Часть вторая
За работу, товарищи!
Здравствуй, Кубань!
Я приехал в Крымск в конце июля 1958 года после неудачной попытки поступить в Киевское танковое училище. Раздумья о выборе дальнейшего пути были непродолжительными. Учиться в гражданском ВУЗе желания не было. Достойной альтернативой карьере офицера считал получение настоящей мужской профессии. Например, станочника по металлу или водителя – дальнобойщика. Обеим этим специальностям обучали на консервном комбинате. После предварительных переговоров с руководством механического цеха комбината выбор остановился на специальности токаря.
Однако начало производственного ученичества неожиданно застопорилось из-за проблем с отсутствием паспорта. Белогородка, в которой я перешагнул 16-ти летний рубеж (возраст получения этого документа), относилась к так называемой непаспортизированной местности. В связи с этим ни я, ни кто-либо из моих сверстников паспортов не получали. В качестве удостоверения личности при выезде в другие регионы взрослые односельчане пользовались справками сельсовета или колхоза, школьники – свидетельством о рождении.
В паспортном столе г. Крымска выдать документ отказались якобы из-за того, что не могут проверить его возможную выдачу мне на Украине. Это было бессовестным крючкотворством, поскольку после многодневных мытарств выяснилось, что такая проверка выполняется очень просто. Факт вручения паспорта фиксируется отметкой «паспорт выдан» в свидетельстве о рождении. В моем документе такой отметки не было.
На очередном витке посещений паспортного присутствия чинуши, очевидно поняв, что хватили лишку, согласились выдать документ, но лишь после представления им трудовой книжки. Такой зигзаг чиновной мысли удивил не только меня, но и работников отдела кадров комбината, которые совершенно справедливо отказывались принимать меня без паспорта. Челночные переходы от «стола» к отделу кадров становились привычными. Кадровики на мои обещания принести паспорт после выдачи трудовой книжки не поддавались. Надо сказать, что для каждой встречи с паспортистами приходилось занимать очередь в 5 утра, а затем проводить 4 часа в ожидании начала работы этой конторы с ее нелепыми требованиями. Положение казалось безвыходным, однако ситуация разрешилась неожиданным образом.
Кто-то дал мне совет обратиться за помощью к Павлу Михайловичу Сазонову жильцу третьего подъезда нашего дома, который, оказывается, был районным прокурором. Этого доброжелательного по виду человека с внешностью бухгалтера я знал в лицо. Здоровался с ним в парке, не подозревая о его должности. Выслушав во время вечерней прогулки рассказ о моих злоключениях, он обещал помочь.
На следующий день паспорт был выдан без каких-либо условий. Как и положено, соответствующая отметка об этом была сделана в свидетельстве о рождении.
Крымский консервный
18 августа 1958 года я стал учеником токаря в механическом цехе Крымского консервного комбината им. А. И. Микояна. Комбинат в ту пору был градообразующим предприятием и представлял собой уникальную систему, объединявшую несколько смежных промышленных производств. Он замыкал на себя многочисленных поставщиков сырья из нескольких районов края. Имел собственную жилищную и социально-культурную сферы.
Построенный в 1930 году с проектной мощностью 65 млн. условных банок[8] консервов в год, он был полностью разрушен фашистами. Однако уже в 1950 году он выпускал до 80 млн. условных банок. В 80-е годы прошлого столетия объем выпущенной продукции доходил до 200 млн. условных банок в год[9]. О каждом выпущенном миллионе оповещал победный заводской гудок. На этом предприятии работало около трех тысяч человек. Широкий ассортимент продукции комбината был хорошо известен, имел отличную репутацию и пользовался большим спросом в СССР и за рубежом. В ассортименте первенствовали томатный сок, томат-паста и кетчуп, зеленый горошек мозговых сортов, кукуруза молочной спелости, яблочное и сливовое повидло, борщевые заправки (которые превращались в кубанский борщ при добавлении кипятка), говяжья и свиная тушёнка, мясо птицы. Все недостижимого, по теперешним временам, качества и по весьма умеренным ценам. Кроме обычных консервов для широкого потребителя, выпускалась продукция по заказу сухопутных армейских частей и подводников (борщи в жестяных банках емкостью 3 литра, блинчики с мясом блоками по 30 (или 50?) штук), продукты детского питания. Овощи, фрукты, ягоды и кулинарные полуфабрикаты подвергались глубокой заморозке (–38 С° с последующим хранением при температуре –18 С°). Выполнялись спецзаказы: пищевые концентраты в тубах для космонавтов, клубника глубокой заморозки для Кремля. Заказчик этих партий не раскрывался, поэтому они имели статус экспериментальных. Об их подлинном назначении я узнавал от мамы задним числом.
Комбинат имел собственные мощности по производству жестяных банок с литографией и различного вида крышек для стеклянной тары. Немалые потребности производства и жилищного фонда в воде полностью обеспечивались независимой от горводоканала системой мощных артезианских скважин полукилометровой глубины. На территории действовали грузовые подвесные дороги. Готовая продукция отправлялась на станцию по собственной железнодорожной ветке. Для этой цели использовался принадлежавший комбинату паровоз серии ОВ – «Овечка». В России их производство началось в 1890 году, на 5 лет ранее Австрии, Бельгии и Германии. Выпускался этот локомотив на 12 заводах. Этот паровик воевал в составе бронепоездов в гражданскую и Великую отечественную. При мне «Овечку» сменил промышленный паровоз серии 9 П, машинистом которого работал мой будущий приятель Слава Борисов.
До 2002 года силуэт комбината и две трубы котельного цеха высотой 50 и 75 метров были без труда узнаваемыми элементами герба Крымска[10]. Поселок Комбината включал в себя среднюю школу № 25, просторный клуб с библиотекой, киноконцертным и спортивным залами, кружками детского и юношеского творчества (в том числе известный своими успехами на краевом и республиканском уровнях кружок авиационного моделирования), стадион, два парка, украшенных многоцветными клумбами и гипсовыми скульптурами по сюжетам греческой мифологии, летний кинотеатр и площадку для танцев. По вечерам на танцплощадке, а зимой в спортзале клуба 3 раза в неделю, играл самодеятельный духовой оркестр, под управлением отставного военного капельмейстера Максимыча (из первого жилдома). Стиляга Боря Альберт (тоже наш сосед), ярый сторонник и проповедник джаза, обладатель подпольных записей музыки, выполненных «на ребрышках» (на использованных рентгеновских снимках), в музыкальных спорах с Максимычем именовал этот оркестр «пневматическим».
В буфетах заводской столовой и клуба, а также в «Голубом Дунае» (дощатом киоске традиционной окраски) поблизости от танцплощадки продавалась продукция райпищекомбината – бутылки газированной воды на натуральном вишневом сиропе, мороженое и известное отличным качеством на весь край пиво. Тут же по цене пива предлагалось сухое вино окрестных колхозов, которое почему-то наливалось в пивные кружки из эмалированных металлических чайников. Кстати, такое же вино продавалось на разлив и навынос в каждом из колхозных павильонов, шеренги которых занимали бо́льшую часть территории центрального рынка. Правда, тут вместо пивных кружек предлагались стеклянные пол-литровые банки.
Большой популярностью в районе, крае и за его пределами пользовался казачий танцевальный ансамбль, созданный при клубе комбината под руководством Комусиди (имени не помню, впоследствии хореограф Краснодарского театра оперетты). Вершиной достижений этого коллектива был диплом за успешное выступление на ВДНХ в Москве.
Правда, к 1958 году социально-культурная сфера комбината прошла пик своего развития и увядала на глазах под удушающим эффектом бестолковых хрущевских реформ, основное содержание которых сводилось к урезанию финансирования.
Поселок комбината состоял из пяти 3-х этажных жилых домов (жилдомов). Впоследствии к ним добавились 3 пятиэтажных дома. Кроме того, у предприятия были общежития за пределами поселка. Первый жилдом (дом № 1), был спроектирован и построен для американских специалистов, участвовавших в строительстве предприятия в 30-х годах. Проект был также американским. Каждый из 6-ти подъездов 54-х квартирного дома выглядел отдельным уютным блоком-уступом на 9 квартир. Во время немецкой оккупации в доме располагался госпиталь. Мы с мамой жили в двухкомнатной квартире на 3-м этаже 1-го подъезда. В 1958 году дом был газифицирован. До этого времени печи топились дровами, хранившимися в сараях. Вода и канализация были подведены изначально, однако ванные отсутствовали (туалет один на две квартиры, в трехкомнатных квартирах, располагавшихся по левой стороне каждого подъезда, туалет был отдельный). Фасад дома выходил в заводской парк. Путь от жилья к воротам комбината занимал не более 10 минут.
Война прошлась по Крымску бомбовыми и артиллерийскими ударами. Город (в то время станица) был важным опорным пунктом так называемой «Голубой линии» – рубежей обороны немецких войск на краснодарско-таманском направлении (январь-февраль 1943 года). За его освобождение шли ожесточенные бои 56-я Армия А. А. Гречко и 4-я Воздушная армия. С 31 марта по 15 июля 1943 года в прорыве укреплений участвовала 10-я стрелковая дивизия внутренних войск НКВД СССР. В небе сражалась дивизия трижды Героя Советского Союза А. И. Покрышкина. Тут проходил боевой путь эскадрильи дважды Героя Советского Союза Виталия Ивановича Попкова по прозвищу Маэстро, ставшего прототипом главного героя фильма «В бой идут одни старики». По ночам немцев бомбил 46 Гвардейский авиационный полк «ночных ведьм», известных нам по станице Ассиновской. Эти девчата также послужили первообразами героинь фильма об идущих в бой «стариках».
Ко времени моего приезда Крымск в основном избавился от разрушений. Был восстановлен комбинат и заводской клуб, приведены в порядок жилой фонд и автомобильные дороги.
На этих стройках зарабатывали право на возвращение в Vaterland немецкие военнопленные Крымского отделения Краснодарского лагеря НКВД СССР № 148, которое вплоть до лета 1950 года располагалось в ту пору двухэтажном здании СШ № 25. Под школу же использовались квартиры 2-го жилдома комбината. Старшим переводчиком лагеря № 148 (его отделения тянулись от Краснодара до Сочи) был Николай Федорович Лосев. После возвращения пленных в Германию он уволился с тяготившей его службы в органах НКВД, остался в Крымске и работал преподавателем немецкого и английского языков в СШ № 25. Кроме того, во время периодических приездов специалистов-монтажников из ФРГ (они устанавливали оборудование в отделении литографии по жести) по просьбе руководства комбината выполнял обязанности переводчика с немецкого, работал с англоговорящими стажерами из Ирака, а также переводил с немецкого и английского языков техническую литературу по закупленному комбинатом оборудованию.
Я познакомился и подружился с ним после матчевой встречи по боксу с командой Новороссийска летом 1959 года, на которой он довольно несдержанно за меня болел. Крутые повороты судьбы 37-летнего (в то время) Николая Федоровича заслуживают отдельного описания. Их краткий перечень выглядел так. Довоенный железнодорожный техникум. Работа диспетчером на станции. Начало войны рядовым в пехоте, ранение, госпиталь. Ускоренный курс Института военных переводчиков. Стажировка в лагерях немецких пленных. Двукратное десантирование с воздуха за линию фронта в составе разведывательно-диверсионных групп. В 1945 году участие в качестве переводчика на Потсдамской конференции. Служба в системе лагерей для немецких военнопленных сначала в Германии, затем на Кубани. Заочный факультет иностранных языков Краснодарского «педа» (курс военного Института квалификации права преподавания не давал).
Вступительный экзамен по немецкому языку в Краснодарском Вузе состоял из чтения, перевода текста (со словарем) и беседы на немецком с членами комиссии на заданную тему в объеме средней школы. Любопытно, что в итоге испытаний знания и языковые способности Николая Федоровича были оценены приемной комиссией на «трояк». Далее, по ходу учебы, он с удивлением обнаружил, что навыками устного и письменного общения на этом языке с горем пополам обладает лишь один из преподавателей факультета. Остальные были специалистами по суффиксам и приставкам. Вероятно, как бывает в подобных случаях, недобрую роль в оценке знаний сыграло подсознательное желание экзаменаторов поставить не по рангу бойкого абитуриента на отведенное ему регламентом место. В развитие темы скажу, в 1960-м я слышал от одного из немецких шеф-монтажников, постояльцев комнаты приезжих из второго подъезда нашего дома, что Николай Фердович говорит по-немецки «луче, чем немец». По окончании института Николай Федорович получил право преподавать не только немецкий, но и английский языки.
К слову, припоминается другое проявление экзаменационной предвзятости. Оно произошло в конце 70-х годов на кафедре иностранных языков Высшей школы КГБ СССР во время очередного экзамена, на право получать 10 %-ю надбавку к окладу за знание английского языка. В этот раз заносчивые экзаменаторы оценили на «трояк» языковые навыки одного из сотрудников Первого главного управления КГБ СССР, бывшего разведчика-нелегала, в свое время успешно действовавшего в Лондоне под видом чистопородного англичанина. О последнем обстоятельстве экзаменаторы не знали. Причиной занижения оценки до уровня, который лишал экзаменуемого права на получение надбавки, стал некий спор по теме экзамена между бывшим нелегалом и членами комиссии. В тот раз амбиции сыграли с экзаменаторами злую шутку. Для них скандал завершился оргвыводами.
Однажды, в начале знакомства, Николай Федорович рассказал мне о неожиданном прогнозе будущих отношений между СССР и США, предсказанном ему пленным немцем. Накануне возвращения Ганса (или Фрица) в Германию Н. Ф. в шутку предложил ему повременить с отъездом до окончания работ на строительных объектах края. На что Ганс/ Фриц в сердцах ответил: «Это пусть делают для вас пленные американцы!».
От Николая Федоровича я впервые услышал о широко распространенном во время Войны иносказании «боец Пятого Украинского фронта». Скрытая суть высказывания заключалась в том, что украинских фронтов, было всего четыре. Пятый, согласно фольклору тех лет, «держал оборону» в Ташкенте. К его участникам относили лиц мужского пола, уклонившихся различными способами от призыва на военную службу.
Возвращаясь к рассказу о Николае Федоровиче, хочу сказать, что этот интересный в общении, отлично развитый физически и совершенно непохожий на школьного учителя человек, помог мне, когда это потребовалось, добиться заметных успехов в изучении английского языка.
Во время нашей последней с ним встречи, в начале 70-х, Николай Федорович работал диспетчером в Новороссийском морском торговом порту, где знание английского языка оказалось весьма востребованным. Правда, и немецкий, порой, оказывался не без пользы. Такое случилось буквально накануне нашей встречи. Милиция задержала пьяного ФРГ-эшного матроса-дебошира. В качестве переводчика пригласили дежурного диспетчера, получающего надбавку к окладу за знание немецкого, но реально владеющего им через пень-колоду. Разговор с немцем не получался. Дебошир корчил рожи, издавал неприличные звуки, пародировал произношение диспетчера и отказывался понимать вопросы. На требование назвать имя «пояснял жестами, что его зовут Хуан». Николая Федоровича пригласили из дому.
«Он, как фашист, назвал меня русской свиньей, – пояснил мне Николай Федорович, – а я, как десантник, дал ему оплеуху. Получилось убедительно. Мелькнуло, что придется отвечать, но не сожалел. Милиция обмерла: международный скандал! А Фриц принял, как полагается, и заговорил бойко. Претензий не высказывал».
Окрестности Крымска
За городом видимые следы войны сохранялись примерно до конца 70-х годов. Ближайшие окрестности были изрыты окопами. В прилегающих лесах то и дело встречались проволочные заграждения, деревянные ящики и металлические «чемоданы» на замках-защелках с минометными минами и снарядами различных калибров. На брустверах окопов легко отыскивались винтовочные и автоматные патроны. Иногда в невскрытых цинках. Однажды, уже осенью 1962 года, мои друзья, ученики 10 класса, нашли на лесном склоне у поселка Саук-Дере (7 км. от Крымска) небольшой склад гранат Ф-1. Они показали эту находку на месте ее обнаружения во время моего приезда на каникулы. Без меня они развлекались подкладыванием найденных гранат в разведенный в окопе костер. Периодически гибли и получали тяжелые ранения от взрывов боеприпасов не в меру любознательные подростки (в том числе мои приятели), в полях подрывались на минах сельхозмашины.
Желание воссоздать в представлении картины недавнего прошлого тянуло меня на места бывших боев в окрестностях Крымска, станицы Неберджаевской и поселка Саук-Дере. Там я провел немало свободного времени.
Механический цех
Несмотря на то, что цех имел статус вспомогательной единицы, он был на самом деле заводом в миниатюре. Его основной задачей являлся ремонт заводского оборудования. Однако в ряде случаев по заказу технологических подразделений в нем придумывались, проектировались и изготавливались уникальные машины и агрегаты: мялки для промышленной переработки помидоров, плунжерные насосы высокого давления, насосы для артезианских скважин, подъемно-транспортные сооружения (подвесные дороги) и т. д., за которые не брались профильные машиностроительные предприятия. По моим наблюдениям, эти сложные работы выполнялись во многом благодаря энтузиазму начальника цеха А. М. Сысоевой и азарту изобретательных мастеров-умельцев, в пику машиностроителям, которые сетовали на нерентабельность заказов, неоправданные затраты усилий и времени, необходимых для проектирования и согласования документации. Мой последующий опыт позволяет утверждать, что только на проектирование некоторых машин, придуманных и изготовленных в цеху за два-три месяца, у высоколобых конструкторских бюро ушло бы не менее года.
Накануне моего прихода в цех началось поэтапное выполнение объемных работ по изготовлению деталей для газификации жилого фонда Комбината. Позже часть этого заказа выпала и на мою долю. Мы делали соединительные муфты, гайки, футорки и, наконец, спроектированные в цехе газовые вентили с вращательно-поступательным движением штока.
Все детали запорного устройства, начиная с корпуса вентиля и заканчивая штоком с рукояткой «бабочкой», изготавливались из стального проката различного профиля без какой-либо предварительной обработки вроде отливки или поковки. Вентиль был спроектирован по принципу надежной простоты. Роль клапана выполнял непосредственно наконечник штока (шпинделя), притертый к конусному отверстию внутри корпуса запорного устройства. Это позволило сократить количество деталей и избежать использования резины или других «посторонних» материалов для прямого и обратного уплотнения задвижки.
Повышенного внимания и хорошей реакции токаря требовал процесс нарезания резцом в упор внутренней газовой (трубной) резьбы в трех отверстиях корпуса. Ныне это без усилий делается на станках с автоматическим реверсом. Нам же требовалось вручную останавливать движение резца в канавке на расстоянии нескольких (точно не помню) миллиметров от глухой стенки. Преждевременная остановка режущего инструмента приводила к браку нарезки. Выход же за пределы канавки заканчивался поломкой приспособления.
Собранный вентиль проверялся на герметичность сжатым воздухом. По какой причине эти устройства не были заказаны профильным предприятиям, сейчас остается лишь догадываться. Возможно, их поставки не были предусмотрены Госснабом. А может быть, закупка выходила за пределы сметных затрат комбината.
Так или иначе, вентили оказались удобными в работе и обслуживании, надежными и чрезвычайно долговечными. До сих пор, спустя 57 лет, они находятся в отличном рабочем состоянии. Два из них и сейчас используются по назначению в квартире моей мамы. Для сравнения: гарантия на ныне имеющиеся в продаже газовые вентили, дается сроком на 2 года.
Для решения производственных задач цех располагал парком токарных, фрезерных, строгальных, сверлильных и шлифовальных станков. Имелись специализированные кузнечный, литейный, сварочный участки, а также отделения термической обработки металла, контрольно-измерительных приборов и автоматики (КИП).
Был у него и собственный технологический транспорт. Цеховые умельцы изготовили для доставки материала и вывоза металлических отходов свой грузовичок – бойкого уродца размером с электрокар, с табличкой «Антилопа-Гну» вместо номера и дырчатым металлическим сидением от трактора ХТЗ-15/30 30-х годов. Колеса на литой резине достались ему от списанного электрокара, а восстановленный двигатель от Москвича 401. Справедливости ради следует отметить, что конструкция имела некоторые недостатки. Сидение было заимствовано у трактора вместе с опорой в виде стальной пластины-рессоры, призванной смягчать толчки от езды по неровной поверхности. Для сельхозмашины с ее скоростью от 3,5 до 7 км/ час и фиксирующейся рукояткой газа использование такого экономного амортизатора представлялось вполне разумным. Однако наше авто было гораздо подвижнее. По этой причине на неровностях сидение превращалось в удалые вертикальные качели, раскачиваясь на которых, седок непроизвольно надавливал на акселератор. Положение усугублялось и тем, что педаль последнего, вопреки здравому смыслу, имела «изнаночное» расположение и находилась не под носком, а под пяткой. Я испробовал такую езду лично. Со стороны это прерывистое движение выглядело забавно. Однако для придания ему равномерности требовались специфические навыки.
Моим мастером-наставником стал сорокалетний Борис Александрович Ревницкий. Отличный знаток токарного дела, весьма начитанный, с широким кругозором. Встретил меня настороженно. Поскольку считал мою маму «начальством» – она руководила лабораторией комбината, опасался получить в ученики избалованного бездельника. О своих тогдашних подозрениях Б. А. рассказал мне позже. Мы оставались с ним товарищами до последних дней его жизни. Бывали друг у друга дома. Несмотря на это о прошлом Бориса Александровича мне не известно ничего. Не знаю, откуда он приехал в Крымск и где получил специальность. Ходили смутные разговоры, что после Войны он «сидел» по «политической» статье. Однако сам он об этом никогда не упоминал и, вообще, избегал разговоров о своем прошлом. Он был женат. Воспитывал дочь школьницу. Под руководством мастера я осваивал теорию по «Справочнику молодого токаря». Это было учебное пособие московского издательства Трудрезервиздат «для обучающихся в профессионально-технических училищах трудовых резервов и токарей, подготавливаемых непосредственно на производственных предприятиях». Параллельно с этим перенимал практические приемы металлообработки по программе токаря-универсала на станке 1А62 (ДИП 200) производства Московского завода «Красный пролетарий».
Как дотошный наставник, Борис Александрович требовал от меня, а при случае и от других учеников (одновременно со мной обучались 5 человек) уверенного владения профессиональной терминологией. Он отличался развитым чувством юмора и мог настоять на терминологической точности даже в некоторых курьезных случаях. Участником одного из таких казусов стал В. Дерявко, по прозвищу Ды́ра, проходивший обучение у мастера М. Половинко. На одежном шкафу ученика красовалось написанное хозяином имя «Володя». Какой-то шутник дополнил его словом «Ды́ра». Случайно обратив внимание на надписи, Б. А. сделал Володе замечание о том, что «дыра́» на языке металлистов именуется «отверстием», а слово «дырка» в общении с токарями используют лишь малограмотные представители водостанции из числа сантехников. Затем, перечеркнув прозвище-приписку, выполнил новую надпись: «Володя Отверстие».
Возможно, этот произошедший при мне случай подтолкнул Володю к началу игры по созданию различных стилистических фигур, в том числе с использованием профессиональных терминов. Вскоре он предложил моему мастеру продолжить процесс правки имен собственных, в частности, написать на шкафу молодого токаря Землянского японский вариант его фамилии, которая будет звучать, как «Виктор Хата-Яма».
В другой раз он попросил Ревницкого, как председателя цехкома профсоюза, учесть при распределении путевок в дом отдыха, что работает в составе бригады с двумя бабками – передней и задней (так называются две крупные детали токарного станка).
Со временем между Володей и мною началась необъявленная игра «в переводы» с различных языков. Арбитром был Ревницкий. Из моих находок помню, что в переводе с казахского на карачаевский город «Бай-Конур» должен был именоваться «Дом-Бай». Положительную оценку мастера заслужил предложенный мною перевод с немецкого на китайский фамилии Блюхер. Он выглядел так: «Блю-Хер» – «Синь-Хуа».
Впрочем, непринужденное общение такого рода не мешало Борису Александровичу без каких-либо поблажек выполнять программу обучения и скрупулезно проверять качество получаемых мною знаний и навыков.
Надо сказать, необходимости торопить меня с усвоением программы у него не было. Я увлекся новым миром станков и обработки металла. В сравнении убогими инструментами (стертыми напильниками и тупыми ножовочными полотнами), которыми я пользовался на протяжении всей предшествующей жизни, новые возможности вызывали у меня восхищение. Мне нравились мощный гул станка, вид и запах ровно вьющейся стальной или фонтанирующей чугунной либо бронзовой стружки. Особое удовольствие вызывал процесс появления детали из куска проката или слитка.
Я с готовностью впитывал знания о видах резьб, допусках, посадках, скорости обработки различных металлов, особенностях проходных, расточных, резьбовых и отрезных резцов и способах их заточки. Наизусть знал виды твердосплавных пластин для токарных резцов, применявшихся в различных ситуациях. Это были лучшие в мире отечественные ВК8, Т15К6, Т15К10 и другие. Сейчас их покупают в Китае. Пару лет назад я прочел интервью «главного ваучера» А. Чубайса о попытках «воссоздать» (?) их аналоги на базе «Роснано». Процесс, по словам нано-руководителя, был на пути к завершению, когда выяснилось, что ниши мирового рынка твердых сплавов уже заняты конкурентами. Вопросы: 1) Надо ли изобретать велосипед? 2) Почему «успешный менеджер» не может переплюнуть конкурентов на мировом рынке? 3) Отчего он не может организовать сбыт пластин на рынке отечественном?
Задержки с применением знаний на практике не было, поскольку сплошь и рядом виды работ менялись в течение дня по нескольку раз. Пришлось обновить свои прежние знания в чтении чертежей. Однако в отличие от абстрактных школьных заданий, графические изображения деталей, которые следовало изготовить, воспринимались играючи. По-новому представлялись прикладные задачи из геометрии, необходимые для выбора режима резания (определение длины окружности, помноженной на число оборотов шпинделя и вытекающей отсюда скорости продольной или поперечной подачи).
Время от времени практика тыкала меня носом в пропущенные предупреждения учебника. Например, о возможной погрешности измерений детали, нагретой в процессе резания. Был случай со стальным валом, диаметр которого я «прослабил» на 2 сотых миллиметра, хотя по ходу работы дважды контролировал микрометром выбранную глубину резания. На какое-то мгновение этот «прокол» поставил меня в тупик. Однако затем стало понятно, что «сотки» ужались при остывании детали, которую я замерял без учета температуры. Ведь знал же о законе теплового расширения. Не сомневался, что он действует и на моем станке, но практическое подтверждение получил в неподходящий момент.
Впрочем, о нагревании деталей в процессе обработки периодически напоминало и другое обстоятельство. Мои ладони от постоянного вращения в них рукояток продольной и поперечной подач суппорта быстро приобрели вид и твердость промасленной подошвы. По этой причине, вынимая готовую деталь из патрона, я порой не сразу обращал внимание на то, что от руки идет дым. Боль от плавящегося на коже машинного масла доходила позже. Затем некоторое время кожа ладони выглядела так, словно ее разгладили раскаленным утюгом. В начале самостоятельной работы я чуть не поплатился левым глазом за нежелание пользоваться защитными очками. Отлетевшая от патрона мелкая стружка пробила роговицу и застряла в районе зрачка. Доставали ее сначала в заводской амбулатории, а затем в районной больнице. Глаз был здорово расковырян и долго ныл.
21 января 1959 года, сдав экзамен по теории и выполнив в отведенный срок квалификационную работу, я получил свидетельство № 671 на право «занимать должность (рабочее место) место токаря 4-го разряда». Всего разрядов в нашей тарифной сетке было 6.
По случаю окончания учебы одна из знакомых мамы, ориентируясь на изображение плакатного рабочего-передовика, пошила мне отличный полукомбинезон с помочами и накладным карманом на груди. Обновка выгодно отличалась от казенных комбинезонов с их необъятной шириной и карикатурно короткими штанинами.
Самостоятельная работа началась с изготовления нескончаемых потоков немудреных деталей: болтов, шпилек, гаек, валиков для цепей Галя, фланцев, звездочек, шестерен, штуцеров, ниппелей, масленок для шприцевания, роликов подвесной дороги и т. д.
Одна из простеньких (2-го или 3-го разряда) работ этого периода на несколько десятилетий стала моим личным памятным знаком – напоминанием о днях начала токарной карьеры. Это были 20 декоративных заглушек из чугуна, предназначенных для установки на вертикальные стойки перил моста через речку Адагум в районе 25-й школы и заводского парка со стадионом. Вероятно, заказ комбинатского ЖКО своей примитивностью вызвал скрытое раздражение мастера цеха Селезнева. Размеры деталей были указаны на бланке наряда. «Декоративную» часть заказчик отдал на откуп моей фантазии. С его согласия я придал видимым элементам яйцевидно-коническую форму. Впоследствии эти заглушки встречали меня на мосту по пути в парк или на стадион в течение многих лет: сначала в период работы на комбинате, затем во время приездов в отпуск. Они исчезли одновременно с мостом, парком и стадионом после спрямления излучины реки по инициативе комбинатских пакостников – «преобразователей природы».