Loe raamatut: «Слезы князя слаще сахара», lehekülg 4

7

Я вышла из зала, едва держась на ногах. Болезнь давила с новой силой, все плыло перед глазами.

Обратно провожать меня никто не собирался. Я попыталась сама припомнить путь назад, но мысли разбегались, ускользали. Делать было нечего, и я пошла наугад.

Добравшись до галереи, которая сперва показалась мне смутно знакомой, я оперлась о стену. Прикрыла глаза в надежде, что головокружение ослабнет. А когда вновь открыла их, то вдруг осознала: в этом месте я точно прежде не бывала. Очевидно, я забрела в чужую, неизвестную мне часть замка.

Пошатываясь, я побрела обратно к залу с печью, как мне представлялось. Но коридоры, будто назло, все сильнее путались и менялись местами. Не знаю, сколько я блуждала, прежде чем услышала голоса.

Меня мгновенно охватило облегчение: наконец, я была не одна. Надежда слегка развеяла туман, и я пошла на звуки смеха и разговоров.

Вскоре я уже различала отдельные голоса, дружеские перепалки, звон ударяющихся чаш. Я остановилась у арки, привлеченная светом и теплом, что струился из общего чертога. В нем отдыхали нарядные люди. Должно быть, бояре…

Их одежды казались непривычно яркими, непривычно украшенными. Они сидели за длинным деревянным столом, накрытым вышитой скатертью. Многочисленные кувшины и кружки с напитками явно сослужили службу их хмельному веселью.

Я обрадовалась, поняв, что и в этом замке, оказывается, царила жизнь. Я хотела было выйти к ним и спросить дорогу.

Но радость сменилась тревогой, как только я уловила суть их разговора.

– Ему давно пора уступить место кому-то более… достойному, – произнес один из собравшихся, человек с ледяными глазами. – Мы имеем право поставить вопрос открыто. Мы ведь знать.

Мне стало страшно, и я вмиг забыла о хвори. Было нетрудно догадаться, о ком тут говорили, и разговор явно шел опасный. Если бы кто-то узнал, что я это подслушала, мне пришлось бы несладко.

Я отступила и огляделась в поисках укромного места. Рядом с аркой притаился темный уголок. Оттуда я ничего не могла увидеть, только слышать, и само укрытие было не слишком надежным. Но я понадеялась, что черное монашеское одеяние скроет меня в тенях.

– Мы сможем что-то предпринять, только когда он станет совсем беспомощен, – заявил какой-то почтенный старец. – Пока он еще может держать оружие, народ будет его уважать и наши руки связаны.

– Да вы разве не видите, что он только ради этого и проводит свои… как их, тренировки? Показательные выступления, чтобы заставить нас молчать, – заявил молодой и явно пьяный боярин. – И что, нам теперь ждать, когда его добьет это нелепое пророчество?

– Есть только одно утешение, – я узнала голос первого говорившего, с ледяными глазами. – Князю никуда не уйти от его «нелепого пророчества». Сколько бы замков он ни велел повесить на дверях часовни.

От любопытства я чуть не высунулась из укрытия, как вдруг услышала шаги в коридоре. Поступь звучала уверенно, тяжело. Вряд ли это был кто-то из опоздавших бояр.

Мои глаза распахнулись, когда мимо прошел сам Князь. Это невозможно, подумала я. Разве он не остался в том зале?.. Я едва успела прижаться к холодному камню, молясь, чтобы он не заметил меня. Князь не обратил на меня внимания.

Он стремительно вошел в чертог, и внутри воцарилась тишина. Казалось, его присутствие подавляло все вокруг – даже меня, несмотря на то, что я пряталась в отдалении. Молчание затянулось, пока, наконец, он не заговорил сам:

– Что, речи кончились? Шептались обо мне, не так ли? Время от времени вы забываете, что в этом замке каждое слово доходит до моих ушей быстрее, чем покинет чей-то рот.

Один из бояр попытался возразить:

– Великий Князь, мы лишь обсуждали приготовления…

Но тот перебил его:

– Приготовления к чему? К заговору?!

– Да мы ж ничего не сказали такого, чего бы каждый не знал, – вдруг выступил выпивший боярин. – Слишком уж вы ослабли.

Внезапно послышался скрежет, а затем жуткий грохот. Как будто рухнула стена. Что-то металлическое попадало на пол с жалобным бряцаньем и раскатилось по сторонам.

Я услышала сбитое грудное дыхание и чуть выглянула из-за арки. Князь опрокинул дубовый стол…

– Повтори, – процедил он с усмешкой, словно нарочно искал повода для расправы.

– И повторю, – нахально продолжил боярин. – Земля в тяжелом положении, а вы ей уже не защитник. И кто пойдет за вами в бой? Вас самого придется защищать!

Я замерла в своем укрытии, понимая, что тот не ведал, что несет. Я испугалась, что эта дерзость может стать последней для молодого боярина. И не зря.

– Ты станешь уроком для остальных, – проговорил Князь, словно вынося приговор. – Я ослаб из-за чахотки, а тебя подкосила медовуха. Проверим же, чей недуг сильнее. Кто при оружии? Дайте нам по мечу.

Собравшиеся бояре начали роптать, некоторые попытались отговорить Князя. Однако приказу подчинились, и звук металла, покидающего ножны, заставил меня задрожать.

Старец попробовал вмешаться:

– Ваше Величество, не тратьте силы. Вы драгоценны для своих земель, даже в нынешнем состоянии. Никто вам не равен. Этот дурак проспится и схватится за голову. Накажите его по своему разумению – потребуйте доказать верность, изгоните, лишите владений и титула. Только не убивайте.

Но Князь его не слушал. Раздался шум. Нетвердые шаги. Видимо, боярин начал пятиться.

– Ну же, Сивер, – прохрипел Князь, и голос его был сух и жесток. – Нападай. Разве это не должно быть очень просто? Против кого-то вроде меня.

Боярин все же попробовал с ним потягаться, но, судя по всему, заметно уступал и в итоге начал бормотать:

– Я… Я не это имел в виду…

– Позвольте ему сдаться, – взмолился старец. – В насилии нет нужды. Прошу вас.

– Он должен винить только себя. По его же собственному совету я отвергаю ту свою часть, которая ему не угодна. Мою человечность и слабость. И если кто-нибудь еще хоть раз попробует отговорить меня…

Послышался омерзительный звук наносимой раны, затем упавшего тела. Я зажмурилась. Я ждала, что чертог наполнят крики, но все молчали.

Дрожащей рукой нащупав крестик, я попросила у Святой Матери позаботиться об ушедшем.

– Ну что, кто-то еще считает себя лучше меня? – раздался мрачный вопрос. – Я один стою дороже всех вас. Сверхчеловек остается таковым всегда. Чей был меч?

Он плюнул и вышел, и я просто смотрела на его удаляющуюся спину. Я ощущала трепет, даже если он пугал меня до ужаса.

– Ох, Сивер, дружище… – вздохнул кто-то внутри чертога. – Доигрался.

– Вирланд никогда до этого не навещал нас. Какой бес вдруг притащил его сюда?

Я сглотнула, все еще не в силах поверить в произошедшее. Только что Князь расправился с человеком. Так близко от меня…

Он не был тем, с чьего молчаливого согласия умирали. Он сам был убийцей. Настоящим.

Прежде я еще не встречала подобной безжалостности. Такой уверенности в собственном праве отбирать чужие жизни. Я поймала себя на мысли, что стремлюсь понять причины этой жестокости.

Но что, если напоминание об отсутствии доверия подпитало его страх быть обманутым? Что, если своими вопросами я обострила его помешательство?..

Тогда это были последствия моей беспечности.

И тогда именно я была виновата.

Я решилась покинуть угол и взглянуть на усопшего. Тело боярина безжизненно лежало на каменном полу, и кровь медленно растекалась по плитам алой лужей. Она приковала к себе мой взгляд.

До сих пор я не до конца понимала, что мир, в который я вошла, был полон зверства. Прежде я не видела, как оно выглядит. Теперь же узнала. И представила себя лежащей в луже крови – вот что бы со мной случилось, не будь я полезна Князю.

– А это кто? – вдруг спросил человек с ледяными глазами, глядя прямо на меня, и я поспешила сбежать.

Слава Владычице, он не мог разобрать, кто именно из сестер тут побывал.

Но, конечно, он понял, что свидетельницей была монахиня.

На этот раз ноги сами принесли меня в нужное крыло. Я чуть не врезалась в матушку Василиссу – так быстро бежала, захлебываясь отчаянием. Та обеспокоенно вскинула руки, будто ограждая и не позволяя пройти дальше.

– Что случилось, дитя? Князь?.. Он что-то сделал?..

Я то ли кивнула, то ли покачала головой, и, словно почувствовав мое смятение, она слегка приобняла меня. Тепло ее рук было приятным, но я все равно больше не могла находиться в этих бесконечных коридорах и темных стенах. Мне отчаянно хотелось вырваться на волю. Уйти далеко-далеко. И забыть все случившееся, подобно страшному сну.

– Матушка, – тихо прошептала я, ни на что не надеясь, – можно ли мне ненадолго выйти из замка?

– Погуляй во дворе, если хочется, – ответила она.

Там, среди могил?.. Я замотала головой. Мои губы зашевелились сами по себе:

– Только не двор, матушка! Возможно, вы могли бы отвести меня куда-нибудь подальше. Возможно, мы могли бы пройтись… по городу…

В этот миг я явственно осознала, как меня тянет хоть на мгновение оказаться там, среди живого шума, запахов, голосов. Я никогда не бывала в городе.

– По городу? – удивилась матушка Василисса, и я услышала в вопросе легкий упрек. – А у тебя сил-то хватит после обряда?

Я твердо кивнула.

– Не беспокойтесь. Клянусь, я не стану жаловаться. А вдруг это будет последний раз, когда я…

Она тяжело вздохнула. Наверняка ей стало жаль меня. Наверняка она видела, как напугана я была, и связала это с лечением. С мыслями о моей возможной скорой смерти.

– Это опасно и нехорошо, дитя, – ее голос смягчился, но беспокойство осталось. – Хотя я понимаю, как для вас, девочек, это важно.

В ожидании ее решения я затаила дыхание. Мне так хотелось избавиться от образа убитого боярина, все еще стоявшего перед глазами.

– Прошу. Мы не будем задерживаться. Всего лишь час, может, чуточку больше…

Матушка Василисса долго молчала, и надежда все таяла.

– Хорошо, дитя, – наконец произнесла она. – Но только завтра. Сегодня уж больно поздно. Я скажу, что мне нужно в церковную лавку, а вам – за девичьими вещами. И вы должны будете не отходить от меня ни на шаг.

Я поблагодарила матушку, и в тот же миг из келий показались другие сестры. Должно быть, они все слышали.

– Мы действительно сможем выйти? – спросила одна с любопытством.

– Да, но ненадолго, – строго отрезала матушка. – И никаких приключений. Я попрошу воеводу, чтобы отрядил человека. Кто-то должен будет нас сопровождать.

8

Я едва дождалась утра. Ночью так и не сомкнула глаз и вскочила затемно.

Как ни старалась, я не могла выбросить из головы то, что увидела. Только молилась и говорила себе, что это дело не моего ума. Один человек, далекий от праведности, жестоко обошелся с другим таким же. Не мне было судить кого-то из них. И все же… я судила.

Ну зачем же он это сделал?!..

А еще я не могла перестать размышлять о пророчестве, о котором сказали бояре. Что за беда, если не болезнь, должна была погубить Князя?.. Пока подошло время собираться в город, я уже всю голову себе сломала.

Сопровождать нас воевода Грай явился сам. Наверняка, как только услышал просьбу матушки, он сразу же решил, что все мы задумали сбежать.

Пришел он в отвратительном настроении – видимо, новость о смерти боярина тоже его потрясла. Либо он просто тяготился необходимостью выводить на выпас княжескую собственность… Я прямо-таки видела в его глазах отражение тех времен, когда его задачи были более подобающими настоящему воеводе.

Мы с сестрами накинули поверх ряс теплые шерстяные платки. Матушка взяла простой тканевый мешочек для свечей, лампадного масла и ладана, которые собиралась купить в церковной лавке. Нам она тоже выдала по мешочку и паре монет и попросила найти на рынке нужные товары. Сестрам досталось поручение приобрести мед, льняные нити и простую ткань. А мне – мази из лекарственных трав.

Наша процессия медленно покинула здание и впервые со дня приезда вышла за ворота. Прямо за высоким забором открывался чудесный вид на город.

Оказалось, что сам замок стоял на верхушке огромного холма, а столица Зимогории – Чарстень – раскинулась на его склонах и у подножия. С высоты было видно снежные заносы, покрывавшие крыши домов, и тонкие сероватые столбы дыма, поднимавшиеся из печных труб.

В хрустальной обертке инея даже крепкие строения выглядели хрупкими. Рассвет едва виднелся сквозь молочную пелену неба, окрашивая улицы в мягкие розовые и золотистые оттенки. Крошечные фигурки людей, закутанные в несколько слоев теплой одежды, уже спешили по своим делам, а над ними приветствовали день неперелетные птички.

На мгновение я остановилась, вдыхая чистый, прозрачный воздух. Моя душа немедленно и бесповоротно признала это место домом.

Прочь от замка вела широкая дорога, и я зашагала по ней еще быстрее. Я бы бросилась вниз, если бы не строгие проводники, не длинные подолы и не хворь, что еще отдавалась в костях при каждом движении.

– Этот район близ верхушки называется Княжий холм, – сказала матушка Василисса, когда мы спустились к первым домам. – Здесь живут только старейшие семьи и высшие чины. Сами видите, палаты выстроены с большим размахом.

Я гордо дернула плечом. Размахи меня не волновали.

– А на склонах лежит Косогорье, – продолжала матушка. – Это ремесленный и торговый район. Мы как раз направляемся прямиком туда, на рынок.

Заинтригованные, сестры переглянулись. Хоть лица у всех и были закрыты, но мы уже почти привыкли к этому и начали угадывать, какие выражения прятались под покрывалами.

– Дальше лежит Нижний град – там простые дома. И конечно, Посад – самый дальний район, где сплошь странноприимцы и трактиры для приезжих.

Матушка привела нас на рыночную площадь, где пахло горячим хлебом. Сама она отлучилась. Воевода Грай не упустил возможности купить табака и обменялся с лавочником хмурыми взглядами. Сестры читали надписи на вывесках: «Рыбная лавка», «Соляная лавка». Я же жадно смотрела на всевозможные сахарные леденцы.

– Ой, смотрите! – вдруг воскликнула одна из сестер, указывая куда-то в сторону. – Как красиво!

Я обернулась и сразу поняла, что именно ей так понравилось. По площади проходила веселая толпа. Впереди шли нарядные девушка и парень, а следовали за ними, должно быть, родные и друзья. Все они улыбались, приветствовали прохожих.

Свадьба…

У них были такие ясные лица, что мне тут же стало и радостно за них, и горько за себя. Я малодушно отвернулась. Мне подумалось о том, каково это – быть влюбленной, и о том, что я никогда не переживу подобного. Белые с золотом одежды невесты были полной противоположностью моей рясе…

– Как же они счастливы! – промолвила сестра Акилина с понятной мне завистью. – Я бы тоже хотела так.

– Да, бедняжки мы, – печально добавила другая сестра.

– Ну, если бы я все же вышла замуж, мой жених был бы самым красивым, – мечтательно протянула сестра Касиния. – Высоким, с голубыми глазами. Как чистое небо.

– Да, и с золотыми волосами, чтоб светились на солнце, – подхватила другая, смеясь. Ее смех был что звон колокольчика.

И все, остановить это стало уже невозможно.

– Мой был бы певец.

– А мой – художник!

Воевода Грай едва сохранял спокойствие. Он покосился на девушек и, откашлявшись, произнес:

– Неплохие мечты, но разве ваши придуманные женихи не должны уметь сражаться?

Акилина, дерзко вскинув подбородок, ответила:

– На себя-то не намекайте!

У воеводы от такого обращения чуть не задергался глаз.

В это время матушка вернулась, держа в руках полный мешочек. Она посмотрела на нас, затем на мужчину:

– Что это тут происходит? Ничего не куплено. Разве вы не смогли проследить за дисциплиной, воевода Грай?

– Ваши монашки хуже войска, матушка. Те и то праведнее.

Сестры переглянулись и в один голос запели:

– Матушка, а вы бы за кого вышли замуж, если бы не стали монахиней?

– Что еще за вопросы? – ахнув, спросила та. Будто это был самый непристойный вопрос, который ей когда-либо задавали.

– Нам встретилась свадьба!

Матушка Василисса неодобрительно цокнула языком.

– Ох, зря я вас сюда привела… – расстроилась она. – Не сравнивайте себя с невестой. Единицам так везет.

Большинство обманут, а это больно, так что радуйтесь, что вам подобное не угрожает. Ну-ка, купите быстренько, что я просила. И уходим. Насмотрелись уже, родимые, на год вперед.

Я взглянула на возвышающийся над городом замок и внутренне с ней согласилась. Появление свадьбы лишь разрушило мою сказку, оставило тяжесть. Лучше бы я никогда такого не видела. Сидела бы в серых стенах да душу себе не травила. Раз уж у меня все равно никогда не было выбора…

Я вздохнула и сказала себе: будь же благодарной, Мирия! Еще недавно у тебя не было ни любимых сестер, ни доброй матушки. Ну и что, что все вы заперты. Но они не слишком страдают, они даже сохранили способность мечтать.

И мне захотелось поддержать матушку, которая уже вышла из возраста надежд и, должно быть, смотрела на свою судьбу особенно печально:

– Нам не нужны свадьбы, сестры, – тихо сказала я. – У нас уже есть семья.

Когда наша процессия вернулась в замок, все сразу же ощутили царившее в нем густое беспокойство. Нас встретил какой-то человек.

– Главный лекарь? – встревоженно спросила матушка. – Что такое? Вы нас искали?

– Сбился с ног, – выдохнул тот. – Куда вы подевались? Вы должны быть всегда под рукой. Князю срочно нужна монахиня.

– Но ведь последний обряд был только вчера… – удивилась матушка. – Мы позволили себе отлучиться, поскольку не ожидали нового так рано.

– У Князя внезапный приступ. Вероятно, нервное напряжение спровоцировало острое ухудшение состояния… Ему всю ночь было худо – бред, лихорадка. Он требует определенную монахиню. Ему нужна некая «любопытная сестра».

Я почувствовала, как вспотели ладони. «Любопытная»… Конечно, он имел в виду меня. Меня охватила смесь страха и внезапной гордости.

– Пойдемте, – просто сказала я.

– Опять сестра Мирия?! – воскликнула матушка. – Но она лечила его только вчера. Это слишком скоро, так нельзя. Я не позволю…

Лекарь резко перебил ее:

– Неужели вы не понимаете? Князю сейчас лучше не перечить. Он не в себе. В таком состоянии он невероятно упрям и скор на расправу. За последнее время у нас уже случилось одно убийство и еще одно покушение. Давайте обойдемся без новых жертв.

Мое сердце забилось чаще. Еще одно покушение?.. Пока нас не было, Князь снова напал на кого-то?

– Все в порядке, матушка, – торопливо заявила я, стараясь скрыть от нее собственный страх. – Мне не так уж и плохо.

Она повернулась ко мне, и сквозь покрывало я ощутила ее настороженность.

– Дитя… – начала она, но затем остановилась, словно подбирая слова. – Ступай. Но после ты объяснишь мне, что происходит.

9

Покои Князя встретили меня густым полумраком. Все окна были закрыты плотными занавесями, не пропускавшими ни единого луча, а воздух полнился запахом запаренных трав. Князь лежал на огромной кровати. Он был почти погребен под горой одеял, укрывавших его по самую шею. Серебряный обруч, прежде венчавший его голову, исчез. Я подошла к изголовью.

Дела его действительно были плохи. Нестриженые черные волосы казались грязными, и несколько мокрых прядей прилипли к блестящему от пота лбу. Вблизи его кожа показалась мне полупрозрачной – под ней пролегали узоры, как подо льдом на замерзшем озере. Тени скорбно очерчивали впалые щеки Князя, будто тот уже перешагнул за грань. Но его веки все еще беспокойно подрагивали, а пересохшие губы кривились от усилий, пока он бормотал какие-то отрывочные, бессвязные слова:

– Вниз… вглубь… так темно… сыро… земля… стылая… корни, черные, цепкие… с-сколько еще…

Я невольно шагнула ближе.

– Этот запах… тлен… черепа с пустыми глазами… тот, кто лежит внизу, он все еще там… знает меня… ждет меня… идти… должен, ведь я…

Холодок пробежал по моей спине от его лихорадочных видений. То, о чем он говорил, живо рисовалось перед моими глазами.

Я поняла, что Князю снился кошмар, и мне следовало попробовать вернуть его в сознание. Но вместо этого я наклонилась так низко, что его обжигающее дыхание коснулось моего покрывала.

– Бледный… пальцы длинные, костяные… глаза… два белых огня, будто колючие звезды… я видел их… видел, но отвернулся. – Его лицо исказилось от боли. – Кресты и иконы гниют… выбрал… сам…

Я нахмурилась. Вот что он видел? Кресты и лики святых, обращенные в прах? И нечто, что таилось в глубине…

Мне вдруг стало жаль его. Пока мы с сестрами наслаждались прогулкой, Князь в одиночку боролся с жуткими порождениями своего разума. Но я напомнила себе, что он заслуживал такого наказания.

– Я должен был справиться… Почему я… не смог…

Плененная его словами, я наклонилась так низко, что покрывало коснулось его лица. Его веки вдруг приоткрылись, и в мутных глазах промелькнул проблеск сознания. Князь постарался сосредоточить взгляд, однако смотрел затравленно, как будто я казалась ему продолжением кошмара.

– Мне конец… – прошептал он.

Сразу захотелось успокоить его, подбодрить. Сказать, что этого не будет. Сейчас он был не Князь, не тиран, а просто человек, потерянный в страданиях. Мне пришлось себе напомнить, что его страдания были вызваны его же собственными темными делами. Недавнего лечения хватило бы на какое-то время, не швыряйся он столами и не затевай поединков с пьяницами.

Охваченная противоречивыми чувствами, я замерла. Внутри меня боролись нежность и ненависть, сочувствие и отвращение.

В итоге я не стала утешать его.

– Та сестра или другая?.. – спросил вдруг Князь, по-видимому, придя в себя.

– Помните мой голос?

– Да.

Он закрыл глаза и замолк на несколько секунд, прежде чем снова посмотреть на меня.

– Черт возьми, этот огонь. Я будто горю изнутри. Скорее забери его.

Я вздрогнула, когда он чертыхнулся. Задумалась, стоило ли делать это сразу. Я ведь еще не получила свою плату – ответ на вопрос. Тем временем его лицо стремительно темнело.

– Бес тебя побери! Почему ты медлишь? Я чувствую, что захлебываюсь собственной кровью. Каждый вдох – как кинжал. Проведи обряд, исцели меня. Мне нужно, чтобы ты меня спасла.

Князь зашипел от боли, которую вызвала эта его тирада. Посмотрел на меня зло и требовательно.

– Вы ведь позвали именно меня… Но тогда вы должны понимать, что любопытная сестра не станет лечить вас просто так.

Он хрипло огрызнулся:

– Мне больно, а ты торгуешься? Ты сводишь меня с ума! Я помню о твоей проклятой награде. Но сейчас у меня нет сил на вопросы. Где твое милосердие, сестра?!

Его слова будто ударили меня. Он совсем не думал о том, что, когда я это сделаю, боль не рассеется просто так. Она перейдет ко мне, и мне самой будет уже не до вопросов… В этом человеке не было ни капли внимания к другим людям.

– Помоги мне и получишь то, что хочешь, – настаивал он. – Слово Князя.

– Ладно…

Я приподняла покрывало и наклонилась к нему. Легонько дотронулась губами до его лба, на этот раз читая молитву про себя. Его кожа плавилась от лихорадки, была влажной и пахла горько. Он слегка поморщился, будто к нему приложили осколок льда. Затем все же расслабился.

– Так… лучше. Не останавливайся, – его голос заставил мое сердце заколотиться чаще.

Было бы приятно помочь несчастному больному, если бы не цена. Обряд не был для меня простым благословением. Он был борьбой. Битвой, на которую я шла, понимая, что вскоре сама займу его место.

На этот раз болезнь переливалась в меня еще охотнее. Будто она начинала меня узнавать, и с каждым разом я нравилась ей еще больше. Я дрогнула от этой мысли.

Нельзя было отрываться. Но мои силы действительно были на исходе…

Князь застонал, когда я внезапно прервала связь.

– Почему ты прекратила? – спросил он с нетерпением.

– Не могу… больше… – ответила я, задыхаясь.

– Как скажешь. Тогда забудь про нашу сделку. Я позову других сестер.

– Нет… – вырвалось у меня. – Не надо.

Я наклонилась снова, хоть все мое естество восставало против. Противилось со всем отчаянием. И все же я себя переборола.

Когда последняя капля лихорадки упала в меня, я произнесла:

– Теперь вопрос, мой Князь.

– Потом, – сказал он отстраненно. – Ты все равно едва соображаешь. А мне нужно поспать.

– Сейчас!.. – воскликнула я, боясь, что Князь обманет меня. – Я столько ради этого терпела.

– Ты – монахиня. Тебе положено терпеть. Так потерпи еще маленько.

Эти бесчувственные слова что-то во мне задели. Я ощутила, как слезы подступили к глазам, но сдержала их, не желая показывать свою слабость. Зря я согласилась сперва провести обряд. Теперь он не собирался расплачиваться.

Горячка болезни и обида вскипели внутри, и я не сдержалась:

– Вы дали мне слово Князя… Так что отвечайте… Что вообще должно было случиться, чтобы кто-то так зачерствел? Как вы стали таким ужасным человеком?!

Темные глаза впились в меня с каким-то разочарованием. Он заговорил сквозь зубы:

– Глупая, глупая сестра. Я же сказал тебе: подожди, обдумай все как следует. Я не собирался нарушать свое слово, просто хотел, чтобы мы поговорили в более подходящее время. Но ты не послушала и потратила свой драгоценный вопрос впустую. Потеряла возможность узнать что-то действительно важное.

Вот тебе твой ответ, – выплюнул он, – я таким не становился. Я был таким всегда. Спроси ты любого в этом замке и тут же узнала бы, что Вирланд родился уже спесивым честолюбцем. Я был ужасным младенцем. Затем ужасным мальчишкой. Ужасным юношей. И стал таким же мужчиной. А сейчас ты поймешь, что я таким и останусь.

Он протянул под одеялом руку и позвонил в подвешенный у кровати колокольчик.

Когда в покои вошли стражники, он сказал им:

– Этой сестре любопытно, как выглядит темница замка.

Прошло совсем немного времени, прежде чем окованная ржавым железом дверь с грохотом захлопнулась за моей спиной. Я осела на пол.

Вот что было моей наградой. Вот как выглядела княжеская благодарность. Холодный пол, затхлое дыхание тесноты да мышиное шуршание по углам.

Кто-то поправился и нежился на белых простынях, а кому-то было велено прозябать в черных от плесени стенах наедине с чужой хворью. Я свернулась на полу, подтянув колени к груди, крепко обняла их и замычала себе под нос, утешая сама себя. К несправедливости и наказаниям мне было не привыкать.

Я потерпела неудачу. Почти дотянулась до раны, почти коснулась ее, но снова вызвала не боль, а ярость.

Однако перед моим внутренним взором еще горела краткая вспышка сожаления, промелькнувшая в пылу гнева Князя. Его приказ бросить меня сюда был призван проучить меня, внушить страх. Но не только.

Он оттолкнул меня. Он защищался. И он… оправдывался. Этого было достаточно, чтобы оставить меня со странным чувством удовлетворения.

И все же я потеряла еще одну попытку, которых у меня оставалось не так уж много. Кто знает, после скольких обрядов я умру? Может быть, и это заточение пережить мне было не суждено.

Зачем я вообще это делала?.. Ради сестер? Я уже и не знала. Почему-то мне было так важно знать его тайны, в то время как каждая секунда, проведенная в его присутствии, убивала меня.

В темном углу собственного сердца я вдруг нашла непривычное чувство. Неведомую привязанность. Этот человек, замкнувшийся в себе, постепенно становился частью меня. Я хотела быть к нему ближе, хотела разгадать его загадки, почувствовать себя необходимой. Тщетное, пагубное желание.

Монахиня уже позволила себе слишком много надежд и теперь платила за них. Я устыдилась себя.

Так мне было и надо.

Я почувствовала неожиданную признательность за собственное заточение, за переданные муки. С готовностью открылась навстречу испытанию.

С каждым вдохом что-то в груди надрывалось, а лихорадка разгоралась все сильнее. Жар обжигал изнутри, стучал в висках, отзывался ломотой в каждом суставе. Я прижалась к холодному камню, впитывая его прохладу как единственную ласку. Моя бедовая голова вдруг позабыла все молитвы. Молись, шептала я себе. Молись и проси прощения у Великой Матери. Но слова не выходили. Вместо этого я стремительно теряла ясность сознания.

Меня вдруг посетила смутная мысль, будто камера вокруг меня была… живая. Будто она смотрела на меня с вниманием, с тихим сочувствием даже. И не только она, весь замок следил за мной, за моими страданиями, и его камни больше не были ни холодными, ни враждебными. Глядя на собственную пленницу, он жалел ее.

– Замок… – прошептала я, сама того не осознавая. – Ты меня видишь?

В тишине мне показалось, что стены ответили мне. Они подхватили мой шепот и повторили эхом, будто в подтверждение.

И я могла поклясться, что услышала едва различимый, призрачный вздох. Что-то вроде нежного укора, печального и отстраненного, словно невидимый собеседник был немым, но не мог об этом сказать.

Темница вдруг показалась мне еще теснее. Намного теснее. Будто я лежала в норе, а не комнате. И ее границы держали меня крепко, как нечто важное и ценное.

Тишина убаюкивала меня. Высыхающие слезы запечатывали глаза. Все чувства внутри вдруг закончились, остыли. Я просто устала – за этот день, да и вообще. Устала и сдалась.

Я согласилась с тем, что так все и закончится. В какой-то момент что-то пошло не так, и вряд ли это можно было исправить.

Я сдалась своему, вероятно, последнему сну.

Много раз сквозь дремоту я слышала шаги. Кто-то открывал темницу, заглядывал внутрь и через мгновение удалялся. Должно быть, это люди Князя проверяли, жива ли я. Я пыталась сосчитать эти посещения, чтобы представлять, сколько времени провела здесь, но память отказывалась работать.

Еды и воды они не оставляли. Да и я бы все равно ни есть, ни пить не смогла…

Но однажды пришел кто-то другой. Я услышала легкие шаги и приоткрыла глаза, а затем увидела матушку Василиссу. Она скользнула в темницу, упала на колени и запричитала, стараясь расшевелить меня.

– Ох, дитя… Прости, что не пришла раньше. Не дозволяли, – произнесла она. – Как ты? Хочешь исповедоваться?

Исповедоваться?.. Нет. Мне не хотелось…

Я слегка пришла в себя и начала осознавать, что на самом деле не умираю. Моя кожа остыла, а тело ломило теперь скорее от лежания на голом камне. Я… была почти в порядке.

Матушка, заметив, что я очнулась, положила на пол мази и предложила обработать мои язвы. Осторожно потрогав свои руки и лицо под одеждами, я с удивлением поняла, что моя кожа все еще оставалась чиста. Никаких следов, трещин и язв. Непонятно почему, но обещанных отметин болезнь на мне не оставляла.

– Нет, не надо, – тихо произнесла я.

Внутренний голос подсказал мне, что я должна это скрыть. Я все равно не знала, как объяснить это матушке. Да и самой себе.

Матушка Василисса покачала головой, будто осуждая мое упрямство.

– Ты не одна, – произнесла она. – Ты не обязана принимать все удары на себя. И я больше не позволю тебе продолжать этот самоубийственный подвиг. Но, увы, позже. Сейчас тебе придется еще раз столкнуться с судьбой. Видишь ли…

Она помедлила.

– Не знаю, что случилось, поскольку до этого он не разбрасывался монахинями. И уж тем более не отказывался от лечения. А само лечение не требовалось ему ежедневно…