Когда я была маленькой, папа со мной шутил: всеобщая смазь и дружеская смазь. Всеобщая смазь – это провести по носу сверху вниз. А дружеская – снизу вверх. Раскрытой ладонью. Он был груб, эти смази заменяли ласку.

Сейчас я думаю, что папа просто не понимал, что делать со мной, с девчонкой. С мальчиком было бы понятно – рыбалка, удочки, настоящие мужские развлечения. Почему-то перед глазами стоит фотография – я сижу у папы на плечах. То ли День Победы, то ли Первомайская демонстрация – все довольные, какие-то шарики-раскидайчики за заднем плане. И у папы счастливое лицо. Или мне сейчас кажется, что счастливое.

Как мало удается сохранить нашей памяти. Как ничтожно мало…

Помню, как мы ехали на Украину на дачу, в Ростов-на-Дону, в поезде, в плацкарте, и я никак не могла заснуть – я всю жизнь спала плохо, кроме медового месяца. Мама, наверное, тоже была там на даче, а может, и в поезде, но я не помню. Мы сидели с отцом внизу на полке, и он рассказывал мне о черте Иван Иваныче. О приключениях этого черта, даже связанных с выпивкой, еще о каких-то его делах. Только потом я додумала, что он рассказывал о черте, который мучил Ивана Карамазова.

Еще помню, что страшно любила, когда он приезжал из командировок. Он всегда приезжал со щетиной. Колючий, небритый, и так приятно было к нему, к этой щетине прижиматься! Даже удивительно.

Помню, когда папа учил меня прыгать в высоту и длину. Потом я довольно прилично для своего роста прыгала. Он привил мне любовь к физическим упражнениям. Помню, с каким удивлением я смотрела на девчонок на физкультуре, которые не могли сделать уголок.

Папа был самым гостеприимным в мире человеком. Я помню, как мой троюродный брат Вовка, который служил в армии, пришел к нам по групповой увольнительной с десятью ребятами. Я не была уверена, что стол был бы накрыт для всех, если бы дома не было папы. Но… мы накормили всех. Что нашлось, то и поставили. Я хотела быть такой же красивой, как мама, и такой же умной, как папа. А потом мне хотелось быть самой собой. Но все чаще и чаще я понимаю, что ушла недалеко от своих родителей. Вяжу шляпки крючком и раз в полгода начинаю делать зарядку. Помню, что у отца был друг, который каждый праздник звонил ему из Иркутска. А у мамы был поклонник из партийных чиновников, какой-то аж второй секретарь. А потом все рухнуло. И я не успела получить от папы прощения. А мама счастливо прожила замужем за своим Колей, который ее как всякую женскую душу-Душечку превратил в куркуля-бирюка.

А об отце я ничего не помню. Фотография перед глазами и раскидайчики.

***

Новое сообщение от Никита

Извени, я выпил. И не могу удержаться. Как представлю тебя, тепленькую, голенькую, разгоряченую.

Оооо. А жена где?

Жена в гости к подруге ушла. А я не могу.

Понятно.

Мы не можем сейчас встретиться?

Ну как? У меня все дома – и муж, и Ленка. Куда я на ночь глядя сбегу? Хотя очень хочется, конечно. Очень.

Я должен был провереть. Вдруг бы получилось.

Не трави душу. Я и так уже так больше не могу.

И я не могу. Спокойной ночи малыш!

Спокойной ночи!

Очень хочется увидеть тебя хотя бы во сне.

Будем надеяться, что я тебе приснюсь. Спокойной ночи!

Удалить всю цепочку сообщений?

Сообщение будет удалено.

Удалить.

***

Ольга Степанова online

Люба: Олька, привет. Я прям не знаю, что делать. Ужасно хочется развестись.

Ольга: Оооо. Дела идут все дальше и дальше. Ничего себе! А Никита что говорит?

Люба: А Никита ничего не говорит. Говорит, что любит и скучает. Что лучше меня у него никого не было. А больше ничего не говорит. А, он еще хочет, чтобы я ему мальчика родила. Ха. Вот у него девочка, а он хочет мальчика. Продолжателя рода. А жена ему рожать не хочет больше. И я, если честно, тоже больше рожать никого не хочу.

Ольга: Ну ты подумай тогда, прежде чем разводиться. Он же тебя замуж не зовёт?

Люба: Не зовёт. Я подозреваю, что ему и с женой хорошо.

Ольга: Сколько они в браке? Двадцать лет уже?

Люба: Ну где-то столько.

Ольга: Если они эти двадцать лет как-то вместе прожили, то шанс, что они разведутся, очень невелик.

Люба: Да знаю я. Сама с Вовкой столько же прожила. Столько не живут ))))

Ольга: Ничего-ничего. Никита – это временное, уж прости меня. Мне, конечно, не хочется так говорить, но я надеюсь, что ты и сама понимаешь.

Люба: Ну что ты за человек, а? Вечно мне ушат холодной воды на голову выльешь.

Ольга: Да я что? Я ничего )))) я вовсе не хотела тебя обидеть, но хочу тебя предостеречь.

Люба: Да я и сама понимаю, что дело безнадежное. Но так, знаешь, хочется чего-то нового и прекрасного.

Ольга: Знаю. Но не уверена, что Никита – именно то новое и прекрасное, которое тебе надо.

Люба: И я не уверена. Хотя трахается он прекрасно. Чёрт.

Ольга: Понимаю )))) но ничем помочь не могу.

Люба: И я понимаю. Ладно. Фиг с ним, с Никитой. Разберемся как-нибудь. Ты-то как?

Ольга: Да никак. Пыталась тут встретиться с еще одним знакомым. Он пишет: скучаю, не могу, умираю! Я отвечаю: хорошо. Давай послезавтра. Позвони мне в час, у меня будет обеденный перерыв. Встретимся, кофе попьем. Хорошо, говорит, договорились. Наступает день встречи. Я отменяю все, стремлюсь на обед и встречу. Час, час пятнадцать, звонка нет, я жду. Вечером приходит сообщение: ой, прости, совсем забыл, что мы договаривались. Нормально?

Люба: Однозначно нет.

Ольга: Я понимаю, что ему греет душу, что я согласна с ним встретиться. Но как-то же надо за базар отвечать. Бесит.

Люба: Бесит. Что мне нравится в Никите – так это то, что он не опаздывает. И никогда не забывает про встречи.

Ольга: Да, для нынешних мужчин это – большое достоинство.

Люба: И не говори )))

***

Ольга Степанова online

Ольга: Слушай, я тебя хотела на всякий случай спросить – ты сообщения-то удаляешь?

Люба: Ты думаешь, я ненормальная? Конечно, удаляю! Причем сразу же. Хочется, конечно, куда-нибудь спрятать и сохранить, но я удаляю. А что ты вдруг спрашиваешь?

Ольга: Ну понимаешь… бывают же случаи, когда люди и сообщения не стирают, и телефон потом на виду оставляют. Понятно, что случайно. Но подсознательно, видимо, хотят, чтобы вся их интирижка вышла наружу. И чтобы муж/жена об этом узнали.

Люба: У меня не интрижка!

Ольга: О, извини. Твой прекрасный бурный любовный роман )))

Люба: Конечно, я все удаляю. И телефоны не разбрасываю. Я с ним даже в туалет хожу.

Может, я и думаю о разводе, но не настолько плохо думаю, чтобы доверить это дело случаю.

Это лишняя информация, я считаю.

Ольга: Молодец. Меньше всего мне хочется, чтобы Вовка нашел твою страстную переписку ))))

Люба: Ты знаешь, мне кажется, что он и не найдет. Во-первых, у нас в доме не принято читать чужие телефоны. А во-вторых, он в моем телефоне нифига не найдет. И в-третьих, я все-таки все уничтожаю.

Ольга: Ну и слава богу.

***

– Привет! Ну, я доехала до дома.

– А, отлично. Мы все-таки хорошо с тобой сегодня погуляли, несмотря на дождь. Как Лена?

– Да мама, с Леной все хорошо. Все в порядке.

– Что-то мне не нравится твой голос. Ты сегодня днем была такая веселая, а сейчас что-то не так.

– Да я в депрессии какой-то, в мрачняке.

– Что-то случилось?

– Ничего не случилось. Просто я иногда думаю, не пора ли разводиться к чертовой матери.

– Эээээ… У тебя кто-то есть?

– Нет, никого у меня нет. Почему ты так решила?

– Ну потому что на ровном месте редко надумывают разводиться.

– Нет, у меня никого нет. Просто достало все.

– А Вовка хорошо себя ведет?

– Хорошо. Насколько это возможно. То есть вполне прилично. Но не могу уже. Просто не могу.

– Если совсем не можешь – тогда, конечно, надо разводиться.

– Вот я и думаю. Но еще я думаю, что я тогда буду делать и где я буду жить. И на что. Ты же знаешь, что я меркантильная сволочь.

– О да. В Пушкине будешь жить. Там Сашунина квартира.

– Ага. И оставлю тебя без денег от квартирантов. Как подумаю – развод, суд, вся эта тягомотина, Ленка опять же…

– Это да. Я как вспомню, как с твоим отцом развелась, а ты потом меня изводила, все спрашивала – где папа, где папа. Я убить тебя была готова. Все нервы мне измотала. Правда, тебе всего три года было, Ленке все же побольше.

– Да ладно, мам. Это все одни разговоры. Нечего даже и думать.

– Ну если разговоры – то ладно. А то смотри. И помни, что я при любом раскладе на твоей стороне.

– Это хорошо. Ой, Вовка с работы пришел. Я с тобой прощусь тогда. Буду ужином его кормить. Целую. И да – Вовка передает приветы тебе и Сашуне. Вова, и тебе привет от мамы! Все, целую.

– Ну давай. Если что – звони. Пока.

***

Свое детство я считала всегда светлым праздником. Стоит произнести слово «детство», и перед моими глазами возникают две большие проходные комнаты. В каждой комнате по два окна, на них колышутся тюлевые занавески, только что повешенные бабушкой. Из кухни вкусно пахнет, а на столе белая скатерть. Это, конечно, праздник и ожидание гостей. Иногда в памяти возникают веселые праздничные песни, доносящиеся из громкоговорителей с улицы. Красота!!! Я и вправду была счастлива.

Как-то раз я ходила на психологический тренинг. Обычный, самый обычный, связанный с внутрисемейными отношениями. И всем участникам был задан вопрос: "Какими жизненными принципами руководствовался в своей жизни ваш отец? Оставило ли это хоть какой-то отпечаток на вашей жизни?" – Да, – была готова ответить я. – Да, у моего отца были принципы, были взгляды, была жизненная позиция. Я собиралась это озвучить и удрать с тренинга. И я открыла рот. И сказала: "Мой отец пил".

Дальше я сказала то, что собиралась. Отец очень любил повторять два выражения: «Смертный смертному неравен, мерой одной не мерь» и «Человек – мера всех вещей». Пока я произносила эти слова, горло мое сжалось, в носу защипало, на глазах выступили слезы. После того, как я отбарабанила эти папины любимые выражения, я поднялась с места, извинилась и ушла с тренинга. Я шла, хлюпала носом и осознавала. Что главными словами были не папины выражения, а ненароком сказанное мной пояснение, что мой отец пил. В этот момент от меня скрылось все мое счастливое детство с занавесочками, и осталось ежевечернее тяжелое испуганное ожидание, что папа придет пьяным. А он приходил пьяным все чаще и чаще. Он пил все больше и больше. Мой веселый, спортивный, красивый послевоенный папа постепенно исчезал, а на его месте вырастал полупьяный или совершенно пьяный тупица, сидящий за столом и тупо смотрящий на поверхность стола. Даже сейчас, вспоминая это, у меня в глазах закипают слезы. Я плачу. Не было у меня счастливого детства. Много лет подряд мне снилась старая квартира не с белыми занавесочками майским днем, а подъезд, куда я вхожу и поднимаюсь по разбитым, ломаным ступенькам. В квартире нет света, кругом черным-черно, только на столе в комнате горит огарок свечи. Этот огонек не освещает ничего. И мне страшно.

***

Новое сообщение от Никита

Привет! Я могу тебе позвонить?

Нет. У меня муж дома.

Я так хотел услышать твой голос хотя-бы на минуту.

Я тоже скучаю. Но ничего не поделаешь. Звони завтра днем. Я буду на работе, мы сможем поговорить. Может, мы можем завтра встретиться?

У меня завал на работе. Проверка, мне не вырваться. Не завтра, не всю следущую неделю.

Какой ужас. Когда же мы увидимся?

В понедельник. Давай в следущий понедельник. Проверка закончиться, я буду свободен. А может, ты сможешь взять день на работе?

Я поговорю.

И мы тогда уедем куда-нибудь. Проведем вместе целый день. Целый день придставляешь?

Я даже представить себе не могу )))) попробую договориться на работе. Точно в понедельник?

Я тебе к концу недели скажу точно.

Я тогда отгулы возьму.

Договорились. Люблю тебя.

И я. Пиши мне чаще.

Хорошо. Целую.

Целую.

Удалить всю цепочку сообщений?

Сообщение будет удалено.

Удалить.

***

Бабушка Клава жила в Петергофе. Родная сестра бабушки Зои, мамы Сашуни. Все эти родственные отношения так запутанны, так странны.

У папы были два брата. Филипп и Карп. Они погибли на войне. И я не уверена, но кажется, это были старшие братья. Я ничего не знаю о них.

А у бабушки Зои были старшие сестры: Тоня и Варя. Два брата Николай и Георгий. Клава – младшая.

Бабушка Зоя вышла замуж за Федора Алексеевича, Георгий женился на его сестре Евгении Алексеевне.

У бабушки Тони было четверо детей: Люся, Рита, Тота – Антонина, Георгий, он же дядя Гога. Тота умерла в эвакуации: простудилась и умерла от воспаления легких, а может, от туберкулеза, в 17 лет. Причем ее водили к немецкому врачу.

Клава эвакуировалась вместе с Варварой в Куйбышев. Варвара по дороге умерла от голодного поноса. У нее был сын Игорь, пятнадцати лет, которого, как сейчас говорят, бабушка Клава вырастила, хотя какое там вырастила в пятнадцать лет. В общем, Клава Игорька не бросила.

Когда закончилась война, они остались в Куйбышеве. Игорь женился на тёте Зое – странное и бесконечное повторение одних и тех же имен – и у него были сыновья Вовка и Андрюшка. Но бабушка Клава любила Вовку.

Бабушка Зоя говорила, что муж бабушки Вари, Федор, изнасиловал Клавку. Она такая хорошенькая блондиночка была, миленькая, маленькая. Просто так говорила, между делом и бесконечными своими пирогами.

Когда мне чинили мои глаза, мы в Куйбышеве останавливались у бабушки Клавы. Катали на моторке, у дяди Игоря была. Он мне давал книжки, у него была удивительно хорошая библиотека. Я в больнице читала без устали, только удивлялись и дети, и врачи.

Потом кто-то встретил в Ленинграде Федора, того самого, вдовца бабушки Вари, которому Игорь приходился родным сыном. И чтобы Вовка мог оказаться в Ленинграде, Федор предложил Клаве выйти за него замуж. И… дай посчитаю… Клава была младше бабушки лет на пять… Я вышла замуж в семьдесят втором… То есть Клаве было шестьдесят лет, когда она вышла замуж за этого Федора. Она тихонечко с ним жила, и если приезжала к бабушке, то приезжала одна. Такого самопожертвования и бескорыстной любви я не видела никогда.

Вовка стал жить у бабушки Клавы, а потом Федор умер от рака. Клава за ним ухаживала. Страшно боялась заразиться раком, и от него и умерла – правда, много лет спустя. Причем рак этот обнаружили уже на последней стадии, у нее ничего не болело. Ее положили в больницу, и через неделю все было кончено.

Вовка женился на Вале, жуткой деревенской бабе, на шесть лет его старше, ни кола ни двора. Андрюха бесновался, устроил даже скандал на свадьбе. Да и Игорь был не рад. Все были потрясены тем, что Вовка выбрал Валю. Сын его умер – был наркоманом. Бабушка Клава очень переживала.

Она пережила бабушку Зою ненамного. А Вовку так и не удалось прописать в той петергофской квартире. Подвиг бабушки Клавы был напрасен – квартира никому не досталась.

Что еще можно сказать про бабушку Клаву?

Добрейший человек, очень мягкий. Когда она сердилась, это было скорее смешно. Да и не сердилась она почти никогда.

Она приезжала к нам на дачу в Литву, и бабушка Зоя в шутку всех спрашивала: Кто из нас моложе – я или она? и конечно, она выглядела лучше и моложе. Бабушка Зоя вообще была красавицей. А у бабушки Клавы к тому времени не было зубов, она их никогда и не вставляла. Мы ее звали Колобком, а потом уже она стала Клавесина.

Я помню, как они вместе с Вовкой приезжали из Куйбышева. На Московский вокзал. Там деревья такие есть, вокруг ствола дерева решетка. Помню, как они стоят на этой решетке под деревом, бабушка Клава и Вовка, маленький, лопоухий и смешной.

***

Сашуня живет у меня, и я ухожу в комнату Иваныча, чтобы поговорить по телефону с подругой. Я лежу на кровати с трубкой в руках и наблюдаю, как Сашуня проходит мимо открытой двери из большой комнаты на кухню. Проходит из кухни в большую комнату. Я разговариваю. Сашуня снова появляется в проеме двери, но теперь к ее бесшумной походке добавляются поджатые губы. Если к этому моменту я не прекращаю разговор, то Сашуня начинает действовать. Она больше не появляется, но когда я заканчиваю разговор, она дуется и не хочет разговаривать со мной. Я, раздраженная ее молчанием, спрашиваю, в чем дело, а она отвечает, что пора ей уматываться отсюда, что она всем надоела и, видимо, пора ей туда… На кладбище… После этих слов я взъяряюсь, как укушенная в задницу корова. А Сашуня замолкает, потом мы постепенно начинаем разговаривать, идем пить чай. Все затихает.

Я продолжаю разговаривать по телефону. Сашуня останавливается в проеме двери, ловит произносимую мной фразу и вклинивается в разговор. Я поясняю Сашуне, о чем речь, потом поясняю подруге, что хочет сказать Сашуня. Я работаю переводчиком и предоставляю ненужную и неинтересную информацию своей подруге. Ни задушевности, ни интимности. Все исчезает. Я прощаюсь и вешаю трубку.

Остается только разговаривать по интернету. Тут она ничего не понимает. Но зато каждые пять минут сообщает мне, что компьютер – это очень вредно для зрения. Я нервно ей объясняю, что и так ни черта не вижу, и компьютер – это единственное, чем я могу пользоваться, а книги уже не читаю, потому что текста не вижу. Сашуня на время замолкает. Потом мои пояснения улетучиваются у нее из памяти, и она начинает заново: – Прекрати так долго сидеть у компьютера, это очень вредно!

Сашуня побеждает всегда .

***

Ольга Степанова online

Люба: Я не знаю, что мне делать и как мне реагировать – Никита зачем-то рассказывает мне про своих любовниц. Надеюсь, бывших. Одна из них изрядно ему нервы потрепала.

Ольга: Ну зачем мужчины рассказывают о своих бывших? Чтобы похвастаться? Чтобы пожалели?

Люба: Вот и я не знаю, зачем. Никита рассказывает о романе с некоей Светкой, который продолжался года два, что ли, и совсем недавно они расстались. Я так и не поняла, почему, если честно. То ли она замуж собралась, то ли он с женой разводиться не захотел, а ее это не устроило. Причем, как я поняла из его рассказов, ни наличие Светки, ни наличие жены не мешало ему параллельно еще крутить с какими-то еще дамами. Я прям удивляюсь.

Ольга: Ну не знааааю… Может, он просто таким образом лечит душевные раны после того романа?

Люба: Может быть. И я ему нужна в качестве жилетки для/от этих душевных ран?

Ольга: Не исключено, не исключено.

Люба: Но он же говорит, что любит. Любит, скучает.

Ольга: Знаешь анекдот?

Люба: Какой?

Ольга: Приходит мужик к сексопатологу и говорит:

– Доктор! Я жену за ночь больше восьми раз не могу!

– ??? А кто тебе сказал, что надо больше?

– Да вот сосед говорит, что за ночь по пятнадцать раз может!

– Ну и ты говори!

Так что говорить, сама понимаешь, можно что угодно. Дурное дело нехитрое.

Люба: Злая ты все же. Я верю.

Ольга: Да и я хотела бы верить, но мучают меня сомнения. Или ты собираешься создать счастливую советскую семью?

Люба: Не знаю про семью. Про развод думала, про семью – нет.

Ольга: Вот и не думай. Не говоря уже о том, что это будет мезальянс.

Люба: Почему?

Ольга: Ну что ты как глупая. Что значит "почему"? Потому что ты женщина с высшим образованием, вращающаяся в интеллигентских кругах, а он сантехник.

Люба: Он не сантехник.

Ольга: Ну, менеджер по продаже сантехники. Невелика разница. О чем вы с ним говорить будете, когда ваш безумный секс закончится?

Люба: Ха! О чем говорить! Можно подумать, я с Вовкой о литературе и поэзии говорю. Ага.

Ольга: А что, не говоришь?

Люба: Нет. После двадцати лет семейной жизни о чем можно разговаривать. Бытовуха. Сашуня. Свекровь. Проблемы на работе.

Ольга: Да ладно тебе, я вообще-то пошутила. Возможно, не очень удачно.

Люба: Фиг с ним. Потом подумаю.

Это знаешь как? Вот вчера едем мы с мамой и Сашуней в автобусе. Мы с мамой разговариваем, Сашуню о чем-то спрашиваем. Она молчит. Вопрос повторяется – она молчит. Мама наконец ей говорит: "Ну мама! Ты что, не слышишь, что я тобой разговариваю?" – "Я все слышу, – отвечает Сашуня. – Просто о чем с вами разговаривать?"

Ну вот и мы с Вовкой также. О чем нам разговаривать? Все и так понятно. Он устает, как сволочь, на своей работе. И разговаривать, кажется, способен только в выходные, когда выпьет. Ну а я, как видишь, отрываюсь как могу. Я с тобой разговариваю. А с мужиками-то чего? О чем с ними разговаривать?

Ты-то как?

Ольга: Да я мучаюсь, что можно мужчине подарить на день рождения. Это мне опять мой одногруппник написал. Хочет встретиться. То ли дети на каникулы уедут, то ли что. А у него ДР.

Люба: Я даже не знаю… Подарки мужчинам – вещь немыслимая. Галстук? Запонки?

Ольга: Я, видишь, хочу не очень дорогой подарок. Что-нибудь одновременно милое и приличное. Прям мучаюсь.

Люба: Не знаю, что тебе посоветовать.

Ольга: Ладно. Придумаю что-нибудь. Спокойной ночи!

Люба: Спокойной ночи.

***

Снова и снова я думаю о том, что мне нечего сказать об отце. Все, что я помню, я помню смутно, в дымке, потому что всегда были другие интересы. Только отдельные моменты сохранились в памяти. Вот эта щетина, то, что он любил пиво, которое в те времена было не достать, и любил пиво с воблой, и учил меня заниматься спортом, и явно был начитанным и образованным человеком (ведь не может быть у неначитанного человека столько книг в шкафах?), и, кажется, в войну он был командиром роты и выжил, единственный из всей роты, и было ранение в живот, после которого его не комиссовали, а снова отправили на фронт – но это такой странный набор фактов, я даже не уверена, что фактов, это странный набор отдельных штрихов, черточек, вымыслов о моем отце, из которых невозможно составить цельный образ. Во всяком случае, постороннему. Но и этот образ с течением времени исчезает из моей головы, растворяется в прошлом, и моя дочь меня спрашивает: а что ты помнишь о своем отце? а я помню только это: щетину, спорт, книги, Вовку с отрядом приятелей, Николай Иваныча, который по странной случайности был моим крестным – да и причем тут вообще Николай Иванович? Я не помню ничего о своем отце. Смутная зыбкая фигура, исчезающая в прошлом.

Он был инженером. Он закончил ЛИИЖТ. Из этого я могу предположить, что на войне он либо строил железнодорожные пути, либо их взрывал. Что он пережил там? Почему он женился на моей матери? Что я знаю о его матери? Не хватает корней. Я завидую аристократам. Они помнят свой род не то что до седьмого колена, но иногда и дальше. Есть записи, есть факты. Вот этот создал состояние, а этот его прокутил. И случилось это в 1516 году. И об этом есть записи в амбарных книгах. Или не амбарных. А тут – все сметено, все неизвестно, и когда понимаешь, что надо спросить, спрашивать уже некого.

***

Я помню лето в Петродворце. Мы приезжали туда вместе с бабушкой в гости к бабушке Клаве, Клавесине. Клавесина жила в пятиэтажке, на четвертом, что ли, этаже, в крохотной однокомнатной квартире. Балкон, тюлевые занавески на окнах, фарфоровая балерина на телевизоре (господи, я нашла такую же балерину с отбитой головой в Пушкине за комодом и теперь мучаюсь, как приклеить ей эту голову). Кровать, стоящая в углублении комнаты, с пуфиками, подушечками – много-много подушек, одна другой меньше, целая пирамида, закрытая сверху вязаным тончайшим покрывалом, которое вязала Мария Никифоровна или Екатерина Кузьминична? Я бегала гулять во двор, бабушка звала меня с балкона. Как мы все помещались в этой квартире?

Сейчас мне кажется, что все мои родственники женского пола скрывались в квартире у Клавесины во время своих романов. Туда сбежала Сашуня со своим ненаглядным Колей, туда же бегали мама с папой, а сама Клавесина, вероятно, в это время скрывалась у сестры в Ленинграде. Как они договаривались – без телефонов? С помощью телеграмм?

Мы ходили гулять в парк, волшебный петергофский парк, дворец Монплезир, фонтаны, пруды, цветы, деревья и настоящий лес. Дворец Монплезир и садик около него были целым миром, гулять там и рассматривать все можно было долго, очень долго. Перед входом в парк продавались маленькие пластмассовые пупсики – не немецкие, а крошечные куколки, у которых вращались ручки и ножки, и мы с мамой шили им платьица. Мама делала мне куколок из мулине – крошечные нитяные куколки полностью помещались в спичечный коробок, который служил им спальней. У них были длинные волосы, как у настоящих принцесс, а жесткость спичечного коробка можно было смягчить ватой и цветами.

Мы приезжали в Петергоф на электричке, потом долго ехали на автобусе, а до парка от Клавесины можно было дойти пешком. Есть мороженое – о, эти прекрасные деревянные палочки и вкус картонного стаканчика, из которого выскребаешь последние капли крем-брюле! Сейчас уже не делают такого, это точно.

И фонтаны – волшебные фонтаны с волшебными камушками – никогда не знаешь, из-под какого камня вдруг забьет вода и обольет тебя с ног до головы, и думаешь, что надо наступить на этот камень… или нет… на этот? а может, вон на тот? И в счастье своего детства не знаешь, что вон там, в зеленой будке за кустами сидит мужик и нажимает на кнопочку. Вершитель судеб на зарплате паркового работника.

***

Новое сообщение от Никита

Как дела у моего солнышка?

Да хорошо дела. Все в порядке. Когда мы наконец с тобой увидимся?

Маленькая моя я делаю что могу. Но с работы не вырваться никак.

Жалко. Может, ты сможешь на следующей неделе?

Я подумаю малыш. Я постараюсь. Я очень тебя люблю.

Я тоже тебя люблю. Постарайся, пожалуйста. Я очень скучаю.

Удалить всю цепочку сообщений?

Сообщение будет удалено.

Удалить.

***

Когда мы приехали после войны в Ленинград, мама пошла работать в подвал, в кочегарку – тогда еще углем отапливали. Там до войны была прачечная. Крысы бегали. Мама четыре котла топила, на тачке возила уголь, подбрасывала в топку. А я приходила к ней всегда, приду, посмотрю, покушать принесу или что еще, и смотрю, как она работает.

Из школы ходила – мальчишки провожали меня до дома. После школы с подругой встречалась. А к ее матери приехала сестра, двое детей – такие же как мы по возрасту, девочка и мальчик. Мальчик стал за мной ухаживать. Я иду, и он идет меня провожает. Я вхожу на лестницу, а он за мной бежит, я от него убегаю, дверь закрываю. Такой вот поклонник. Ухажер.

А в нашей квартире, в которой мы жили до войны, на Куйбышева, поселилась баба, в ЖАКТе она работала. Когда приехали из эвакуации, мы ее выгнали. Она украла у нас все папины картины – большие картины были, как в музеях, папа рисовал. Картины не вернули. Папа хорошо рисовал. Он у меня был замечательный, ни пьянок, ничего такого не было. Дед вот выпивал, у бабушки были припадки эпилепсии. А так много чего еще разворовали. Было пианино, на пианино эта баба ставила чашки, испортила его.

Пианино мы потом продали – я уже не играла. Потому что я забыла, как играть. И мама решила продать пианино. Был один знакомый из дома на другой стороне, он и посоветовал – там жила женщина, у нее три сына, младшего звали Виктор. А старший сын играл на пианино. В их дом и продали – деньги были нужны. Подружились с Виктором, он меня любил, и я его любила. Ухаживал, приходил ко мне. Даже ночевать оставался, когда в доме были тетя Клавдя и мама. Целовались ночью. Но ничего такого! А потом как-то расстались… Я просто видела, что шел он с другой девушкой по улице, и закончила все эти ходьбы.

А потом… Марта была маленькая, мы снимали дачу. По финляндской дороге уезжали. Приехала машина погружаться, и идет Виктор. Остановился, посмотрел на мою дочку. Какая у тебя хорошая дочка! – говорит.

Когда я приехала с дачи, заходил ко мне переговорить, и был еще не женат. Но уже был конец всему, я его не простила.

Его мать тоже выходила из дома своего, а моя мама в коляске катала Марту. Говорит маме: "Какие у Саши хорошие девочки, а у Виктора нет!"

Такая вот история.

***

Удивительная штука – простые истории. Вот это вот все: родился, женился, развелся. 17 абортов, он ее изнасиловал, когда ей было шестнадцать, а потом в шестьдесят она вышла за него замуж, чтобы обеспечить своего любимого внука ленинградской пропиской. И всегда это рассказывается просто, а сколько таких историй? И я понимаю, что знаю лишь малую часть, основной сюжет, даже не сюжет, а фабулу – кратко, пунктиром по жизни, по целой жизни целого человека, а сколько там, за этим пунктиром? Тири-тири-там-там-тирам, тоненьким пунктиром…

Мама рассказывает, бабушка рассказывает, прабабушка рассказывает. Все эти истории умещаются в полтысячи слов, редко – в тысячу. И я никогда не знаю, сколько чувств стоит за этими историями. Что думала шестнадцатилетняя Клава после того, как ее изнасиловал муж старшей сестры? Что думала Сашуня после того, как ее нерожденный сын вывалился в унитаз, а потом она нашла письмо от любовницы мужа с обещанием родить сына? Что думала Зоя, когда отправила мужа на фронт, а после этого, чтобы вывезти дочь из блокадного города, согрешила с главным инженером завода?

Иногда я думаю, что ничего. Это мы все такие изнеженные, думаем о морали, возможности – или невозможности абортов, правах женщин, феминизме и черт знает о чем еще. А они? Думали ли они об этом или это была такая норма жизни? Ну изнасиловал. Отряхнулась и пошла дальше. Как и после того аборта – мама вынесла зародыш в Неву, а она отряхнулась и пошла дальше, и родила, и еще семнадцать абортов сделала.

Но кто я такая, чтобы отказывать им в чувствах? И неправда все, что я написала. Просто тогда это было неважно. Но ведь они чувствовали, любили, ненавидели, страдали. И память не хранит об этом ничего, мы можем только догадываться. И даже тут я могу рассказать только о событиях, но не о чувствах. Я могу догадываться, какими были эти чувства и какими были эти люди, но ничего, ничего не знаю о них, кроме вот этого тонкого пунктира. И хочу ли я знать больше? Я не знаю.

***

– Да, мама.

– Люба, я тут подумала и поняла, что у меня есть еще одно Важное Дело. Я не хочу про него говорить, но оно очень важное.

– Какое?

– Мне надо во ВТЭК.

– Ооооо. И что ты хочешь?

– Я хочу получить первую группу. Я не знаю, зачем, но мне надо. То есть все говорят, что надо. Я бы никогда туда бы не пошла, но мне кажется, что пора.

– Пора. А то окулисты в поликлинике удивляются.

– Про врачей – ни слова! ВТЭК – это вообще отвратительно.

– И что надо сделать-то?

– Для начала надо меня туда записать.

– Хорошо. Я в пятницу съезжу и запишу. А как они работают?

– Чтоб я помнила. Но я выясню.

– Хорошо. Договорились. Целую.

– Целую.

***

Здравствуйте. Меня зовут Люба, и я… Нет. Я не алкоголик. Но мой отец был алкоголиком, мой дед был алкоголиком и мой муж алкоголик. Дед спился и умер – возможно, вовсе не от пьянства, а просто умер. Я не знаю, потому что достоверных сведений у меня нет. Дед, который вовсе не был родным дедом, тоже пил. Но пил не постоянно, а запоями. Причем за пару дней я могла предсказывать приближение запоя. Здравствуйте, меня зовут Люба, я великий предсказатель запоев. Муж пьет все меньше и меньше – если говорить положа руку на сердце. И две банки пива каждый вечер – это просто даже несерьезно. Бывает, конечно, и хуже, и вот тогда и хочется бросить все, всех и уйти в ночь-полночь. Все мужья моей мамы были алкоголиками, кроме последнего. Наверное, что-то изменилось в консерватории, но я совершенно не уверена, что это может относиться ко мне. А менять одного алкоголика на другого, предполагаю, не имеет смысла. Тем более, что первый из них знаком мне уже много лет.