Эпизоды сексуального характера

– В снесенном доме? Только не это! – папа горестно вцепился в волосы. – Тамошнюю пользуют одни наркоманы и бомжи!

– Папа, я ее не… пользовал, – наконец мне удалось сказать это. – Я девственник.

– Ты хочешь сказать, что тебе удалось… – в глазах папы мелькнула искорка надежды, – устоять? Что ты просто зашел, тут эта борода и все такое? И ты просто ушел?

– Да, папа, все так и было, – ответил я.

– Уф, камень с души, – папа счастливо улыбнулся. – Помни, я и мама тебе ничего не запрещаем, только будь аккуратен. Пожалуйста, побереги себя.

Комментарий №8

Юрист-культуролог Матвей Автандилович Тёрый, из апокрифа ««Есть ли душа у иностранцев?» или «Правовые основы умерщвления иноверцев в естественной среде их обитания»»:

«Заграничные страны для русского, а уж тем более для советского человека всегда были чем-то загадочным, неизъяснимым, но при этом экзотическим и волшебным. Мистическими, подчас совершенно фантастическими характеристиками наш народ наделял все аспекты иностранной жизни – обычаи, моду, кухню, и, конечно же, секс. Последний вызывал особенный интерес и жаркие споры. В частности, в трудовых коллективах и дружеских компаниях среди мужчин нередко возникало нечто, напоминающее спортивное состязание. Так, один из участников негласного соревнования, посетив очередную страну в ходе рабочей командировки или в качестве туриста, по возвращении первым делом рассказывал о своих сексуальных контактах с чужестранками. Подобные рассказы пестрели пикантными подробностями и занимали не один час, а порой и не один день. Спортивная же составляющая этого процесса заключалась в том, что коллеги или друзья мужчины, последним вернувшегося с чужбины, наперебой пытались доказать друг другу и самим себе, что именно их сексуальный опыт, полученный в странствиях, наиболее ценен. В таких спорах за аргумент часто сходили реплики вроде «Подумаешь, три болгарки, чешка и две полячки. То ли дело мои пять вьетнамок и тайка!» или «Десять француженок за пять дней? Не позорься враньем! Я пусть и всего двух британок за две недели, зато по честному» или даже «Четыре из Нигерии, три из Румынии, две из Сомали, по одной из Уругвая, Мексики и Израиля. Ничего я на международную конференцию в Минск съездил, да? И вот если сейчас мне хоть одна тварь хоть что-то возразит или противопоставит, то на месте харю ему снаружи к затылку припечатаю»».

Эпизод №8. Корнуолл

Как часто в горестной разлуке, в моей без… радостной судьбе. Радостной и счастливой – я думаю о тебе, и ты всегда спасаешь меня.

Утренняя голова – пушечное ядро при отсыревшем порохе, тяжела и грозит лишь тем, что упадет и отдавит ноги. Я не лягушка, мне нет необходимости двигать ногами, чтобы взбить молоко и почувствовать скользкую опору масла. Под ногами серая каша, и кто бы с ней чего не делал, ее всегда прибывает. Перед глазами серая каша пальтишек и шапочек, перемешанных открывающимися и вновь захлопывающимися створками вагонов, шуршанием и стуком колес. Если фокусировать взгляд, можно выдрать из месива клочки волос, носы, глаза, бусинки наушников без уха или ухо без серьги, но с дыркой для нее – все это смешивается в блюдо дня – пиццу с мордопродуктами. Я не так уж слаб желудком, тошнота мне не грозит, но велика опасность, что я представлю себе эту кашу воздухом, вдохну ее, и мои легкие – кури не кури, не справятся, откажут. Закрыв глаза, выученным маршрутом, сочетающим аппендиксы нескольких транспортных маршрутов, следую за утром, вспоминая тебя, – и дышу твоим воздухом, наполненным легким ароматом омелы. Я слышал идиотские споры о том, жизнью ли пахнет омела, смертью, любовью или похотью. Я-то знаю, что она пахнет тобой.

Отлаженный механизм рабочих движений хорош для тех, кто буднично ищет забвения с 9:00 до 18:00. Эти фрикции не сулят никакой развязки, кроме унылого многоточия, даже тем, кто женат на работе. Увлекшись ими можно отключиться от всего – проблем, тягот ожидания, боли, какой угодно неудовлетворенности. Сосредоточенность повышает уровень профессионализма и снижает вероятность ошибки. Но я думаю о тебе, будь то зима – тебя освещает яркое солнце, а на земле не каша, а снег, тронутый для забавы петляющим заячьим следом, лето ли – сладкая не душная нега зелени, в которой валяться и валяться лицом в небо, в тени от облаков. Мой профессионализм стремится к нулю, я делаю ошибку за ошибкой, зато у меня нет ощущения, что кто-то каждый день вырезает из меня по девять часов жизни, притом скупясь на достойную оплату такого донорства. Нет, я проживаю свое время с тобой.

Отупляющий хмель вечера раскрашивается пестрыми пятнами одноразовых фильмов, в которых не было бы никакого толку, не умей я находить в кадре тебя, или чего-то, напоминающего о тебе. Ты знаешь, я понял, что все снятые фильмы – они о тебе, если в них есть хоть доля секунды, задерживающая дыхание на прекрасном – слове, лице, ноте или чувстве, болезненном ударе в нерв или невинном поцелуе. Я так радуюсь, когда нахожу новые подтверждения этой своей правоты, как будто расстояние между нами вмиг исчезает, как будто мы вместе, и это самое настоящее «здесь и сейчас» из всех других возможных.

Ночью приходит она, угловато пролезает под одеяло, громоздит свои бедра поверх моих, в ее поцелуях много влаги, но совсем нет свежести. Это можно было бы назвать пыткой, душной и липкой, похожей на мучительный жар лихорадки, но ты спасаешь меня. Я представляю, что нахожусь в тебе, мой милый Корнуолл. Из мягкого тумана твоих долин, неспешно поднимаясь к вершинам изумрудных холмов и вновь спускаясь, я дохожу до конца земли – мыса Лендс-Энд, за которым лишь прохладный покой дремлющей мощи Атлантики и ветер, много-много свободного ветра.

Комментарий №9

Финалист второй тройки игроков капитал-шоу «Поле Чудес» (эфир от 17 февраля 2017 года) Усман Усамович Ныний, из туристического путеводителя «Душанбе: от заката до рассвета»:

«Версии, будто бы слово «залупа» могло произойти от древнеиндийского lōрауаti (ранить), греческого λύπη (тоска) и древненемецкого loub (листья) способны разве что рассмешить. Истинные этимологические корни этого красивого слова уходят к латинскому lupa – волчица. Тут не следует искать связи с проявлениями зоофилии. Да, в ту пору животные нередко использовались для справления сексуальных нужд, но то были преимущественно овечки и козочки, но никак не волчицы. Волчицами же в Древнем Риме называли проституток, что само по себе говорит об уважении, проявляемом римлянами к этой профессии – ведь волчица, вскормившая Ромула и Рема, является неизменным символом Вечного города. Вполне естественно и логично, что часть тела, влекущая за ласками к волчицам (лупам) в публичный дом (лупанарий), получила название залупа. Идя за лупой, человек влеком залупой. Так сказать, ЗАботясь о клубничке, ЗАботится и о лупе».

Эпизод №9. Динозавр по имени Ира

«Я требую быть расцелованной от зубов до хвоста» – написала Ира мне в чате. Маленькая и неудачная месть за то, что я называю ее динозавром – холоднокровной тварью из тех, что правят планетой 130 миллионов лет, а потом вымирают, не оставив потомства. В следующий раз назову ее амебой и дарую вечное царство – любопытно, каково будет воздаяние.

– А я тут по твоей рекомендации посмотрел фильм про Троцкого, – ее парень Тёма обожает ставить меня в неловкие положения, которые, впрочем, инициирую я. Вот сейчас он вошел в комнату раньше, чем я вышел из Иры. К счастью, входить и выходить из нее я могу совершенно бесшумно, иначе чувство неловкости заставило бы меня разыграть сцену альтернативной ревности – той самой, когда изображаешь свою смерть исключительно с целью убить время, в течение которого тебя могут убить. Вход в Иру очень похож на черный ход, тихий и безлюдный, с дверью, маскируемой грязью гаражей-ракушек. Здесь опасаться стоит только тем, кто сам безопасен, я же опасен всякий раз, когда молчу.

– Ну, и чему тебя этот фильм научил? – стараясь не сбиться с ритма подзатянувшихся входов/выходов, спросил я Тёму.

– Ничему. Я просто лишний раз порадовался тому, что ты не слишком успешен. От твоих крыльев только та польза, что они мешают тебе спать.

– А, да, посмотри еще…

– И еще я порадовался тому, что ты, сволочь, такой добренький. Обычно люди как посрут, так воду в унитазе за собой смывают, – перебил меня Тёма. – А ты, урод, на говно сначала подрочишь, а потом смотришь, ждешь, не даст ли твое семя плодов, не вырастет ли чего.

– Это ты про себя что ли?

– Да, про нас с Ирой, – ответил Тёма.

– Она не говно, она динозавр, то есть, амеба.

– А завтра ты сделаешь нас артистами бродячего цирка, но с темным прошлым слышь ты урод я к тебе блядь обращаюсь иди сюда я сказал на на блядь нравится сука еще получи мразь как же я тебя ненавижу!

– Вот как? – я провел по лицу ладонью и с удивлением увидел на ней размазанную кровь.

– А ты что думал? – Тёма мрачно ухмыльнулся. – Я не дурак, я давно понял, что ты нас выдумал. Трус ты, у тебя кишка тонка на глазах у мужа его жену ебать, если они реальные люди, а не как мы – говно твое высранное, но милостиво обдроченное и не пущенное по кишкам канализации.

– Кто тут чей муж? – я бесшумно покинул Иру.

– Он мой, – ответила она. – Не ожидал?

– Нет, – признался я. – Такого я не планировал.

– И я беременна, – сказала Ира.

– От него? – я невольно усмехнулся. Персонажи не могут размножаться без моего ведома – уж в чем я уверен на все сто процентов, так в этом.

– От тебя, – в глазах Иры сверкнула ненависть.

– Знаете, раз вы такие умные, то могли бы догадаться – такой хуйни бы я придумывать не стал, мне и в жизни мыльных опер хватает, – день непослушания Иры и Тёмы начал мне надоедать.

– «День непослушания Иры и Тёмы» – такую пошлость тебе придумывать нормально? – Тёма оскалился.

– Пошли вы нахуй, – ответил я, стараясь не обращать внимания на то, что футболка пропиталась кровью, которая сочилась из моих пор вместе с потом.

– А-я-яй, игнорируешь факты, – Ира покачала головой. – Мы женились у тебя за спиной, во мне растет настоящий человек, и при всем этом ты до сих пор не понимаешь, что нахуй идешь именно ты?

– Картина маслом «Микки Маус убивает Уолта Диснея», – я попытался подумать о чем-нибудь, не связанном с Ирой и Тёмой.

– Зря стараешься, – сказал Тёма. – Лучше не сопротивляйся – тогда будет не так больно.

– Извини, но по-твоему не будет, – я посмотрел на часы. – Через пару секунд бушующий за окном ураган повалит дерево. Ветка разобьет стекло и крошечный осколок перебьет сонную артерию Тёмы.

– Он нам не верит, – сказала Ира, подойдя к окну. Когда стекло от удара ветки взорвалось фонтаном осколков, она высунула длинный, как у хамелеона, язык и перехватила им тот самый кусочек стекла, который должен был убить Тёму.

– Видишь? – Тёма оттянул ворот водолазки и продемонстрировал невредимую шею. – А тебе так не повезет. Рви!

– Что рвать? – не понял я, но в тот же миг Ира обеими руками вцепилась в мои крылья и вырвала их так же легко, как дети отрывают крылышки мухам.

– Не ты ли жаловался, что два крыла по плечам мешают спать по ночам? – усмехнулся Тёма. – Но хватит шуток. Ира, кончай его.

Ира разинула огромную, как у тираннозавра, пасть и клацнула зубами возле самого моего носа.

– Здравствуйте, я по поводу комнаты. Помните? Мы с вами вчера созванивались, – девушка в очках и клетчатой юбке улыбнулась Тёме. – Я Наташа, помните? Мы вчера разговаривали.

– А… да, конечно, – Тёма шумно сглотнул набежавшую слюну. – Не обращайте внимания на бардак – к нам с утра в гости друг заходил – он узнал, что скоро отцом станет, поэтому пьяный и вообще, устроил тут…

– Ничего-ничего, я все понимаю, – ответила Наташа. – Скажите, а динозавр у вас все время по квартире гуляет, или вы его все-таки в клетке обычно держите? Я против животных ничего не имею, даже наоборот, просто боюсь, что он будет нервировать моего Финю.

– Финю? – растерянно переспросил Тёма.

– Да, это мой декоративный осьминог, – ответила Наташа. – Он очень любит группу «Ласковый май» и сериал «Санта Барбара».

– Мы с женой, то есть, с динозавром… – начала Тёма, но Наташа не дала ему договорить. Поскользнувшись на вытекшей из меня луже крови, она упала так удачно, что ее упругое тело оказалось в его крепких руках, а одежда обоих – на спинке кресла.

– Я хочу есть, – сказала Наташа, после того, как ее пот стал неотличим от пота Тёмы, а разбитое стекло почернело от той же тьмы, которая пялилась в целые окна.

– У нас… то есть, у меня ничего не… – Тёма отвлекся от слизывания Наташиного поцелуя с внутренней стороны своего бедра. – Хотя, пара стейков из тираннозавра осталась. Будешь?

– Буду, – ответила Наташа. – И яичницу.

– Какую яичницу?

– Ты же сам говорил, что твой тираннозавр – самочка с икрой, – Наташа звонко рассмеялась, и Тёма присоединился к ней, даже не подозревая, какую услугу они с Ирой оказали мне. С крыльями спать на спине было практически невозможно, а когда я лежу на животе, сон отчего-то ко мне не идет. И все-таки, нет ничего ценнее таланта вовремя заткнуться.

Комментарий №10

Младший инспектор отдела безопасности женской колонии общего режима №29 Полина Ильнична Сюкова, из переписки с осужденным к лишению свободы Михаилом Ашотовичем Ньячуком, отбывающим срок наказания в исправительной колонии строгого режима № 33:

«То, что мы переживаем во время свершения полового акта, в большей степени зависит не от физического тела, а от эмоциональной и интеллектуальной составляющих нашей личности. Или, проще говоря, от нашего настроя и фантазии. В качестве примера приведу Уильяма Бронна по кличке Пиклз («Огурчик»), мясника, жившего в Англии на заре Викторианской эпохи. По свидетельствам современников, этот мужчина обладал низким ростом, отталкивающей внешностью (заячья губа, косоглазие, изрытая оспинами кожа) и горбом, но при этом слыл величайшим любовником во всем Суссексе. Как-то раз, заключив пари с неким Хью Макледом, торговцем свежей рыбой, Огурчик в течение одной ночи, а конкретно с одиннадцати часов вечера и вплоть до первого петушиного крика, вступил в сексуальное сношение с двумя десятками женщин, удовлетворив сладострастие каждой не менее четырех раз кряду. Когда ошеломленная публика, не смыкая глаз наблюдавшая за являемыми чудесами, потребовала ответа, в чем секрет потрясающей мужской силы Огурчка, тот не стал увиливать и юлить. «А и нету секрета-то, господари милостивые. Ей богу, отродясь не бывало у меня секретов. И как не бывало, так до сей поры и не обзавелся ни единым самым никчемным секретишкой. А что с девицами так ловко вышло, так то от радости большой. А радость-то она вся тута» – при этих словах Бронн постучал пальцем по своему низкому, поросшему пегой шерстью лбу. – «Вообразил я себе рожу старика Хью – того, что Маклеод – когда моя возьмет, а он пари-то и продует. Представил, с какой миной он мне пять шиллингов проспоренных отсчитывать будет, да так обрадовался! Очень сильно, стало быть, обрадовался. Вы уж, милостивые господари, мне простите, но такой радости словами я передать никак не умею. Зато с девицами-то на радостях таких – самое оно. С девицами, вы уж мяня извините, слов-то не надо, чтобы радостью поделиться!»».

Эпизод №10. Раздраженность

Пожалуй, меня сложно выделить из толпы. Обыкновенный мужчина с аммиачными мыслями и солоноватыми проблемами. Во мне нет ни особой остроты, ни сладости – ни внутри, ни снаружи. Если девушка, беспокойся она на счет ванили или корицы – не важно, находясь в переполненном вагоне метро, закроет глаза, то каждый из мужчин-наполнителей вагона будет мною, а я буду каждым, кто подрагивает вместе с поездом на рельсовых стыках. Я просто статист, один из тех, которые, набравшись в достаточном количестве, делают город городом, а не пустыней – запружают улицы своими движущимися телами и, хоть ниточек и не видно, с марионеточной грацией и послушностью капельками вливаются в потоки городского трафика, совершающего круговорот по сложной сетке публичных капилляров.

Иногда сиреневыми всполохами на свинцовой серости грозового неба в глаза бросаются люди другого сорта. Такие, которые едва бросившись в глаза тут же с антрацитовой четкостью одним лишь положением подбородка дают понять, что ничего подобного не делали – нет, они никогда и никуда не бросались, напротив, это ты, дурень, стоишь (идешь, сидишь) и швыряешься в них своими глазами, приученными выражать невыразительность и полный спектр отсутствия выражений. Встречи с такими людьми – отличный полигон для рефлексии, и, уверен, что переживал бы их болезненно, не знай я цену своим талантам, а, стало быть, и себе в целом. Мой дар в том, чтобы говорить зеленым, красным и синим. А еще я превосходно справляюсь с задачей не искать и не находить для себя приключений. Поэтому совсем не удивительно, что все изменилось именно в тот день, когда эти мои таланты разом, словно сговорившись, не сработали.

Люди раздражаются. Симптомы раздраженности – сыпь, выступающая на изнанке кожи так, что единственно где и как ее можно увидеть, это на внутренней стороне век, зажмурившись. Раздраженность, в отличие от обыкновенности и невыразительности, – серьезное заболевание, делающее личность ущербной. Серость, аммиак и солоноватость можно нести с достоинством, но не воняющий снулой рыбой едкий уксус. Пораженный раздражением человек мгновенно подгнивает желтизной заветревшегося майонеза. Он, не плохой, не злой, не коварный, становится неприятностью для любого, кто его коснется – ни дать ни взять, куча испражнений, а не человек получается. Изъян раздраженности толкает на отвратительные поступки успешнее, чем жадность, ненависть, похоть и высокомерие. Раздраженность нельзя использовать для получения какой-либо выгоды и свершений, ее единственное призвание – портить все подряд. От раздраженных людей я стараюсь держаться подальше. Как правило.

Нет никаких правил, кроме тех, что придумал сам. Например, закон государства становится правилом только тогда, когда ты возьмешь за правило следовать ему. И нет ничего проще, чем нарушать собственные правила, потому что, с одной стороны, это самый доступный способ побаловать себя, а с другой – самому себе простишь любое нарушение.

Утомленный жидкой бирюзой дня, я шел в сумраке оттенков темнейшего пурпура, испортить который не могла даже вторичность кошачьих запахов, подтекающих из подвальных окошек и подсвеченных провалов подъездов. Яблочная кислинка приятно щекотала нёбо, поддерживая настроение довольного ненаплевательства – плевать на что угодно не хотелось, потому что растрачивать слюну было решительно жалко. И вот в какой-то вкрадчивый момент, который уже не воскресить ни в памяти, ни вообще, я заметил, что на периферии пурпура и кошатины где-то сзади и сбоку поигрывает бледно-желтое с карминовыми прожилками зарево. Мое внимание, ухватившись за брошенную косточку, следом выгрызло из пространства стук каблуков, позвякивание какой-то металлической чепухи вроде браслетов, терпкое тминное облачко с вкраплениями красного перца и медовыми нотками, заметную уксусную отдушку и миниатюрную девичью фигурку, несущую все это на себе, от себя и во все стороны.

Как только язык любопытного внимания скользнул по изгибам фигуры, я тут же ощутил электрический ожог и химическое покалывание с ароматом пригоршни мелких рыбьих косточек. Ошибиться было невозможно – девушка была раздражена до крайней степени. Она мерцала, пульсировала, клокотала и чуть не лопалась от переполняющей ее раздраженности. Вместо того чтобы сбавить шаг и дать этому вместилищу закипающего гноя проплыть мимо, я повернул к нему свое непримечательное лицо и приготовился заговорить синим бархатом – он как нельзя лучше подходит для вечернего пурпура.

Широкое полотно с ровными краями, для свежести немного черники пополам с ежевикой, никаких складок, только мягкие волны и чуть шершавое послевкусие – так это должно было выглядеть. Но вместо синего бархата из меня с какой-то обреченной поспешностью брызнуло оранжевое конфетти, приправленное карамельной крошкой и явственным кокосовым настроением, менее всего подходящим к месту и времени. Ядовитая желтизна, которой девушка ответила на мою нечаянную клоунаду, чуть не сожгла сетчатку моих глаз. Одежда на мне вмиг измялась и покрылась грязью, а выступивший пот смешал с пылью и стер последние штрихи кокосовой мякоти. Да, девушка была раздражена настолько, что легко смогла бы и луну заставить пахнуть рокфором вместо привычного грейпфрута.

Я умею проигрывать, но в тот момент мысли о том, что проигрыш был моим изначально и неизбежно, даже не возникло. Ударить зеленым – вот что я решил. Сеть цвета морской тины с крупными ячейками, в которых вьется тугим стеблем плющ, а у бабочек вместо крыльев листики перечной мяты, играющий искорками изумруд в центре, колючая хвоя по краям самшитового спокойствия, скрывающего жгучесть имбирного корня. Против моего мастерства владения зеленым тембром устоять очень сложно. Но девушка устояла, потому что не зелень, а бесстыдный апельсин с карамелью и кокосом снова ударили из меня фонтаном. От ответного залпа желтым моя одежда начала тлеть, кожа покрылась язвами, а запах… Если бы человеческое тело, разлагаясь, пахло бы настолько же омерзительно, то люди уже давно отыскали бы дорожку к бессмертию с одной лишь целью – освободить мир от источников самого ужасного аромата из всех.

Страстно захотелось убить эту девушку, сжать ее горло и выдавить из него бардовую пасту жизни, крушить ее быстрыми широкими взмахами, ломать кости кровяными сгустками и причинять страдания всех оттенков алого, боль со вкусом граната, клубничные мучения и малиновый ужас осознания фатальности. Но и красный отказался повиноваться мне. Предательская апельсиновая ржавчина мощным потоком рванулась наружу, словно я был цирковым артистом, демонстрирующим трюк «человек-брандспойт». Это выглядело настолько низко и дешево, жалко и безвкусно, как если бы я торговал на рынке подмороженной хурмой или недозрелыми тыквами.

Мне стало невыносимо стыдно от того, что я пристал к девушке, а сам оказался неспособен ни на синий, ни на зеленый с красным. Ей из-за бушующего вируса раздражительности и так плохо, а тут еще я с фиглярским оранжевым. Я знал, что за моей попыткой последует желтый ответ, превосходящий по мощности первые два вместе взятые, и ждал его с покорной готовностью, как заслуженную кару.

В ярком и жарком кислотно-лимонном свете я утонул, а все вокруг меня расплавилось. Должно быть, на поверхности Солнца ощущаешь себя примерно так же. Тело мое исчезало вместе с угасающим сознанием до тех пор, пока я не лишился чувств.

С того дня прошло уже больше полугода. Я по-прежнему неприметен в толпе и мои солоноватые проблемы никуда не делись, а способность говорить синим, зеленым и красным так и не вернулась. Но я не склонен драматизировать. Оттачиваю навыки владения оранжевым и все больше уверяюсь, что зря столько времени подавлял в себе раздражительность. Взять ту же девушку – когда я пришел в сознание, она все еще была рядом. Заговорила со мной розовым, поблагодарила за то, что я вытерпел весь ее желтый – давление раздраженности понизилось и ей стало лучше. Теперь мы с ней регулярно встречаемся, она обливает меня желтизной, а потом, когда ей становится лучше, занимаемся сексом (он пахнет голландским сыром и копченостями, а ее основной цвет бежевый). Мне нравится секс, да и девушка хорошенькая, но если бы я тоже умел раздражаться, то получал бы двойное удовольствие, имея шанс самому стравить желтый тухляк на ближнего.

Комментарий №11

Продавец-консультант охотничьего магазина «Зверский рык» Маргарита Оттовна Зготрах, из собрания твиттов, опубликованных в сборнике «Через Twitter к струйным оргазмам»:

«Территория любви – это волшебная страна, оказавшись в которой, каждый человек вправе рассчитывать на исполнение даже предельно смелых и сокровенных своих желаний. Когда речь заходит о любви в самом жарком, страстном и ураганном ее проявлении – плотском – сметаются все запреты, рассыпаются прахом комплексы неполноценности, забываются предрассудки. Если натура любовника требует, чтобы в сексуальной игре были задействованы, скажем, щипчики для ногтей, черная вуаль, велосипедный насос, редкая коллекционная фигурка Бэтмена в масштабе 1/6, полкило свиной печени, двести литров рыбьего жира, портрет Сталина (без трубки) и магниторезонансный томограф, то ни в коем случае нельзя противиться этим требованиям. Однако следует соблюдать определенные меры предосторожности, чтобы не попасть в щекотливую ситуацию или, хуже того, на скамью подсудимых, как Кшиштоф Збигневич Курочка, чью любовницу за три секунды до наступления у нее второго за тот вечер оргазма прищемило медвежьим капканом. В частности, если в постели вы прибегаете к помощи медвежьего капкана, составьте со своим партнером акт о взаимном согласии на применение данного устройства и потрудитесь заверить документ у нотариуса».

Эпизод №11. Удары волхвов

Старый слепой пидорас Константин Федотов вышел из квартиры и, постукивая белой тростью по ступенькам так, как он желал бы постукивать совсем не по ступенькам и далеко не тросточкой, спустился вниз. Возле подъезда дорогу Федотову перебежала черная кошка, чего Константин в силу своей слепоты не заметил, так же как и того, что у кошки не было хвоста.

Осторожной, чуть боязливой походкой, роднящей его со всеми слепцами, Федотов пересек двор, обогнул низкую ограду детской площадки и по косой через газон прошел на автобусную остановку. Пропустив подошедший автобус, Константин перешел проезжую часть в неположенном месте и встал на противоположной стороне дороги, призывно помахивая рукой, свободной от трости. В полном соответствии ожиданиям старика, вскоре возле него, скрипнув тугими колесами, остановился автомобиль, чьей марки, модели и номерных знаков Федотов, конечно же, не увидел.

– Добрый день, – сказал Константин, услышав, как электромоторчик в передней правой двери автомобиля опустил стекло, отделяющее водителя от окружающей атмосферы. – Не будете ли вы так любезны и не отвезете ли меня в Бирюлево? Я знаю, что это далеко – через весь город, но я вам щедро заплачу! Честное слово! Мне, признаться, очень нужно в Бирюлево, и чем скорее, тем лучше. Вопрос, так сказать, не жизни, но практически смерти!

– Конечно, дедушка! Садитесь, и денег мне не надо – я как раз в Бирюлево еду, – по чуткому слуху старого пидораса царапнуло звонким девичьим голоском.

– А… э… Бирюлево? Вот ведь я старый дурак! Оговорился, в Бибирево мне нужно, а не в Бирюлево, – быстро сориентировался Федотов. – Простите за беспокойство, удачного дня и счастливой дороги.

– Садитесь-садитесь, я вас до Бибирево довезу. Я все равно никуда не спешу.

– Ой! – Константин вскрикнул и притворно похлопал себя по карманам. – Вот ведь старость не радость, кошелек дома оставил! Тысячу извинений, удачного дня и счастливой…

– Да ничего страшного, я вас бесплатно подвезу. Садитесь, – сохраняя беззаботную интонацию, прощебетал голосок.

– Нет-нет-нет, и речи быть не может! Это дело э… офицерской чести! – Федотов выпятил грудь и уставился белесыми глазками в пустоту над уровнем предполагаемого горизонта.

– Давайте, я вас сейчас отвезу, а за деньгами потом как-нибудь заеду?

– Ой! – Константин неловко шлепнул себя по лбу. – Я же утюг на плите оставил! Пожар же сейчас случится!

Забыв об осторожности, Федотов бросился прочь в направлении собственного дома, запнулся о бордюрный камень и едва не растянулся на тротуаре.

– Вот ведь угораздило на дуру напасть. Пристала, как банный лист! – думал Константин, поспешно переставляя тросточку и ноги, внутренне клокоча от переживания неудачи. – Откуда такие уродки навязчивые только берутся? Баба за рулем – добра не жди. Тьфу! Мерзость какая! Всю охоту мне испортила.

– Черт, какой клевый дед сорвался! И чем я его только спугнул? – глядя вслед Федотову, подумал трансвеститствующий геронтофил Павлик Матросов и с досадой и недоумением нажал на кнопку автомобильного стеклоподъемника.

Комментарий №12

Временно безработный выпускник Первого казачьего университета технологий и управления (с синим дипломом) Потап Иннокентиевич Здунков, из газеты бесплатных объявлений «Из рук вон»:

«Все мы знаем, как невыносимо тяжело расставаться с нашими возлюбленными. Особенно если это расставание навсегда, и вызвано оно кончиной партнера. Как облегчить боль утраты, когда смириться с потерей не представляется возможным? Некоторые народности, обитающие в Индонезии и на других островах Юго-Восточной Азии, решили этот вопрос довольно экстравагантным образом. Раз в год оставшиеся в живых извлекают тела своих умерших близких из могил, моют и прихорашивают их, чистят одежду и обувь, ведут с ними беседы, устраивают пикники и делают совместные фотоснимки. Но доходит ли дело до, так сказать, более интимного общения? А именно – вступают ли мужчины и женщины в сексуальный контакт с покойными женами и мужьями? Увы. Достоверной информации, подтверждающей или опровергающей это обстоятельство нет. Но я готов в максимально короткие сроки организовать экспедицию в Индонезию и выяснить все досконально, зафиксировав факты в дневнике наблюдений, а также с помощью фото– и видеохроники. Для путешествия и сбора поистине уникальных и важнейших материалов мне требуются скромные средства в размере 8 092 долларов США, которые я с радостью и благодарностью приму в дар от щедрого лица или группы лиц».

Эпизод №12. Некрофилия

Я бы едва ли удивился, если бы обои моего кабинета вспыхнули прямо за спинкой кресла, белый огонь выжег бы на них пульсирующий пентакль, и из пламени, цепляясь рогами за края портала, высунулась дьявольская морда с клеймом вечного превосходства и срывающимися с раздвоенного языка рекомендациями убить всех, начиная с самого себя. Но, по какой-то причине, этого не произошло ни в прошлом году, ни неделю назад, ни вчера, так что и сегодня всерьез ожидать появления дьявола было глупо. Поэтому я пальцами ног нашарил под столом тапочки, вставил в них ступни, вылез из кресла и отправился в прихожую. Положив руку на задвижку замка, пару секунд раздумывал, стоит ли надеть халат, но, решив, что сойдет и так, щелкнул задвижкой и распахнул дверь.

За порогом на пыльном коврике устроился кот, весь вид которого говорил о том, что он уже не первый день как мертв – сплющенное тело с неестественно вывернутыми лапами и криво оскалившейся безглазой головой успело мумифицироваться. Я смотрел на него, а он сверлил меня пустыми глазницами.

– Кхе-кхе, простите, вы случаем не меня ждете? – спросил я, чтобы прервать неловкую паузу. Вместо ответа кот, передвигая искалеченными лапами, обогнул мою ногу и меховой каракатицей вкатился в прихожую.