова к этому. Но я уже умираю, и это необратимо. И я вижу, как ты страдаешь, я вижу, как страдают мои родители и друзья, и я не хочу причинять тебе и им все эти мучения. Мне больно видеть вас такими, потому что я люблю вас. Я не хочу быть обузой для вас…

– Ты вовсе не обуза, Бэбби.

– Я обуза, Томми… утяжелитель, мешающий вам двигаться вперед.

– Бэб, если дело в том, что будет после твоей смерти, то даже не думай об этом. Мы справимся.

– Но вы будете видеть меня в самые плохие моменты моей болезни. Скоро начнется лечение, и я буду выглядеть с каждым днем ужаснее… – не унималась я.

– Это не имеет значения. Бэб, я люблю тебя.

Отчаяние в голосе Тома заставило мое сердце забиться в разы быстрее. Я замолчала, опустив глаза на свои руки.

– Послушай, даже в момент, когда ты забудешь, кто я такой, я не перестану любить тебя. Мне жутко больно видеть тебя такой, да. И дальше мне будет хуже, это так. Я знаю это, и я готов. Но это не значит, что теперь я должен обрывать все связи с тобой, – Том приподнял мой подбородок, заставляя посмотреть ему в глаза. – Ты не обуза, Бэб, ты моя любовь, и неважно дождь на улице или солнце, осень или весна, больна ты или здорова. Я люблю тебя, и это неизменно, независимо от обстоятельств. Когда умер мой отец, я думал, что жизнь кончена. Я стоял на распутье и не представлял, что теперь делать, как дальше жить. Но прошло время, и я живу. Я никогда не смогу оправиться от мысли, что его нет. И когда не станет тебя, это будет не менее страшно для меня. И я так же не смогу полностью оправиться от этой потери. Но я справлюсь, я обещаю. Ты всегда будешь здесь, – Том указал на область сердца у себя на груди. – Вот что точно неизменно.

Его слова растрогали меня, и я снова расплакалась. Только уже от облегчения.

– Иди сюда, – Томми крепко обнял меня, прижав к себе.

– Спасибо, мне действительно нужно было услышать это. Я люблю тебя, Томми, – я прошептала.

Я чуть отстранилась и увидела заплаканные глаза парня. Он закусил губу и молча кивнул.

– Я знаю.

20.

«Мы считаем, что мы будем жить вечно, потому что мы будем жить вечно. Мы не рождаемся и не умираем. Как и любая другая энергия, мы лишь меняем форму, размер, начинаем иначе проявлять себя. Когда человек становится старше, он об этом забывает. Взрослые боятся потерять и боятся оставить кого-то. Но та часть человека, которая значит больше суммы составных его частей, не имеет ни начала, ни конца, и она не может уйти».

Джон Грин – «В поисках Аляски»

Когда я впервые после депрессии заговорила с Лотти, то призналась ей в том, что уже обращалась к врачу, когда думала, что беременна. Я рассказала ей все от начала и до конца: о том, как я впервые почувствовала себя неважно, и о том, как мое самочувствие ухудшалось с каждым последующим днем.

Был вечер. Мы сидели у меня во дворе, свесив ноги в бассейн, и долго молчали, прежде чем, наконец, сумели заговорить. Шарлотта беспрерывно плакала. Она не рыдала и не билась в истерике, но слезы безостановочно стекали из ее прекрасных зеленых глаз, ударяясь, словно капли дождя, об светло-голубую воду под нами. Плечи подруги содрогались с каждым новым всхлипом, и видеть ее такой доставляло мне огромную, непереносимую боль. Она не знала, как жить без меня, а я не представляла, как ее оставить.

После ее ухода я долго не могла уснуть, а когда, под утро, все-таки задремала, мне приснилось, будто весь этот кошмар был только моим сном. Мне снилось, что на самом деле я здорова, что у меня нет никакого рака, и что я проживу огромную счастливую жизнь вместе с Томми. Я проснулась вся в слезах, запутавшись в одеяле. Подушка и простынь были насквозь пропитаны липким потом, и мне понадобилось около 10 минут, чтобы привести свое бешеное дыхание в норму и сменить постельное белье. Я скинула с себя мокрую ночнушку и медленно побрела в ванную, где встала под прохладный душ, и только тогда смогла разрыдаться в голос без риска быть услышанной родителями. Они теперь и так уделяли слишком много внимания моей опеке, будто я могла рассыпаться от одного лишь прикосновения. Я ненавидела доставлять им страдания или тревожить по каждому пустяку, но иногда забывала о том, что в тот день изменилась не только моя жизнь. Папа теперь старался как можно чаще бывать дома и проводить со мной все свое свободное время, хотя его никогда не смогло бы быть достаточно для этого. Мама и Дейрлл почти не оставляли меня одну, поочередно дежуря около моей кровати днями напролет. И я не могла сердиться на них, или винить их за это, потому что это было единственным, что они могли сделать для меня.

Я снова плакала и снова ненавидела этот сон, ненавидела факт своей скорой смерти. Мне было страшно и жутко хотелось жить. Каждый раз, когда я пыталась примириться со своим положением, происходило подобное и буквально вырывало меня из колеи, и это я также ненавидела.

На следующий день у меня жутко болела голова. Тело как будто не хотело слушаться меня и все мои тщетные попытки встать с кровати. Меня сильно тошнило и клонило в сон. Обезболивающие попросту не работали, хотя я выпила не менее 3 штук таблеток. Мне хотелось плакать от бессилия, от чувства собственной беспомощности, от бесконтрольности своего положения, словно я никогда не была хозяином собственной судьбы. И для меня такой расклад стал страшным открытием, ведь, получается, нам нагло врут, когда говорят, что все зависит только от нас самих.

Том с самого утра рвался ко мне, собираясь послать Майка ко всем чертям и сбежать с работы, но я остановила его, убедив, что так будет лучше для нас обоих. Я очень хотела увидеть его, но я не хотела, чтобы он видел меня. Только не такой.

Часам к 3 дня мне заметно полегчало, хотя еще ощущалось легкое головокружение, но я все-таки смогла подняться с кровати и даже немного поесть. Я собиралась немного подремать после, чтобы набраться сил к вечеру, когда должна была прийти медсестра, чтобы собрать необходимые анализы для моего предстоящего лечения. Но все мои планы были разрушены внезапным появлением Армина, которого я не была готова увидеть сегодня. От волнения сердце подступило к горлу. Парень смотрел на меня с плохо скрываемым ужасом, будто не верил, что это была я. Что такой я стала буквально за несколько дней. Да что уж тут говорить, я и сама до сих пор не могла поверить в это.

Армин молча прошел за мной в комнату. Я забралась в кровать и кивком головы указала, что он может сесть напротив, но он продолжал стоять, не смея отвести взгляда от меня. Его глаза были покрасневшими, будто он мог расплакаться в любую секунду. Аддерли тяжело дышал, когда через несколько минут все же медленно осел на край кровати. Дрожащий вздох вырвался из его груди, прежде чем он стал нервно кусать губы и скручивать их в трубочку после. Армин посмотрел на свои сцепленные ладони, пытаясь сдерживаться из последних сил, и я решила, что пора прервать его немые муки.

– Армин, – я тихонько позвала его.

Но он не отреагировал. Он будто совсем не слышал меня и того, что происходило вокруг. Тишина нарушалась лишь цокающей стрелкой часов, напоминающих о том, как быстро от нас утекало, отведенное нам, время.

Когда парень внезапно поднял свой опустошенный взгляд на меня, застывшие в его глазах слезы вдруг покатились по щекам. Я сглотнула, ободряюще положив руку на его бедро, и слегка сжала его.

– Бэб, как же так… – он прошептал. Я не знала, что ему ответить, потому что вопрос его был, скорее, риторическим. Никто не смог бы дать на него ответа, даже если бы очень захотел. Так просто было нужно.

Я чуть крепче сжала его бедро, пока он в неверии продолжал еле слышно шептать: «Как же так… как же так…». Он выглядел так же плохо, как и Томми, когда впервые после новости о болезни пришел ко мне. Только Армин еще не брился и, обросший довольно густой щетиной, выглядел так, будто пил недели две, не просыхая.

Он внезапно резко вскочил, зарываясь руками в волосы, чуть оттягивая их, и прерывисто зашагал по комнате из стороны в сторону. Прошло еще несколько секунд, прежде чем в открытое окно ворвался прохладный сентябрьский воздух и послышался щелчок зажигалки. Армин снова курил.

Я болезненно прикрыла глаза.

– Тебе нельзя…

– Плевать.

Это все, что я услышала в ответ на свое замечание. Армин злился так же, как и все злились на судьбу, не понимая, почему именно мне выпала такая горькая учесть.

– Я поверить не могу, – прохрипел он после нескольких минут молчаливых раздумий. Аддерли сел на пол, облокотившись спиной об мою кровать. Я выкарабкалась из-под одеяла и села на пол рядом с ним, прежде чем он, вздохнув, продолжил.

– Я не могу понять, как тебя не станет. Не понимаю, как это: был человек и все. Нету, – глаза Армина быстро забегали по моему лицу, будто пытались запомнить его до мельчайших подробностей. Сохранить в памяти ту Бэб, которую он знал и любил. Ту, с которой когда-то хотел провести всю свою жизнь. – Не могу представить, как это… будет тот же дом, та же трава вокруг, тот же дуб на заднем дворе, а тебя не будет. Как это, приходить в этот дом, где есть Грэг, Дейрлл и твои родители, но больше нет тебя. Заходить в твою комнату, ощущать запах твоих духов, видеть твои вещи на столе, но не тебя…

Слезы стояли в глазах Армина. Он продолжал нервно кусать губы, стараясь не смотреть в мою сторону. Иначе бы попросту не выдержал. Я почувствовала, как зажгло кожу на щеках, и поняла, что из нас двоих сдалась первая.

– Представь, что я просто уехала в другой город, – я изо всех сил постаралась улыбнуться ему.

– Я не смогу, – он отрицательно покачал головой. – Господи, Бэб, я так тебя люблю. Ты уже давно не моя, но ты еще здесь, со мной, даже если на расстоянии. Мне так страшно потерять тебя. Потерять насовсем. Больше никогда не увидеть тебя, даже одним глазком.

– Я буду приходить к тебе во снах, – я все-таки выдавила из себя подобие улыбки.

Армин грустно улыбнулся мне в ответ.

– Да, во снах.

Мы замолчали на какое-то время, прежде чем Армин вдруг отрешенно прошептал:

– Мне страшно.

Я кивнула.

– Мне тоже.

Армин посмотрел на меня, рвано выдыхая, и снова отвел взгляд в сторону, больше не в силах смотреть на мое лицо, будто уже прощался со мной.

– Армин, – я негромко окликнула, но продолжила, не дожидаясь, когда он выйдет из своих раздумий. – Обещай мне, что когда я… – прервавшись. – Ну, в общем, когда меня не станет, ты приглядишь за Дейрлл… пожалуйста.

Печальный и серьезный взгляд парня задержался на моем лице, когда он утвердительно закивал головой.

– Обещаю.

Я так же утвердительно кивнула и отвела взгляд в сторону.

– Хорошо.

***

Вскоре началось мое лечение, и первым этапом стала лучевая терапия. Мне предстояло проходить данную процедуру в течение полутора месяцев по 5 дней в неделю и совмещать это с употреблением целой кучи лечебных препаратов. Меня предупредили обо всех возможных побочных эффектах, так что я была готова абсолютно к любому исходу.

Теперь моя жизнь состояла из хороших и плохих дней. Были дни, когда слабость и тошнота не отпускали мое тело ни на секунду, а были и те, когда, казалось, что я в одном шаге от полнейшего выздоровления. Иногда мне казалось, что такой способ лечения еще хуже самой раковой опухоли, растущей у меня в голове, а ведь еще предстоял перерыв и после, как закрепитель, химиотерапия. Так что я уже даже и не знала, смогу ли выдержать все это. Но у меня была целая группа поддержки, состоящая из Томми, семьи и лучших друзей на свете, и от этого на душе было значительно спокойнее. Эванз находился со мной все свое свободное время, а когда ему нужно было работать, его, как правило, сменяли Дейрлл, Лотти или Армин. Не думаю, что, если бы не новость о моей скорой смерти, они когда-либо смогли бы подружиться, но теперь, по крайней мере, им приходилось уживаться друг с другом ради моего спокойствия. И за это я была им безумно благодарна.

В один из так называемых «хороших» дней мы с Томом сидели у меня в комнате. Он успокаивающе гладил меня по голове, которая лежала у него на коленях, и слушал тихую расслабляющую музыку. Я прикрыла глаза, в наслаждении пропуская каждый ее звук через себя, когда Томми вдруг негромко прошептал:

– Прислушайся. Ты слышишь это?

– Что это? – я распахнула глаза, внимательно посмотрев на парня. Его глаза были закрыты, а на его губах играла еле заметная улыбка.

– Океан. У меня океан. А что у тебя?

Я снова закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться и понять, где Томми смог услышать океан. Я буквально слилась с мелодией воедино, и вдруг поняла, что у меня не океан. Совсем другое.

– У меня бесконечность.

Я блаженно улыбнулась. Теперь я явно чувствовала эту бесконечность.

Я была бесконечностью в этот момент.

– Бэбби… – хрип Тома заставил меня посмотреть на него. От умиротворения на его лице не осталось и следа. В его глазах читалось обеспокоенность и волнение. Будто я сказала о бесконечности, как о чем-то недостижимом. Будто это было криком о помощи. Но я сказала так не потому что так сильно не хотела умирать. Просто в этот момент я почувствовала себя настолько живой, что захотела раствориться в нем. Я словно обрела смирение, душевный покой. Я не хотела умирать, но я знала, что даже если это скоро случится, сейчас у меня была собственная маленькая бесконечность.

– Все в порядке, Томми, – я поднялась, садясь рядом с ним, и сжала руку парня в своей. – Да, мне страшно оставлять тебя. Мне страшно оставлять семью и друзей. Мне страшно умирать. Но сейчас мне по-настоящему хорошо, – прервавшись, улыбнулась я. – Так давай просто жить. Как ты меня учил, помнишь?

Томми грустно вздохнул, соглашаясь.

– В таком случае, я бы хотел чуть большей бесконечности для нас.

– Я тоже. Но все, что у нас есть – это сейчас.

– Но разве этого достаточно?

– Этого никогда не будет достаточно, – я согласилась. – Этого никогда не будет достаточно ни для кого из нас. Но сейчас мы можем быть вместе, можем быть счастливы. И я не хочу думать о том, что будет потом, когда у нас есть сейчас.

Томми восхищенно посмотрел на меня, расплываясь в широкой улыбке.

– Знаешь, – он взял с тумбочки пакетик с травкой, которую я теперь принимала, когда боль становилась совсем невыносимой, – или я что-то путаю, или тебе стоит быть осторожнее с приемом этой жести.

Я закатила глаза.

– Я не под кайфом, Томми.

Томми слегка рассмеялся и провел рукой по моим волосам.

– Серьезно, и когда ты только успела стать такой мудрой женщиной?

– Ну, у меня был довольно хороший учитель, так что… – я пожала плечами, улыбаясь парню в ответ.

– Напомни, я уже говорил, что люблю тебя? – нежность в голосе парня заставила мое сердце забиться в миллион раз быстрее.

– Постоянно. Но я не буду против услышать это еще раз.

Эванз аккуратно притянул меня к себе, чтобы подарить мне самый трепетный поцелуй на свете.

– Знаешь, – я отстранилась, рассмеявшись. – Это даже лучше всяких признаний.

Томми негромко рассмеялся в ответ.

– Так и есть.

***

В один из октябрьских пасмурных дней Томми нашел меня сидящей под деревом в «нашем» месте.

– Вот ты где, – его испуганный голос послышался за моей спиной, выводя меня из раздумий.

Я встрепенулась, разворачиваясь к нему и быстро складывая листы бумаги, которые держала в руках до этого, в сумку.

Дыхание парня было настолько тяжелым, будто пробежал целый марафон. Я поднялась на ноги, отряхнувшись, и встала рядом с ним, пока он пытался отдышаться.

– Ты напугала нас. Мы повсюду тебя искали, – он выдохнул, обеспокоенно осматривая мое лицо и тело на пример каких-либо повреждений. – Ты в порядке?

Он поправил шапку, съехавшую на мое лицо, и плотно застегнул мою куртку. Я утвердительно кивнула, сжимая в руках пояс от сумки, перекинутой через плечо.

– Что ты здесь делала?

– Хотела подумать, – я улыбнулась, вспомнив слова Тома, когда он впервые привез меня сюда.

–Подумать? – переспросил парень.

– Да, Томми, такой мыслительный процесс, присущий всем людям, – я снова не сдержалась, чтобы не поддразнить его.

– Да, – Томми покачал головой, облегченно рассмеявшись. – Ты действительно в полном порядке.

Я улыбнулась.

– А теперь идем. Мне нужно доставить тебя твоим родителям, чтобы они удостоверились в твоей целости и сохранности.

Томми взял меня за руку, помогая мне пробраться через ветки деревьев.

Я не подумала о том, что сильно перепугаю родителей своим внезапным отсутствием, когда никому не сказала о своем уходе. И я соврала Тому о том, что хотела просто подумать. Я не сказала ему о том, что у меня было одно дело, которое я хотела успеть сделать, прежде чем покину этот мир, и сделать его дома я никак не смогла бы. Мне необходимо было побыть в абсолютной тишине, наедине с собой и природой. Поэтому, в итоге, я оказалась здесь, в месте, которое, не смотря ни на что, всегда делало меня счастливой.

Том однажды сказал, что не сможет спасти меня. Но это не значило, что я не смогу спасти его.

***

Месяцы летели так быстро, что я не успевала жить, и это безумно расстраивало меня. Приближение неминуемой смерти чувствовалось с каждым днем все острее. Лечение в целом оказывало на меня положительное действие, но полностью устранить приступы головной боли оно было не в состоянии. Иногда голова болела так сильно, что мне хотелось умереть прямо здесь и сейчас. В такие дни на дом приходила медсестра, чтобы вколоть мне очередную порцию обезболивающих. И в такие моменты рядом со мной также находился Томми, потому что никого, кроме него я видеть не могла и не желала. Он обычно прикладывал к моему лбу смоченную водой тряпку, а потом ложился рядом, крепко обнимая меня в ожидании, когда вспышка боли утихнет. И мне действительно становилось легче. Потому что он был рядом, и потому что его любовь лечила мою душу, даже если не могла мое спасти тело.

Таким образом, я дотянула до Рождества и встретила его в компании родителей и друзей, которые всеми силами старались не дать мне упасть духом. В университете у Армина выдались довольно большие каникулы, которые он провел со мной, прежде чем снова вернулся к учебе.

Но, тем не менее, с каждым разом я становилась все слабее. Мои волосы стали клочьями выпадать после начала химиотерапии, и я не могла спокойно смотреть на себя в зеркало. К середине марта начались одышки, и теперь уже мое тело совсем не слушалось меня. Ноги перестали держать меня, и я почти не вставала, а на улицу меня вывозили в инвалидной коляске. Я окончательно смирилась со своим положением и перестала сопротивляться тому, что постепенно утаскивало меня в мир иной.

Теперь мы каждый вечер лежали в обнимку с сестрой, с моей маленькой Дейрлл, которая так внезапно стала взрослой. Иногда мы лежали молча, но в основном, мы без остановки болтали, стараясь успеть рассказать друг другу абсолютно все. Я была рада, что все это время с ней рядом был Тим, который поддерживал ее. И мне было также дико грустно, потому что мне хотелось увидеть ее через пару лет, когда она закончит школу. Мне бы хотелось знать, какой путь она выберет, в какой университет поступит. Мне хотелось увидеть ее в тот момент, когда она скажет «да» своей первой и самой большой любви. Мне хотелось быть рядом с ней, и оставить ее было также больно, как и всех остальных. Дейрлл была очень сильным человеком, но и она иногда давала слабину, когда она плакала на моем плече, слезно умоляя не умирать. И в такие моменты мое сердце разрывалось от того, что от меня здесь уже ничего не зависело.

Но самым сильным человеком из всех, кого я когда-либо знала в своей жизни, был Томми. Он держался до последнего. Он держался, когда видел меня в приступах агонии; когда меня тошнило и рвало из-за постоянного облучения; когда у меня не было сил заговорить после, и даже когда почти все волосы осыпались с моей головы, а губы потрескались. Он все еще держался, словно был непоколебим. И он все еще любил меня.

Однажды он пришел ко мне, слегка выпивший, и в тот момент я поняла, благодаря чему он все еще держался.

Только, когда я увидела его таким, что-то сломалось во мне.

– Том, милый, что случилось? – испугалась я. Мне так хотелось встать и подойти к нему, чтобы иметь возможность чувствовать тепло его тела под моими руками. Чтобы успокаивающе поцеловать его. Но я была не в состоянии, и это убивало меня. Разрывало на части сердце.

– Мне кажется, что я умираю, Бэб… – он прохрипел.

– Почему тебе так кажется? – я сглотнула ком в горле, который стал рваться наружу от его слов.

– Потому что я не смогу без тебя, – Том с силой закусил губу, покачав головой. – Потому что я не готов прощаться.

И это было так тревожно и печально слышать от него. Было больно видеть, как он сдавался, разрушался из-за меня.

– Я так хочу спасти тебя, – он буквально простонал, зарываясь лицом в ладони.

– Ты же знаешь, мы ничего не можем сделать с этим, – я вздохнула.

– Это не то, что я хотел услышать.

Томми, пошатываясь, уселся на мою кровать и недовольно сложил руки на груди. Он был как ребенок прямо сейчас, и это было, в какой-то степени, умилительно. Я видела, как в нем сражались злость и отчаяние, но я не могла предугадать, что именно победит в этой борьбе.

– Послушай, ты так многое сделал для меня. Ты в корне изменил меня и мою жизнь. Ты показал мне, как прекрасно жить, и доказываешь это по сей день. Ты уже спас меня, Томми.

– Но я не смог уберечь тебя от рака, – запротестовал он.

– От этого никто не застрахован. К сожалению, в нашем случае рак – побочный эффект счастья. Но если бы не ты и твоя поддержка, я бы не смогла протянуть так долго, – я зарылась рукой в его кудри, заставляя напряжение оставить его широкие плечи.

– Томми, я не жалею ни о чем. И ты, пожалуйста, не жалей. Не этому ли ты меня все время учил? Жить мгновениями. Ты буквально оживил меня. Ты подарил мне жизнь, и большего уже никто бы не смог сделать для меня.

– Звучит, как прощание, – он сказал это так, будто внутри него что-то оборвалось.

– Ты же знаешь, что я никогда не попрощаюсь с тобой, – я снова печально вздохнула. – Я так сильно тебя люблю, Том.

Я соврала насчет прощания. Я не хотела прощаться, но я прощалась, потому что я не знала, что могло быть со мной завтра, через неделю или месяц. Смерть с каждой секундой была все ближе и ближе ко мне, и я старалась попрощаться со всеми заранее, чтобы достойно встретить ее, зная, что я сделала все, что хотела.

– Я тоже люблю тебя, Бэбби.

Томми так отчаянно посмотрел на меня, будто прочитал мои мысли. Будто понял, что я хотела донести до него. Его губы внезапно накрыли мои, и я почувствовала их солоноватый вкус. Я не могла понять, из-за чьих именно слез это было. Думаю, из-за наших общих. Мы оба плакали в этот момент. Мы прощались, потому что знали, как мало у меня осталось времени. Мы знали, как мало у нас осталось нас самих.