На Рождество и Новый год американцы уезжали. Я заметила, что они достаточно часто уезжали на родину, хотя билеты были дорогие – каждый раз лететь через океан – в клубе говорили, что их кто-то спонсировал, кто-то из богатых верующих, занимающихся благотворительностью.
Многие русские в американском клубе носили на больших пальцах кольца или завязывали на предплечьях ленточки – первый признак «предателя», кто во всем действовал в интересах Америки, а не России… Вообще, было сложно общаться с американцами и не помогать им. Не помогать разрушать нашу страну изнутри.
Я тоже однажды надела тонкое серебряное кольцо на большой палец. – Ты тоже? – спросила меня радостная Дженнифер. – Я нет, просто так одела… – Дженнифер была явно разочарована.
Среди американцев в первый год я больше всего сдружилась именно с Дженнифер. Если американцы распределяли русских, с которыми хотели подружиться и привести их к Богу, то Джен взяла шефство именно надо мной…
Прогулка с Дженнифер
Американцы приглашали русских прогуляться. Гуляли один на один и все разговоры в итоге сводили к смене религии. Меня пригласила прогуляться Дженнифер, тогда моя главная американская подруга. Была зима. Она носила теплую серую непродуваемую куртку, даже слишком теплую для Краснодара со средней температурой зимы плюс десять. И синюю шапку машинной вязки с голубым бумбончиком. Дженни была в вязаных варежках, а не перчатках – их часто носили американцы.
Мы с Дженнифер гуляли между озер-Карасунов, шли по заасфальтированной дорожке в метр вокруг одного из озер, по обе стороны которой стояли засохшие, замерзшие желтые камыши на метр выше меня. Это место считалось опасным после девяти: нет фонарей, здесь часто грабили. Но днем нормально – экзотика.
Место прогулки было недалеко от элитных общежитий университета. Может, именно поэтому Дженнифер выбрала именно это место для прогулки недалеко от места своего обитания. Тогда я мало общалась с Шерил, больше с Дженнифер и «тащилась» от Эдама.
Увидев Дженнифер сразу обняла меня. Все американцы любили обниматься, что для более «закрытых» русских было непривычно. Мужчины-американцы всегда обнимались даже с девушками, как, например, Эдам.
Все приезжие американцы были баптистами и исповедовали «любовь к Христу».
По понедельникам и средам американцы учили русский – у них было по две пары, русского языка и литературы. За месяцы проживания в России Дженни русский выучила плохо, а Шерил и Эдам делали заметные успехи. Морген тоже училась плохо – считала, что уже слишком взрослая для этого, и у нее откровенно не получалось.
С Дженнифер мы гуляли после пар. Она сразу угостила меня бананом. Я заметила, что Джен чистила бананы с другой стороны, с хвостика. Все мои знакомые, и я в том числе, чистили бананы с противоположной стороны. Американцы делали иначе.
После стандартных объятий и ответов на вопрос «как дела?» и «что нового?» Дженнифер задала вопрос, к которому я была в принципе готова, но который все равно поверг меня в шок. В американском центре меня предупреждали, что американцы будут говорить о Боге:
– А ты веришь в Бога? Ты читаешь Библию? – спросила она. Я неуверенно кивнула, впервые задумалась, верующая я или нет, и если да, то насколько. После неуверенного кивания, внутренних сомнений, я вспомнила, что накрытый стол седьмого января и крашеные яйца на Пасху тоже по сути приравнивались к относительному верованию, а несколько икон дома – это уже вера потомственная… А вера вообще-то передается из поколения в поколение. И если бабушка верующая, то я, по сути, тоже. И крестик на шее все же что-то значит. И православие – это приятный атрибут. На крашеных яйцах, жареной утки на рождество и чисто символического крещения в детстве вера большинства моих знакомых заканчивалась. И моя в том числе… Я относила себя к слабоверующим или верующим в сложные жизненные моменты.
Я опять неуверенно кивнула, а Дженнифер, видевшая мои внутренние метания, с довольной улыбкой добродушно продолжала:
– По сути, мы верим в одно и тоже. И неважно, как называется наша вера, протестантство или православие!
– Да! – выдохнула с облегчением я.
Потом Дженнифер стала рассказывать, что Иисус занимает важное место в ее жизни. Для нее Иисус Христос был как человек, с которым она общается, практически дружит, только руку протяни. Она спрашивает у него совета, и он ей всегда отвечает. Иногда через Библию или других людей. Для меня это звучало как откровение, по меньшей мере, странно. У Дженнифер с Христом были налажены дружеские отношения. Для нее Христос – как член семьи… с которым она в любой момент могла поговорить по душам.
Религия Дженнифер досталась от родителей. Хотя ее родители пришли в протестантскую церковь «с улицы», то есть их родители были неверующие или несильно верующие, и они сами пришли к Иисусу Христу во взрослом возрасте. Начальник отца Дженнифер был протестантом, он-то впервые и пригласил подчиненного в баптистскую церковь. Отец Дженни привел жену. Они стали вместе читать Библию и говорить о Боге. Джен рассказывала мне, пока мы шли вдоль озер, свою историю «прихода» к Богу:
– Родители куда-то уходили каждую субботу все время, сколько себя помню. Сначала я не знала, куда. Когда я подросла, я стала спрашивать, куда они уходят. Они стали отвечать, что в церковь. Они приглашали к себе друзей по субботним или воскресным вечерам, говорили с ними о Боге и вместе читали Библию. Они закрывались в зале и сидели там часами. Я не могла заходить. Мне не разрешали. Но родители никогда не заставляли меня идти с ними в церковь и молиться, хотя сами молились перед каждой едой и по вечерам. После моего восемнадцатилетия (у американцев совершеннолетие наступает в двадцать один год) они только спросили, хочу ли я пойти в церковь с ними – я согласилась… Они впервые пригласили меня в субботу. Но мне почему-то в церкви не понравилось в первый раз, – Дженни покачала головой и рукой в варежке сделала неопределенный жест около головы, слегка покрутив кистью, показывающий ее сумасбродность и странность в тот момент… – Я даже как-то закрылась в себе. Стала менее разговорчивой. Ушла в себя, что ли… продолжала ходить в школу, но внутренне поменялась…
– Родители не стали больше приглашать меня в церковь, если я не хочу. Они не настаивали. Не навязывали мне свою религию… Я продолжала жить, как и до этого… Но через несколько месяцев я захотела опять пойти с ними в церковь и сказала им об этом… Помню, как они обрадовались тогда! Это был настоящий праздник дома. Мы накрыли стол, папа подарил мне золотую цепочку… Я ношу ее до сих пор! С тех пор я стала ходить с родителями в церковь по воскресеньям и через три года меня крестили – я приняла Христа…
– Я благодарна, что родители не заставляли меня… Они хотели, чтобы это было взрослое, взвешенное решение. Чтобы я сама пришла к Богу и впустила Бога в свою жизнь! Я благодарна родителям, что я в итоге пришла к Богу сама, что они не давили на меня. Я сама выбрала свой путь! Это было взрослое осознанное решение! – Дженнифер говорила все более и более одухотворенно. А меня смущали слова «впустить Бога в жизнь» и «принять Христа».
И вообще меня смущала ее такая «открытая» религии, баптистскую религию уже сделали во всех смыслах приятной – и хоровое пение последователей, и личное общение с Богом. Меня смущало панибратское общение Дженнифер с Христом, ее исписанная карандашом и «исчитанная» Библия, как будто целая религия может уместиться в одной книге. Баптистские церкви как амбары со скамейками, их песни про Христа под попсу, их ор в церквях – религия стала повседневным стилем жизни, а не ярким праздничным дополнением к ней. То ли дело наши елейные церкви все в иконах, загробное высокое пение священнослужителей, запах ладана и просфора при причастии. В наших церквях есть что-то успокаивающее и примиряющее «сохранительное»… Как успокоительная таблетка, на время останавливающая жизнь… Православные редко меняют веру. Но и редко становятся «глубоковерующими». Среди моих знакомых нет никого. Сами церкви предполагают вечную долгую веру… Это не просто зал со скамейками. Каждая церковь – как маленький художественный музей, как произведение искусства как внутри, так и снаружи, округлые церкви, разноцветные купала как шлемовидные или луковичные шапочки-крыши на многочисленных тонких башенках.
Есть в этом что-то высокое – ходить в ту же церковь, в которую ходил твой прадед, поклоняться то же иконе… Такая вера глубоко укореняется в сердцах, врастает в сознание, не заменяя при этом жизнь и не становясь ей. Она, как сторонний наблюдатель, тихо смотрит в сторонке и никогда не вмешивается в жизнь… такие религии, незаметные, обычно самые крепкие, а их последователи – самые верующие. В таких религиях никогда не разочаруешься, потому что никогда и не очаровывался. Такие религии ничего не требуют взамен, а просто украшают твою жизнь…
Православие в России для большинства – это приятный красивый атрибут. Как золотистый бантик на моральном облике страны.
Вообще, как я всегда думала, религия – способ управления нацией. Сейчас менее заметный.
После своих откровений Дженнифер ждала от меня ответных исповедей, как я пришла к Богу и своей вере, как я «впустила Христа в свою жизнь». Но мне было нечего ей сказать, никого в жизнь я еще не впустила и впускать не собиралась. Для меня, выросшей в сдержанном православии, тет-а-тет с Христом был диким и противоестественным.
Дженнифер внутренне расстроилась, не услышав моих признаний, и показала мне свое расстройство… Но потом как будто встрепенулась, как бы сказала себе, что у меня еще впереди, что еще не все потеряно, я еще не так безнадежна, поэтому она и здесь – наставить меня на пусть истинный, спасти от ада, забрать из моей «неправильной» веры и привести к своей, правильной. Единственно правильной. То есть ее миссия – привести меня к Богу, к своему «правильному» Богу и к своей «правильной» баптистской вере.
Поэтому-то миссионеры и ездили по миру – они несли флаг своей веры как когда-то крестоносцы… И жгли души своими рассказами и исподволь насаждали свою религию…
Я рассказала Дженни, что меня крестили, когда мне было пять лет. Тогда в Советском Союзе отрицали веру, крестить детей было нельзя. Меня крестила прабабушка Люда в тайне от родителей в церкви недалеко от дома, в церкви Святого Георгия Победоносца. И что я крещеная, прабабка призналась дедушке с бабушкой еще спустя четыре года…
Для американцев вообще был важный ключевой момент – крещения, принятия новой веры. И на каждом важном мероприятии, будь то религиозный лагерь или летний клуб, они обязательно крестили кого-нибудь, если летом, то в воде. Я даже думала, что они могли крестить уже крещеных, лишь бы «привести» кого-либо нового к Христу, показать, что кто-то постоянно перенимает их веру. И показать это еще некрещеным.
Пока Дженнифер говорила, мы гуляли вокруг озер и немного продрогли. Дженнифер сама предложила пойти в кафе около университета – согреться.
Среди бедных студентов дешевые пиццерии были популярны.
В кафе мы заказали горячего чаю. И грели о белые низкие керамические чашки без ручек руки. Дженнифер говорила также увлеченно, в кафе достала свою Библию и прочитала пару строчек, в которых нашла ответы на свои вопросы. Сегодня она открыла мне свое сердце. Ее Библия была все «исчитана», вся исписана карандашом и даже ручкой и вся была в маленьких закладочках. Я не удивилась бы, если бы такие закладочки были почти на каждой странице или через две-три. И такие «исчитанные», практически заученные наизусть Библии были у каждого американца из группы. Эдам однажды сказал: – Всю жизнь читать одну книгу, всю жизнь любить одну женщину. – Американцы так и делали. Всю жизнь читали одну книгу – зачитывали ее до дыр!
Когда американцы приглашали на встречи кого-то побогаче, чем я, они их вели их в заведения их уровня – то есть бедную меня вели в дешевую пиццерию, а богатую неверующую вели бы в дорогие рестораны… куда эти неверующие обычно сами ходили с друзьями… Все было продумано. Миссионеры подстраивались под наш материальный уровень.
Дженни прочитала еще пару своих любимых мест. Она ждала от меня обратной реакции, но моя реакция никак не наступала… Я тактично отвечала молчанием, пожиманием плечами, легким киванием и незнанием, что можно сказать и надо ли что-то говорить!
Поняв, что во мне единомышленника она не найдет, Дженнифер быстро свернула наш разговор, душевно, с обниманиями торопливо со мной попрощалась недалеко от универа. Я пошла на трамвайную остановку ехать домой… По пути я получили от Дженнифер эсэмэс: «Спасибо за встречу. Я чудесно провела время». Я еще раз подумала, наскольок американцы-протестанты лучше нас.
Дженнифер намекнула мне, что по их американским правилам мне уже пора пригласить ее домой, чтобы показать, где я живу, познакомиться с родителями – с американцами все было по-серьезному! В нашу следующую встречу она пригласила меня к себе в общежитие, показала свою комнату вместе с Шерил, тумбочку и фотографии с родителями над заправленной голубым покрывалом кроватью.
– Вот! Здесь я и живу! – радостно сказала она, открыв дверь своей комнаты, как будто показала мне святая святых.
Для американцев было важно побывать у меня дома. Но я стеснялась своей маленькой неремонтированной квартиры в старом фонде, отсутствию отца, вместо отца бабушки и дедушки, разводу родителей, поэтому приглашать благополучную или создающую внешнюю благополучность американку, у которой точно было двое родителей, домой не стала. У них, наверное, и разводов-то среди баптистов никогда не было.
Я решила, что среди протестантов было мало разводов. То есть разводов практически не было. В их «протестантском» обществе разводы порицались.
Потом я узнала, что у каждого «небаптиста» таких встреч с американцами, когда их заманивают в религию, рассказывают об Иисусе Христе и как хорошо открыть в себе Бога, ограниченное количество и, исчерпав эти встречи, их уже никто «Богом» не будет «потчевать», никто не будет показывать им свою «исчитанную» Библию, рассказывать о своем пути к Богу и читать любимые строчки. У баптистов еще много таких «неверующих» или «неправильно» верующих, которых надо спасти и «направить» на пусть истинный. Они не могут тратить свое драгоценное, утекающее, невосполнимое время на таких неподдающихся, как, например, я. Они идут нести веру, «нести спасение» дальше. Ведь только, приняв их баптизм, мы могли обрести после смерти вечную жизнь. Иначе по их понятиям мы должны были гореть в адском огне после смерти. И уже через несколько месяцев меня на такие душевные встречи никто не приглашал и одухотворенно свою Библию не читал. На мне американцы поставили «протестантский крест», как на «слабоверующей» православной.
Я решила остаться со своим религиозным атрибутом – православием.
Я не была готова предать религию своей семьи…
Баптистская церковь
Зимой Дженнифер в свою очередь пригласила меня в одну из протестантских церквей. В Краснодаре таких было несколько – оппозиционные формы религии сейчас становилась более и более популярны. Как говорили у американцев, многие искали альтернативную веру, не находя дружественности и понятности в православии. Американцы говорили, что православная вера слишком строгая, нет личного общения с Богом. Появилось множество сект «служителей Христа», некоторые считались опасными: там вытягивали деньги из прихожан. Могли и обокрасть. Прихожане жертвовали «церквям» трехкомнатные квартиры, машины – так их быстро брали в оборот. Потом, естественно, ничего не возвращали. Зачастую люди не помнили, как подписывали дарственные священникам – подписывали или под гипнозом, или под наркотическими веществами – потом «священники» таинственным образом исчезали с квартирами и машинами, только их и видели.
В православии было слишком много ограничений и запретов. Посты слишком строгие. Вера была слишком «старой», «допотопной», не адаптированной под двадцать первый век, непонятной, чем отпугивала от себя молодежь, ищущую религиозной опоры в жизни и не найдя ее ни в чем другом.
Меня православие этим не смущало. Меня не пугали запреты – я и так не соблюдала никакие правила православной церкви и соответственно ее ограничения обошли меня стороной.
В баптистские церкви ходили те, кто хотел что-то изменить в своей жизни. Многие верующие, с которыми я познакомилась в американской тусовке, часто меняли церкви, веря во что-то свое. А иногда просто дома читали Библию, не найдя ничего подходящего для себя в Краснодаре. Говорили, что в Москве таких «церквей меньшинств» было больше и можно было найти подходящую для себя.
Баптистская церковь, куда пригласила меня Дженнифер, находилась недалеко от кинотеатра в центре. Проповедь начиналась в двенадцать. Дженнифер уже бывала в этой церкви на прошлой неделе с другой русской недавно появившейся девочкой, подружкой-протестанткой. Мы с Дженнифер заранее встретились на троллейбусной остановке. Как обычно встреча сопровождалась обниманиями и улыбками. Как я заметила, американцы обнимались со всеми сколько-либо знакомыми русскими.
Что было удобно в баптизме, их церковью мог быть любой концертный зал, любой кинотеатр. В этот раз был именно старый концертный зал. В нем почему-то пахло пылью – здесь давно никто не убирал. У сцены стояли свернутыми красные занавески. Наверняка тоже пыльные и грязные. На сцене скакал в прямом смысле молодой инициативный священник в очках. Ему было около сорока. Худой, одетый, как мы с Дженнифер – просто и без изысков – в голубой рубашке и джинсах.
Баптизм в России был сравнительно молодым, появился относительно недавно вместе с распадом Советского союза и конституционным закреплением многоконфессиональности. До этого в союзе религия вообще была гонимой и малозначимой.
Когда-то религию насаживали огнем и мечом. Сейчас же ее засаждали в сердца дружбой и хорошим отношением. Дженнифер была тому ярким примером.
В «церкви» было достаточно много людей, что меня опять же удивило. Так много людей теперь поклонялось малознакомому новому Богу – я думала, что увижу в этой церкви не более десятка отщепенцев. Публика здесь была разномастная – некоторые одеты богато, некоторые очень бедно, большинство – бедно.
В холле Дженнифер встретила двух знакомых девушек, прихожан этой церкви. Одну блондинку звали Ирой. «Очень милая», – подумала о ней я. Я пару раз видела их на американских встречах. С Дженнифер они встретились тепло, как обычно пообнимались.
Большинство русских в этой церкви пришли со своими Библиями. Не все. Я думаю, «русские» Библии были менее зачитанными, чем у американцев. Я была без Библии. Дженнифер пришла со своей «американской» на английском, с пометками карандашом, редко ручкой, и многочисленными закладочками.
До этого Дженнифер подарила мне Библию на русском – у книги была очень тонкая, почти прозрачная бумага и мелкий шрифт. Книга была в черной под кожу тонкой дерматиновой обложке, маленькая, формат «а-пять», и очень толстая. Дженнифер надеялась, что эту Библию я буду читать, но у меня она не читалась. В этот раз моя Библия осталась дома. Я даже не подумала взять ее с собой в баптистскую церковь.
Нам раздали листовки, напечатанные обычным принтером на разноцветной бумаге. Мы с Дженнифер уселись на откидные кресла в центре кинозала, тоже, по-моему, пыльные. Прочитали листовки. Приглашали на следующую встречу в следующее воскресенье. Также раздавали тексты песен на нескольких листах, скрепленных степлером, напечатанные на том же принтере, но уже на белой бумаге. Листы были неновые, потертые на кончиках, как я потом поняла многоразовые. Их раздавали прихожанам, а потом забирали и раздавали в следующее воскресенье. Пока проповедь не началась, мы с Дженнифер быстро ознакомились с текстами песен. Дженни вряд ли что-то поняла, она очень плохо говорила по-русски.
Проповедь начали с молитвы. Священник сказал: – Давайте поблагодарим Бога нашего Иисуса Христа за то, что мы живы, здоровы. За то, что мы здесь собрались. Помолимся за здесь присутствующих! – Все встали со своих кресел, закрыли глаза и опустили головы, поднеся сомкнутые руки с перекрещенными пальцами к лицу. В усердной молитве прошло пару минут.
– Я хочу представиться – Алексей, кто меня не знает, – легкий смешок прошел по залу. – Я вижу в зале новые лица, – священник заинтересованно пробежался глазами по лицам в зале, немного вытянувшись.
– Господи, я хочу поблагодарить тебя за этот день светлого воскресенья. За этот зал и эту встречу, за всех людей в этом зале…. У Бога есть план для каждого из нас!
Потом включили музыку, и мы стоя стали петь песни с листовок, прославляющие Иисуса Христа.
Чтобы не произошло, Бог со мной всегда!
Все равно я буду славить Иисуса Христа!
Господа моего и друга! Он в жизни моей навсегда!
Кто из русских ходил постоянно, знал слова наизусть. Между рядами стояла специальная аппаратура, колонки, усилители, за аппаратурой сидел «диджей». Рядом стоял проектор – в этом театральном зале, видимо, проходили постановки.
Ты Иисус – ты мой Бог!
Ты мой друг и Господь…
Ты за меня пострадал,
Все грехи мои взял!
В их хвалебных песнях Иисусу Христу зачастую отсутствовал глубокий смысл и рифмы. Песни показались мне примитивными. Музыка тоже была «легкой» попсовой, достаточно быстрой и мелодичной. Но все присутствующие громко пели, некоторые поднимали вверх вытянутые руки ладонями вперед, как будто прикасались к чему-то божественному, свету, исходящему от сцены, или хотели до чего-то дотянуться. Как будто так на них снисходила благодать.
Дженнифер тоже пыталась петь. Сегодня Дженнифер была в желтой кофте одетой на рубашку и синих потертых ровных джинсах. Она что-то мычала себе под нос, напевая мелодию. Она немного пританцовывала на месте и прижимала к груди свою Библию в пергаментной обложке и выглядела, как маленькая доверчивая девочка. Такое впечатление ей и хотелось производить на окружающих.
Все песни были на русском. Церковь была русская, песни были на русском и проповедь соответственно тоже. Поэтому Дженнифер было сложно. Она ничего не понимала и иногда просила меня переводить ей.
Мы пели не все песни с листовок, священник говорил название, и мы находили нужную в распечатке песен. На белом экране тоже транслировались слова песни, которую мы в данный момент пели, чтобы прихожане могли читать текст. Когда мы закончили петь, священник залез на сцену, до этого он ходил внизу около, взял микрофон и начал воскресную проповедь по теме «Итак во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, поступайте и вы с ними, ибо в этом закон и пророки». Тема проповеди тоже была стихом из Библии. Тема проповеди тоже появилась на экране.
Проповедь
Сначала мы разбирали стихи «К филиппинцам» 4:3-4:9. Дженнифер зашуршала Библией. Она быстро находила нужные стихи.
Священник энергично ходил по сцене из одного конца в другой и говорил:
– Бог любит вас! Вот мы идем на богослужение. А в чем суть? – шепот пошел по залу. – Мы идем послушать слово Божье! Чтобы поклониться Богу! И музыка нам в этом помогает! Чтобы легче стало на душе! Почему мы делаем это постоянно?.. И ответ прост! Господь, мы доверяем тебе! Наша молитва – это средство! Мы доверяем тебе в болезни! Мы доверяем тебе в безденежье! Мы доверяем тебе, Бог Господь! И это первая мысль! Мы не всегда можем изменить обстоятельства, но мы можем довериться Богу! И это вторая мысль! Богу Слава! Надейся на Господа всем сердцем своим!» Чтобы ни случилось, я все равно буду славить Бога. Христос любит тебя! Надо возлюбить Христа как самого себя!
Священник смотрел в зал, скользил по лицам присутствующих и ловил взгляды прихожан.
Во время службы священник разбирал места из Библии. На экране показывали место, стих и само изречение. Глубоковерующая Дженнифер открывала свою Библию на нужном стихе. Она находила это место в Библии, внимательно слушала священника, хотя почти ничего из того, что он говорит, не понимала. Я наклонялась к ее уху и пыталась передать общий смысл проповеди. О синхронном переводе в моем случае речи не шло. Дженнифер улыбалась и пыталась меня понять, кивая головой.
– Христос любит вас! Он говорит вам – все получится! Идите ко мне и обрящите! Доверьте ему свою жизнь и финансы! Христос говорит нам…
Сначала священник скакал по сцене из угла в угол, громко и заразительно говорил в микрофон. Он был хорошим оратором. Подходил к трибуне, где у него был свой план проповеди, куда он периодически заглядывал или откуда читал.
В церкви стояла тишина. Все внимательно слушали священника, и только я «суфлировала»– старалась дословно, но получалось в общих чертах переводить Дженнифер, что говорил священник. Поэтому около наших кресел стоял гул.
Я пыталась переводить Дженнифер, но моего английского было недостаточно для всех религиозных терминов и мой «суфлерный» гул не понравился соседям по проповеди. Нам поцыкали с ряда сзади и пару раз недовольно оглянулись с ряда впереди. Дженнифер остановила мой перевод, благодарно кивнув, и добродушно развела руками – нельзя отвлекать соседей. И продолжала внимательно слушать, ничего не понимая… Потом Дженнифер сказала, что знает священника и поговорит с ним, чтобы американцам, не говорящим по-русски, разрешали, чтобы им кто-то переводил.
– А теперь, если кто-то хочет сделать пожертвование нашей церкви, то может… Мы собираем на нужды церкви и на операцию для Ирины. На ее дорогие препараты! Я приглашаю поклониться Богу нашими финансами! Вы должны чувствовать себя свободно, когда мимо вас проходит сокровищница. Это для миссионерства! Мой помощник также ходит с желтыми конвертами.
Сокровищницей он называл красивый мешочек из гобелена на круглой деревянной основе с двумя деревянными палками по бокам. Дженнифер положила туда сто рублей и внимательно посмотрела на меня. Я сделала тоже самое.
Потом мы смотрели видео на экране о тех, кто недавно принял крещение. Дженнифер была явно заинтересована.
– Я с самого детства с Богом, – говорила первая девушка-блондинка с экрана. – С детства хожу в церковь. И вот недавно приняла крещение.
– К Богу пришел через людей, – потом говорил взрослый мужчина и показывал свою десятилетнюю дочь.
– Я с детства в церкви и уже давно хотела принять крещение, – говорила девушка постарше в очках. – Даже была попытка. А потом я поняла, что это мои отношения с Богом, и я определились, крестилась. Теперь Бог рядом, и он не оставит никогда!
Все встали и со священником опять молились:
– Мы молимся за всех больных, кто сейчас в больнице! Надейся на Господа! Мы молимся, чтобы дух был тверд тех, кто помогает! Я конкретно молюсь за Игоря, который сейчас в больнице. Он где-то упорствует… но … Мы молимся за финансовую сторону жизни и благодарим за то, что имеем. Мы благодарны тебе, Господи. Работай с нами чрез это. Работай с нами, Бог. Благослови нас быть верными, в обетах веры. Благослови тех, кто сейчас с миссиями за границей. Мы молимся за наше начальство, – священник читал по бумажке. – Мы молимся, чтобы ты дал разумение нашим лидерам. Мы молимся за всех страждущих. Господи, ты над всеми! Благодарим, что знаем тебя! И славим тебя! Да будет слава тебе! Во имя отца и сына и святого духа! Аминь!
В конце своей речи священник приглашал молодежь в клуб по изучению Библии для подростков и на молитвенные собрания.
Священника сменил молодой адыгеец с небольшой бородой, в черно-белой шахматной рубашке и голубых, потертых на коленках джинсах, который рассказывал о Нагорной проповеди, стоя у трибуны. Он прочитал еще раз название темы сегодняшнего богослужения, прочитал двенадцатый стих Нагорной проповеди.
– Нагорная проповедь о взаимоотношениях между людьми. Если нам нравится осуждать, то мы сами можем быть осуждены, – он говорил без адыгейского акцента, что меня удивило.
Он сделал движение кистью, сложив пальцы, как в пистолете: вытянув указательный палец, подняв большой и согнув остальные, и резко поднял немного кисть вверх, как будто стрелял из пистолета. Молодой проповедник-адыгеец читал разные стихи из Библии в подтверждение своих слов, например «Рим. 2:1».
– Есть закон. Есть люди, которые не принимают Евангелие. Иисус называл таких «псы и свиньи». Первые стихи проповеди запретительные, а с седьмого стиха – повелительные. Если вы будете просить, то вам будет дано. Надейся на Господа!
– Греховная природа человека эгоистична. Мы говорим: «Что я могу взять?» Бог говорит: «Что я могу дать?» Я взял вещь, велосипед, брата и был неаккуратен. И брат мне это сказал. Поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой.
На экране появилась фраза: «Я не буду делать вам плохо → я хочу вам помочь».
– Надо помогать людям! Быть открытым! Быть готовым откликнуться на нужду, поддержать мирные отношения. Быть готовым откликнуться на нужду по силам, по дарам. Мы не должны думать о том, чем нам воздадут.
Проповедник-адыгеец долго рассказывал.
– Иисус говорит: «Если можешь – делай», помогай, проявляй инициативу! В этом Иисус меняет вектор.
Я оглядела опять «церковь» – на удивление много прихожан. Полный зал. Много старушек. Много молодых. Много молодых мужчин и женщин. Много детей на первых рядах. На балконах тоже было много народа. «Сколько отщепенцев», – подумала я.
– Вы должны проявить любовь! Ответственность лежит на вас. Не смотри на соринку в глазе брата твоего! Посмотри на себя! У тебя в глазах бревно!
Некоторые возрастные посетители спали. Седая женщина средних лет в ряду перед нами.
– Господь исцеляет. Когда нельзя исцелять. Праведность фарисеев относится к внешним формам.
Очень много говорили о финансах и деньгах. «Слишком много», – подумала я.
– Некоторые говорят: «Я не люблю людей. Я не могу их принимать. Они столько неправильного делают в жизни».
Проповедник-адыгеец говорил больше первого священника. Его проповедь занимала основное время богослужения.
– Любовь есть исполнение закона. Бог есть любовь. Все пройдет. Но любовь не перестанет.
«Сборище преступников, уголовников», – подумала я.
– Когда я взял чужую вещь, я начал оправдываться.
Около проповедника странно то ли щелкало, то ли цокало.
– Мы будем ставить себя на место другого человека.
У проповедника был маленький микрофон у рта.
– Во всем поступайте так, как хотите, чтобы поступали с вами. В этом суть всего. Я буду стремиться помогать людям вокруг себя. Они уникальны. Замечательны.
Потом на экране появились выводы мелким шрифтом.
– Господи, мы стоим перед тобой. Мы не хотим быть псами или свиньями.
Проповедь напоминала скорее митинг во главе с талантливым оратором… В православии таких проповедей я не видела и не уверена, что они бывали в принципе.