Оседлав желтого джина

Странствия бедного двоечника: Тяжёлый день перед чудом

Зовут меня Хашимом. Если хотите обращаться ко мне ласково и почтительно, можете называть Хашимджаном, я не против.

Итак, Хашимджан Кузыев – сын знатного механизатора Кузыбая. Папа мой сейчас работает в Мирзачуле, целину поднимает. Домой приезжает редко, зато всегда привозит много подарков. Лучшие, конечно, достаются мне.

Мама у меня тоже знатная. Она доярка на ферме, что в трёхстах шагах от нашего дома. У неё там двадцать четыре коровы. И все рекордсменки. А за то, что они стали рекордсменками, мама медаль получила. Хорошую такую медаль, блестящую. Я приколол её к рубашке и сходил на базар за луком и морковью. Все мальчишки завидовали, толпой шли за мной. Всё просили дать потрогать. И в школу с медалью отправился. Но об этом я очень пожалел. Не прошло и двух уроков, директор вызвал меня к себе и давай стыдить:

– Ты зачем носишь чужую медаль, Хашим Кузыев? Сними сейчас же. Это награда за доблестный труд, её надо самому заработать!

Так и сказал: «чужую медаль». Будто родная мама чужая мне.

Сестрёнка моя, Айшахон, учится в четвёртом классе. Она у нас умница, И старательная девочка. Моет посуду, помогает маме постирать, подмести двор. И поэтому, наверно, мама всегда говорит: «Ах, умница, ах, ненаглядная!» Я тоже люблю Айшахон. Ведь она здорово выручает меня этим… своим трудолюбием.

Младшую сестрёнку зовут Донохон. В этом году она пошла в первый класс. Мама уверена, что она станет доктором. Я думаю, мама ошибается. Потому что Донохон трусиха. Уколов боится. И таблеток тоже. Заметила однажды в коридоре школьную буфетчицу в белом халате, подумала, что это врач, выскочила в окно и убежала! А так вообще и она ничего девчонка.

О себе скажу немного: не люблю хвастаться. Учусь в шестом классе, иногда получаю пятёрки, иногда – двойки, смотря как повезёт. А мальчик я способный и умный. Не мозолю старшим глаза, не гоняю собак целыми днями на улице, как другие. Приду из школы, перекушу и айда на пустырь в футбол играть. Пусть сколько угодно кличут – не найдут. Но если всё-таки застанут врасплох и дадут работу, тут уж сумей выкрутиться. А я это умею.

– Хашим! – бывает, зовёт мама.

– Да, мамочка? – с готовностью отзываюсь я.

– Заберись-ка на крышу и сбрось немного дров.

На плоской крыше нашего дома сложены дрова.

– Сейчас, мамочка!

Не спеша достаю лестницу, приставляю к крыше, а потом кричу:

– Айша! Эй, Айшахон!

– Да, брат? – подбегает она ко мне.

– Заберись-ка на крышу и сбрось немного дров. Да побыстрее, – командую небрежно.

– Сейчас, – с готовностью отвечает сестрица. Она ведь умная, понимает, что брату не понравится, если ему откажут. Старается всегда быть вежливой и сделать всё, что прикажет брат, то есть я. Иногда, конечно, заупрямится. Не без того. Тогда я её воспитываю. Втолковываю, что я старший брат, а младшие должны слушаться старших. Кулаков в ход не пускаю, даю только слабенькие щелчки, а случается, и тумака влеплю. И сестрёнка тотчас берётся за работу. И я тогда её похваливаю:

– Молодец, Айшахон, умница моя ненаглядная! Никогда не забывай, что мы должны помогать маме. У неё и так много забот.

Говорю, а сам похлопываю прутиком по голенищу сапога, как это делает дядя Сираджиддин. Он у нас в колхозе зав-фермой. На работу приходит очень рано. Придя, сразу собирает людей, именно так похлопывает прутиком по голенищу сапога и отдаёт распоряжения:

– Ты, Халмухаммед, вывезешь навоз. Ты, Карим, сдай молоко в приёмный пункт.

А ты, Эшмат Сагдуллаев, выгони коров на пастбище.

Халмухаммед прикладывает руку к сердцу и кидается к навозной куче. Карим-ака поспешно грузит бидоны с молоком на автоприцеп. Эшмат нетерпеливо размахивает бичом, а дядя Сираджиддин отправляется куда захочет.

Вот на какую работу я пойду, когда вырасту большим. Ты гуляешь, а другие работают. Не жизнь, а мечта! На меня пока что работают только двое: Айшахон и Ариф. Небольшая, конечно, бригада – не похвалишься!

Да, чуть не забыл. Ариф – это мой друг. Мы с ним в одном классе учимся, за одной партой сидим. Сам он маленького росточка, но голова у него не меньше десятиведёрного самовара. И, похоже, самовар этот до краёв наполнен умом. Задачки Ариф решает, будто орехи щёлкает.

Но и я не лыком шит. Он решает, а я списываю. За какие-то пять минут успеваю всё перекатать.

Вот как это бывает: за два часа до школы (мы учимся во вторую смену) выхожу на улицу и зову Арифа.

– Чего тебе? – угрюмо отзывается он.

– Идём ко мне уроки делать! – кричу я изо всей мочи. Стараюсь, чтобы мама меня услыхала. Ариф отказывается.

– Я дом караулю, – отвечает он. – Сам иди, если нужно. Хватаю портфель и бегу к Арифу. Мама думает, что мы сидим уроки делаем. А я уже через пять – десять минут на пустыре. Здесь всегда найдёшь, с кем мячик погонять. В командах постоянно не хватает игроков – пожалуйста, пристраивайся к любой.

Сегодня я тоже собирался улизнуть. Но только было раскрыл рот, чтобы кликнуть Арифа, позвала мама:

– Хашим, ты покормил кур?

Это я ещё утром должен был сделать. Совсем выскочило из головы.

– А? – сказал я, чтобы оттянуть время, и отступил назад. Надо подальше держаться, чтобы случайно подзатыльник не получить.

– Оглох, что ли? Я спрашиваю: куры кормлены?

– А чего их кормить, тунеядцев? Пусть сами себя кормят!

– О, горе моё, ты и не поил их?

– Да они никогда не пьют! Клюют только… Мама сорвала прут и кинулась ко мне. Я дал три круга по двору, потом выскочил за ворота.

– Всю неделю не поил, не кормил! – заорал я уже с улицы. – Не люблю их, потому что курица – не птица!

– Ну погоди, негодный мальчишка, я ещё тебе задам! – пообещала мама, размахивая прутом.

Ну и пусть задаст. Это ведь потом, а сейчас я на свободе. Но радости почему-то нет. Вчера я тоже кое-что натворил, но, на счастье, пронесло. Не наказали. А сегодня, пожалуй, здорово влетит…

Ну что бы вы отвечали, если к вам вечно приставали с одним и тем же вопросом: «Какую ты сегодня отметку получил, сынок?» Я лично не долго раздумываю:

– Пять, мамочка, пять!

– Молодец, сынок! Вот обрадовал маму! Можешь пойти погулять…

Но ведь какие они, взрослые, сами знаете. Сегодня добрые, а завтра нет. Вначале только спрашивают про отметки, а потом вдруг говорят: «Принеси-ка сюда дневник, сынок».

И тогда уж сердце останавливается, и не знаешь, что ответить.

– Дай-ка мне дневник, – сказала вчера мама.

– Дневник забрала учительница, – соврал я не задумываясь.

– Понятно. А ну дай сюда портфель. Что мне оставалось делать? Отдал.

– Это сколько? – ткнула мама пальцем в дневник, словно не узнавала цифру, стоявшую там. Не смешно разве? Она же имеет среднее образование!

– Ну, двойка…

– А это?

– Тройка. Видно ведь… Вчера получил.

– Негодный мальчишка! Почему же ты мне лгал? Но посудите сами, разве я лгал, когда говорил, что получил пятёрку? Ведь даже Донохон знает: если к двум прибавить три, получится пять.

Я попытался объяснить маме эту арифметику, но она и слушать не захотела.

– Вот как, значит! – сказала мама, оглядываясь по сторонам. Наверно, искала прут или кочергу – она и её уже раза два пускала в ход.

– Вот так, значит… – И, не дожидаясь, пока мама бросится ко мне, выскочил на улицу. Чего-чего, а уж по прыжкам в длину у меня честная пятёрка. Физкультуру я люблю.

И она всегда спасает меня.

Всё это было вчера. Но вот и сегодня не обошлось без неприятностей. Просто обидно. И жалко себя до слёз.

Из калитки высунулся носик любопытствующей сестрёнки.

– Принеси мой портфель, Донохон, – попросил я.

Пошёл к Арифу. Мне даже неприятности не помеха.

– Его нет дома, – сказала мама моего друга. И надо же, чтобы именно сегодня не сиделось дома большеголовому! Ведь по трём предметам на дом уроки задали. Ну погоди, Арифчик, дождёшься у меня – рад не будешь!

В школе ещё никого не было. На дверях мастерской висел замок, на баскетбольной площадке возилась малышня. Возле учительской стоял велосипед Атаджана Азизовича, нашего директора. «Нет худа без добра!» – подумал я. Давно собирался написать заявление директору. Сейчас, значит, самое время.

Зашёл в пустой класс и сел за работу.

Деректору школы

имени А. С. Пушкина

тов. Азизову.

Трудно нам стало в последнее время, товарищ деректор. На дом задают очень много. Не остаётся ни минуточки времени, чтобы памочь радителям по хозяйству. Нельзя ли освободить нас от уроков алгебры, гиометрии и радного языка. Эти предметы очень трудные и только мозги засоряют. Вместо них лучше ввести уроки по футболу. Учителем можно взять бамбардира команды «Пахтакор» Геннадия Красницкого. Если вы не откажете в нашей просьбе, мы обещаем быть дисциплинированными и учиться только на пятёрки.

От имени группы учеников

Я перечитал написанное. Сильно получилось. Только вот боязно нести Атаджану Азизовичу. Вдруг рассердится?

Долго сидел я, не зная, как поступить. Потом решил:

«Была не была». Закрыл глаза и ввалился в приёмную. Секретарша встала мне навстречу:

– Ты куда, мальчик?

Я рванул на себя дверь. И вот она, директорская.

– В чём дело, Кузыев?

– Здравствуйте…

– Ну, здравствуй…

… Заявление моё Атаджану Азизовичу, конечно, не понравилось. Во-первых, стыдил за ошибки и целый час внушал мне, как важны предметы, которые я предлагаю снять. Он говорил и о том, что человек, который не овладеет ими, не станет ни учителем, ни агрономом, ни инженером.

– И вообще, – сказал директор, – человек без знаний, особенно в наш век, – это нуль, пустое место.

– Неправда, – возразил я. – Вот дядюшка Анарбай нигде не учился, а работает агрономом.

– Да, но когда он хотел учиться, нагрянула война. Анарбай-ака отложил учебники и взял в руки автомат, чтобы защитить нашу страну от фашистов. Кроме того, он всю жизнь выращивал хлопок. Опыт – это тоже своего рода знания…

Директор говорил и говорил.

«Лучше каждый день по башке кочергой получать, чем зубрить ненавистную алгебру!» – мысленно твердил я своё.

Атаджан Азизович откинулся на спинку стула, вытер платком лоб и шею. Потом выпил два стакана воды и сказал:

– Можешь идти, Кузыев!

А неприятности продолжались. На первом же уроке я схватил двойку по алгебре! А ведь так старался, чтобы учитель меня не заметил, так старался… Даже под парту спрятался, а Кабулов, учитель математики, тут как тут.

– А ну, сядь как следует, Кузыев! Я сел. Но учитель не унимается:

– Скажи-ка, Хашим, что мы проходили на прошлом уроке?

Видите, здесь меня зовут не Хашимджаном, а просто, без всякого уважения – Хашимом. И почему это именно у меня надо спрашивать, что проходили на прошлом уроке? В классе тридцать человек, можно бы спросить у любого другого.

Я тихонечко толкнул Арифа. Но он сделал вид, будто и не заметил этого.

– Мы тебя слушаем, Кузыев, – снова, уже нетерпеливо, сказал учитель.

Я со всей силой ударил Арифа локтем в бок. Он громко икнул и забормотал. Я стал повторять за ним.

– Вчера проходили ранние значки и равнения… Класс так и грохнул от смеха. Поглядел я на ребят, давай и сам хохотать. Оказывается, вместо «равнозначных уравнений» я ляпнул чёрт знает что.

– Ясно, Кузыев. Садись, – сказал учитель и добавил: – Двойка!

Уж коли не повезёт, так не повезёт. И мама ругает, и директор, и Кабулов двойки ставит. Лучше бы вовсе не родиться, чем так мучиться…

Арифа я догнал под чинарой, что растёт около чайханы.

Сейчас узнает, как подводить друзей.

– Эй, подожди-ка! – крикнул я, подбегая к нему.

– Чего тебе? – отозвался Ариф.

– Хочу спросить, зачем ты бил моего щенка.

– Какого ещё щенка? У тебя же нет щенка!

– Моего щенка, который теперь собакой стал.

– Когда я его бил?

– В прошлом году. Во-от так двинул ему по башке! – И я показал, как он это сделал.

Тюбетейка Арифа отлетела далеко в сторону. Но он не побежал за ней, как раньше, а подскочил ко мне и тоже заехал по уху. Потом я ему дал, потом – он мне, ну и пошло! Подбежали ребята. Одни вступились за Арифа, другие – за меня. С полчаса мы кувыркались. Вывалялись в пыли, изодрали рубашки, разбили друг другу носы. Мне тоже здорово досталось. Но я был рад, что проучил предателя. Не будет больше один все пятёрки загребать. И пусть товарищей в беде не бросает, а по-честному делится знаниями, которыми набита его голова.

Я весело топал по пыльной улочке и пел песенку «Пусть всегда будет солнце». А сам думал: «Вот сейчас приду домой, поем жирного плова – до чего же мама вкусно его готовит! – включу телевизор и прилягу на тахте. Буду смотреть матч сборная СССР – Бразилия. Чем плоха жизнь?!» На калитку изнутри была наброшена цепочка. Обычно я просовываю руку и сбрасываю её. Сегодня это не вышло: сверх цепочки ещё висел замок. Дела-а!..

Я заглянул в щель. За калиткой притаилась мама. В руке она держала кочергу, как саблю. Я отскочил на безопасное расстояние. Мама отворила калитку и, ещё не глянув на меня, горестно спросила:

– Опять подрался, негодник?

– Кто подрался, мамочка? Я ни с кем не дрался.

– И лжёшь к тому же! Кто Арифа избил? Разве не ты?

– Да нет же, мамочка! Он сам поколотил меня, вот… – Я задрал штанину, чтобы показать ссадину на колене. Но мама и бровью не повела.

– Уроки не готовишь, по хозяйству не помогаешь, сёстрам жить не даёшь… – начала она перечислять все мои грехи. Потом умолкла, но через минуту вдруг спросила: – Может, забрать тебя из школы и разом со всем покончить?

Я даже испугаться не успел.

– Убирайся вон, чтобы глаза мои тебя не видали! – крикнула мама, взмахнув кочергой. – Чтоб духа твоего здесь не было!

Я, конечно, быстренько убрался. Калитка с грохотом захлопнулась. Опять очутился на улице. Куда же мне теперь деваться, кто меня пожалеет? А в животе будто целый пионерский отряд в горны трубит. Да тут ещё со двора так вкусно пахнет пловом…

Над домом нависла тревожная тишина. Туда не стоит заходить.

Лучше на улице чем-нибудь заняться, а то этот щекочущий запах плова может человека с ума свести…

Чудеса начинаются

Вообще мама правильно сделала, что выгнала меня из дома. Давно я собирался крепко взяться за одно дело. Да всё некогда было. А сейчас оказался на улице голодный, одинокий, никому не нужный и сразу вспомнил сказку про волшебную шапочку. Её мне рассказывала бабушка, когда гостила у нас в прошлом году. Вот эта сказка.

Жил-был на свете пастушок. Всё у него шиворот-навыворот получалось. Невезучий был, как я. Все считали его дураком, за человека не принимали. Один злодей даже у него невесту отобрал. И падишах над ним здорово издевался.

Мучился парень, мучился, а потом – бац! – нашёл красивую шапочку из белой шерсти, с узорами по краям. И оказалась эта шапочка не простой, а волшебной. Она помогла парню отбить у злодея невесту, отомстить царю и сделать ещё кучу добрых дел.

– Эх, заиметь бы и мне такую шапочку… – вздохнул я, прослушав сказку.

– А ты поищи её, внучек, поищи! – сказала бабушка, погладив мне голову. – Говорят, долго и счастливо жил тот юноша на белом свете. А перед смертью спрятал волшебную шапочку и наказал ей помогать людям.

– А не говорят, где он её спрятал? – спросил я не без ехидства.

Я же знал: что бывает в сказках, в жизни не случается.

– Говорят, – ответила бабушка убеждённо. – Где-то в этих окрестностях она спрятана. Аллах её знает, может, даже в вашем кишлаке захоронена. И ждёт небось не дождётся своего милого хозяина…

«Хозяином волшебной шапочки должен быть Хашимджан Кузыев», – сказал я себе. И стал искать. Поначалу проверил головные уборы всех жителей кишлака. Оказалось, что почти у всех тюбетейки, у тракториста Ибраима Качи – кепка, у рисовода Анатолия Кима – соломенная шляпа, и только пастух Далбулбай Джулбулбай носит шапку. Но она вовсе не из шерсти, а из лисьей шкуры. И называется малахаем.

Потом я перекопал весь пустырь, что за садом головастика Арифа. Может, положили шапочку в шкатулку и зарыли как клад?

На пустыре ничего не было. Я даже кур обрадовал – навозную кучу у фермы расковырял.

И всё зря.

Но теперь я знал, где надо искать мою волшебную шапочку. Всякие сокровища и, конечно, волшебные вещи прячут обычно в какой-нибудь старой, заброшенной лачуге, которую даже одичалые коты стороной обходят. Про это можно прочитать в любой книжке. А такая лачуга в нашем кишлаке есть. Недалеко от пустыря, где мы мячи гоняем.

Итак, буду искать волшебную шапочку. Но сначала надо раздобыть еду.

Спрятав портфель в траве у арыка, я забежал к соседке.

– Ты чего так поздно, Хашимджан?

– Мама просила занять у вас две лепёшки до завтра.

– Пожалуйста, сынок, пожалуйста… Уложил ещё горячие лепёшки в портфель – и ноги в руки. Лачуга стояла совсем одиноко. Мрачная, она зловеще смотрела на меня оконцами, похожими на тёмные глазницы скелета. Человек я не трусливый, но всё же сюда надо было прийти днём. А то ведь, пока я ходил как привязанный вокруг дома, нюхал запах плова да сообразил наконец, как добыть лепёшки, солнце село и на кишлак Опустились сумерки.

Я осторожно подкрался к окошку и вполз в хижину. Темнотища – глаз выколи. А тут ещё кто-то навстречу мне кинулся: похоже, волк! Я закричал и со страху двинул сумкой. Волк взвизгнул и выскочил в окно. И тут я узнал его: это был одноухий пёс мельника Шергазы Хромого. Если здесь скрывается самая трусливая собака кишлака, значит, бояться мне нечего. Надо приниматься за дело.

Я перебрал весь мусор на полу, обшарил трещины в стенах, разрыл ногтями мышиные норы. Ничего. Зря, видать, ищу эту волшебную шапку. Её, наверное, никогда и не было.

Сел на пол у окна, где посветлее, достал лепёшку. Она вкусно пахла – тесто, видать, замешивали на молоке. Чиркнул спичкой, и – о чудо! – прямо передо мной, на противоположной стене, зияла дверь. Как же я её не заметил?! А может, раньше её не было? Ведь я светил спичками и обшарил все стены. Уже не шапочка ли мне помогает?! Открыл дверь, зажёг спичку. Ого, вот это богатство – целый ворох всякого тряпья! Уж где ей запрятаться, волшебной шапочке, как не в этой куче утильсырья?!

Разные лоскутки, старый брезентовый сапог, сито, расплющенный алюминиевый таз, галоша, дохлая крыса, черепки разбитого фарфорового чайника, рукав чапана, шапка… Новенькая шапка из белой шерсти с красивым узором по краям, вышитым шёлковыми нитками. Неужели это она, моя волшебная шапочка?

– Да, это я! – раздался вдруг тоненький голосочек. – Здравствуй, Хашимджан!

– Здравствуй, моя шапочка, – прошептал я, дрожа от счастья. – Я тебя так долго искал…

– Я тоже очень долго ждала тебя, Хашимджан…

– Правда, что ты волшебная?

– Правда, Хашимджан, правда. Как только ты захочешь, могу построить дворец, сделать тебя падишахом… Молви только присказку: «Наверху небо, внизу земля, исполни моё желание, шапочка моя!»

– Ну уж в падишахи мне ни к чему, – хихикнул я. – Мне бы чего попроще, чтобы неприятностей поменьше было.

– Это очень легко, Хашимджан. Станешь невидимкой, и никто тебе худого не сможет сделать.

– Вот здорово! Сделай меня невидимкой, шапочка!

– А присказка? Ты про неё не забывай. Надень меня и хотя бы про себя произнеси присказку.

– Ладно. – Я надел волшебную шапочку и сказал: – Наверху небо, внизу земля, исполни моё желание, шапочка моя!

Потом побежал домой.

Заплаканная мама что-то строчила на швейной машинке, Айша готовила уроки.

– Мама! – позвал я тихонько.

Мама встрепенулась, оглядела комнату, чутко прислушиваясь. Потом покачала головой и тяжко вздохнула:

– Видать, послышалось…

Я сел к столу, придвинул к себе миску с остывшим пловом.

– И куда мог деться твой брат? – сказала мама, кинув жалобный взгляд на Айшу.

А та даже головы не подняла от своих тетрадок. Пожала плечами и промычала:

– Не зна-аю…

«Ну подожди, примерная ученица! – подумал я. – Так-то ты любишь родного брата? Он страдает, мучается, а тебе нипочём, да?!»

– Ночь на дворе, а он не евши после школы, – сказала мама и заплакала.

– Сами виноваты, – буркнула примерная школьница Айшахон. – Не гнать его надо было, а только наказать. Ничего с ним не случится, сейчас придёт.

– Придёт, говоришь… – прошептала мама, утирая слёзы.

И что тут произошло, не понимаю: из глаз моих брызнули слёзы. Потом кашель напал. Рис, что ли, застрял в горле…

– Айшахон, ты слышишь, доченька? – вскочила мама с места. – Вроде кто-то кашляет, а?

Проклятый кашель! Чтобы сдержать его, я даже рот зажал. Куда там, хуже стало – икать начал.

– Слышишь, доченька, слышишь?..

Вы бы видели лицо моей Айшахон! Сгребла в охапку тетради и учебники, словно их могли утащить, и озирается по сторонам.

– Слышу… – прошептала она изумлённо. – Товба! Вроде это наш Хашим. Но где же он?!

Вот так-то, примерная ученица! Выходит, шапочка моя и в самом деле волшебная!

Я подошёл к холодильнику и, осторожно открыв дверцу, сдёрнул с головы шапку.

Мама и Айшахон так и присели.

– Ты откуда появился? – вскричали они разом.

– Из холодильника. Там сидел… Бедная мама пристально посмотрела на меня и, кажется, поверила.

– Да ты весь оледенел, мой мальчик, – запричитала она. – И глаза у тебя красные… Плакал небось, бедняжка, переживал, что мама выгнала из дома!

Уложила она меня в постель, укутала несколькими ватными одеялами, заставила проглотить таблетки и напоила горячим чаем.

А я лежу постанываю: не стану же раскрывать свою тайну. Только пикни – шапочки как не бывало! Отберут. Или прикажут в сельсовет отнести, сдать. Лучше уж притвориться, будто и в самом деле из холодильника вылез.

Постонал я немного, постонал, потом закрыл глаза и уснул, крепко прижимая к груди волшебную шапочку.

Дела мои пошли – просто блеск. Вот, значит, какое оно, счастье! Ничего не делаю, хожу песенки распеваю, а получаю одни пятёрки. И главное, никого не упрашиваю дать списать домашнее задание. Надеваю волшебную шапочку, захожу в дом учителя, сажусь за письменный стол и списываю всё с готовеньких конспектов. А чтобы об этом никто не догадался, нарочно делаю одну-две ошибки или сажаю в тетрадь красивую кляксу.

Труднее оказалось с устными предметами. Ведь тут надо выйти к доске и отвечать по памяти. Но я и здесь нашёл выход. Попросил волшебную шапочку читать мне ответы по учебникам. Она вначале плохо справлялась, но потом привыкла.

Вы бы видели, как меня стали уважать! Зовут только Хашимджаном, всем в пример ставят: «Тебе не стыдно, Ариф, получать четвёрки, когда Кузыев и то учится на одни пятёрки!» Ребята в классе решили сместить старосту и вместо него избрать меня. Мама специально к папе в Мирзачуль съездила, чтобы порадовать его моими успехами. А Айшахон сама стала всё за меня делать. «Тебе, наверно, братец, тяжело отлично учиться и по хозяйству помогать. Дай лучше я поработаю», – говорила она.

Всё шло отлично. Пока я сам дела не испортил. Допустил ошибку. И очень глупую. Слава моя мигом рухнула. Начисто опозорился. На всю школу.

И поделом мне. Нечего было спешить. До конца четверти оставалось больше двух недель. А тут мне в руки попался классный журнал. Как будто что-то толкнуло меня изнутри: взял да вывел себе и дружку Касыму пятёрки за четверть. По семи предметам. Понадеялся, что никто не заметит.

Первым шум поднял, конечно, Кабулов. К нему присоединился учитель родного языка. А потом, ясное дело, всё закружилось каруселью:

«Вы слыхали, Кузыев-то, оказывается, сам себе пятёрки ставил! Вот тебе и отличник!» Тотчас вызвали к директору. Захожу в кабинет, а там сидят все семь учителей. В углу стоит Касым, красный, потный, перепачканный чернилами. Носки ботинок разглядывает.

– Подойди-ка, Хашимджан, сюда, – сказал Атаджан Азизович и ткнул пальцем в журнал: – Кто поставил вам эти отметки?

Я сделал удивлённое лицо и пожал плечами.

– Не знаю…

– Ага, – сказал директор. – И Касымджан тоже не знает. Прекрасно!

– Ничего не знаю! – вскричал Касымчик, чуть не плача. – Никаких отметок я себе не ставил!

– Это вы сделали вдвоём, – сказал учитель физики. – Уж лучше признайтесь…

– Вы неправы, – возразил кто-то из учителей. – Неправы, что хотите обвинить в этом проступке и Хашимджана Кузыева. Следует учесть, что он в последнее время очень подтянулся: учится отлично, дисциплина хорошая. Зачем ему делать такое? У него и так в четверти были бы почти одни четвёрки и пятёрки.

– Это верно. Кузыев очень изменился к лучшему.

Учителя разом повернулись к Касыму и в один голос заговорили:

– Зачем ты это сделал?

– Как тебе не стыдно, Касым!

– Хочешь получать пятёрки – занимайся побольше.

Где же это видано такое творить? Стыдно, ох, как стыдно!..

– Своим поступком ты и товарища подвёл, Касым!

– Я… я… – начал Касым и заплакал. Бедный Касымджан! Я натворил, а отвечать приходится ему.