Говорят, в ногах правды нет. На это отвечают, что и выше её не сыщешь. Как бы то ни было, Андрею хорошо думалось при ходьбе. Не туда-сюда в одном месте, в комнате или вокруг дома, по кварталу, а когда идёшь куда-нибудь по хорошо знакомой дороге. С одной стороны, ноги помнят направление, не нужно отвлекаться и думать, куда идти дальше, а, с другой стороны, виды вокруг постоянно меняются, иногда можно отвлечься и поглазеть. Так что нет ничего лучше для его мысли, чем прямая ровная дорога, знакомая как свои пять пальцев.

Именно таким был маршрут от крепости, как продолжал Андрей называть жильё, в центр города. Он ещё до пандемии много раз ходил этими дорогами, знал их полными людей и машин, ночными, почти пустыми, летними и зимними, и почти всегда ветряными. И после пандемии тоже уже ходил – так в общине появилось несколько картин из Русского музея и небольшая статуэтка белого мрамора со следами копоти из Эрмитажа. Андрей понимал, что это бессмысленно, у них нет возможности хранить произведения искусства в необходимых условия, таких, чтобы сохранить прекрасное потомкам, которые смогут восстановить. Он не питал надежды, что цивилизация так скоро возродится и снова появятся музеи с климатконтролем, что будут реставрационные мастерские, будут туристы и любители высокого искусства. Он понимал, что ближайшие годы будут попытки выжить, удержать хоть какой-то уровень жизни, сохранить хоть какие-то знания – теоретические и практические. Будут бои, метафорически говоря, за технику, за запчасти, за топливо. Он в красках представлял, как в кухнях, похожих и непохожих на средневековые, будут ковать детали для тракторов, как будут переделывать двигатели с бензина на спирт, так как его можно перегнать, а бензин взять негде. Трактор пашет и сеет, но приводится в движение паровым двигателем. Стимпанк какой-то получается, ей-богу. Но это в лучшем случае, если удастся удержаться на краю – в худшем будет каменный век и охотники за крысами на развалинах мегаполисов. Для того, чтобы не вернуться в каменный век, нужна большая община, позволяющая иметь свободное время и тратить его на обучение, образование, развитие. Нужны книги, учебники и те, кто понимает в них хоть что-то. Если много людей, то нужно много еды, воды, одежды, крыши над головами.

Обо всём этом, коротко говоря – о будущем, думал Андрей, когда размашистым шагом шагал в центр, к Неве.

Да, людей уже много, здоровых – уже двадцать пять человек в общине, плюс трое больных. Чтобы не толкаться в одном здании, вирус всё ещё представляет угрозу, часть людей поселили в соседнем здании – кирпичной пятиэтажке, которая прикрывала основное здание со двора. Там сделали такую же маскировку, первый этаж не трогали, но на третьем сделали обустроенный наблюдательный пункт с хорошей огневой мощью, который контролировал весь двор между зданиями. Страх перед бандами несколько прошёл, их действительно давно не было видно, хотя свежие примеры вандализма встречались.

Много людей, думал Андрей, это хорошо, это вдохновляет, но это же и приносит много проблем. Например, вода. Водопровод, конечно же, давно не работает, но пока нет проблем с питьевой водой – пятилитровые бутыли из магазинов ещё в избытке, есть даже кулеры с девятнадцатилитровыми. Однако, всему приходит конец, община растёт, за водой приходится ездить всё дальше.

Из этого появляется следующая проблема – канализация. В домах она ещё работает, пассивно, пока не забилась, пока не заполнилась. Биотуалеты тоже отлично справляются, но и их ресурс не бесконечен. Когда начнутся проблемы с основной канализацией, придётся думать о переезде. Вот хотя бы сюда – Андрей вышел на берег Обводного канала – здесь не будет проблем с канализацией.

Тут будут и другие проблемы. Здания ветшают. Минимальный ремонт мы можем проводить, то же листовое железо для крыш найти легко. Пока легко. Новые стеклопакеты, наверное, найдём, в крайнем случае, вынем из других зданий, где будет похожий размер окон. Мебель тоже не проблема. Пока. Нежилые дома очень быстро начнут рушиться, промерзать, промокать и та же мебель придёт в негодность. Магазины без человеческого внимания перестанут представлять ценность. Даже консервы, которые, казалось бы, практически вечные – намокнут и начнут ржаветь, это в Арктике во льдах они могут храниться веками, у нас так не получится.

С другой стороны, очень скоро расплодятся мыши, крысы и прочие твари, падкие на плоды человеческих рук. Ладно тела, но ведь сколько ещё всего вкусного в городе. Думаю, на больших складах муки, где-нибудь на хлебозаводах, уже идёт пир горой. Вон в Ленте на Балтийской мы уже встретили такой пир в миниатюре. И ладно если грызуны просто конкуренты за остатки легкодобываемой еды, но они ещё и разносчики заразы. А оголодавшие огромные стаи, когда закончится вкусная еда, начнут есть всё подряд, нападать на всё живое, включая человека. Или на них начнут нападать – придут в города волки. Хотя нет, вряд ли, они ещё не успеют размножиться в нужном для этого количестве.

Проблемы будут возникать лавинообразно, одно цепляет другое, оно создаёт третье и четвёртое… и так по кругу.

И про банды, вспомнил Андрей, не нужно забывать. Ресурсы стремительно заканчиваются, значит люди будут становиться всё более жестокими, битвы за остатки всё кровопролитнее. Бензин кончится, начнут ходить пешком, что даже опаснее, так как начнут заглядывать в каждый угол. И притягивать их всех будет город, как наибольшее скопление полезных артефактов погибшей цивилизации. Всё приводит к мысли, что нужно уходить из города. Но куда? И, что немаловажно, как?

Двадцать пять человек, куча вещей, гора оружия, нужно запастись продуктами, водой – не факт, что загородом легко найдутся колодцы или другие источники питьевой воды – одеждой, баллонами с газом, посудой… да всем, что нужно для нормальной жизни. И книги взять, конечно же! Книги, которых уже набралась приличная библиотека. Андрей не представлял себе, как всё это можно куда-то перевезти. Да, парк автомобилей у них пополнился, на ходу больше десятка машин, включая несколько полуторок и один КамАЗ.

Порыв холодного ветра с залива повернул мысли в другую сторону. Холод. Сейчас и летом будет ещё ничего, но зимой. Многоэтажные дома сложно согревать без центрального отопления. Можно найти старые дома, где сохранились печные трубы, крепость – из таких, но и в них редко сохранились печи. Вряд ли эти трубы будут исправно функционировать. Есть вариант поставить печки, которые продают для дач и бань – в магазинах их легко найти, но надо же будет ставить в каждую комнату, минимум в каждую вторую. И где-то найти уйму дров – в самом городе столько нет, разве что стройматериалы пустить в ход. И мебель, как в блокаду. Плохой вариант, подумал Андрей и представил пятиэтажку, у которой почти из каждого окна торчит жестяная труба современной буржуйки. Разве что как временное решение. Но что у нас бывают более постоянным, чем временное?

Тем временем Андрей уже дошагал до Фонтанки, перешёл её и свернул к Крюкову каналу, который совсем рядом впадал в Фонтанку. Или вытекал из неё – такая система рек, каналов и протоков, что невозможно понять и запомнить. Здесь его мысли отвлеклись от насущных вопросов. Он любил воду, реки и каналы Петербурга, их набережные и архитектуру. Фонтанка ещё была покрыта льдом с толстым слоем снега, но они уже сильно намокли, около моста виднелись тёмные промоины.

Подняв взгляд от воды, Андрей оглянулся кругом – почти все здания, старые, дореволюционные (ещё одно слово, которое дико звучит в постпандемическом мире), начавшие разрушаться задолго до пандемии. Только Никольские ряды, уменьшенный Гостиный двор, приведены в порядок. Ну и щеголяют два собора, Троицкий своим шпилям впереди и Никольский куполом за спиной.

– Как хорошо, что в городе много воды, при желании можно в ступе толочь. – Тихо, почти про себя, напел Андрей и поразился тишине.

Вроде бы весна, вот-вот листья начнут распускаться, а где-то уже, но ни одной птицы не слышно. И, к счастью, ни одного человека. Или к несчастью, сразу же одумался Андрей, ведь может быть хороший человек, не обязательно бандит. Но так уж устроен наш разум, что лучше подумать плохое, чем хорошее. Если подумал плохое, то эта мысль спасёт, если подтвердится, или обрадует, если окажется напрасной – действительность лучше, чем я думал! А если подумать о лучшем варианте, то не спасёт и не обрадует.

Андрею не хотелось уходить с угла Фонтанки и Крюкова, тут было так тихо, спокойно, даже уютно. Как встреча со старым знакомым, другом. Когда-то он тут бывал часто, проходил с севера на юг и обратно, с запада на восток и тоже обратно, просто кругами. Пола – полюс Парижа, вспомнил Андрей и грустно усмехнулся. Даже по льду когда-то ходил, расчищал площадку от снега. И на кораблике катался. Последнее вряд ли удастся повторить, разве что на лодке, на вёслах или моторе.

Эта мысль вернула рассуждения о будущем на место и, вздохнув, Андрей направился дальше, мимо Никольского собора к остаткам Мариинского театра.

Театр был одним из первых уничтоженных мест, которые повстречал Андрей в своих прогулках по городу. Особенно пострадала новая сцена с её ониксовой стенкой: новое здание из стекла и бетона отлично годилось для выплёскивания агрессии, а оникс – замечательный сувенир. Из старого здания Андрею удалось вынести несколько элементов декора, липовый подсвечник с лампочками. Вандалы оправдали своё название и вели себя как в римском театре.

Большая пластиковая бутылка гулко прокатилась по камням набережной и упала в канал. Проблема нашего мира, постпандемического мира, в том, что мы используем невозобновляемые ресурсы. До трагедии такими ресурсами были уголь и нефть, которые так и не успели закончиться. Сейчас почти все ресурсы невозобновляемые: консервы, одежда, оружие, машины, бензин, инструменты – всё, чем мы сейчас пользуемся. Даже питьевая вода в городе – ценный ресурс, который уже сложно найти. Если уйти из города, то там, возможно, будет легче: нет проблем с водой, еду можно вырастить, скорее всего, легко найти бесхозных коров, овец, коз, устроить ферму. Там будут свои проблемы, например, где брать лопаты? Не сейчас, а через 5 лет, когда старые сломаются. Город притягивает к себе не только потому, что тут есть много всего готового, но и потому, что тут есть возможность хоть как-то восстановить производство. Поставить солнечные батареи, сделать двигатели на спирту и запустить хоть какие-то простые станки, что-то сделать и начать развитие не с самого нуля. А в деревне, на ферме, что ты сделаешь? Только кузницу открыть и ковать самый простой инструмент. Правда этому тоже придётся учиться – найти кузнеца сейчас сложнее, чем утку в городе. Уток нет, видимо, потому, что слишком пахнет падалью, мертвечиной. Только падальщики сбегаются в умерший город. Распадающийся, гниющий город. Надо отсюда уходить.

На заводе рядом с нами, продолжал размышлять Андрей, свернув направо – он не любил площадь Труда и хотел пройти Исаакиевской собор, выйти на набережную и пройти по ней до Зимнего дворца. На заводе мы нашли несколько вагонов и десяток платформ, их можно слегка переделать, облегчить и погрузить наш табор. Железные дороги ещё в хорошем состоянии, можно уехать куда-нибудь. Не очень далеко, чтобы устраивать мародёрские походы в город, но туда, где можно сажать пшеницу, капусту – кстати, да, надо не забыть про цингу и проконтролировать питание. Так вот, найти место, где можно и сельским хозяйством заняться, и животноводством. И хоть каким-то производством, чтобы постепенно перейти, пусть и с деградацией, на самообеспечение.

Для этого нужно много народу, чем больше людей, тем выше специализация, тем эффективнее производство, тем больше времени остаётся на развитие или, хотя бы, поддержание уровня. Двадцать пять человек – это сейчас много, в городе, где каждый человек ест, пьёт и ходит в туалет, но ничего толком не производит. На ферме всё будет иначе. Раньше, в эпоху роботизации, не нужно было много рабочих – один тракторист поле до самого горизонта может обработать, а коровы так вообще сами доятся автоматами. Где же взять людей? Есть два варианта: остаться пока в городе и собирать их – Петербург большой, тут должны быть ещё люди, и новые приходят – бывший мегаполис до сих пор как магнит. Либо уйти в пригороды, искать в дальних городках и деревнях такие места, куда вирус не дошёл или лишь слабо коснулся. Или ещё вариант: уйти в сельскую местность, но в городе оставить дозор, который будет отлавливать людей и показывать им направление, где мы живём. Надо будет обсудить это на совете.

Исакий! Исаакиевский собор выскочил на Андрея, который шёл по набережной Мойки, прямо из-за угла. Огромный, величественный, блестящий, с высоко поднятым на колоннах куполом. И совершенно пустой. Собор пережил войны, выстоял и пандемию. Почти все банды обходили стороной церкви и соборы, то есть они в них ночевали, жгли костры, чтобы приготовить ужин и завтрак, но не грабили и не сжигали сами соборы. Точнее, если и грабили, то церковные лавки, которые не имеют отношения к церкви – тех самых торговцев, которых Христос выгнал из храма. Потому Исакий почти не пострадал за последние месяцы и стал ещё более важным и впечатляющим, чем раньше: красный гранит колонн и грязно-серый мрамор величественно поднимаются к заброшенному людьми серому питерскому небу. И потому же внутри было просто сказочно: после города полного оттенков серого, с низким небом, давящим на затылок – простор, мрамор колонн уходит вверх к свету разбитых окон, которые, кажется, выше самого неба; жёлтые отблески многочисленного золота; фрески, состаренные копотью костров; воздух свеж и приятен, до сих пор с оттенком воска и ладана. Грязный каменный пол со следами костров дополняет картину, увеличивая контраст между тем, что наверху, выше неба, и земным, приземлённым, обыденным. Стоишь в центре собора – и как будто на границе низменного и возвышенного.

Перекусив в соборе – там хотя бы не было ветра – Андрей пошёл дальше, к Неве. Александровский сад, вместе с дубом Александра Второго, был пущен на дрова, скорее всего теми самыми людьми, что ночевали в соборе, потому Гром-камень, на котором стоял Медный всадник, сразу бросался в глаза. Андрею уже надоела эта разруха, следы вандализма на каждом шагу, потому он прошёл вдоль Адмиралтейства и вышел на набережную красавицы Невы, спустился по гранитным ступеням и сел, укрывшись от вечного ветра.

В отличие от маленьких рек и каналов, на Большой Неве не было сплошного льда, но ещё плыли огромные льдины из Ладоги. Они медленно проплывали по тёмной воде, неся на себе мокрый снег, иногда чаек и совсем изредка – вмёрзшие камыши. Тут, спиной к поваленному Медному всаднику и погоревшему Сенату и Синоду, можно не замечать следы погромов на другой стороне широкой реки, обращать внимание только на знакомые силуэты: Кунсткамера с характерной башней, Академия наук с колоннами, торец здания Двенадцати коллегий, филфак, Меншиковский дворец и дальше налево – Академия художеств. Знакомый и любимый вид, который пока ещё не изменился. И запаха от холодной воды не было. Надеюсь, подумал Андрей, ещё долго можно будет сюда приходить и любоваться прежним видом. Предаваться ностальгии.

Что-то я совсем раскис, как будто последний раз тут сижу, последний раз всё это вижу. Ностальджиии! Нет, нужно собрать себя в кучку и заставить думать не о прошлом, а о настоящем и будущем. Прошлое у нас в прошлом, а будущее скоро станет настоящим. Надо собраться и пойти куда-нибудь дальше. Или обратно – кажется, почти всё важное я уже обдумал.

Андрей уже был готов подняться, но, заметив движение на другой стороне Невы, около спуска к воде чуть правее, замер. Люди.

Глава 6

Три человека на набережной. Один остался наверху, а двое стали спускаться вниз к воде. Тот, что остался на набережной, внимательно смотрел по сторонам, иногда поднося к глазам бинокль. У спускающихся в руках несколько пустых пластиковых бутылей на пять литров. Андрей внимательно следил за незнакомцами, стараясь не выдать себя лишним движением. Вот они набрали воду, поднялись наверх, что-то делают за каменным парапетом, снова спускаются – снова с пустыми бутылями. Похоже у них там тележка с бутылками. Значит они живут где-то недалеко, живут постоянно. Не похожи на обычных бандитов, мародёров или вандалов. Нужно познакомиться, решил Андрей, однозначно нужно, вот только вряд ли они будут рады первому встречному, могут и подстрелить. Вряд ли они постоянно следят за мостами, пройду по Дворцовому, а дальше дворами к Университету. Посмотрю следы, а может и дымы увижу. Андрей не любил быть заметным, предпочитал следить оставаясь в тени.

Металлические перила Дворцового моста плохо что-либо скрывают, но Андрей, вроде бы, пробрался незамеченным и теперь, пройдя дворами Кунсткамеры, прятался на территории роддома, находящегося напротив главного входа в университет, как раз на той улице, в торце которой он видел людей. Васильевский остров планировался Петром Первым как Северная Венеция – улицы должны были превратиться в каналы. Идея эта прожила недолго: каналы засыпали, от неё остались лишь названия улиц – номерные и именные линии. Сейчас Андрея от университета отделяла Менделеевская линия, больше похожая на бульвар: полосы встречного движения разделяла широкая зелёная полоса, засаженная густыми кустами сирени и большими деревьями. Все они пока ещё были прозрачными и ничего не скрывали. В отличие от трёх огромных туристических автобусов, которые преграждали подъезды к университету со всех сторон. Подозрительно стоявших автобусов – ну не могли их просто так бросить, слишком уже тактически правильно они прикрывали вход. Веский аргумент в пользу того, что здесь живут, подумал Андрей, вопрос кто.

Михаил Израилевич, которого в этот день поставили сторожить главный вход, очень удивился, когда из-за автобуса выскользнул молодой человек к поднятыми руками. Он уверенно шёл, широко улыбаясь, к центральным дверям. Пожилой сторож положил палец на курки двухстволки, а другой рукой, не двигаясь, чтобы не привлекать внимания, нажал на кнопку звонка – они назвали её тревожной кнопкой – таким образом охранник оповещал об опасности. Парень подходил так, что его было видно с любой точки, с расчётом, что его заметят и встретят.

– Я один! – Громко крикнул Андрей, не зная, что его отлично слышно через открытую форточку. – У меня только пистолет! Я сейчас его медленно достану и положу на землю!

Он вёл себя так, как будто за ним наблюдают, хотя он ещё никого не заметил, – просто был уверен, что тут должен быть кто-то.

– Вот, всё! Я без оружия! Я пришёл один, без хвоста! Можно мне войти?! – продолжал кричать Андрей.

– Что у тебя тут? – В холле появился Кирилл Петрович, молодящийся мужчина средних лет плотного телосложения в хаки и винтовкой на плече.

– Да вот пришёл кто-то, уверенный, что мы тут есть. Говорит, что один, оружие положил на землю. Выглядит прилично, не похож на бандита.

– Давай-ка посмотрю на него.

Андрей продолжал стоять на середине площадки перед дверьми, не приближаясь. Он ждал сбудутся ли его ожидания, что его уже заметили. Из-за темноты в здании за стёклами ничего не разглядеть, хотя один раз ему показалось, что заметил какое-то движение. И тут скрипнул ключ в двери, при этом голос раздался из окна:

– Не делайте резких движений, мы все вооружены.

– Стою!

– Почему вы без маски?

– Переболел, не заразен. С заразными общался, но с необходимой дезинфекцией.

– Это где-то вы нашли необходимую дезинфекцию?

– У нас есть стерильные боксы, оборудование для лечения. Из десяти больных у нас выздоровело трое. – Ответили ему молчанием.

– Молодой человек, сейчас откроют дверь. Вы плавно, просто нежно, входите и сразу за дверью остановитесь.

Андрей замер в тамбуре, откуда открывались три двери в холл, где раньше сидела охрана и вахтёрша, откуда можно было выйти через здание во двор или подняться по лестнице на второй этаж. Когда глаза привыкли к сумраку, он увидел, что его стерегут двое мужчин в масках – не поверили или решили перестраховаться. Снова подняв руки, он толкнул застеклённую дверь и вошёл внутрь.

– И как мы будем общаться, если вы будете всё время в масках?

Нельзя сказать, что стол ломился от яств, но деликатесы были: свежие, упругие и пупырчатые огурцы, лук и чеснок, зелёные и тоже свежие, петрушка и укроп крупными листьями, пара морковок прямо из земли. Община пыталась вырастить на подоконниках зелень, но получались лишь довольно чахлые побеги тянущиеся к свету, потому для Андрея всё это было чем-то почти сказочным, из далёкого прошлого. В университете сохранились оранжереи собственного ботанического сада – их перепрофилировали под утилитарные нужды. Сохранив при этом некоторые уникальные деревья и пальмы – они теперь так же бесполезны, как и картины Русского музея, но рука не поднималась уничтожить то, что с таким упорством растили сотню лет.

Приём Андрею устроили не торжественный, но по всем правилам гостеприимства: сначала обыск и проверка, потом накормить и напоить – лишь затем расспрашивать и начинать серьёзные вопросы.

– Мы с вами, Андрей Саныч, – несколько запанибратски встрял в разговор Кирилл Петрович, – оказались в очень разной ситуации. Вы – на окраине города, мы же – в центре. Из-за вашей уединённости, я бы сказал даже, изолированности, вы не сталкивались с бандами. Мы тут их почти каждый день наблюдаем, любят они ходить вокруг. Видели как горит Эрмитаж, как грабили Монетный двор в Петропавловке, слышали как многочисленные взрывы разрывали Адмиралтейство изнутри. Вы неправильно их оцениваете, ваша классификация на мародёров и вандалов не учитывает один важный фактор – ненависть. Вот вы говорите, что вандалы имеют простой принцип – после нас хоть потоп. Кто-то из них – может быть, но точно не все. Мы тут видели немало банд, кое с кем даже общались, которыми двигал другой импульс: ненависть к тем, кто это всё устроил. К тем, кто допустил смертоносную пандемию. А кто её допустил? Начальство всех сортов и оттенков. Потому что не приняли мер. Врачи, медики. Потому что не спасли, не вылечили. То, что они и не могли этого сделать – никого не волнует. А ещё туристы виноваты – они разносили заразу по миру. И биологи – они придумали, разработали этот вирус. Правда это или нет, никого не волнует, нужна цель для ненависти. Выплеснуть гнев, скрыть страх, разъедающий душу до самого основания – а на кого придумать просто. Туристы принесли заразу – да. А зачем они приехали – смотреть Эрмитаж. Туристов уже нет, но Эрмитаж сжечь всё ещё можно. Ай да молодцы, отомстим за матерей и детей! Вот потому часть вандалов не только крушит всё вокруг, но и убивает людей. Любой не свой – враг, переносчик вируса. На костёр его! По нашим подсчётам, от рук бандитов в центре города погибла минимум тысяча человек. То, что нам удалось собрать, – крохи. Так что не только пандемия виновата в нашем положении, в том, что нас тут единицы. И в том, что большая часть зданий разрушена. Посмотрите на библиотеку академии наук – такое, кроме как ненавистью, не объяснить.

Кирилл Петрович горячился, явно задетый этой темой: ему, как историку, Эрмитаж был не просто музеем, но и местом работы. Разрушение истории и материальных носителей этой истории – что может быть болезненнее. Заметив его чрезмерное увлечение темой, Мария Александровна, жена, подсела к нему и успокаивающе обняла.

– А как вы избежали разрушения университета? Здание Двенадцати коллегий должно привлекать вандалов такого типа. – Андрей обратил внимание, что Кирилл Петрович значительно старше жены, но выглядят они неплохой парой.

– Первое, что мы сделали, – перехватил инициативу Михаил Израилевич, – усложнили подъезд, перекрыли, насколько возможно, дороги вокруг этого квартала. Наиболее агрессивные банды ездят на машинах, когда не добраться, они часто плюют, отказываются от конкретной цели и едут в другое место. Затем мы перекрыли входы в кампус, это было несложно – администрация и до нас этим активно занималась. Нам осталось укрепить ворота, поставить рядом с ними машины, навалили мусор. Создавали впечатление, что тут никого нет и не было, а местами сами показательно мародёрствовали. Ну и в последнюю очередь – отстреливались.

Группа, состоящая преимущественно из сотрудников университета и их родственников, жила на территории университета с самого начала пандемии: некоторые из них решили просто не возвращаться домой, когда университет закрыли на карантин, подумав, что тут лучше изоляция и условия, чем дома. Кто-то, когда пандемия была уже в разгаре, вернулся в университет с такими же мыслями. И действительно, тут можно было выживать в хороших условиях. Огромный квартал, уже изначально окружённый заборами, где были не только учебные корпуса, но и своя котельная, кафе, столовая, ботанический сад, футбольное поле и многое другое. К университету примыкал бывший НИИ, часть которого недавно выкупили и сделали элитную гостиницу и не менее элитный жилой комплекс. То есть тут можно найти всё, что душе угодно.

Андрея они принимали в зале бывшего кафе в здании Александровской коллегии, где изначально располагалось общежитие, а потом различная администрация университета. Это место имело много достоинств, так как находилось далеко от дорог, но рядом с котельной и ботаническим садом – здание решено было сделать основным. Оказалось, что учёным удалось запустить котельную на малой мощности так, чтобы она обогревала только два соседних здания и ботсад. Благодаря этому оранжереи оставались тёплыми всю зиму и универсанты выращивали там зелень и овощи, которые скрашивали жизнь и делали питание более сбалансированным. Вообще жизнь в университете была великолепно обустроена, с тёплыми клозетами, спортивным залом, столовой, кафе, баней в гостинице и местом для прогулок. И с библиотеками.

Всего в университете собралось порядка тридцати взрослых и пятеро детей. Показательно, что пришли в свою альма-матер не только те, кто работал или учился в этом кампусе, но и химики-физики, которых давным-давно выселили в Петергоф, в пригород. То есть собрались не только лирики с биологами, но и матёрые физики, что привело создать полноценную группу, а также запустить котельную, вырастить зелень и установить строгий внутренний распорядок. Пригодились все, всем хватало занятий, каждый дополнял собой маленький учёный мир.

– И тут вы, Андрей Саныч, не правы. – Снова вклинился Кирилл Петрович. – Вы говорите, что в городе плохо, бесперспективно, но так ли это? Вот мы тут отлично устроились. У нас есть запасы еды, по нашим расчётам запасов топлива нам хватит на ещё одну зиму, к тому времени мы добудем ещё. Открытой земли тут столько, что мы сможем посадить картошку и прочие овощи – сделать запасы на зиму. Бандиты? Думаю, уже летом их станет меньше – потянет на природу. Ну, и тут остаётся всё меньше интересного или полезного. Так что скоро мегаполис начнёт скорее отпугивать, чем притягивать. И мы можем этому поспособствовать разными способами… Так что жить можно будет спокойно, не бояться людей – живых. Когда станет спокойно, мы сможем расширяться. Смотрите. С одной стороны у нас Румянцевский садик, огромный двор Академии художеств, широченная зелёная зона Большого проспекта, которая начинается прямо с той стороны университета. С другой стороны – стрелка Васильевского острова, где тоже можно много чего засеять. Затем, через Биржевой мост, Александровский парк с зоопарком – отличное место для выпаса коров, которых будет совсем несложно привезти. А Петропавловская крепость? Что может быть лучше! С северной стороны огромный зелёный луг – даже делать ничего не надо. Внутри тоже отличные площади, и жить можно. И вообще: тут в центре куча старых домов, в которых можно восстановить камины и отличненько сидеть с трубкой и стаканом длинными холодными вечерами. Можно и Адмиралтейство изучить, посмотреть, что там сохранилось, зелёную зону вокруг использовать – думаю, никто не будет возражать, если мы там вырубим остатки деревьев, ликвидируем дорожки. А там и до Новой Голландии рукой подать – готовая современная крепость со всеми удобствами. В целом центр города – не самое плохое место для выживания, ваши окраины – хуже. У нас есть возможность жить в самом центре, пользоваться всеми плюшками, которые даёт близость магазинов, складов, офисов и так далее. Вон оружие у нас прямиком из Главного штаба – с Дворцовой площади. И при этом чувствовать себя как загородом, иметь свои огороды и поля.

Слушатели, другие члены университетской группы, заслушались рассказом о красивом будущем, о славных перспективах, которые их ждут, но Андрей решил добавить ложку дёгтя.

– Согласен, всё так, как вы говорите, тут действительно лучшее в городе место. Разве что, возможно, в ботсаду, большом, на Петроградке, место не хуже. Но всё равно перспективы тут не такие радужные, как вы строите. Пшеничные поля среди развалин. В ближайшей перспективе всё ничего. Лет десять, может даже больше, всё будет терпимо, но… Десять-двадцать лет простоят дома, но сколько выдержат трубы? Через сколько времени в землю начнут попадать тяжёлые металлы из лопнувшей канализации, из сточных вод, которые раньше очищали? Сколько всякой гадости начнёт попадать в воздух, воду и землю? Вот здесь, в университете, когда-то был циклотрон, физфак, химфак, на биофаке, наверняка осталось приличное количество всякой химической гадости, которая со временем начнёт разлетаться. Высокотехнологическое оборудование нужно утилизировать, так же как многотысячные запасы батареек, ртутных ламп, которые везде. Одна батарейка загрязняет сколько, один квадратный метр почвы? А сколько их тут, в этих зданиях? И это только университет, а что другие предприятия, которые остались в центре города или в таких местах, откуда будет стекать в Неву и близлежащие реки? Машины, брошенные на улицах, скоро начнут гнить, с них потечёт железо, алюминий, тяжёлые металлы, масла, продукты разложения пластика… Во всех углах разведётся плесень, чьи споры будут вызывать аллергию и болезни. Да, жить в таком городе, наверное, можно будет ещё десятки лет, но выращивать еду я бы тут не стал. Да и пить воду из Невы – тоже. Да что там пить – брать её для полива. В Припяти проще – там мародёры всё вынесли, остались лишь бетонные коробки, загрязнителей, кроме собственно радиации, мало, потому природа и буйствует. В Петербурге, думаю, будет не так.

– И что вы предлагаете?