Loe raamatut: «Слезы князя слаще сахара», lehekülg 3
5
Мы с сестрами оправились не сразу, но когда вновь чуть пришли в себя, то стали собираться на посиделки.
Все усаживались в одной просторной комнате и начинали вышивать при теплом сиянии свечей, словно затворницы. Маленькое, тайное сообщество, спрятанное от всех. Я очень радовалась тому, что состояла в нем и что меня не гнали прочь.
Матушка Василисса принесла нам целую сокровищницу: оказалось, в замке хранилось несметное количество бисера, нитей и лент. Только мы увидели это богатство, как тут же позабыли все свои беды. Нами овладело почти детское волнение. Растащив из шкатулки весь бисер, мы рьяно взялись за иглы дрожащими, еще слабыми пальцами.
В тот вечер окна, словно заколдованные, покрылись узорами. Как будто кто-то старательно связал на стекле белоснежное кружево, достойное украшать любой дворец. Внутри же было по-домашнему тепло. Работа шла медленно, и, вышивая, каждая думала о своем… Это было понятно по тому, как часто вздыхала какая-нибудь из сестер.
У сестры Акилины оказался приятный голос, так что со всеобщего согласия она напевала какую-то старую печальную песню. Ее тихий напев пришелся мне по душе, и я слушала с наслаждением.
Я собиралась снова вышить какой-нибудь простой узор, не будучи такой уж мастерицей в этом деле. Думала над цветком и ветвями, елочками… Но потом…
– Матушка Василисса, а что любит Князь? – спросила я вдруг.
Та явно удивилась, оторвалась от своей работы.
– Что любит Князь?.. А мне откуда знать, дитя? И что за вопросы? Ты смотри чего не удумай.
– Да ничего такого, матушка. Просто хочу вышить ему подарок.
– Подарок?! – хором удивились остальные сестры.
– Ему?.. – переспросила Акилина. – Мирия, ты в порядке?
– Да, – улыбнулась я. – Хорошее настроение очень важно для каждого. Я собираюсь вышить для него носовой платок.
Честно говоря, я как раз сомневалась, что подобный подарок мог бы его порадовать. Я помнила, как Князь оттолкнул слугу, подавшего ему платок. Эта вещица была тесно связана со слабостью. С болезнями… и слезами.
– Ты ведь не думаешь, что после подарка он станет лучше к тебе относиться? – спросила матушка. – Я бы не надеялась, дитя.
– Нет, это искренне, – заявила я и взялась за работу с большим усердием.
Не помню, когда я в последний раз так старалась. Я вышивала, закусывая зубами нить, яро работала пальцами. Нитка то и дело путалась, но я терпеливо ее расправляла. На ткани проступали мелкие ягодки – алые, аккуратные.
– Как красиво получается, – промолвила Акилина, заглядывая мне через плечо. – И цвет… такой яркий. Думаешь, ему понравится?
– Посмотрим, – увернулась я.
Я прекрасно знала, что у меня получалось – волчья ягода. Ее плоды были такими нарядными. Большинство приняло бы их за безобидное украшение, ведь кто разглядывает вышивку на платках? Но если Князь хоть немного задержал бы взгляд и если хоть немного смыслил в травах…
– Ты сегодня хорошо потрудилась, дитя, – вздохнула матушка Василисса, разглядывая ягодки. – Я попрошу передать Князю твой подарок. Но от кого он, говорить не буду.
– И не надо, матушка, – довольно ответила я. – И не надо!
Вдруг что-то резко ударилось в окно.
Звук был глухим и неожиданным. Словно что-то отчаянно стремилось ворваться в комнату.
Сестры дружно закричали.
– О Владычица! – вырвалось у сестры Акилины. – Что это было?
Мы все замерли, прислушиваясь к каждому шороху.
– Сейчас посмотрю, – сказала я неожиданно для себя, понимая, что лучше уж сразу выяснить, а не сидеть дрожа.
Осторожно подойдя к окну, я всмотрелась в тьму за стеклом, чувствуя, как по спине пробежал холодок. Снаружи был густой мрак, и я ничего не могла разглядеть сквозь ледяные узоры и отражение комнаты. Я прижалась лицом к холодной поверхности стекла, и дыхание мгновенно проступило на нем белесым облачком.
И вот я увидела. Нечто черное, угрожающее. Он сидел на выступе с другой стороны окна, и его темные глаза, казалось, пристально смотрели прямо на меня. Крылья были раскинуты, и он зловеще хлопал ими по стеклу, издавая приглушенный скрежет.
– Это всего лишь птица, – выдохнула я. – Ворон…
Он принялся стучать клювом по стеклу, все более настойчиво, словно требовал, чтобы его впустили.
– Это один из воронов Князя, – вздохнула матушка Василисса. – Он держит в замке воронятник. Многие из них с детства калеченные и не могут летать. Выжившие из разоренных гнезд. Уж не знаю, где он их собирает… Но этот поправился. На нашу голову…
На минутку я даже поразилась. Неужели Князь с такой заботой относился к несчастным птенцам? Но почему тогда был так жесток с людьми? Нет, это не сердобольность, в итоге решила я. Он просто видел в тех птицах себя и жалел только себя.
Ворон каркнул так громко, что все сестры повскакивали с мест.
– В итоге он скучает и начинает носиться по всему замку, ломая все, что ему попадается. Эта птица сильнее, чем кажется. Слуги запирают его, но он все равно умудряется вырваться на свободу. За это большинство его терпеть не может.
– Что ты делаешь? – спросила одна из сестер, видя, что я потянулась к засову на окне. – Не впускай эту тварь!
– Но он же не знает, как вернуться обратно в замок, – тихо ответила я, все еще сомневаясь.
– Все он знает, – отозвалась матушка. – Эти птицы умные, почти как люди. Сами всех перехитрят, если им понадобится.
Я смотрела на ворона. Тот не прекращал клевать стекло.
– Ну же, пусть зайдет… – произнесла я, поворачивая засов.
Окно отворилось с жалобным скрипом, и ледяной ветер ворвался в комнату. Вместе с ним ввалился и ворон, весь взъерошенный, и осыпал меня снежинками. Затем он расправил крылья и сорвался с подоконника, делая круг по комнате и цепляя когтями все, что попалось ему на пути.
– Что ты наделала, Мирия! – воскликнула одна из сестер, когда птица задела свечу, отчего та затрещала и потухла.
Ворон уселся на спинку ближайшего стула, и его черные глаза внимательно изучили всех нас. Но как только мы подумали, что он успокоился, ворон вдруг резко шагнул вперед и начал трепать вышивку сестры Акилины.
– Прекрати! – Она попыталась его оттолкнуть, но тот только каркнул в ответ, словно посмеялся над ее попыткой.
– Теперь понимаешь, почему его не любят? – вздохнула матушка Василисса, глядя на беспорядок, который успела устроить птица. – Сама теперь его отсюда выпроваживай.
Я посмотрела на ворона, который совсем не собирался уходить. Он продолжал крутиться на спинке стула, нервно щелкая клювом. Сестры расступились, оглядывая его с явным страхом. Матушка Василисса ждала, что я буду делать дальше.
Ну ладно, подумала я про себя. Он ведь тоже живое существо, хоть и не козочка или теленок… Нужно просто быть ласковой. Ласка – это все, что нужно божьему созданию.
С осторожностью я шагнула к ворону, протянула к нему руку. Он уставился на меня, и на мгновение мне показалось, что он собирался клюнуть меня за такую наглость. Но вместо этого ворон только склонил голову набок.
– Тише… тише… – прошептала я, как если бы пыталась успокоить перепуганного зверька.
Я осторожно коснулась его черного пера, погладила по спине. Ворон вздрогнул, но не отстранился. Наоборот, как будто чуть расслабился. Я ободрилась и продолжила гладить его.
– Вот так… ты совсем не злой… – сказала я, и в тот же миг ворон, казалось, что-то решил. Неожиданно он взмахнул крыльями и перелетел на мое плечо.
Я замерла, а сестры ахнули. Ворон принялся пощипывать мой апостольник – его клюв нежно поднимал ткань, точно играя.
– Дррруг, – прохрипел он неожиданно почти человечьим голосом.
– Друг? – Я вскинула брови, недоверчиво глядя на плечо.
– Дрруг! – повторил ворон, теперь более уверенно. Он наклонился ко мне и осторожно дернул мою выпавшую из-под апостольника косу. Как будто проверял, можно ли ее распутать.
– Это его имя, – устало произнесла матушка.
Друг снова потянул мое покрывало, и я тихо рассмеялась. Он явно желал больше внимания. Я осторожно почесала птичью шею.
– Ну вот, – сказала я, улыбаясь. – Рада знакомству, Друг.
– Но… Если он говорящий, то может передавать Князю то, о чем мы болтали, – неуверенно предположила сестра. – А вдруг это шпион?
Ох уж вряд ли.
– Схожу отнесу его кому-нибудь, а то он, похоже, потерялся.
– Не вздумай покидать крыло, сестра Мирия, – предупредила матушка.
Я вышла в коридор и неловко вытянула руку. Друг сразу же перебрался с плеча на локоть.
Он был такой красивой птицей. Статной, холеной. И не сказать, что когда-то считался калекой. Я полюбовалась его оперением, хотя рука уже начала уставать от его тяжести. Да и когти у него были очень уж острые.
Когда мы достигли угла коридора, Друг неожиданно встрепенулся. Затем, безо всякого предупреждения, ворон вдруг сорвался с моего локтя. Еще мгновение – и черное облако его перьев исчезло за поворотом.
Я шагнула следом, но тут же остановилась, услышав глубокий, хрипловатый голос:
– А, вот ты где. Снова бросил меня? Я думал, мы друзья.
– Мирррия! – каркнул ворон. – Вирррланд!
Я замерла и стояла ни жива ни мертва. Князь был так близко, всего в нескольких локтях. Мы могли бы столкнуться носами.
Но благодаря тому, что ворон сам вернулся к хозяину, последний ушел, так и не заметив меня.
Повезло. Я не была готова к такой внезапной встрече. На этот случай у меня не было плана. И как же быстро Друг запомнил мое имя! Хорошо, что Князь его не знал.
Шаги постепенно затихли вдали – только тогда я позволила себе выдох.
– Слава Владычице, – прошептала я.
В этот момент у меня появилась одна задумка. Не самая честная. Не самая разумная, возможно. Но хоть какая-то.
Князь, очевидно, в какой-то мере любил своих воронов, особенно Друга. Ему было бы больно лишиться питомца. Поэтому мне захотелось сманить его птицу. Подружиться и приучить к себе, чтобы та как можно больше времени проводила в монашеском крыле, подальше от хозяина.
Я могла бы сделать Князю больно, сыграв на его привязанности. Заставить его тосковать.
Претворять новый план в жизнь я принялась почти сразу, прямо на ближайшей трапезе.
В трапезной царила тишина, нарушаемая лишь шелестом одежды да приглушенным стуком ложек. Сестры сидели ровно, не отводя взоров от мисок. В воздухе витали скудные запахи овощей.
Я украдкой осмотрела стол с котлетами из картофеля и постной луковой похлебкой. Вздохнула.
Ну и чем тут было приманивать ворона? Я сама-то не слишком приманивалась на такое…
Крупная птица наверняка была падка на мясо, а у нас, как назло, начинался пост. Но вот в конце подавали печеные яблоки – их аромат, сладкий и тягучий, плыл по трапезной, так и дразня обоняние. Не то чтобы вороны слыли сладкоежками, но я решила попробовать начать со сладостей. Взяла и спрятала под столом пару яблочных долек. Затем пригляделась к маковому печенью. Приходилось делать из Друга сластену.
Перекрестившись, я аккуратно взяла пару печений и отправила к яблоку. Чувствовала я себя так, словно совершала преступление. Честно говоря, так оно и было. Никому не разрешалось брать еду с собой и кусочничать в кельях.
Стоило ли оно того? Неужели я была готова ради шалости нарушить правила и запреты? Я отмахнулась. Это был мелкий грех. Если вообще грех. Я ведь не ради себя старалась, разве не так?..
Когда трапеза закончилась, я в приподнятом настроении, хотя и делая вид, будто ничего такого не задумала, выскользнула в коридор. У каждого поворота коридора я припрятала крошечные кусочки. Наконец, когда я добралась до своей комнатки, то оставила угощения на собственном подоконнике, а пару крошек положила прямо на полу У двери.
Я приоткрыла ее так, чтобы образовалась узкая щель – ровно такая, чтобы Друг при желании мог пробраться внутрь, но не вызывающая подозрения у прохожих. Мне не было известно, могли ли вороны похвастаться хорошим нюхом, поэтому я уповала на его маленькие острые глазки.
Теперь оставалось только ждать. Гадать, сработает ли план.
Только я присела на кровать и укусила последний кусочек сладкого печенья с маком, который оставила для себя, как…
– Сестра Мирия, ступай молиться, – позвала проходившая за дверью матушка.
Чувство скрытой угрозы шло за мной по пятам, когда я шагала на молитву. Мой поступок казался столь мелким и безопасным, почти детским, но все-таки я попыталась играть с огнем. В этом было что-то будоражащее – соорудить ловушку, словно я затеяла кошки-мышки не с птицей, а с самим Князем… Тревожно, опасно, но я уже все сделала. Глупо было отступать.
6
Тусклый свет лампад мягко падал на скромные, укрытые полотенцами иконы, с которых на меня глядели строгие лики.
Больше всего притягивал, конечно, образ Владычицы. Ее лицо, светившееся каким-то внутренним теплом, было одновременно нежным и измученным. Этот вид всегда заставлял меня чувствовать себя странно.
В писаниях говорилось, что Владычица была когда-то простой человеческой женщиной, верной служительницей Бога-Творца. Ее земное имя давно утратилось во времени. Она была первой, кто обрел дар забирать болезни у других людей. Исцелив целый город, она пожертвовала своей жизнью, и тогда Творец вознес ее к себе, сделав покровительницей всех страдающих, названной Матерью всех несчастных чад.
Ее подвиг дал началу женскому монашескому движению. Сестры-сироты тоже посвящали свою жизнь спасению других. Еще недавно я думала, что все эти истории – просто красивые иносказания, легенды из древних книг и свитков. Но теперь…
Тонкий, почти прозрачный покров лежал на плечах Владычицы, и я невольно коснулась своей накидки, как будто надеялась почувствовать хотя бы тень этой силы на себе. Но вместо этого ощутила лишь ткань, такую же обычную, как и я сама. Я была слабой, лукавой девчонкой, не годной для великих миссий.
Как я могла равняться с Великой Матерью? Почему мне, самой простой из простых, она доверила такую святую ношу? Чувство вины за собственную низость и от несоответствия высоким идеалам почти убивало меня…
Зря я завидовала сестрам в своем родном монастыре. Оказалось, тяжелая работа была куда проще, чем часами стоять на месте, читая от начала до конца страницы из книги. Не привыкшая к службам, я часто запиналась, и мои мысли то и дело убегали куда-то не туда.
Когда матушка Василисса сжалилась надо мной и подменила другой сестрой, я осмелилась спросить:
– А почему все службы и обряды проводятся в обычных комнатах? Где же церковь?
Она обернулась ко мне, вздохнув, как будто давно ждала этого вопроса.
– В замке есть внутренняя часовня, но она закрыта. Заколочена.
– Но почему?! – воскликнула я.
Матушка замялась, словно сама не знала ответа или не могла сказать.
– Князь велел. Такова его воля, дитя.
Ах вот как. Я прикусила губу.
Все, что было чисто и свято, Князь считал чуждым, неприятным. Даже из уважения он не мог заставить себя прийти в часовню и сделать почтительное выражение лица. Поэтому решил просто от нее избавиться.
Мне ужасно захотелось побывать в часовне. Открыть ее и привести в порядок. Теперь я не могла сосредоточиться на службе, потому что погрузилась в эти сладкие мечтания.
Но службу в любом случае вдруг прервали незваные гости.
Матушка успела только повернуться к дверям, когда те распахнулись и в комнату вошли люди Князя. Грубые лица, резкие движения. Они ворвались сюда, словно тишина и серьезность нашего занятия вовсе их не волновали. Мое чувство безопасности и тайный восторг немедленно сломались.
– Кто сегодня? – спросил один из них, и я заметила, как матушка сжалась.
Не желая заставлять ее мучиться выбором, я шагнула вперед сама:
– Сегодня я.
– Дитя… – Матушка Василисса двинулась вслед за мной.
Однако люди Князя остановили ее:
– Ваша помощь не требуется. Она уже делала это и знает все сама. Пошли, сестра.
Итак, когда Князь говорил, что будет ждать одну сестру, он имел в виду именно это.
Одну сестру. Даже без матушки.
Я бросила последний взгляд на икону Владычицы и решительно двинулась за проводниками.
Меня оставили на пороге незнакомого зала. Узкий проход открыл передо мной таинственное пространство с высокими арочными потолками.
В дальнем конце возвышалась огромная многоярусная печь, сама похожая на терем или замок. Ее фасад покрывали замысловатые узоры и резные фигурки. Языки пламени томились в плену искусно выкованной решетки.
Осторожно ступив на вышитый ковер, я направилась к стоящей у огня скамье со спинкой. Князь устроился на покрывающей сиденье меховой подстилке и, по-видимому, вовсю наслаждался теплом.
Даже в рыжих отблесках очага его кожа сохраняла нездоровую, костяную белизну – напоминание о том, что ему пора было передать мне новую порцию своей хвори. Я дрогнула от мысли, что мне самой после этого станет еще хуже. Все, что он накопил, теперь предназначалось мне. Как же этого не хотелось…
Я осознала, что Князь тоже здесь совсем один. Но разве это было прилично?.. Вот так приглашать меня?
– Тебе страшно, монахиня? – раздался его голос, отстраненный и глухой.
Его глаза посмотрели на меня двумя озерами ночи. Я не нашлась, что сказать.
– Ты не ответила. Или в монастыре не учат, как полагается разговаривать с Князем?
– Простите меня. В монастыре не предполагалось, что я когда-либо увижу вас. Я должна была остаться наедине с молитвой, – кротко ответила я.
– Но, как мы видим, воля Владычицы не всегда исполняется, – произнес он, рассеянно скользя по мне взглядом.
– Я не боюсь вас, если вы хотели это знать, – тихо ответила я, задетая тем, как он оскорблял Великую Мать.
Князь слегка поднял бровь, словно мои слова лишь частично коснулись его внимания. Что ж, я ожидала более… яркой реакции. После сцен в тронном зале и в кабинете я была уверена, что он закричит или ударит меня. Но он лишь проговорил:
– Не боишься бледной тени, одетой в черное? Вполне бесстрашная монахиня, получается.
– Ну… я ведь тоже бледная и ношу все черное. Разве вам от этого страшно? – зачем-то спросила я.
На его лице мелькнула слабая усмешка.
– Я в полном ужасе, если не сказать в восторге. Делай же свою работу, сестра.
Разумеется, он не предложил мне сесть.
– Сперва я должна помолиться. Иначе обряд не подействует, – вздохнув, сказала я.
– Молись, если хочешь, – ответил он с равнодушием, переводя взор на пламя. Казалось, он потерял интерес к разговору.
Я закрыла глаза и погрузилась в молитву, искренне надеясь, что слова, которые я шептала под этим мрачным сводом, были способны хоть немного смягчить силу, что ждала возможности обрушиться на меня.
Спустя несколько минут он не выдержал:
– Как долго ты собираешься этим заниматься?
В его голосе сквозило недоумение, как будто он не мог понять, что вообще могло быть важнее, чем его нужда.
– О… Простите, – прошептала я, открывая глаза. – Теперь мне придется начать сначала.
– Ты просто оттягиваешь неизбежное. И можешь пожалеть об этом позже. Поняла?
– Я лишь пытаюсь сделать все правильно. Вы ведь хотели, чтобы лечащая вас сестра действительно старалась. Может быть, лечение было бы успешнее, если бы его проводили… добровольно. Со рвением.
Он издал короткий звук, нечто среднее между фырканьем и смешком, но выражение его лица осталось каменным. Сегодня он явно пребывал совсем в другом настроении и не собирался наказывать меня за слова.
– Мне это ясно и без тебя. Я ведь уже предложил награду.
Теперь я видела, что это было правдой. Он уже пресытился жертвами, напуганными его властью… И от простого подчинения устал.
– Награду… Наверняка вы говорите о богатствах.
– Именно, – ответил Князь. – И почестях.
– Но много ли в них будет смысла для обреченной? И зачем вообще предлагать такое монахине? Я люблю простые, милые вещи. Уют… Природу…
– Как мило, – скривился Князь. – Да ты святая дева, сестра. Но чего-то ты ведь хочешь для себя? Каково твое маленькое невинное желание? Так и быть, я подумаю, стоит ли исполнять его сразу.
Вопрос почему-то заставил меня испугаться.
– Наверняка вы думаете, что у вас есть все на свете. Но того, чего я хочу, у вас не будет никогда, – поспешно произнесла я и тут же пожалела о сказанном.
Он усмехнулся, почти сонно. Слегка неровные губы придавали его лицу зловещую красу.
– О, скажи, чего же эдакого у меня никогда не будет, сестра?
– Многих вещей, – прошептала я. – Искренности, тепла, сердечного уважения. Веры, любви и добра.
Уголки его рта раздраженно дернулись.
– Любви и добра? Слова для тех, кто верит в сказки.
– Как скажете. Тогда… Я готова назвать подходящую мне награду.
Глаза Князя мрачно заблестели, когда он склонил голову набок.
– Лучше бы это было что-то умное. Слушаю, сестра.
Я глубоко вздохнула. Я могла бы попросить отпустить остальных монахинь, но это не помешало бы ему отправить людей за новыми. И это никак не мстило за погибших сестер, так что… Приходилось уповать на то, что я придумаю верный путь к цели, когда узнаю о нем побольше.
– В награду я хочу знать правду о вас. По одной правде за обряд. С меня вопрос, с вас честный ответ. Такая… игра.
– А, так ты отчаянно жаждешь услышать мои темные тайны, да? Откуда такой внезапный интерес, сестра? Разве у тебя нет каких-нибудь писаний, которые ты должна изучать вместо меня?
– Все доступные мне писания касаются только одной, святой стороны, – промолвила я. – Я подумала, что мне не хватает чего-то противоположного. Для полноты картины.
Князь на мгновение задумался над этим.
– Чего-то противоположного. Говоришь, как будто я исчадье ада. Ты, конечно, смелая, это да.
– Так вы согласны? Зачем – это мое дело, – напомнила я.
– Пусть будет так, – сказал вдруг Князь. – Я сыграю в твою странную игру. Правда в обмен на обряд. Но предупреждаю, награда может не так уж тебе понравиться. Она способна случайно сломать то, что осталось от твоей веры. Так что ты просто получишь двойной удар.
Я вздрогнула, но постаралась сосредоточиться.
– Вы так быстро согласились. Неужели совсем не цените свои тайны?
Князь покачал головой.
– Тайны, сестра, – произнес он, – они не вечны. Как и я. Как и ты в особенности… Спрашивай.
Я не поверила своим ушам: он действительно признал, что когда-нибудь отправится в землю?
Он запрокинул голову назад с выражением тоски и смирения. На этот раз он, похоже, предпочитал строить из себя раненого воина. Лежать на могильном камне с раскинутыми руками и читать панихиду по самому себе.
Если так подумать, то он из всего замка соорудил себе гробницу. Темную, сырую, полную паутины и плесени.
– Хорошо. Для начала… – Я задумалась, какой вопрос мне первым обменять на опасный обряд.
Мне столь многое хотелось узнать. Но я боялась отпугнуть Князя чем-то слишком прямолинейным. Если бы я вынудила его отказаться ответить уже на первый вопрос, то игре пришел бы конец, не успей она начаться.
И в конце концов, Князь, по-видимому, хотел, чтобы я пожалела о своем предложении обмена. Его наверняка забавляла мысль бросить мне в лицо нечто страшное, с мерзкими подробностями, чтобы я от ужаса сбежала. Я не могла дать ему такой возможности. Это было бы… бесполезно для меня.
Мне нужно было найти его больное место. Его слабость.
Ну же, Мирия, взывала я к себе, соображай! Он только что отрекся от нужды во всем искреннем и настоящем. Он назвал Другом несчастного ворона. Только с ним он говорил так ласково…
– Вас окружают люди, но все они здесь по долгу службы, не по собственному желанию… Вы, должно быть, живете с постоянной угрозой предательства, – наконец сказала я.
Князь помрачнел. Его глаза сузились.
– Это не вопрос, сестра.
– Да… Я лишь хотела спросить, кого вы боитесь больше: врагов или тех, кому позволено стоять за вашей спиной? – спросила я, чувствуя, как в воздухе повисло напряжение.
Он усмехнулся, нервно и резко.
– Боюсь? Ты смеешь спрашивать, кого я боюсь?
Нет, это было чересчур. Я поправила себя:
– Вам… вообще есть кому доверять?
– Нет. Я никому не доверяю. И мне это не нужно. Такой ответ тебя устроит? Ты окончательно испортила мне настроение. – Князь слегка отвернулся, словно хотел закончить разговор. Затем мрачно добавил: – Поцелуй меня и иди восвояси.
Внутри меня разлилась радость победы. Мне удалось задеть его. По-настоящему достать!..
Я не узнала слишком много, но это было простительно для первого раза. Я просто прощупала почву и к тому же поняла, что замок был полон моих союзников в борьбе против Князя.
Сдерживая волнение, я приподняла покрывало и чуть дрожащими губами прикоснулась к его лбу, как и полагалось. Это было легко, учитывая, что он сидел, а я все еще стояла.
Его кожа была холодной как лед. И такая же ледяная река через мгновение хлынула в меня. Я запретила себе ей сопротивляться.
Моя грудь наполнилась тяжестью. Словно чья-то рука схватила меня за самое сердце. И дышать вдруг стало слишком трудно… Мне захотелось прокашляться, вырваться из этого кошмара, но прерывать обряд было нельзя.
Кости заныли все разом. Нестерпимый холод глубинной дрожью прополз по ним. Ноги совсем ослабели и грозились подвести меня.
Его боль с готовностью перешла в мое тело. С княжьих очей, с белых костей, с красных кровей, да со всего остова… на одну маленькую, никому не нужную девчонку.
Я всхлипнула и оторвалась от него. Подалась назад, тщетно пытаясь унять рвущийся из горла кашель. На губах остался привкус горечи – напоминание об обряде. И кожа по-прежнему леденела, как будто мы все еще соприкасались.
Князь посмотрел на меня с угрюмой усмешкой.
– Тяжелее, чем ты думала, не так ли? Полагаю, второго вопроса я могу не ждать.
– А вы бы ждали? – тихо спросила я, отходя.
Я уходила скорее мертвая, чем живая.
Но если мне было так плохо… и цена была столь высока… то…
Почему я уже с нетерпением ждала следующего раза?
