Loe raamatut: «В ожидании пути»

Font:

ISBN 978-5-4493-4753-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Об авторе

Родился в 1957 году в городе Томск, в семье сосланных в Сибирь из Буковины. Когда ему было 2 года, семья получила разрешение переехать на Украину в город Стрый, Львовской области. С детства любил поэзию: заставлял отца декламировать ночью часами стихи по памяти (отец писал на русском языке), бабушку декламировать на немецком языке поэмы Гейне и Гёте, дедушка читал свои стихи на немецком и на идиш.

Сам начал писать стихи с 10 лет. Когда ему было 14 лет, семья получила реабилитацию. Участвовал в десятках конкурсов на Украине, в России, в Латвии, в Белоруссии и в Молдавии. Печатался в местных газетах. В начале 1980 года, после окончания Львовского Политехнического Университета, переехал в Израиль.

Стихи пересылал в Израиль в сотнях писем, которые получал в течении нескольких лет через своих родственников и знакомых. Работает начальником отдела Информационной технологии в большой государственной организации. В последние годы пишет стихи на иврите.

Автопортрет

О книге

Эта книга была почти готова к печати ещё в 1979 году. Я только не уверен, что в те годы можно было в России издать книгу со всеми стихотворениями, которые находятся в этом сборнике.

Теперь, после 38 лет, что я живу вне русской культуры и, к сожалению, почти не говорю на русском языке, я решил издать эту книгу. Я чувствую, как будто я издаю книгу юноши, которого я прятал в себе все эти годы проживания в Израиле. Он уже очень далёк от меня, но вместе с тем очень дорог, и его стихи спасали меня в самые тяжёлые и трудные минуты жизни.

Я надеюсь, что как меня они спасали, давая мне огромную энергию и силы, они смогут помочь и читателям, которые будут читать её и каждый «…вырвет что-то с черновика…».

С уважением,
Игорь (Игошуа) Фурман

С сестрой и братьями

Со всей семьей. Игорь между сестрой и старшим братом

Здесь поэту 14 лет, и он писал без исправлений несколько стихотворений за один вечер: «…Молодые лица, старые сердца. Снег метёт, кружится – нет ему конца…»

Выпавший из богемы

В Карпатах

В Карпатах вырос я и песнь свою начал.
В Карпатах я увидел реки смелые.
И падали на землю звёзды спелые,
А я ловил их и в себя вбирал.

1973

Да, пока ещё я не дорос

Да, пока ещё я не дорос
И, конечно, очень далёк
От есенинских белых берёз,
От его нежно-буйных строк.

Но порою, чувствую, близок,
Обнимая берёзу, как он.
Жаль, что ростом пока ещё низок,
Я целуюсь с её стволом…

Мне бы ветви достать руками,
Прислонить их к своим губам,
Чтобы росы слились с слезами,
Чтоб не падать к её ногам.

Эй, веснушчатая подруга,
Наклонись ко мне. Обними!
Ты сегодня выглядишь строго. —
Видно, вспомнила вновь, что Серёга
Тоже с детства был полон любви,
Обнимая ветви твои…

Да, пока ещё я не дорос
И, наверное, очень далёк
От есенинских белых берёз,
От его нежно – буйных строк.

1968

Есенину

Я его не представляю дедом.
Критиков поносящих толпа
Рассуждает, задыхаясь, за обедом,
Чтобы было… если бы… тогда…

Чтобы было? Дальше сплетни илом,
Оседают на поэта тень.
И в мальчишке озорном, игривом,
Пьяницу, грызущего плетень —
Видят лица. Розовые щёки,
То ли кость, то ли стихи жуют.
Им нет разницы: Есенины иль Блоки…
…Комната. Диван. Стихи. Уют.

Там вино. От женщин, «незнакомок» —
Не туман, а словно чад идёт.
Куча разозлившихся «поломок»
Томик у Есенина берёт…

Он не скажет: «нет!» Он добрый малый.
Но не смейте извращать стихи!
Знаю, бредится мертвецки пьяным,
Водкой заливающий грехи!

Не такой! Вы слышите: не смейте!
В синь глазниц пролившаяся муть…
Юноша, на непонятном свете —
Как ему от страха не тонуть?

В этом парне было что-то Грея.
Но когда стихи читал свои…
Даже клён, мальчишкою дурея,
Падал на колено у реки.

Он любил свой край! И всё! И баста!
Где парнишке сельскому понять?
Что для революции мордастой —
Надо во всё белое стрелять?!

1971

Подражание Пушкину

По пушкинским лесам шатаюсь,
Его свободою дышу,
Строкою чистой дорожу
И в смерти гения я каюсь.

…Там облака прилипли к небу
И, помня тысячи чудес,
Стоит усталый тихий лес.
Там озеро прижалось к брегу…

Там всё без срока ждет поэта —
Деревья, озеро и лес,
Которые в стихах вознес.
С которых он ушел в бессмертье!

1971

Фантазии на темы рисунков Нади Рушевой

В комнатах знобило, как зимою.
Приподнявши воротник пальто,
Я стоял. И рядом, и со мною
Сотни горожан. И нам в лицо-
Пушкин улыбался черноглазо,
Пушкин на глазах у всех взрослел…
Рифмы бушевали, как ни разу,
И Онегин со стены смотрел…

Нимфы нарисованы туманом,
Все в цветах и сами, как цветы.
И сирены, что влекут обманом
В лоно волн. На гибель навести.

Не зовите. Не приду. Не надо!
Нету сил, чтоб оторвать глаза.
Я хочу сбежать от маскарада —
Со стены смеётся сатана.

Слушайте сирены, нимфы, сказки!
Слушайте! – Я повышаю тон.
Я не верю! Где же Надя? Краски…
Увлекают обезумевшего в сон.

Сон… Наверно?! Пляшут молдаванки,
Маргарита с Мастером стоит.
Пушкин возле сказочницы-няньки
Точенною рифмой говорит.

Сотни лиц то ли смеются, то ли плачут.
Оживают. И танцуют. И поют.
Где-то Надю, словно сказку, прячут,
И конечно же, когда-нибудь найдут!

Надя здесь. Запряталась в рисунке.
И на этом. И на том. Везде.
Улыбаются мадонны и со стенки:
«Я жива!» – твердит. «Я на Земле!»
«Мне семнадцать лет. Семнадцать вёсен.
Мне уже никак не постареть…»
Мы рисунки в памяти уносим,
Чтоб искусству никогда не умереть.

1974

Письмо из села Михайловское
(Края Пушкина)

Я не вижу сейчас
Ни любимых мной глаз.
Я не вижу сейчас
Рук, ласкающих нас.

Я не слышу сейчас
Мне знакомый твой голос,
И к земле я клонюсь,
Как заброшенный колос.

Между нами сейчас – бесконечность идти…
Между нами лежат километры пути.
Между нами всегда нет преград – мы близки!
Только сердце разрывается на куски.
Только тонет душа в тоске
И тоска отражается в строке.

1973

Когда покидают стихи
(Из цикла «Слепой музыкант»)

Прощайте, родные стихи! —
Я был неразборчив и груб.
А мой толстокожий дуб
Прощал мне мои грехи…

Ну что, старик, как-нибудь
Пошелестим листвой!?
Но ветер шипит: «забудь,
Он больше не будет твой!»

А я в скрипача, в рукав
Схватив: «скажи, ради Б-га!
Сколько водила дорога,
Бродягами нас избрав?!»

Падает чёрный сюртук
К моим дрожащим ногам…
«… Послушай. Куда ты, друг?!»
…Растаял мой старикан…

Сюртук это… или… тень…
Всё чего я касаюсь,
Стирается, словно день
Приходит. И тень исчезает.

О, Б-г! Что за грехи!
Б-же, скажи: «что это?
Разве не смерть поэта,
Когда покидают стихи?»

Вокруг собираются лица,
Глазеют, словно на порно —
А там бессильная птица
Пыталась взлететь упорно.

А крылья трепещут, как листья,
Дрожат и хлопают крыла…
И даже толпа застыла,
Когда умирала птица…

О Б-г! Что за грехи!
Б-же, скажи: «что это?
Разве не смерть поэта,
Когда покидают стихи?»

1978

Брату

В одиночестве дыма, в осадке вина…
Под гитару любимого брата —
Я опять вспоминаю тот вечер. Тебя.
Хотя память уже слабовата…

Я люблю этот звон! Пусть не точный, но смелый.
Будто вырвался стон. И по скатерти белой —
Растекается водка, словно мысли мои.
Надрывается глотка – я читаю стихи!

Ну а ты, мотылёк, – жить тебе только сутки.
А ты плачешь от строк, как ревут проститутки.
Не реви, не дрожи. Я не буду читать.
Дай запомнить тебя, перед тем как обнять!

Я люблю этот звон! Это брата гитара —
Пусть всё катится вон! Спой мне, брат, про гусара!
Спой мне «роту» свою. И еще, что умеешь.
И смешное мне спой – вдруг печаль одолеешь…

Вдруг, как в сказках, не раз побеждает добро —
Мы с тобою сбежим от греха̀ своего!

1976

Я отдаю тебе стихи

Люблю твоё дыхание, как круг,
Спасающий под бурною волною.
Ловлю твой взгляд стремительный, как лук,
С натянутою туго тетивою.

Срываю с воздуха слова твои —
Такие голубые незабудки.
Я отдаю тебе стихи свои
За половодья нег одной минутки…

1973

Мой грех…

И снова я тону́ в ручьях стихов.
И снова, как в молитве, умоляю
(Кого? Я даже сам не знаю…)
Прости мне миллион грехов.

Мой грех – моя любовь, душа моя.
Мои грехи, что небо не светлеет,
И море серое и не синеет.
Мой грех, что слёзы это не роса.

Мой грех, что наступила темнота,
Что тишина подкралась незаметно.
И что луна без звёзд, как мать бездетна.
И что в квартире та же пустота.

Мой грех, что зло огромнейшей змеёй
Обвило землю. И не знает страха,
И остаются тонны праха,
Рожденные страшнейшею войной.

Мой грех, что я, родившийся в снегу,
Внимаю звукам вечности природы
И вижу ивы плачущей тоску,
А вдалеке в цепях стоят народы…
А я помочь им не могу…

1974, октябрь

Маяковскому

В мире носились бури и грозы.
В спектре поэтов – новый цвет.
Шли по лестницам, словно обозы.
Стали сильнее гремел поэт.

Так ломились в историю строки,
Будто камни, катились с гор.
Кому-то простор открывая широкий,
Ну а врагам вынося приговор.

Нас разделяют многие годы,
И коммунисты уже не те.
Видно, нельзя изменить природу,
И человек не насытится! Не…

И пирамиды Энгельса, Маркса
Кто-то утопией назовёт.
Рифм твоих стук,
Словно вагоны,
Поезд застрял,
То ли с рельсов сошёл?!

1973

Апрель

Шёл апрель без зелени цветов,
На весну нисколько не похож,
И огни сгрудившихся домов
Заливал ненужный, поздний дождь.

От бестравья, словно от бесплодья,
Разрывал душу́ несносный страх.
Вспоминал, как в вёсны прошлогодние
Сапоги топтались на цветах!

Вся земля испуганно тонула
Под бомбежкой серого дождя,
И машина – чёрная акула
Резко в тормоз около меня.

И кричит с кабины обогретой
Голос злой: «Куда идёшь, дурак?!»
Отвечаю темноте я этой:
«Я хожу по ночи просто так.»

Отвернувшись, чтобы не видел боли,
Ухожу… И вновь стихи растут.
Неужели где-то на дороге
По ним тоже сапоги пройдут?!

Не для книжных парников, а просто —
Так чтоб я прочёл и ты прочла…
Так, чтоб рана рубцевалась без коросты
От любимого тобой стиха.

Так, чтобы бесплодье не пугало!
Так, чтоб знали – расцветут цветы!
Так, чтобы любимой было мало,
Если полвселенной даришь ты.

Не для книжных парников, а просто…

1976

А ты луна

Под треск дождя, под шум машин
И ветра завывающее пенье…
Ищу я вновь себе уединения…
Бегу к тебе, луна. Один.

А ты не смотришь на меня…
Ну не смотри! Я не икона.
Я не похож на поп-Ленно́на.
Не в чём тебя и не виня.

Смотрю на дальние светила…
На их мерцающий огонь —
И скачет туча, словно конь!
А ты, луна, чего уныла?!

Что толку с твоего молчанья?
Возьми, как солнце, засвети!
Или начни писать стихи,
По небу звёздами швыряя…

А ты молчишь. Наверно, это вздор?!
Ты смотришь на меня в недоуменье…
И наклоняешься в сомненье,
Бросая на меня свой взор…

1973

Я всё прощу…

Я всё прощу: обиды, оскорбленья.
Возьми, ударь! Я не обижусь – бей!
Но ты не тронь святое вдохновенье.
Но ты не лезь в него! И сметь – не смей!

Оно пришло. И я, смывая слёзы,
Как в первый раз. Как в самый первый раз —
Живу! Дышу! И с разума наркозы
Срываю вновь на миг – блаженства час!

Я всё прощу: обиды, оскорбленья.
Возьми, ударь! Я не обижусь – бей!
Но ты не тронь святое вдохновенье.
Но ты не лезь в него! И сметь – не смей!

1977

Он знает тайну обо мне…

Я снова крикну сам себе: постой!
И снова не смогу остановиться.
И снова побегу за горизонт —
О, Господи, тебе молиться!

Нет, не молитва. И не стон. —
Срываются и падают слова,
Как будто с полулысых крон
Слетает пожелтевшая листва…

Листов исписанные лица,
Разбросанные по земле.
И ветер гонит их и злится,
Он знает тайну обо мне…

1976

Листья

Я хочу мальчишкой упасть в эти листья,
А кто-то брезгливо метнёт: «алкоголик!»
Как будто страницы мои под ногами —
Жилистые листья, гонимы ветрами…

И мнутся. И рвутся. Вывозятся. Жгутся.
Аж веники гнутся под тяжестью их.
Я падаю в листья – перебираю,
Как будто ищу ненаписанный стих…

1974

«Виршик»

Ты меня попросила:
Прочитай мене «виршик!»¹
Небо тучи носило.
Я, как жалкий носильщик,
Нёс обиду с собою,
И устало сгорбился —
Над тобой. Надо мною
Чёрный ворон кружился.

Ты меня попросила:
Прочитай мене «виршик!»
Небо тучи носило.
Я не жалкий носильщик!
Я бежал, и дрожали,
Задыхаясь от боли, —
Ветви листья рожали,
Прямо тут – возле поля!

И взлетают, как птицы, —
Обезумев от воли,
Строки, словно зарницы
Здесь рожденные. – в поле!

1978

Передам тепло

Мозг мой сохнет. Я доведен до грани…
Люди! Я же вам сердце! Вам стихи!
Где душу вырывал, гноятся раны…
А вы тепло считали за грехи!

Как можно перепутать? Я не знаю…
Но не в обиде. Просто тяжело.
И солнце, обезумев, обнимаю —
Меня сожжёт. Я передам тепло!

1976

Я такой же

Я остался таким же – без рамок настенных,
Без расплющенных книжных строк.
В этой жизни, в сугробах заснеженных,
Отогреться я так и не смог.

Рано, знаю: за дебит – кредит.
Все равно не склепать счета!
Старый год устало уедет,
И я вновь не достиг ни черта!

Я опять не успел решиться.
То ли лень, то ли просто тоска.
Снег над нами летит, кружится, —
Замерзает в тетради строка…

1976

Лишь бы не дать родиться

И хочется бросить расчёты,
Рвануться к безумной строке.
И лист бледнолицый блокнота
Прильнёт, замирая, к руке.

А я зарисую страницу —
Бессловно, бездарно. Увы —
Лишь бы не дать родиться
Началу начала строфы!

Лишь бы не дать родиться:
Таблетки, кольца, аборт.
Я по побегам от музы —
Бью мировой рекорд!

1982

Предала любовь

Теперь тебе плевать на мой каданс.
На рифм моих грудастую упругость.
Тебе сейчас, пожалуй, ближе грубость
Или удачно скинутый пасьянс.

Я не хочу, чтоб ты вернулась вновь.
Кривляйся! Смейся! … Но глаза?! – В них слёзы…
Пройдут гулянья. И наступят грёзы…
И ты поймёшь, что предала любовь.

1973

Тобой пропахшая кровать

Тобой пропитанная простынь,
Тобой пропахшая кровать…
А мне не хочется ложиться.
А мне не хочется вставать.

Часы сбегают, словно годы,
А годы яростно бегут.
Потёртой карточной колодой,
Тебе опять про нас наврут.

1982

Ты не поймёшь

Ты не поймёшь мои размены,
Мои обманы и обмены.
Мои скитанья по судьбе…
Мой взгляд, который на тебе.

Ты не поймёшь. А за стена́ми
Те, кто зовут себя друзьями
Меня в паденье упрекнут,
Улыбкой хитрою моргнут,
Почувствовав себя судья́ми.
Бравируя – его мы знаем,
Меня за пошлого сочтут.

Им не понять. А в стенах тело,
А в теле сердце переспело!
А в теле разум мой как птица —
Не вырваться. Не протрезвиться.

И не понять свои размены.
Свои обманы и обмены.
Свои скитанья по судьбе
И взгляд усталый на тебе…

1982