На крыльях вымысла. Рассказы

Остров грёз и целый материк сожалений

Исмат Ахундович каждое утро посещал Бакинский бульвар. Он уже давно никуда не торопился. Бывший архитектор с небольшой пенсией, он более никого не интересовал, разве что родных и друзей.

Скамейка, которую он облюбовал как место своего постоянного восседания, стояла в нескольких метрах от морской воды. Летом он часами смотрел на море, пока мягкое солнце не превращалось в жёсткое, палящее. Осенью его мог побеспокоить только промозглый дождь. А весной на этой скамейке он проживал своё маленькое зрелище, видеть которое научила его покойная жена. Джейран ханум научила его мечтать, всматриваясь в горизонт.

Слова любимой женщины чётко звучали в его сознании, как только он садился на свою скамейку:

«Исмат! Посмотри на горизонт. Там, где между небом и морем не видно земли, должен быть рай. Вглядись, и ты сможешь увидеть нечто необычное».

«Джейран! Душа моя. Но я кроме острова Наргин больше ничего не вижу».

«Ты настоящий советский архитектор… – вспоминал Исмат Ахундович то, как его жена подтрунивала над ним, – Кроме хрущёвских типовушек ничего себе представить не можешь!»

«Гозелим! Если бы мне отдали остров Наргин, я тебе на нём создал бы архитектурный рай», – это ласковое обращение Идрис Ахундович вспоминал чаще всего.

Джейран ханум была романтичной женщиной. Каждый раз после своих мечтаний она глубоко вздыхала и мечтательно смотрела в морскую даль.

Воспоминания о днях их молодости и ещё безбрачия порой приводили Исмата Ахундовича к слёзным сожалениям, что жизнь прошла и он остался один, без неё. Она ушла туда, где ожидания могут продлиться недолго, по крайней мере, длиною в одну человеческую жизнь.

Тихо и безмолвно, почти что дремля, он обозревал горизонт. Мысли о покойной жене были светлыми, что и приводило старика к блаженному спокойствию.

Вдруг Исмат Ахундович замигал и, подавшись вперёд, стал всматриваться в горизонт. Ему показалось, что он видит нечто, ранее незримое на море строение. Он надел очки. Не доверился стареющим глазам.

Между морем и небом он увидел город, который стоял на земле.

«Земля – это понятно, это остров Наргин. А город на нём откуда взялся? – растерянно подумал архитектор. – Когда успели построить? Всю жизнь хожу сюда, но кроме маяка там никогда ничего не замечал».

Исмат Ахундович встал и подошёл вплотную к поручням, за которыми море сегодня пребывало в покое.

«Когда же успели? Я же про все стройки в Баку знаю, – терзал себя мыслями старый архитектор. – Главное, всё как достойно построили».

– Какое изумительное сочетание стилей!

Последние слова Исмат Ахундовича прозвучали вслух, что стало предметом удивления парня и девушки, которые стояли рядом со стариком и, обнявшись, любовались морскими просторами.

– Молодые люди. Вы видите город там, на острове? – возбуждённо спросил Исмат Ахундович.

– Какой город? – растерянно спросил парень, с удивлением посмотрев на девушку.

Исмат Ахундович отпрянул от неожиданности ответа.

– Как какой?! Вот тот прекрасный город, похожий на наш старый Баку.

– Там нет никакого города, дедушка, – улыбаясь, ответила девушка.

– Как нет?! – настороженно ответил Исмат Ахундович. – Я же вижу!

Молодые улыбнулись, а парень даже нескромно рассмеялся.

Исмат Ахундович отступил от поручней и, поникший, вернулся на свою скамейку.

«Я же вижу его и даже во всех подробностях», – про себя сокрушался старик.

– Дедушка, вы не расстраивайтесь. Его сейчас нет, но его когда-нибудь там построят, – сказала девушка, положив руку на плечо Исмата Ахундовича. – Будьте здоровы! Берегите себя.

Парочка ушла, а город всё ещё оставался в глазах архитектора.

«Когда-нибудь построят». И вдруг последняя мысль Исмата Ахундовича застыла у него в голове как идея.

Старик встал и широкими шагами прямиком направился домой.

По дороге домой он молился Богу, чтобы Всевышний сохранил несуществующий город в его воображении.

Благо он жил в доме на набережной, откуда город его грёз продолжал ещё зримо существовать.

– Папа! Ты где так долго был? – спросил единственный сын архитектора Муса. – Ты ещё так долго не задерживался на бульваре, – закрывая за отцом входную дверь, спросил обеспокоенный молодой человек.

– Всё нормально со мной, не беспокойся, – со всей серьёзностью ответил отец. – Прошу меня сегодня не беспокоить. Я сегодня буду сильно занят.

– А что случилось, Исмат муаллим? – так же недоумевая, спросила вышедшая с комнаты невестка архитектора Зейнаб.

– Буду занят. Ты только, дочка, завари мне крепкий чай, – из-за спины кинув последнюю фразу, архитектор запёрся в своём кабинете.

Всё пожали плечами и разошлись по своим делам.

Весь воскресный день и вечер Зейнаб носила архитектору свежезаваренный чай. Он принимал только чай, и каждый час проветривал от сигаретного дыма свою комнату.

Наспех протёртая от пыли старая чертёжная доска вновь служила архитектору. Он творил, постоянно заглядывая в окно, где вдали, в море, белел город-невидимка, город одного жителя, который был единственным, кто его видел.

Ватманы слетали с доски, не успев до конца заполниться.

Исмат Ахундович делал зарисовки будущего города. Его старые руки более не тряслись, и они чётко протягивали фасадные линии зданий представляемого города. Воображение мужчины творило чудеса ландшафтного искусства. Он насыщал улицы ветвистыми деревьями и ровными газонами.

На глазах в миниатюре возникал бывший Баку – Баку 60-х.

Исмат Герай-заде являлся заслуженным архитектором Азербайджана. Он мастерски, применив профессиональные навыки, смог уместить достопримечательную часть Баку на маленьком острове. Попытки воплотить давнейшую мечту восстановить добрую память и вспомнить большую любовь увенчались успехом. Проект будущего островного города был сотворён. Ночь пролетела незаметно в трудах и творчестве. Исмат Ахундович спал, расположившись на балконе, в своём кресле-качалке.

Муса дважды постучался к отцу. Никто не ответил. Отец был старым человеком, и Муса не стал ждать разрешения. Он вошёл и замер.

Комната была устелена разбросанными эскизами и расчётами будущего города. А на чертёжной доске красовалась вся панорама города на Наргине. Точнее, музея под открытым небом.

– Муса, посмотри на это, – сказала Зейнаб, зайдя в комнату вслед за своим мужем. В руках у неё был один из эскизов Исмата Ахундовича.

– Тебе это никого не напоминает? – спросила девушка, указывая на рисованную фигурку молодой женщины на краю ватмана. – Это же твоя мама.

Муса не ответил и вышел на балкон к отцу. Накрыв его одеялом, он вернулся к жене, которая задумчиво изучала другие рисунки своего свёкра.

– Он скучает по ней, а главное, видит её в этом городе.

Муса опять ничего не ответил. Только осмотрелся вокруг и с озадаченным лицом вышел из комнаты.

Завтракали все вместе. Первый раз за два года Исмат Ахундович не пошёл на прогулку на свой любимый бульвар.

Вся семья выглядела задумчиво. Архитектор по-прежнему смотрел в окно, а сын с невесткой ждали объяснений.

– Папа! Что происходит? – Муса первым прервал томительное молчание.

– Ничего не происходит, сынок, – удивлённо ответил отец.

– Как же ничего. Ты же не спал всю ночь! – возмущённо продолжил разговор Муса.

Исмат Ахундович понял, что его эмоциональное состояние стало очевидным для всей его семьи. Он встал из-за стола и решительно направился в свою комнату.

– Смотрите, что я здесь надумал, – вернувшись обратно со своими эскизами, сказал архитектор.

– Можешь не объяснять нам, мы всё видели, – резко отрезал сын.

– И как вам? – воодушевлённо спросил Исмат Ахундович у всех, кто был за столом.

– Мне нравится, – улыбаясь, отозвалась Зейнаб.

– А я не понимаю, зачем тебе это нужно, – без эмоций ответил на вопрос родной сын. – Что ты собираешься с этим всем делать?

– Я хочу представить эти эскизы перед советом архитекторов как проект.

– Идея хорошая, но не осуществимая, – Муса по-прежнему сохранял беспристрастие. – Ты же знаешь этих безразличных бюрократов. Ты хочешь на старости лет пообломать последние копья.

– Нет, я хочу им представить мою идею воссоздания старого Баку. А то ещё несколько лет, и мы потеряем облик привычного Баку.

– Но почему это должна быть только твоя проблема, а не всеобщая? – выпалил отцу Муса.

– Вот предложу идею, и она станет общей. И мама твоя об этом всегда мечтала – создать музей под открытым небом.

– Не надо примешивать к этому маму. Её больше нет. И оставь её душу в покое!

Вышло грубо и резко. Образовалась пауза. Кто-то переживал обиду, а кто-то чувствовал вину.

Сын боялся за здоровье отца, потому что его идея превратилась в навязчивую и угрожала его сердцу.

Исмат Ахундович не был обижен. Он ждал понимания, которого ему не хватало уже как два года.

Третий не всегда лишний, иногда – самый мудрый.

– Не надо ссориться. Мы же одна семья, – тихо сказала Зейнаб и после поочерёдно посмотрела на мужа и свёкра.

– Может, мне к Расулу обратиться? Он всё-таки мой ученик. Должен помочь, – отец обратился к сыну.

– Он не поможет. Он больше не ученик. Он во власти. Он игрок. Таким не до учителей.

– Я всё-таки попытаюсь. Я не настолько современен, чтобы так думать.

Заслуженный архитектор долго искал старую телефонную книгу, где он рассчитывал найти номер бывшего студента.

Борьба мотивов Исмата Ахундовича – звонить или нет – продолжалась, пока он не нашёл номер чиновника.

Набирая номер ученика, учитель переживал, что высокопоставленный чиновник мог сотню раз сменить номер, но пенсионеру повезло:

– Идея хорошая, Исмат Ахундович, но затратная и требует государственного решения, – бывший ученик и нынешний помощник главного архитектора искусно душил инициативу учителя. Он делал то, о чём его предупреждал сын.

– Расул, сынок. Речь идёт не о застройке острова под развлекательный центр, а о музее старого Баку, а главное, речь идёт о Бакинстве, через которое прошли все, кто прославил Азербайджан. И я прошу лишь предложить мою идею как перспективный проект.

– Хорошо. Я постараюсь завтра поговорить с «главным». Вы же понимаете, что всё зависит от его занятости.

– Да сынок, я представляю, как он занят. И я буду ждать твоего звонка.

Исмат Ахундович после разговора с чиновником гордо зашёл на кухню и объявил родственникам, что завтра пойдёт на приём к главному архитектору. Он соврал, потому что хотел, чтоб его воспринимали всерьёз.

Невестка обрадовалась, как женщина, – по-доброму и наивно. А сын недоверчиво улыбнулся, потому что был сведущим и современным молодым человеком.

Утром в прихожей перед зеркалом Зейнаб рассматривала разглаженный пиджак своего свёкра. Старый костюм ещё был презентабелен на поджарой фигуре Исмата Ахундовича.

– Вы, главное, не нервничайте там, Исмат муаллим. Думайте о своём здоровье и о нас тоже не забывайте. Мы вас любим.

– Всё будет хорошо. Не беспокойся, дочка. Идея же благородная, должна пройти, – уверенно приговаривал бывший специалист.

Муса стоял рядом и смотрел на отца глазами классика. В отце он видел Дон Кихота с Бакинского бульвара. Ибо он знал, что его отец идёт туда, где над ним могут посмеяться.

– Ты особо там не настаивай. И часто не вспоминай про прошлое Баку. Им это не нравится, – сказал Муса, подавая отцу планшет, на который он перенес его эскизы.

Старик без слов закачал головой и вышел в подъезд.

– Я очень беспокоюсь за него, – сказала Зейнаб мужу. Они вместе смотрели с балкона на близкого им человека, который шёл по двору, размахивая старым планшетом, как идёт налегке молодой художник, считающий себя востребованным.

– Я стёр все рисунки мамы с его эскизов, – тихо сказал Муса, провожая отца глазами. – Я помню ту фотографию мамы в белом платье, на прибрежных скалах. Совсем он без неё одичал.

Муса обнял жену, как самую близкую после матери женщину.

Исмат Ахундович долго блуждал по Бакинской мэрии в поисках своего ученика – ответственного лица в архитектурном бизнесе Азербайджана, пока сам, по старой памяти, не набрёл на приёмную самого «главного».

Помощники, как правило, сидят рядом с теми, чья важность нуждается в помощи.

– Мне бы с Расулом переговорить, – обращаясь к секретарше главного архитектора, уставший Исмат Ахундович сел на кожаный диван.

– Он у главного… подождите – недоверчиво косясь на старика, ответила стильная секретарша. – А по какому вы вопросу?

– По хорошему, интересному… У меня проект для него… – игриво ответил Идрис муаллим.

Секретарша ещё раз покосилась на шутника и в очередной раз не смогла скрыть своего удивления.

Видимо, студенческий планшет никак не увязывался с возрастом нежданного посетителя.

Прошло двадцать минут томлений нетерпеливого старца, который задумал удивить мир.

В селектор кто-то буркнул. Секретарша, сорвавшись с места, прошла в кабинет шефа.

Стильная, но беспечная девушка забыла закрыть за собой дверь. Она явно жила в эту минуту желанием исполнить поручение шефа.

Главный архитектор с молодости имел обыкновение громко радоваться и звонко говорить. Сегодня свидетелем его природной особенности стал Исмат Ахундович.

– Как там у нас билетами?! – спросил главный функционер.

– Скоро привезут, Исрафил муаллим, – вытянувшись стрункой и стоя рядом с Расулом, ответила секретарша.

– А кто знает, о чём там, на симпозиуме, будут говорить? – не поднимая головы на своих подчинённых, спросил «главный».

– О последних тенденциях в деле организации историко-архитектурных музеев под открытым небом, – первым отличился помощник Расул.

– А как там, в Париже, с погодой? – обеспокоенно спросил Исрафил муаллим.

– Дожди, – быстро ответила секретарша. Погода была по её части.

– Да, Расул, тебя там один мужчина ждёт с древним планшетом, – скорчив надменную улыбку, сказала стильная особа.

– Неужели Исмат Ахундович пришёл? – растерянно спросил помощник.

– А это ещё кто? – строго спросил шеф. Незнакомые люди в приёмной всегда вызывают дискомфорт.

– Это же Исмат Ахундович Герай-заде, – восторженно объявил Расул. – Автор многих архитектурных проектов. Один спорткомплекс, который на бульваре, чего стоит…

Шеф поднял голову и посмотрел на помощника.

По недовольному лицу начальника Расул понял, что он хвалит не того, кого бы ему в его зависимом положении следовало бы хвалить.

– И что он хочет?

– У него предложение, точнее проект… – виновато промямлил помощник.

Шеф строго смотрел на подчинённого. Ждал сути вопроса.

– Ну и что у него?

– Он предлагает создать музей на острове Наргина.

– Что он хочет?! – раздражённо затянул руководитель ведомства.

– Музей под открытым небом, посвящённый Бакинству.

Исрафил молча что-то подписывал. И вдруг сказал:

– Правильно говорят: старость не радость! Ещё неизвестно, что мы надумаем на старости лет начудить! Это же бред какой-то: музей на Наргине! – шеф потянул себя за ухо[1] и насмешливо улыбнулся.

Улыбнулись все, оскорбив тем самым заслуженного человека, который сидел в приёмной и всё слышал.

– Хмм… ещё что надумал. Бакинство. А что, всем посвятить нельзя, именно «своих» надо выделить? – зло выдавил из себя деятель. – Если ты рассчитываешь, что я буду с ним общаться на эту тему, то ты ошибаешься. Иди и сам расхлёбывай, – гневный взгляд Исрафиля «впился» в помощника.

– Мне стыдно, шеф. Он мой учитель. И я ему обещал. И ко всему же у него жена недавно умерла. Видимо, он как-то хочет отвлечься.

– А у меня недавно бабушка умерла. Может быть, мне девичью башню на Наргин перенести? – сострил «главный».

Секретарша хихикнула в поддержку остроты шефа. А в приёмной у кого-то заныло сердце.

– Фируза! Раз этот инициативник у нас такой слабонервный, отправь старика к нашему молодому, ну тот, который у нас по связям с общественностью. Этот быстро разберётся с этим «проектом».

Исмат Ахундович поднялся и вышел из приёмной.

Он шёл по длинному коридору и вспоминал сына и невестку. Он обещал им не нервничать. Исмат муаллим очень хотел и старался сдержать слово. Но не получалось. Обида неумолимо разгоралась в груди пенсионера и, дойдя до жгучей боли, вдруг слетела с уст: «О боже, невежество нас погубит!»

– Фируза вышла в приёмную, как самая смелая из присутствовавших в кабинете, чтобы «отшить проект».

– Знаете, а он ушёл! – быстро вернувшись обратно в кабинет шефа, объявила девушка. – Думаю, это из-за меня. Я не до конца закрыла дверь и, наверное, он всё услышал. Она опустила голову. Отголоски воспитания ожили.

– Как нехорошо получилось! – Сокрушаясь, закачал головой бывший ученик.

– Ничего страшного. Они тоже когда-то других обижали, – уверенно приободрил шеф. – Кстати, я его вспомнил. Он тоже мне читал лекции. И даже зачёт у меня однажды принял. Помню, я тогда с ним намучился…

Исмату Ахундовичу не хватало свежего воздуха. Именно морского воздуха, для того чтобы отойти от невежества и вернуться домой непоколебимым.

Усталые ноги нашли облегчение. Обиженный старик сел на свою скамейку. Перед ним было большое и безмятежное море. Оно по-прежнему обманывало его. Белый город стоял на водной глади и пленил своей красотой.

«Какой же я дурак и непоседа! – корил себя Исмат Ахундович. – Детей напугал. Наверное, всю ночь из-за меня не спали, беспокоились. Расула подвёл. Наверное, влетит ему за меня от этого бездаря Исрафила. Сидел бы у себя на скамейке и сидел. А то нет… на старости лет в новаторство ударился! Правильно девочка тогда сказала, что когда-нибудь его там построят, но пока его там нет! А я тут разбежался… за один день решил построить».

Заслуженному архитектору стало смешно и чуть-чуть стыдно за себя. Но он всё равно улыбался.

«Джейран была права. Нет у меня воображения. Сидел бы здесь себе и просто воображал бы. А то нет. Понёсся куда-то придумывать, что-то чертить… Курил, как паровоз, и родным спать не дал! Э-э-э, родная, как же мне без тебя трудно одному».

Исмат сильно загрустил и город на море заблестел, стал отсвечивать солнечные блики. Слёзы преломляли изображения призрачного города.

Старик закрыл глаза, чтобы более не обманываться и постараться остановить слёзы. Уставший от тоски мужчина не хотел открывать глаза. Так ему было легче вспоминать её и время, когда они были счастливы. Даже сильная боль в груди не пересилила желание старика открыть глаза и вернуться в реальность.

Вдруг его веки расслабились и рука разжалась. Планшет раскрылся и, подхваченные ветром эскизы, взмыли вверх.

Чайки, обеспокоенные бумажным переполохом, в едином круговороте понеслись в сторону исчезающего из вида города на воде.

Исмат Ахундович всё же открыл глаза.

Он стоял на островном маяке и видел море неестественной голубизны. За его спиной высился город с причудливыми зданиями, утопающими в садах и лесах. Седые горы, как сторожевые, охраняли своим величием всю эту красоту.

В бухту сказочного города входили под парусом три белых корабля.

Исмат чувствовал, что там, на кораблях, есть кто-то очень близкий, душевно родной ему человек.

Он ринулся вниз по лестнице. Получилось неожиданно быстро, словно он плыл, а где-то даже парил.

Мужчина не пытался ничего анализировать. Потому что он ничего не понимал. Исмат здесь никогда не жил, он знал, что сегодня он должен кого-то встретить.

Выйдя на пристань, он вглядывался в лица людей, которые стояли на палубах кораблей. Все они были ему очень знакомы и близки.

– Исмат! Исмат! – нежный женский голос доносился из толпы пассажиров одного из белых кораблей.

Вдруг толпа расступилась, и Исмат увидел её, ради которой он пришёл издалека.

Джейран была во всем белом. Молодая и нежная, она махала ему воздушным шарфиком. Времена безбрачия и непознанных нежностей вернулись заново.

– Родной мой. Ты не торопись! Когда корабль причалит, мы обязательно встретимся! Слышишь, только не торопись!

От счастья Исмат почувствовал себя как в раю, но вдруг осознал, что испытывает неземные чувства.

Сердце вновь забилось, и Исмат открыл глаза.

В его открытом планшете остался один рисунок, и это был старый рисунок Джейран, когда-то нарисованный молодым Исматом. На нём она улыбается и машет ему воздушным шарфиком.

Город на воде исчез, но в душе старика осталось то чувство, с которым он ещё должен был продолжать жить.

[1] Знак, обозначающий, что Бог убережет от напасти.

Плохо одетый талант

– Раджабов! Ты почему на занятия не ходишь? – спросил профессор Илькин Дадашев, преподаватель Нефтяной академии.

Парень молчал, опустив голову вниз. Он стоял посреди аудитории перед студентами своего курса.

– Почему молчишь, Ахмед? Нечего ответить? Скажи, может, тебе кто-то мешает или тебя что-то отвлекает от занятий?

Ахмед временами поднимал голову на преподавателя и виноватыми глазами посматривал на разгневанного профессора.

Сокурсницы хихикали, и от этого парень краснел. Он переминался с ноги на ногу. Ахмед был плохо одет.

Остроносые туфли были очень ему велики и истоптаны.

Куцый пиджак синего цвета оголял его тонкие кисти. А красный, грубой вязки свитер ярко контрастировал с его светлыми брюками.

Взгляд парня подсказал профессору, что глаза Ахмеда налиты слезами и гордость его страдает.

– Хорошо! Останешься после занятий, поговорим, – с щемящим сердцем выговорил Дадашев.

Семинар закончился, и все вышли.

– Подойди, сынок, ко мне, – тихо сказал Дадашев.

Ахмед по-прежнему с опущенной головой подошёл к профессору.

– Теперь мы одни, можешь говорить. В чём дело? Что стряслось?

Ахмед не поднимал головы и ломал пальцы.

– Почему молчишь? Я хочу слышать причину, по которой ты не ходишь на занятия.

– Не могу, – еле слышно ответил парень.

– Что значит, не можешь?! Занят?

Ахмед закивал головой.

– Чем? Думаю, не тем, чем должен, – Дадашев постепенно стал расходиться. – Ты же у меня самый способный на курсе студент. Я тебя всегда всем привожу в пример. Вот, мол, парень из простой семьи, сам поступил на бюджет… А ты что вытворяешь? На занятия не ходишь!

– Муаллим,[1] я, я… – замямлил парень.

– Да что ты? – крикнул профессор. – Ты, в конце концов, скажешь, почему ты на занятия не ходишь?

Воцарилась тишина.

Пожилое сердце профессора забилось от волнения, а молодое сердце студента остановилось от испуга и стыда, которое он переживал.

– Я не могу ходить на занятия. Я работаю. И наверное, брошу учиться.

– Как это брошу? – растерянно спросил профессор.

– Отец у меня слёг. Инсульт. Я с дядей работаю на базаре.

– На каком ещё базаре?! Вы что там все с ума посходили? На базаре работать с такими мозгами? Чтоб завтра был на занятиях! Понял?

Ахмед молчал. Он был так воспитан – не возражать, когда взрослые говорят.

– Кто твой дядя? – строго спросил Дадашев.

– Бригадир.

– Какой ещё бригадир может быть на базаре?

– На нашем есть.

– Чушь какая-то! Ты, сынок, даже не представляешь себе, насколько тебе нужна учёба. У тебя дар по математике, а ты на базаре стоишь, картошку, видимо, продаёшь.

– Да не продаю я ничего, муаллим! Мы ничего не продаём, мы…

– Ничего больше слышать не хочу! Чтоб завтра же пришёл на занятия. А с дядей я твоим поговорю и притом серьёзно…

Моросил дождь. Дадашев вышел из института и, раскрыв зонт, направился в книжный магазин. Старая привычка посещать книжные магазины, так же как и продуктовые, с молодости укоренилась у почитаемого преподавателя Нефтяной академии. Духовной пище профессор уделял в своей жизни главенствующее место.

«Да это же Ахмед! Что он делает на улице в столь неурочное время?» – подумал Дадашев, заметив своего студента среди толпы странных, на первый взгляд, мужчин – небритых и смурных.

– Ахмед! Ахмед! – замахав рукой, крикнул профессор.

Парень сразу же отреагировал на собственное имя, но издали узнав своего учителя, тут же ретировался, затерявшись в толпе.

Дадашев, дойдя до места, где заметил Ахмеда, стал судорожно оглядываться по сторонам.

– Здравствуйте, Илькин муаллим! Я дядя Ахмеда Гамлет, – учтиво представился мужчина среднего роста и очень похожий на Ахмеда.

– Ну здравствуй, Гамлет, – ответив на приветствие, Дадашев стал рассматривать дядю.

Драповое пальто на дяде ярко коричневого цвета и давно вышедшее из моды напомнило профессору молодость.

– Ахмед передал мне, что вы хотите со мной встретиться.

– Послушай меня, уважаемый! – строго начал профессор. – Что вы здесь делаете? И что здесь делает Ахмед?

– Мы здесь работаем, – с удивлением ответил Гамлет.

– Ахмед говорил мне, что вы работаете на базаре.

– А это и есть базар.

– Какой это базар? – недоумевал Илькин Дадашев. – Это же улица!

Гамлет поднял воротник драпового пальто и рассмеялся.

– Э-э-э, профессор! Столько лет живёте в Баку, а не знаете, что здесь располагается базар?

– Какой ещё базар?!

– Gul bazari[2], – еле слышно произнёс дядя Ахмеда.

Дадашев от услышанного отпрянул и возмущённо выдал:

– Какие ещё рабы в наше время?

– Да не в прямом смысле слова, просто нанимают нас на всякие работы, под честное слово, то есть без письменного соглашения. Тут всяких специалистов можно найти: плотники, каменщики, паркетчики, ну и батраки, и всякие бедолаги тоже тут ждут своей очереди. Ну откуда же вам знать? Вы, кроме книжного магазина, никуда после работы не ходите, – рассмеявшись, сказал Гамлет. – Я давно за вами наблюдаю, мы здесь с братом, отцом Ахмеда, уже 6 лет как стоим, сразу, как из Армении переехали. Одним словом, беженцы мы.

– И обмануть могут? Я имею в виду не заплатить…

– Могут! Даже побить могут.

– А Ахмед чем занимается?

– Мне помогает, я каменщик.

– Послушай, сынок, – медленно начал Дадашев. Профессор пребывал в шоке от увиденного столпотворения бесправных людей. – Ты знаешь, что твой племянник решил бросить учёбу?

Гамлет отвернулся и опустил голову.

– Ты знаешь, что Ахмед – талантливый парень и что ему надо учиться, а не здесь стоять. У него талант математика. Пойми, это не каждому даруется Богом. Прошу тебя, оторви парня от этого кошмарного базара. Пусть учится. Ему здесь не место.

Гамлет прибрал улыбку и зло опустил брови.

– А кто деньги зарабатывать будет? А кто будет семью кормить? Кто на лекарства для отца своего будет зарабатывать? Вы же всего не знаете! У моего брата, кроме Ахмеда, ещё четверо детей. Кто их будет кормить, если брат после инсульта не поднимется?

Гамлет закурил.

– Я тоже неглупый и мог бы отучиться. Но отец наш рано умер, и пришлось идти работать, а потом ещё эти проклятые события совсем подкосили весь наш род. Думаете, мой брат просто так заболел? Так неужели вы не видите, что мы беженцы! У нас это на лбу написано. Нам на хлеб зарабатывать надо, какая тут, к черту, учёба!

У Дадашева опустились руки. Он ещё раз огляделся и проникся ужасным положением толпящихся на этой улице мужчин.

«Но такому дарованию, как Ахмед, здесь не место», – твёрдо решил профессор.

– И всё-таки я настаиваю, чтобы Ахмед продолжил учёбу.

Гамлет недовольно посмотрел на Дадашева и сказал:

– Не знаю, пусть сам решает: или с голоду пухнуть и заживо похоронить своего отца, или…

Недосказав, Гамлет резко отвернулся и отошёл к друзьям по несчастью.

«Тоже мне тип! – в сердцах выразился профессор. – Раз я не учился, так пусть он тоже не учится. Пусть побирается…» – мысленно перефразировал профессор Гамлета.

Дождь закончился, и появилось солнце. Но над душой Илькина Дадашева висели тяжёлые тучи. Он, как никто другой, знал, что такое талант и как ему надо помогать. Потому что всю свою сознательную жизнь противостоял бездарностям и лентяям.

Вдруг профессор остановился и стал копаться в карманах плаща.

Мобильный неугомонно верещал.

– Слушаю!

– Илькин! Это я, Донмаз.

– Слушаю тебя, гардаш[3].

– Я тебе звоню… одним словом, у нас проблемы. Внук твой на занятия не ходит. Спрашиваю, почему не ходишь? Говорит, некогда мне, занят я, работаю в одном важном министерстве.

– И кем он там работает? – спросил Дадашев, приложив руку к сердцу.

– Говорит, помощником министра.

– В его 19 лет и помощником целого министра? Надо же, ну и времена! Хорошо, Донмаз, я разберусь с его отцом.

– Только, Илькин, моё имя не озвучивай. Я очень люблю твоего Ильхама. Он мне как сын. Потом скажет, дядя Донмаз наябедничал. Илькин! Пойми меня правильно. И тебя, и меня в нашей научной среде все знают. Не хочу, чтобы слухи ползли всякие… ты же знаешь наших… любители языки почесать.

– Не беспокойся, гардаш, я разберусь.

Дадашев возмутился и прибавил шагу.

«Прохвост! Лентяй! Обнаглел на родительских харчах. Ну я тебе покажу… помощник чертов», – негодованиям профессора не было предела.

Дойдя до угла торговой, у больших витрин известного бутика Дадашев увидел внука.

Джабир стоял в дверях элитного магазина, увешанный пакетами от известных брендов. Он явно кого-то ожидал. Постоянно заглядывал внутрь бутика.

– Джабир?! Почему ты здесь стоишь, и чьи это пакеты? – спросил Дадашев, вплотную подойдя к внуку.

– Дед? А ты что тут делаешь? – от неожиданности внук растерялся и задал глупый вопрос.

– Я домой иду. И где, кстати, должен быть и ты. И вдобавок ко всему, если я не ошибаюсь, ты должен готовиться к сессии.

– Я занят! Я на работе! – спешно выдал Джабир, потому что из бутика вышла женщина.

– Джабик! Возьми у меня пакеты, а то у меня руки отвалятся, – сказала расфуфыренная дама. – С кем это ты разговариваешь, он кто, парковщик?! – недовольно сморщив напудренное лицо, спросила дама.

– Нет. Это мой… – Джабир замялся и посмотрел на деда.

Илькин Дадашев был человеком чутким и вежливым. И ко всему же любящим дедом. Он понял, что внук растерян и находится в затруднительном положении. А ещё понял, что перед ним стояла женщина важного человека, женщина с признаками апломба и высокомерия.

– Да, я парковщик, – обречённо признался профессор.

– Ну, тогда зачем стоим, Джабик?! – развела руками особа. – Заплати ему и поедем!

Профессор Дадашев не вошёл домой, а ворвался.

– Ильхам! Куда ты устроил Джабира? – почти что криком начал преподаватель академии.

– В министерство… к Рустаму, в помощники устроил, – тихо и выдержано ответил успешный предприниматель, сын профессора Ильхам Дадашев.

– В какие помощники? Которые в слугах его жены ходят. Пакеты с барахлом за ней носят.

– А в чём дело, отец?

– А в том, что он сейчас заниматься должен, а не прислуживать всяким там… пустышкам. Видел я его недавно на Торговой с этой…

– Наира ханум совсем не пустышка.

– Да она самая настоящая пустышка! Во мне признала парковщика.

Ильхам улыбнулся и ответил:

– Пап, ты сам виноват, одеваешься как… И вообще, ты после ухода мамы совсем себя запустил.

Последние слова сына остудили гнев престарелого отца. Он сел на диван и приложил руку к сердцу.

– В этом вопросе ты полностью прав, – успокоившись, сказал профессор. – Наверное, я действительно похож на парковщика, а может, даже на мойщика машин.

– Ну, ты совсем загнул… – улыбаясь, сказал Ильхам, и сел рядом с отцом, удерживая в руках заранее заготовленную смесь воды с валокордином.

– Так нельзя, сынок. Джабир должен учиться, а не прислуживать, – чуть погодя выдал профессор.