Нагретый песок приморского рая. Роман

Идрис Мансурович каждый раз, когда семья проезжала под мостом, с гордосью говорил, что его построил сам Багиров, и, что он, Багиров, был настоящим мужчиной.

Сеймур никогда не видел Багирова, но знал, что настоящие мужчины всегда бывают строгими. Как- то раз, он попросил отца, показать ему Багирова, на что Идрис Мансурович ответил; « Его расстреляли за дело, которое многим не нравится – когда ими правят. И вообще сынок, настоящие мужчины долго не живут, потому что борются»

– Сеймур! – окликнула Хиджран сына.

– Да, мам! – охотно отозвался Сеймур.

– Ты взял учебники и тетради?

– Да взял, – у Сеймура вдруг произошла смена настроения.

– А то смотри, опять забудешь и будем ждать, когда папа из города твои летние задания привезет, – у Хиджран это получилось как всегда строго, ведь речь шла о заданиях на лето и о школе вообще.

«Чертовы задания, ненавижу!» подумал про себя Сеймур.– « Все равно же спишу я их, не сам же буду решать, ведь знают эти училки, что списываю, и все равно задают, вот вредные тетки»

Сеймур откинулся на тюк с вещами и посмотрел на Фархада.

– Ни чем помочь не могу, – участливо сказал Фархад, – у тебя почерк неподдельный, ужасный, второго такого нет, а то я помог бы, написал бы за тебя немного.

– Ладно, сам как-нибудь отпишусь, – обреченно отмахнулся Сеймур.

Ему было не привыкать, он закончил четвертый класс и, уже как третье лето выполнял принудительные летние задания по математике – списывал решения с тетрадей друзей- отличников. Этой маленькой хитрости его научил Фархад.

Душный город остался позади, за спинами братьев, которые про него уже забыли, и жили мыслями о ближайшим будущем. На два месяца Баку для них будет закрыт, чтобы стать необычно большим и красивым и нужным, потому что лето кончается, и море становится холодным.

Сеймур допивал свой «Дюшес» и морщил свой нос от запаха. Они проезжали место, где не было красивого обзора и буйной растительности.

Одни только нефтяные качалки населяли это место и едкий запах нефти, который преследовал проезжающие машины, одурманивая их пассажиров.

Хиджран наспех закрыла окно и попросила детей последовать ее примеру.

– Как можно при таком запахе жить? – Возмутилась Хиджран.

– Видимо можно, Хиджран ханум, – заметил Вагиф.– Через метров двести будет поселок, где живут люди, которым этот запах стал родным и желанным.

– Как можно к этому привыкнуть, не понимаю? – Продолжала удивляться Хиджран.

– А что делать, если государство не переселяет этих несчастных, и даже не думает переселять, – сочувствуя жителям придорожного селения, заключил Вагиф.

– Не уж- то, нефти в море не хватает, что они до сих пор, эту уже загубленную землю насилуют, – Хиджран смотрела на неприглядный ландшафт с чувством глубокого сожаления и обиды, за погубленную природу родного края. Хиджран была здешняя- с окраин Баку.

– Но они молодцы, я имею в виду здешних жителей. У них всегда чисто, дома выкрашены, заборчики ровненькие и огороды, наверное, есть. И складывается такое впечатление, что ты не в Баку, а где то далеко за его пределами. И люди другие.

Сеймур заметил двух девочек у дороги, они желали перейти дорогу. Светленькие и голубоглазые, они чем- то напомнили ему, Айсель – соседку.

Вагиф притормозил, и позволил девочкам перейти дорогу. Они ему помахали в знак благодарности, а Сеймуру показали языки, голова которого сразу высунулась из окна машины, как только Вагиф решил выполнить правило уличного движения – пропустить пешехода

– Дуры! – Крикнул Сеймур и так громко, что девочки заслышав бранное слово, успели коллективно растянуть уши и высунуть языки еще раз.

– Сеймур! Ты опять за свое!? Хиджран слегка шлепнула сына по ноге.

Сеймур промолчал, потому что был не прав, даже обидные гримасы и на дразнящие язычки маленьких блондинок, не оправдывали его поступок. Он вспомнил, что его предупреждали.

У него так всегда получалось, когда он видел приятных сверстниц. Независимо от получаемого воспитания и, невзирая на присутствие родителей, ему хотелось, как- то обозначиться, чтобы позже отличиться.

Разбросанные по обе стороны дороги качалки, напоминали Африканские просторы, в которых пасутся зебры и антилопы Гну с постоянно трясущими головами. Только качалки не тряслись, а постоянно кому- то кланялись в знак благодарности или признательности, что их когда-нибудь выключат и дадут передохнуть.

– Фархад! А их ночью выключают? – Спросил Сеймур, вновь переметнувшийся поближе к брату. – Или качалки и ночью работают.

– Думаю, их выключают, не могут же они ночью работать, – предположил старший брат.

– Значит, кто- то их вечером выключает, а утром включает, – Фархад! Но их ведь так много?! – Изумился Сеймур количеством нефтяных качалок.

– Значит, есть специальный человек, кто за это отвечает.

– Чтобы только выключить и включить? – Сеймур взглянул на брата в ожидании ответа – «Да».

– Наверное, – безразлично ответил Фархад.

– Вот клево! Хорошая работа. Включил, и ходи весь день, а вечером выключи, и иди домой. – Вот окончу школу, и пойду работать выключальщиком качалок, – переполненный положительными эмоциями от предстоящей перспективы, Сеймур обнял брата.

– А включать, кто их будет, умник? – Сострил Фархад, покосившись на младшего брата.

Сеймур задумался. Он был еще мал для сложных обозначений и определений. Он сдался. – Не знаю, как назвать этого человека, – тихо признался подросток.

– Никем ты не будешь! – Жестко огласил Фархад. – Ты будешь моим помощником.

– Как это помощником? – Неясно представляя себе свои будущие обязанности, спросил Сеймур.

– Ты будешь помогать мне, дела делать, – не отводя глаз с дороги, ответил Фархад. Казалось, что он в окне микроавтобуса видит их будущее, и те дела, о которых он обещает брату.

– А что мы будем делать, Фархад? – Спросил Сеймур, втянув при этом в себя шею и голову, ему вдруг стало и интересно и боязно.

– Богатеть, брат! – Решительно ответил Фархад.

– Как это богатеть? – Глаза Сеймура беспрерывно захлопали.

– Просто! – оставаясь по- прежнему спокойным, ответил Фархад. – Будем покупать и продавать все то, что где- то очень нужно.

– А что, где нужно? Я не понимаю, Фархад? – спросил Сеймур, замученный непонятными идеями старшего брата. – Фархад, я не понимаю, о чем ты говоришь, – младший неотрывно смотрел то старшего брата.

– Только дай мне слово, что не растреплешь обо всем маме?! А то ничего не получишь, – выдвинув условия, Фархад ожидал ответа.

– Не скажу, честно, даю честное слово – слово «Октябренка», – Сеймур привстал.

– Да на черт мне далось твое слово октябренка? Клянись могилами прадеда и прабабушки! – Настойчиво потребовал Фархад.

Сеймур растерялся. Фархад запросил слишком большую ответственность – поклясться могилами предков, которых Сеймур не помнил, потому что был маленьким, но чтил, потому что так было принято.

Сеймур проглотил набежавшую слюну, и вымолвил: « Клянусь!»

– Тогда слушай, – начал Фархад.

– Я у «стекляшки» прикупил у ребят петушков. Пять штук.

– У чего ты что купил, и что такое петушки? Я чего- то не понял, Фархад, – признался Сеймур.

– Вот ты Сеймур, балда, – выпалил Фархад.– Объясняю – у стеклянного базара, напротив «Снежинки», я у спекулянтов купил иранские жвачки, ну помнишь, я тебе как- то раз приносил их, на них еще петушки нарисованы, мятные такие, вкусные.

– Аааа…! Вспомнил! – Сеймура осенило.

– Так вот, их- то мы и будем продавать на даче, точнее, на пляже. Я все продумал, только с ценой надо определиться.

– Как на пляже и кому? – Недоумевал Сеймур.

– Как кому? Людям, – продолжал объяснять Фархад. – Особенно приезжим, они любят все такое иностранное. И потом, у них всегда деньги водятся. Как говорит дядя Эльдар – « На отдыхе никогда не надо жалеть денег. Работают, чтобы зарабатывать. Копят, чтобы отдыхать».

– Правильно, дядя говорит, – одобрительно замотал головой Сеймур, словно ему было чуть больше лет, чем его прародителю.

– Какой ты молодец. Фархад! А где ты этому научился?! – Спросил Сеймур, переполняемый эмоциями.

– Эрик подсказал, – ответил Фархад.

– Какой Эрик?

– Который с Малаканского садика, дед которого там, постоянно в медалях сидит. Ну, тот, ветеран войны, Фархад пытался помочь брату вспомнить существенную особенность неизвестного мужчины.

– Их там много сидит, и все говорят на непонятном языке, – оправдывался Сеймур незнанием языка, достаточно большого народа.

– Ладно, проехали, одним словом, приедем, на пляже разберемся, кому и почём – деловито отрезал Фархад.

– Фархад! Будь братом, покажи мне жвачки, – застыв в ожидание положительного ответа, Сеймур смотрел на брата.

– Зачем? – Строго посмотрев на младшего брата, Фархад нахмурил брови.

– Просто, хочу посмотреть, я их уже не помню, – Сеймур пытался хитрить.

Фархад потянулся за своим рюкзаком, где лежало все его добро, известное всем и кое- что, известное только ему одному.

Покопавшись одной рукой в своем рюкзаке, Фархад на ощупь определил вещь – тайну, и вынул, заключив ее в кулак.

Маленький кубик в серебреной обертке, и со смешным петушком на этикетке, на несколько секунд предстал перед взором Сеймура, как только Фархад развел пальцы руки.

Сеймур проглотил слюну, и так явно, что Фархад спешно спрятал кубик обратно в рюкзак.

– Не смей думать даже об этом, и не доставай меня просьбами дать пожевать, – Фархад выставил указательный палец прямо перед лицом страждущего брата. – Это товар. Это табу. Понял!

Сеймур промолчал, проглотив, при этом, вторую порцию слюны, и одобрительно кивнул головой.

– Будет больше, дам тебе целый кубик. А пока молчи, и никому не разболтай, – сказав, Фархад спрятал рюкзак.

– Мам! Мы въезжаем в Маштаги. – Помидоры покупать будем? – Сеймур крикнул, высунув голову в окно. Его кудри выпрямились от порывов воздуха, обтекающих машину. Лицо сморщилось от скорости и стало смешным.

Сеймур приветствовал земляков, размахивая руки и окриками своего звонкого голоса, потому что он считал дачу в Бильгях своей Родиной.

– Знаете, дядя Вагиф! Папа говорит, что наша дача находится в Бельгии, и что, не все могут себе позволить иметь дачу в Бельгии, – Сеймур обнял Вагифа обеими руками и заглянул ему в лицо, чтобы увидеть его восхищение.

– Сеймур, не мешай дядя Вагифу вести машину, -строго приказала сыну Хиджран.

– Не беспокойтесь, Хиджран ханум, он мне не мешает, – хладнокровно и уверенно ответил Вагиф, продолжая вести машину. – Сеймур! А Маштаги получается, столицей Бельгии? – Улыбаясь, спросил Вагиф.

– Ну, выходит так, что Маштаги есть – столица Бельгии, – с уверенностью ответил Сеймур.

– Балда ты, Сеймур! Сколько тебе можно повторять, что Бельгия и Бильгях это не одно и то же, – грубо отметил Фархад. – У Бельгии столицей является город Брюссель.

– А мне все равно, что является столицей Бельгии. Папа сказал, что у нас дача в Бельгии, значит, так оно и есть, – Сеймур, рассмеявшись назло брату, в очередной раз высунулся из окна машины и продолжил звучные приветствия жителей столицы Бильгях.

Маштаги – самая населенная часть одного из маленьких кусочков апшеронского рая. Самое интересное, что было для Сеймура в Маштагах это люди. Мужчины – смелые и улыбчивые. Женщины – ласковые и любящие детей. Хотя, Сеймур иногда их сторонился, особенно тех, кто ходил в черных накидках и без лица.

Частенько, на базаре, куда Сеймур приходил с матерью за овощами, он мог быть обласкан одной из таких женщин в черном. Неожиданно, из- под черного покрывала могла появиться женская рука и пройтись по его шевелюре, и в тот же миг спрятаться обратно, в темени своеобразного одеяния.

Сеймур вздрагивал, но соглашался, ведь руки были как у его матери – нежно любящие.

На вопрос Сеймура – « Мам, почему эти женщины так одеваются», Хиджран отвечала коротко и понятно – « Так надо». А отец Сеймура объяснял все удивительные особенности маштагинцев тем, что они сильно верят в Бога и очень любят торговать. Часто бывало, что летом в местном универмаге, можно было купить зимние вещи импортного производства, а зимой – летние вещи хорошего качества – импортного. Надо было, просто, согласиться на пару десяток рублей дороже, чем летом или зимой. Все было в родных Маштагах, даже можно было без очереди купить любимые китайские кеты Сеймура, с цветными полосками на подошве.

Жара уже властвовала. Осталось проехать самую малость, скоро море и дача – неделимые понятие у братьев Рагимовых.

Сеймур, высунувшись из окна, ожидал встречи с чем – то большим и необъятным.

Нарастающий гул отвлек мальчика от ожидания встречи с лазурным простором. Нечто шумело в небе.

– О…, мам, смотри, Ил 18 летит, и так близко, что колеса видны, – выкрикнул Сеймур, испытывая сильные эмоции от полета винтокрылой машины.

– Мам! Я буду летчиком! Да, я буду летчиком. Слышишь, мам!? Вот, окончу школу, и пойду учиться на летчика, – стал приговаривать Сеймур. – Дядя Вагиф! А что надо для этого, чтобы стать летчиком? – Спросил Сеймур Вагифа, как самого старшего мужчину в салоне автомобиля.

– Не много, Сеймур! Только твое желание, – мудро ответил Вагиф мечтательному подростку.

Взрослые улыбались желанию мальчика. Вагиф улыбался, потому что помнил себя и знал, что не все так просто в жизни, а Хиджран радовалась тому, что мечта сына светлая и достойная – стать сильным и бесстрашным мужчиной.

– Фархад! Как тебе моя идея – стать летчиком? – Спросил брата, возбужденный Сеймур.

Фархад промолчал, а потом, резко посмотрев на младшего брата, сделал пару вращательных движений рукой, приставив при этом, свой указательный палец к своему виску.

.

Ожидания Сеймура нарастали. Эпизоды детского счастья проносились в его памяти яркими сценами – вожделенный берег моря, купания до заката, где резвости и смеха было больше, чем за школьной скамьей, или за письменным столом дома. Ему нравились слова бабушки – «Сынок! Пока твои мозги в ногах, бегай и не обращай внимания на чужие слова. Придет время, и все в тебе встанет на свои места – станешь взрослым и степенным»

Поэтому Сеймур был спокоен и уверен за свое будущее. Время было на его стороне и в его распоряжении.

Машина дядя Вагифа пошла на подъем перед большим спуском к долгожданному лету.

Море всегда видно раньше, даже когда еще не видно – его рисует наше воображение.

Вопль мальчика огласил начало лета и продолжение его счастливого детства.

Моря было больше чем суши. Оно всецело охватывало своей гладью землю, предлагая, тем самым, верить только в него.

Оно манило своим абсолютным спокойствием и широтой своего величия.

Сеймур пел, сам не зная, что поет. И так заразительно, что даже, Фархад, беспристрастный ко всему чувственному мальчик, не выдержав подобных эмоций брата, присоединился к нему, высунув голову из окна, чтобы поддержать близкого ему человека в его диком желании радоваться жизни.

Часть 3

Дом у моря

Дача – место, где дни жизни сходятся воедино с летней порой, веселье сливается со счастьем, а нагретый песок утопает в теплом море, наполняя память незабываемыми впечатлениями.

Пережив величественный вид моря и яркие эмоции подростков,

машина с ее пассажирами стала скатываться к побережью, где вдоль берега тянулся большой дачный массив, именуемый Бильгийские дачи.

Буквально несколько сот метров отделяли первый ряд дач от береговой линии моря. Завидная близость этих дач к морю, порой сменялась разочарованием, когда море из тиши и благодати превращалось в страшную, без всякой лазурности, клокочущую массу разрушительной воды. Трудно было сосредоточиться на простых вещах – к примеру, на сне, особенно ночью. И как, если вас не покидает опасение быть накрытой большой морской волной.

Бывшая, большая территория совхоза Апшеронского района была, когда- то отдана под дачное заселение.

Природа этой большой территории была скудной. Смело можно было сказать, что здесь ее не было и вовсе, кроме виноградников и иногда инжировых деревьев здесь рос только один сорняк – наглый и беспардонный.

Решение властей, избавиться от однотипности природы этого края, видимо, было обоснованным. Выставив его как не плодоносный и затратный, совхоз подлежал реорганизации. Вероятнее всего, кто- то из очень умных руководителей, взвесив все «за» и «против», понял, что лучше провести электричество, газ и дорогу и начать, при этом зарабатывать немалые для государства деньги на электроэнергии и тепле, нежели горбатиться над виноградниками, которого вокруг Апшерона произрастало в предостаточном количестве.

Проложили дорогу. Позже, пришло электричество – не совсем необходимое, как напряжение, и не совсем устойчивое как столб, на котором висят провода. Столбы часто падали, особенно, после апшеронских ветров, обрывая при этом провода и лишая дачников цивилизации.

Газ не провели, его стали развозить в больших стальных баллонах. В подобном виде газ выгоден для всех, особенно для тех, кто его предлагал.

Первыми поселенцами прибрежной зоны стали те Бакинцы, кого избрал Баксовет, (организация городской власти советского периода) кого за заслуги, кого за большое количество детей, а кого за просто так, тогда это было нормой – ни за что и просто так.

Счастливчикам построили дома бесплатно, со всеми «удобствами», исходя из строительной сметы. Дома, словно росли из земли как грибы на очень коротеньких ножках. Они не радовали глаз, потому что были бесцветными и однотипными – каменная коробка, поделенная на нужды.

Главное, все были довольны и счастливы, от равного жития и неприхотливого бытия.

Далее следовали дачи не избранных, а тех, кто согласился крепнуть на этой земле самостоятельно, исходя из собственных сил и денежных средств.

Все было налицо, материальные возможности в виде забора, у кого из проволоки и подручного материала, а у кого из белого и добротного камня. И дом как достаток, у кого каменный и красивый, а у кого в виде списанного большого автобуса. И вообще, легко можно было догадаться, кто, где работает или, где работает его родственник. Частенько можно было приметить странные емкости для воды в виде авиационных баков летающих аппаратов, взгроможденных на высоту для давления воды.

У одних Бакинцев дачи походили на свалку металлолома, а у других – на замаскированный от дурного глаза райский уголок.

Времена были удивительные, на все надо было иметь документ, который бы подтверждал законность строительства вашего большого белого дома, или бумажку на законное право владеть вашим старым полуржавым автобусом, и ко всему еще без колес.

Некоторым было нелегко въедаться в землю самостоятельно, особенно если семья была многодетной. Много детей не значит много денег, но зато много рабочих рук и дружба, которая помогает жить и строить. Вот и строили дома методом семейного подряда. Одна семья сменяла другую, а потом выяснялось, что все они родственники и будут отдыхать все вместе – дружно и шумно.

Дачный массив быстро разрастался вширь, но не ввысь. Ввысь было нельзя. Строго следили за тем, чтобы никто никому не завидовал. Строительство двухэтажного дома было явлением редким, даже где – то сенсационным. Все сразу понимали, что хозяин дачи не скромен и богат всяческими разрешительными бумажками.

Как правило, такие соседи жили тихо и никому не мешали, и неохотно шли на контакт со своими соседями.

Соблазнов построить хорошую дачу было много. С утра до вечера по дачному массиву носились грузовики с мешками цемента и каменными кубиками, предлагая на развес, стройматериал за полцены. Выбор подобного добра был большой, от гвоздя до шифера, только место применения этого полезного материала было за много километров от дачного поселка, и его, явно, где – то не хватало. Водители – продавцы этих передвижных магазинов готовы были предоставить все, кроме чека на покупку. Торг был уместен, хотя боялись все: вор без «чека» и покупатель без «бумажки»

Строителей дач тоже было хоть отбавляй. Всякие ходили: специалисты – шабашники из далеких краев, малоимущие студенты, оказавшиеся вдали от родины, мастера на все руки – вырыть колодец за бутылку вина и заснуть на дне своего рабочего места. Временами, даже местные жители – поселковые ребята, любители сшибить деньгу, предлагали свои услуги – построить кривой забор, а потом долго таить обиду на заслуженно высказанные претензии.

Всего хватало: и материала для дворцов, и рук, творящих чудеса.

Говорят, была бы земля, а замок с небес можно стянуть.

Тогда земли вокруг Баку было много, свободной и доступной для многих тружеников города, но зарплата была у них не королевская и даже не придворная, и мнимые замки по-прежнему продолжали витать в облаках, составляя мечтательный небосвод горожан прибрежного города.

Машина съехала с шоссе на проселочную дорогу, не асфальтовую, а ребристую – как ступени, и колючую – как битое стекло. Она состояла из пыли и мелких ракушек.

Вагифа трясла земля. Он трясся вместе со своей машиной, которая пересчитывала колесами ребра земли, бывшее дно Каспия и нынешняя дорога безжалостно разлаживала груженую машину.

Миновав должников Баксовета и их детей, которые уже носились по дороге, оглашая тем самым, что это их игровая территория, машина въехала в зону тех, кто был сам по себе, где еще царила относительная тишина. Из числа разных и независимых владельцев дач так рано никто не переезжал, многие, часть лета проводили за пределами Апшерона, благо получалось заработать на путевку и попасть на лоно другой природы. И потом, многодетностью эта череда дач не отличалась. Два мальчика или две девочки, или все вперемешку. Здесь дети не косились друг на друга, а улыбались, прячась за спины родителей. Может быть потому, что родители улыбались друг другу и здоровались по-соседски. Позже, на берегу моря, куда стекались все ради загара и большой воды, дети знакомились, вовлекая в свою дружбу и родителей.

– Все, приехали! – Огласила Хиджран.

Её никто не услышал. Их уже в салоне не было. Они дружно открывали врата своего рая.

Первым на дачу, как всегда, вбежал Сеймур.

Мам, я сейчас! – Крикнул Сеймур, унося себя вглубь дачи.

Его босые ноги отталкивались от сухого песка, словно два острых клинка, придавая ему, тем самым, стремительности. Широко разведя руки, он на ходу касался широких листьев инжировых деревьев и нежную поросль виноградников.

Так, Сеймур приветствовал постоянных обитателей дачи и оглашал начала дачного сезона.

– Эй…, чокнутый! Иди, будем разгружаться, – окрикнул Фархад возбужденного брата.

– Слышишь, Сеймур! Мы ждем, – присоединившись к общей просьбе, Хиджран попыталась призвать сына вернуться от щенячьих радостей, к взрослым обязанностям.

Дача Рагимовых была как у большинства дачников – четверть гектара.

Совхоз делили равномерно, исходя из количества отцов семейств, изъявивших желание иметь загородный участок, а не из количества членов семьи. Двадцать пять сот приморской земли считались достаточными для одного дома, деленного на две комнаты по 14 квадратных метров, и кухней на 5 кв. метров, где должны были уместиться множество едоков, состоящих из детей, внуков, а у некоторых даже из правнуков.

Осваивая побережье, кто- то думал практично, по – государственному – без лишних эмоций.

Один дом на отдельном участке, чтобы не перенаселяли и жили дружно.

Рагимовский дом строили все Рагимовы – папа и дядя. Идрис и Эльдар. Две опоры одной женщины – бабушки Солмаз. Дача была ее заслугой за долгие годы непосильного труда и терпения, сперва на поприще одного из руководителей вуза, а позже, преподавателем того же самого института, где ее не переставали уважать даже тогда, когда она сменила уровень значимости. Она добилась земли и помогла детям построить дом.

Дом получился оригинальным, построенный по- особому проекту близкой знакомой дядя Эльдара, архитектором Риммой из какого- то заграничного журнала. Она называла своё творение виллой – приземистый прямоугольник с плоской крышей и без окон на тыльной части дома. Дача не походила на соседские дома – однотипные как детские рисунки – крыша как крыша с трубой, и дом как дом, с окнами на все четыре стороны. Рагимовская дача больше напоминала корабль, который плывет боком.

Летом все мечтали о сквозняке, точнее о сильнейшем ветре, который творил ужас, в том числе и сквозняк.

Каждый раз, когда ветер утихал, старший брат Идрис задавал один и тот же вопрос младшему брату Эльдару: – « Скажи мне братишка, чем вы занимались с Риммой, когда проектировали нашу дачу? Почему забыли наметить смежные окна для сквозняка?», на что Эльдар отвечал – «Виллу, Идрис, для всех нас». А Камаля, жена дяди дополняла мужа – «Наверное, у нее дома всегда было прохладно, что вы даже не задумывались, как это некомфортно жить без сквозняка»

Комнат было две, как у всех, строго по 14 квадратных метров. Для каждой семьи своя комната – свой квадрат с одним окном в большом дачном прямоугольнике.

Большая веранда, где в основном обитали жители дачи, была почти круговой. Солнце всегда было разным. Утром ласковым, а днем жестким и жгучим, приходилось сбегать от него, и часто менять дислокацию.

Главной достопримечательностью дачи была мансарда, как существенное дополнение дяди Эльдара в проект архитектора Риммы. Она в расчетах площадки уже не участвовала. Её отстранили как месть за кражу сквозняков.

Часть крыши стала местом, где встречали гостей и часами проводили время все, и стар и млад, благо широкий шиферный настил защищал днем от солнца, а ночью от неожиданного дождя.

Большие железобетонные плиты, привезенные дядей Эльдаром без нужных бумаг и, оформленные как некондиционными, гладко легли на опоры в виде бетонных труб, которые также были привезены им неизвестно откуда. Но, в итоге, все неоформленное воздвиглось в возможность видеть главное зрелище лета – море, которое было рядом.

Дачные участки не дарили, и даже не продавали, их выделяли. И как можно подарить если семей много, а земли у моря мало, значит, кого – то придется обидеть и оставить без подарка. И как можно продать, если кто – то очевидно хитрее другого, и умеет копить деньги и зариться на общее – на государственную собственность.

Решили выделять землю, без многих прав на нее. Форма собственности тогда называлась – «Владей, пока не потеряешь интерес».

И вот, по принципу – не обидеть и не распустить народ, Советская власть города отмеряла 25 сот вечно- государственной земли, тем самым делая большое одолжение Бакинцам – отдыхать на берегу моря на свои деньги и за свои труды.

Пять лет оказались достаточными, чтобы память о совхозе, стерлась из памяти сторожил.

Собственность, пусть даже мнимая, всегда ускоряет желание внести разнообразие в свое гнездышко, и тем самым выделиться из общей массы. Желание воздвигнуть нечто грандиозное всегда занимает место.

Постепенно и незаметно апшеронская земля застроилась заборами, упрятав за ними совхозные виноградники и инжировые деревья, оставив при этом, место только для домыслов и загадок о честности и нечестности дачников.

– Сеймур! Фархад! – Жестко и почти не по- матерински скомандовала Хиджран. – Подойдите ко мне!

Сыновья собрались у машины. Подобные сборы помогали матери донести до мальчиков всю серьезность момента, и объявить о своем решении.

– Значит так! – Начала Хиджран.

– Продукты несете на кухню. Матрацы под солнце. Телевизор в комнату. – Все понятно?! – Требовательно спросила Хиджран.

– Да мамочка! – Хитро улыбнувшись, ответил Сеймур. – Мам, а потом на море?

– Позже будет понятно, посмотрим, как справимся с делами.

– Быстро справимся мам, вот увидишь, – заверил мать Сеймур.

– Мам, я открою комнаты, – вызвался на взрослое занятие Фархад.

– Хорошо! Только береги руки.

Хиджран отошла с Вагифом в сторону, заготовив, в сжатой руке пять рублей.

– Сеймур! – Так же как мать скомандовал Фархад. – Начинай с продуктов, подтаскивай их к кухне, а я пока открою комнаты.

– И долго ты их будешь открывать? А как я? Мне придется одному все таскать? Я так не согласен. Давай вместе! – захорохорился Сеймур.

Фархад спокойно посмотрел на брата и, выставив вперед указательный палец, сказал:

– Ты все понял? А то….

Сеймур понял, о чем идет речь. Мелкий шантаж брата удался.

Фархад перебирая ключи, отправился открывать все дачные двери. Это было его обязанностью в отсутствии отца и дяди. Сегодня он был хозяином.

Сеймур, еще какое- то время обиженно смотрел вслед брату. А потом, улыбнувшись, он со всего разбега нырнул в машину на матрацы, представляя их себе морем, которое вскоре посетит.