Давным-давно, когда по речным долинам бродили мудрые мохнатые мамонты, а в заповедных лесах скалили острые клыки саблезубые тигры, жила-была первобытная девочка. Мама девочки вела домашнее хозяйство, а папа добывал пропитание: выкапывал из земли сладкие корни, удил рыбу и ловил на пригорке зазевавшихся сусликов. Добычу папа приносил домой в пещеру, а мама готовила на костре вкусные супы и жаркое.

А девочка… Будучи совсем маленькой, она почти ничем не занималась. Только играла с куклой, которую папа смастерил из обломка сучковатой ветки и кусочка шкуры неизвестного животного – возможно, тираннозавра¹. Как не играть с такой куклой?

А еще девочка любила раскладывать на песке камушки. Положит один камушек, потом добавит к нему второй, а затем и третий…

– Вау! – восклицала мама. – Папа, посмотри, какой у нас умный ребенок. Наша дочка точно знает, сколько в нашей семье человек.

– А сколько? – спрашивал папа. Он всегда трудился в поте лица, даже по вечерам, помня о том, что человеком из глупой и ленивой обезьяны его сделал труд. И пересчитывать членов первобытной семьи папе было некогда.

– А вот столько, – отвечала мама. – И раз, и еще «и раз», и снова «и раз».

У мамы получалось считать только до одного, потому что в детстве она не очень хорошо училась в первобытной школе. И даже иногда сбегала с уроков, когда на поляне давали благотворительный концерт бродячие артисты-неандертальцы².

– И сколько же нас всего? – не понимал папа.

– А ты как думаешь? – хитро улыбалась мама, раскрашивая ногти желтой охрой.

– Я предполагаю, что много, – с умным видом говорил папа. – Не удивлюсь, если тьма, елки-палки.

Сам он научился считать до двух и больше не заморачивал голову подобными пустяками. Даже стишок сочинил на эту тему: «Уха два и глаза два. Кто не верит: ква и ква».

– Вау! – восхищалась мама. – Наш папа – настоящий поэт, ну просто супер-пупер. Чего это лягушки расквакались? К дождю, что ли?

Девочка же только грустно вздыхала про себя. Ведь она еще не умела говорить, и ее никто ни о чем не спрашивал. А ей так хотелось поучаствовать в разговорах папы и мамы и выразить свои мысли! Их в голове у девочки бегало очень много. Почти столько же, сколько бегает муравьев на старом пне в солнечный день.

Чтобы как-то сохранить и передать свои мысли, девочка брала прутик и чертила на песке палочки и кружочки. Ей казалось – в рисунках заключен важный смысл. Но никто, кроме самой малышки, не обращал на них внимания. Папа и мама ходили по пещере взад-вперед и нечаянно затаптывали рисунки босыми ногами в цыпках. А мама еще и сердилась.

– Вау! – пугалась она, наткнувшись на дочку в темном углу пещеры. – Опять ты сидишь на земле голой попой. Хочешь простыть? А ты знаешь, сколько просит за лечение наш колдун? Так много, что папе и за месяц столько сусликов не наловить. А я давно мечтаю о новой лисьей шубе. И тебе не мешало бы к зиме шубку сшить. Хотя бы из сусликов.

Чтобы не расстраивать маму, девочка брала куклу и садилась у костра на корточки. В отличие от современных избалованных детей она имела лишь одну куклу – но зато настоящую! И самое главное, что та всегда понимала девочку без слов.

Малышка смотрела на огонь и думала о том, что огонь похож на рыжую лису. И если его поймать, то можно сшить красивую шубку. Или даже две. Как папа и мама об этом не догадываются?

А еще ей казалось: огонь ворчит, как старая бабушка, которую никто не слушает; и вода, капающая с потолка, о чем-то хочет рассказать; и ветер, залетающий в открытый проход пещеры, шепчет о том, что он видел в лесу…

Однажды, когда мама ушла к ручью за водой, девочка подобрала около костра остывший черный уголек и присела у стены пещеры. Она спешила выразить обуревавшие ее мысли, пока мама не видит, – а то ведь опять скажет: «Вау!» И добавит какое-нибудь «бла-бла-бла». Зачем взрослые произносят столько непонятных звуков? Словно эти самые… ага, лягуши.

На земляном полу от сырости образовалась лужица. Поблизости валялись сикось-накось сучья разной длины, из которых папа собирался смастерить что-нибудь полезное для общества. Например, стрелы, чтобы охотиться на шустрого зайца, или капкан – на жирного суслика. Папа даже разложил сучья в определенном порядке – в соответствии со своими замыслами.

Однако девочку чужие замыслы не интересовали, ведь она сама намеревалась творить. Посмотрев внимательно на землю, малышка осторожно начертила угольком на стене пещеры несколько линий, и получился следующий рисунок:

«А ведь похоже, елки-палки, – подумала девочка, – хотя… как-то немного косовато». И уже уверенней добавила еще несколько черточек, копируя то, что видит на земле. Получилось вот это:

А Н

«Ну просто тютелька в тютельку, – решила малышка. – Мама наверняка воскликнет „Вау!“ – а папа заявит: „Прямо в точку, елки-палки“. Он ведь у нас „известный юморист“, как выражается мама».

Девочка продолжила увлекательный процесс творчества, попытавшись изобразить лужу и валяющиеся рядышком палочки. Но с лужей возникла загвоздка. Оказалось, что рисовать овал куда труднее, чем проводить прямые линии. Девочка так старалась, что едва не прикусила высунутый язычок, а на лбу у нее выступили бисеринки пота. В итоге вышло вполне художественно, почти «супер-пупер», говоря словами продвинутой мамы. А папа в таких случаях изрекал с умным видом, что терпение и труд все перетрут. Ну и дальше про обезьяну…

Вот так получилось:

А Н Ю

Малышка была очень довольна своим творением и хотела рисовать дальше. Однако в этот момент вернулась мама и сказала:

– Вау! Опять ты занимаешься ерундой. И вся вымазалась в угле. Пошли мыть руки, пора обедать. Папа поймал большую рыбу, а я запекла ее в золе.

И они пошли мыть руки. А картина на стене так и осталась незавершенной…

К сожалению, мы не знаем, что дальше случилось с этой семьей. Но минуло много-много лет, и пещеру, где когда-то жила первобытная девочка, нашли ученые-археологи. Они обрадовались так, что прыгали до потолка пещеры: ведь в ней обнаружились следы пребывания древних людей. Экспедицию возглавлял знаменитый, почтенного возраста профессор, ему помогал молодой помощник Паша, а раскопки вели студенты, которые учились у профессора.

Каждый день студенты что-то находили: то наконечник для копья, то каменный ножичек, то иголку из кости оленя… И даже отпечатки ног древних людей. Паша собирал находки и приносил их в большую палатку, где жил профессор. Тот записывал информацию в толстую тетрадь, а потом обзванивал по сотовому телефону популярные газеты. На следующий день они большими буквами сообщали о том, как знаменитым ученым в результате долгих поисков обнаружен новый важный артефакт³. Разумеется, находка в очередной раз подтверждала теорию⁴ ученого о создании письменности.

Однажды помощник прибежал дико взволнованный. Он даже не дал профессору допить послеобеденный кофе и потащил в пещеру, как бедный старичок ни отбивался.

– Смотрите, п-профессор, – заикаясь от волнения, произнес Паша, подсвечивая фонарем на стену пещеры. – Смотрите, здесь написано «АНЮ». Вы п-понимаете?

Ученый в спешке забыл захватить очки. Поэтому, прищурив один глаз, он внимательно рассмотрел надпись и с недоумением отозвался:

– Чего я должен понимать? Что еще за «Аню»?

– Это имя, п-профессор. След древней цивилизации!

– Какой еще след? Впервые слышу подобное имя. Вот Аня – слышал. И Ани слышал. И даже Арно. Бабаджанян, был такой композитор. – И профессор, задумавшись на пару секунд, вдруг замурлыкал под нос: – Твои следы тара-та у реки… Ведь нет следов, что исчезают без следа.

– Ну п-при чем тут композитор Арно? – чуть не плача от расстройства, жалобно протянул помощник. – Уверяю вас – это п-первобытное имя. И это – мировая сенсация, п-профессор, п-послание современному человечеству из минувших веков. Это кардинально меняет п-представления о времени изобретения п-письменности. П-понимаете?

Профессор покосился на надпись и ехидно рассмеялся:

– Какой вы наивный, Паша, и совсем зеленый! – говоря так, знаменитый ученый намекал на то, что аспирант слишком молод и мало чего понимает в серьезной науке. – Везде вам чудятся великие открытия. Буквы не могли быть придуманы так рано примитивными первобытными людьми. Это совершенно точно установлено.

– Кем? – опрометчиво спросил Паша.

– Как кем? Мной!

Профессор взглянул на помощника с укоризной и продолжил:

– Даже без лупы видно – надпись сделана туристами. Вечно они стены пачкают: «Здесь была Катя», «Здесь сидел Витя»… Лучше я пойду, допью кофе.

– П-подождите, п-профессор, – попробовал спорить настырный аспирант. – Обратите внимание на п-признаки окаменелости. Я п-почти уверен – надпись нанесли на стену в каменном веке.

Увы! Убеленный сединами и умудренный знаниями профессор так и не поверил «зеленому» помощнику и даже обругал его за то, что кофе остыл. А еще, на обратном пути в палатку, невезучий старичок наткнулся на дерево и набил на лбу большую шишку – ведь он без очков почти ничего не видел.

Что касается аспиранта, то тот, подумав как следует, осознал свою ошибку и стер, на всякий случай, подозрительную надпись в пещере. Вскоре Паша стал зятем профессора, кандидатом археологических наук и важным ученым. И теперь сам преподает в институте студентам теорию о происхождении письменности, выдуманную профессором. Поэтому до сих пор считается, что письменность изобрели древние шумеры примерно пять тысяч лет тому назад.

Впрочем, смысл нашей истории в ином. Ведь девочка Вау и не собиралась изобретать письменность. Она лишь хотела, чтобы ее услышали и поняли. Вот что важно!

Каждый из нас приходит в чужой и неведомый мир с криком страха и отчаянья. И вся жизнь человека, это поиск хотя бы одной души, способной понять его чувства, утешить и подарить надежду. Поиск бесконечный, мучительный и не всегда успешный.

Вот почему я зол на хитрого профессора и угодливого аспиранта. Так бы и послал их в меловый период, чтобы скормить саблезубым тиграм – если бы те не вымерли. Зол не только потому, что эти «типа ученые» уничтожили рисунок девочки Вау. Уникального рисунка очень жаль! Однако основная моя претензия вызвана тем, что аспирант и профессор занимаются чепухой, подменяя смыслы. Неужели их в детстве ставили в угол?

Кто бы мне объяснил – зачем нужна письменность, если с ее помощью люди строчат доносы, изощряются в оскорблениях и объявляют войны? Да и люди ли они вовсе или всего лишь местами подбритые обезьяны с гаджетами?

Неужели смысл бытия состоит в бесконечном, как лента Мёбиуса, прогрессе, в том, чтобы делать карьеру или сочинять теорию, которую потом все равно опровергнут или просто забудут? Какой смысл в открытиях того, что ни на йоту не делает человекоподобное существо человечнее? Разве это не мартышкин труд?

Что бы там не утверждали некоторые умники, но вовсе не труд превратил обезьяну в человека, а способность понять сородича и проявить к нему сочувствие. А если тебя не понимают, то кому они нужны, эти буковки, циферки и прочие теории?

Суть нашей истории не в том, кто первым придумал буквы, а в том, что рядом с каждым человеком должен находиться кто-то, способный его услышать и понять. Ведь можно сочинить кучу умных теорий, якобы объясняющих мир, но не понять собственного ребенка. И кому он будет нужен, подобный мир?

Ведь в таком мире никого не останется. Совсем никого. Ни мохнатых мамонтов. Ни саблезубых тигров. Ни девочки Вау. Ни ее мамы, так мечтавшей о новой шубе… И даже хитрых профессоров не останется.

Останутся одни суслики. Но разве с ними поговоришь?

ИДИ КО МНЕ

– Иди ко мне, – позвала из спальни жена.

Он не откликнулся – сидел у себя в комнате, допечатывая первую фразу рассказа. Творческий процесс нельзя прерывать – вечно она этого не понимает.

Но вторая фраза не складывалась. Он поерзал еще немного в кресле – нет, сбился настрой. Ну чего ей опять понадобилось?

Жена в последнее время болела. Иногда ленилась, как он считал, вставать. За стаканом воды, например, почему самой на кухню не сходить? Лишняя разминка даже больному не помешает. И его бы по пустякам не отвлекала.

А то еще моду взяла: «Сядь, побудь со мной, поговори». Зачем? Как будто за жизнь не насиделись. И много высидели? Одну дочь. Да и та… Если разобраться, ничего больше и не связывает. Сиди теперь, не сиди… Вот даже интересно, зачем сейчас звала?

Негромко ворча под нос, добрел до спальни. Там никого не было. «На кухне, что ли?»

Однако и на кухне жены не обнаружилось. Постоял в недоумении. Непонятно.

Заглянул в гостиную. Тот же результат.

Машинально проверил туалет и ванную. Пусто.

Пожав плечами, вернулся в свою комнату и застыл около стола. Чертовщина какая-то.

Задумчиво поскреб подбородок: «Надо же, опять бриться забываю…» Послышалось? Да нет же! Так и сказала: «Иди ко мне». Почти над ухом, он едва не вздрогнул. Вот так всегда отвлекает, стоит лишь сосредоточиться – а ведь вдохновение не легко поймать. Это ведь тебе не курица во дворе, хотя и за той побегать надо. Это – творчество, таинство, можно сказать. Но как объяснить, если у человека мозг под другое заточен?

Да еще посмеивается: «На старости лет решил Львом Толстым заделаться? Лучше бы с внуком в парк сходил». Так получилось, что зовут его Лев, а девичья фамилия матери – Толстая. И зачем мать трогать? – померла давно.

Не ладили они, конечно, свекровь с невесткой. Почитай, всю жизнь не ладили. Но он-то в эти бабские разборки не лез, нейтралитет держал. Разве что иногда на жену прикрикивал, чтобы лишку не духарилась. А на кого кричать? Не на мать же? А жена обижалась…

Да, наверное, иногда не проявлял внимания. Но ведь жизнь такая, что крутишься, словно белка в колесе. Все торопишься…

Куда же она делась-то? Прямо испарилась.

Он почти не нервничал, но было как-то неприятно. Не по себе.

Так. Снова кухня. Дверь на балкон. Высунул голову: ну, разумеется, нет. Да и чего ей здесь делать, в январе на холоде? Да еще больной. Тюмень – не Сочи.

Неужели вышла? Куда? Идея, конечно, здравая в сложившейся ситуации. Но…

Ведь недели две уже дома сидит, по квартире и то еле передвигается. И как он мог не заметить, если вышла? Дверь в комнату открыта, услышал бы… И кто тогда звал?

На всякий случай посмотрел в глазок. В коридоре – пусто и тихо.

Добавляла раздражения надоедливая мысль: зачем звала-то? Вот объявится и сама, наверное, не вспомнит. Всегда с ней так.

Понимая, что занимается откровенной ерундой, отодвинул в спальне штору, чтобы глянуть на оконную створку. Закрыта изнутри. А ты чего предполагал? Что супруга через форточку вылетит с шестого этажа, словно Маргарита у Булгакова? Не паникуй, возьми себя в руки. Должно же быть объяснение.

Присел на диван в гостиной. Ну вот, сердце-то как заколотилось. Разнервничался все-таки, старый идиот. И чего звала, спрашивается?

***

Дочь проверяла документы клиента, когда позвонил отец.

– Понимаешь, она всего-то попросила воды, а я не подошел сразу, – голос дрожал и прерывался, словно говорящий задыхался. – И не успел.

– Папа, ну сколько можно этим маяться? – дочь не сдержала раздражения. – Мне сейчас некогда, потом перезвоню.

Вечером трубку не брали. «Выпил, наверное, и спит», – подумала дочь.

Но телефон не отвечал и на следующий день.

Забежала после работы. На дверной звонок никто не подошел, и дочь открыла своими ключами.

В квартире было темно и очень тихо. Зажгла свет. Отец сидел в гостиной на диване с откинутой головой.

Когда скорая увезла тело в морг, заплаканная дочь прошла в комнату отца и без сил опустилась в кресло у монитора. Сбоку в фигурной пластиковой рамочке стояла фотография матери, умершей полгода назад.

«Ну вот, – обреченно подумала дочь. – Вот и все. Нет больше родителей. Теперь навсегда одна».

Машинально тронула мышку. Экран монитора, мигнув, раскрылся серо-бело-голубой страничкой Ворда. На ней сиротливо чернело всего несколько слов:

Рассказ

– Иди ко мне, – позвала из спальни жена.

БЛУЖДАЮЩИЕ В НОЧИ

На пешеходном переходе, в ожидании зеленого света, нетерпеливо цокала каблучком и крутила головой стройная брюнетка. Все по наезженной колее: сначала оторвалась от уютной подушки на четверть часа позже, чем надо; потом десяток лишних минут проторчала у зеркала; затем целую вечность искала сумочку… В результате – опять опаздывала на работу и уже прокручивала в голове неприятный разговор с мымрой-заведующей.

Самое время пояснить, что героиня нашего рассказа была натурой романтичной и возвышенной, что создавало для нее в повседневной жизни определенные проблемы. Мечтательная брюнетка не то чтобы напрочь игнорировала рациональные стороны бытия, но, воспитанная мамой-учительницей и папой-инженером на одну зарплату и лучших образцах мировой литературы, умела проводить грань между материальным голодом и духовной жаждой. В частности, вопреки веяньям времени, она считала, что: ценность представляет только то, что не имеет цены; чувства не продаются, а испытываются; о приходе любви извещает судьба, а не эсэмэска, посланная с мобильника за тысячу баксов. Да-да, – и такие неординарные особы еще изредка попадаются на озабоченных улицах российских городов, заполненных суетливыми, как голодные суслики, строителями рыночной экономики.

Стоявший на кромке тротуара толстый и потный мужик с портфелем, шагнул на проезжую часть, ловя, словно спринтер на старте, момент переключения светофора. Брюнетка инерционно дернулась вслед, но ее кто-то крепко придержал сзади за локоть. Раздался скрип тормозов, и обладатель портфеля полетел вверх тормашками через бампер ауди на грязный асфальт.

Брюнетка ахнула и застыла на месте – но загорелся «зеленый», и толпа, не циклясь на случившемся, потащила ее через дорогу. Очнулась девушка уже на другой стороне улицы и лишь тут заметила, что держит под руку древнюю старуху – сгорбленную, с длинными седыми патлами. «Ведьма, да и только, – пришла в голову первая связная, после пережитого шока, мысль. – Откуда она взялась?»

– Издалека, милая, – скрипучим голосом, но при этом нараспев произнесла старуха, снова вводя нашу героиню в ступор поразительной проницательностью. – Ты не стой здесь, на проходе, как контролер в универсаме, айда вон туда, присядем на скамеечку.

«Ведьма» указала длинным полусогнутым пальцем на троллейбусную остановку. Будто во сне, на негнущихся ногах, брюнетка добрела до скамейки, волоча за собой старуху. «Как я, наверное, по-дурацки выгляжу с этой каргой?» – сформировалась из медузообразных обрывков очередная мысль.

– Не о том думаешь, ласковая моя, – нравоучительно произнесла старуха. – Ты ведь, почитай, только что второй раз на свет родилась.

– Так это вы меня на тротуаре придержали? – с опозданием сообразила «ласковая». – Спасибо вам!

– За что благодаришь? Так, случайно получилось. Ухватилась за локоть, а оно вон как вышло, от смерти тебя уберегла. Судьба, она на выбор богата, два раза даст, на третий отберет. Да ты не ерзай, послушай, чего старшие говорят, кхе-хе. На работу, чай, опоздать боишься?

– Уже опоздала, – упавшим голосом призналась брюнетка.

– Не боись, не уволит тебя начальница-злыдница. Она сама сегодня, – старуха подняла глаза к небу и пошевелила губами, – на два часа опоздает. Мужик у нее со вчерашнего вечера завелся, теперь подобреет. А тебе, коль подвернулась под руку, так и быть, дам совет. Пришла в себя-то, котелок варить начал?

Девушка потрясла головой, посмотрела по сторонам: вроде обычная улица, та же спешащая и гудящая толпа, что и каждое утро. Руки-ноги целы. Только вот старуха какая-то странная…

***

Игорь услышал дверной звонок сквозь сон. Просыпаться не хотелось. Да и кто к нему так рано заявится? К родной бабушке Анастасии Ивановне в небольшой поселок Быстрица, где прошло детство, внук приехал в отпуск. Три года не навещал, а старушка после смерти деда жила одна, болела в последнее время. Но в областной центр, к дочери, перебираться не хотела. Племянница с семьей рядом, на соседней улице, забегает – и ладно. И внучок не забывает, пусть и не каждый год, но гостит.

Игорь не сказал любимой бабуле, что был у него и другой, если честно, основной интерес. Отправляться куда-то на отдых – расходов не оберешься. А деньги были очень нужны: Игорь, инженер-механик по образованию и квалифицированный автослесарь, давно планировал открыть собственную мастерскую. Вот и копил помаленьку, даже не женился до сих пор по этой причине, хотя уже тридцатник стукнул. Известно же, хорошая жена соответствующего ухода требует, как и дорогой автомобиль. Так что, решив экономно провести отпуск на родине, на бабушкиных блинчиках, грибочках и пельменях, молодой человек убивал сразу нескольких зайцев.

Между тем, в полусне, он расслышал, как бабушка открыла дверь и разговаривает с почтальоном.

– Это ж от кого телеграмма-то? Взгляни-ка, я без очков не вижу, – голоса доносились отчетливо, как будто беседа велась в нескольких шагах.

– От внучки вашей, от Ирины, Настасья Ивановна. Приезжает сегодня московским, просит встретить.

Тембр у почтальонши был неприятный, скрипучий, как несмазанная дверь.

– Вот хорошо-то, а мы и не ждали, – голоса стали тише, и Игорь снова провалился в утреннюю дремоту.

Проснулся уже около десяти часов. Бабушка куда-то вышла и вернулась, когда внук сидел на кухне и уминал блины. Тут же вспомнил о телеграмме:

– Бабуль, я не понял. Сестрица моя, что ли, приезжает? Ты ничего не говорила.

– Какая сестрица, Ирина? И с чего взял?

Старушка в растерянности присела на табуретку.

– Как с чего? – в свою очередь удивился Игорь. – А телеграмма?

– Ты о чем?

– Да от Иринки же! Почтальон принес… Бабуль, ты меня не разыгрываешь?

– Окстись, Игорек, какой почтальон, какая телеграмма? – пожилая женщина разволновалась. – Приснилось тебе под утро. Ох, взбаламутил меня.

Она засмеялась, взмахнув руками, и тут же снова охнула, уже от боли. Остеохондроз подкрался и куснул шавкой из подворотни – незаметно, но цепко.

Игорь отвел упорно сопротивляющуюся старушку в комнату и уложил на диван. Та, в конце концов, сдалась и пообещала лежать спокойно, пока внук не принесет из аптеки лекарство. Но как только Игорь захлопнул входную дверь, Анастасия Ивановна тут же, кряхтя, поднялась и отправилась на кухню готовить обед.

Аптечный киоск находился в одном здании с продуктовым и промтоварным магазином, всего в двухстах метрах от железнодорожной станции. Купив мазь и таблетки, Игорь закурил на улице и уже собрался возвращаться домой, но, посмотрев на вокзальный павильон, внезапно задумался.

Молодой человек относил себя к категории рациональных людей, и данное обстоятельство парадоксальным образом приводило его к выводу о том, что утренний сон не мог быть случайностью. Эта мысль вызывала слабое, но раздражающее беспокойство, похожее на то, которое возникает, когда не можешь найти малозначимую вещь: вроде и пустяк, и не очень нужно, а на нервы действует и отвлекает от важных дел. До прихода пассажирского оставалось минут десять, отпускное время предстояло как-то убивать, и материалистически настроенный инженер-механик решил провести примитивный эксперимент…

Олег долго смачивал лицо холодной водой, тер ладонями, чувствуя приближение приступа. Чаще всего начиналось ночью, с кошмаров, просыпался от головной боли и уже не мог заснуть. Но изредка вступало и днем, сначала дергало в виски, потом захватывало затылок – и всегда после кратковременного глюка. Однажды в момент подобного помутнения едва не убил «бугра» ремонтной бригады, поймав того на мухлеже с нарядами. После этого получил кличку Чечен и «волчий билет» во всех организациях поселка. Даже в грузчики на постоянку не брали – ну его, контуженного!

И так больше десяти лет – с матерью на ее зарплату фельдшера и свое инвалидное пособие, перебиваясь разовыми леваками. В 1994 году крепкого спортивного парня после железнодорожного техникума забрали в армию, в десант. А тут как раз первая чеченская – антитеррористическая операция, мать их! Ранение, тяжелая контузия, больше года по госпиталям. Как все наперекосяк пошло!

Когда от боли раскалывался череп, никакие порошки не спасали. Олег от них давно отказался – только деньги тратить. Но иногда помогала водка или самогон – если пить стаканами, до отключки. Потом, как ни странно, в течение нескольких дней голова не беспокоила. Правда, в последнее время стали дрожать руки.

«Сопьюсь, ну и черт со мной, чем такая житуха!» – не жалел себя, скорее, тупо шел в одном направлении. А куда еще голому податься? Судьба-а…

Он не сомневался – будет приступ. И сон этот дурацкий со старухой…

Мать была на работе. Пошарил в карманах куртки, висевшей в прихожке: рублей пятьдесят мелочью. На бутылку пива можно наскрести, но пиво Олег почти не пил – не помогало. На водяру явно не хватало. Пузырь «самосвала» у бабки Степаниды стоил около сотни в зависимости от обстоятельств. Однако к бабке надо было пылить на окраину. Да и даст ли взаймы? До инвалидки еще три дня тянуть. А эта ведьма смотря с какой ноги встанет.

Он опять вспомнил утренний глюк, посмотрел на ходики – без пятнадцати двенадцать. Накануне выплат пенсий и зарплат, когда у поселковых алконавтов заканчивались деньги, бывало, что Степанида носила самопал к пассажирскому, «лечить» проезжих хроников. И если оставался непроданный товар, могла, чтобы не тащить обратно, ссудить местным в долг.

Олег вышел на улицу, накинув куртку, – собирался дождь…

У магазина торчал Игорь Акулов, курил. Бывший одноклассник, потом с родителями перебрался в областной центр. Периодически наезжал в Быстрицу, отдыхал у бабушки. Олег с ним не общался – о чем? Так: «Привет!» – «Привет!»

При ходьбе отдавало в виски. Олег помахал издали рукой – мол, подожди.

– Привет!

Игорь кивнул в ответ, молча подал руку.

– Надолго к нам? – для разгона спросил Олег.

– Недели на две, пока отпуск.

– Нормально. – Олег помялся. – У меня через три дня пенсия. Выручишь? Полтинника хватит.

Игорь отвел глаза в сторону, подумав: «Дашь такому один раз, потом не отвяжется. Лишь бы драться не полез». Вслух ответил:

– Прости, Олег, у меня принцип – в долг никогда не даю.

Короткая, напряженная пауза. Но, вопреки опасениям, Чечен отнесся к отказу одноклассника равнодушно. Только посмотрел неприязненно (зрачки расширились и снова сузились) и, отойдя, встал у магазина. Игорь, выкинув окурок, направился в сторону вокзала…

Народу на станции находилось немного. Да и откуда ему было взяться при численности поселка в пять тысяч жителей? Даже почтовый поезд останавливался здесь всего на три минуты, а скорые и вовсе проходили мимо. Игорь занял удобную позицию посредине короткого перрона, у багажного отделения, откуда открывался хороший обзор в обе стороны. Приезда старшей сестры Игорь, разумеется, не ждал, так как знал, что та отдыхает с мужем и детьми в Турции. Но разговор о телеграмме, который он так четко слышал во сне, не давал покоя, и от этого ощущалось небольшое волнение – вроде и ожидать нечего, а вдруг?

Когда поезд прибыл, на перрон спустилось всего несколько пассажиров. Сестры, конечно, и в помине нет. Но Игорь сразу обратил внимание на темноволосую девушку, появившуюся из плацкартного вагона ближе к хвосту состава, вслед за пожилым дядькой с фибровым чемоданом и в старомодной шляпе. Сначала Игорь принял пару за отца и дочь, но дядька, прихрамывая, двинулся к зданию станции, а девушка остановилась невдалеке от вагона, поставив у ног спортивную сумку. Затем оглянулась по сторонам, слегка задержав взгляд на Игоре. Или показалось?

– Извините, у вас закурить не найдется? – «шляпа» с просительной улыбкой обращался к Игорю. – Еще в поезде сигареты закончились, аж сосет все…

– Не курю, – буркнул тот, не поворачивая головы. Лишь глаза скосил, фиксируя морщинистое небритое лицо.

«Достали эти стрелки, на копейках экономят. Небось, пропился в дороге. Дашь сигарету, тут же на пиво попросит». И, не удержавшись, добавил:

– Вон там киоск в полусотне шагов. Любые сигареты на выбор.

Дядька потоптался на месте, будто напрашиваясь на продолжение разговора, но Игорь демонстративно смотрел вперед, на девушку. Стрелок кашлянул и захромал дальше, несолоно хлебавши. Только тут Игорь повернул голову ему вслед, как торкнуло что-то внутри.

«На деда покойного походит, – мелькнула запоздалая мысль. – Черт, надо было угостить старикана сигаретой. Не обеднел бы… Ладно, не до него».

Состав тем временем, лязгнув сцеплениями, пополз со станции, постепенно набирая ход. Незнакомка оставалась на месте, шагах в тридцати от Игоря. А тот словно приклеился к стене багажного отделения, не зная, как поступить. «И долго будешь так торчать? – задал сам себе ехидный вопрос. – Девушка к кому-то приехала, но, ясное дело, не к тебе. Подойти и склеить? Ага, и в этот момент подбежит запоздавший муж и спросит, зачем ты пристаешь к его жене? Только разборок не хватало…»

И тут на перроне действительно появился мужчина и неуверенно направился в сторону незнакомки. Игорь на мгновение опешил. Опять Олег! «Неужели его барышня? Повезло контуженному – цыпочка-то вроде ничего, ишь, какая фигурка! Где же он ее подцепить успел?»

Пока эти завистливые мысли роились в голове молодого человека, Чечен добрел до девушки и, видимо, о чем-то спросил. Та, присев на корточки, извлекла из сумки кошелек. «Ах, паразит, да он же деньги у нее вымогает», – сообразил Игорь и лениво шагнул навстречу судьбе.

Сердобольная незнакомка между тем достала из кошелька купюру, которая сразу перекочевала в руку Олега. Заметив приближающегося Игоря, он не стал далее испытывать терпение благодетельницы и поплелся по перрону в противоположную сторону. Повод для разговора и ненавязчивого знакомства образовался само собой.

– Он что к вам – приставал?

Вопрос Игоря прозвучал с предусмотрительным опозданием, когда Чечен находился уже в приличном отдалении и явно не собирался менять курс. Девушка посмотрела на неожиданного заступника, и Игорь понял, что пропал. В памяти всплыл древний шлягер, который часто запускали на вечеринках с гостями родители: «За одни глаза тебя сожгли б на площади, потому что это колдовство». Таких огромных, завораживающе зеленых глаз-омутов он не видел никогда.

– Нет, не приставал. – Незнакомка растерянно взмахнула ресницами. – Спросил – можете мне помочь? И все. Очень вежливый парень. А вы его знаете?

1. Тираннозавр – лучше с таким не связываться.

2. Неандертальцы – нестриженые и немытые люди.

3. Артефакт – вещь, сделанная так давно, что все о ней забыли.

4. Теория – сказка, придуманная учеными.