Жизнь всегда в объятиях смерти

Зуе, чья любовь греет

Автор

ОСНОВАНО НА РЕАЛЬНЫХ СОБЫТИЯХ

Глава первая

Говорят, будто перед смертью вы видите всю жизнь, пролетающую перед глазами со скоростью реактивного самолета…

Вранье!

Спросите, откуда я это знаю? На меня направлено дуло пистолета. Китайский. Но китайский ничем не хуже немецкого, английского или еще черт знает какого. Когда дело касается вышибания мозгов, что у тебя за пушка не имеет особого значения. Главное – пушка стреляет.

Ствол дрожит в руках Марка и дуло перед моими глазами ходит ходуном, как маятник. Вся соль в том, что я ни капельки не сомневаюсь, что сукин сын выстрелит мне в лоб. Тогда почему пред глазами не проносятся десять тысяч дней моей жизни? Не знаю. Быть может, моя жизнь – работа, и меня не пробирает на ностальгию? Наверняка даже Зигмунд Фрейд встал бы в тупик, услышав мой ответ.

С другой стороны, раз на раз не приходится. Может быть, я просто не хочу вспоминать чертову работу? Возможно. Работа сделала из меня того, кем я стал. Правда и жизней эта работа спасла много…

Лоб Марка покрыт слоем пота. Неожиданно для нас обоих дуло пистолета – теплое, как ни странно – утыкается мне немного выше носа.

– Вспоминай свою жизнь, ублюдок! – хрипит Марк.

Быть может после этих слов я по-настоящему начинаю осознавать, что мне крышка. Парень не шутит, это у него в глазах жалость и страх, а в голове бешенство и жестокость. Что сказать, он наверняка обрадуется тому, что я скоро…

Когда Марк уже готов выстрелить, я начинаю вспоминать всех, кому помог. Я вспоминаю не жизнь, а то, чем в ней занимался.

Что-то ненормально все это. Так говорила моя первая жена Кларисса, когда я уезжал на вызов в три ночи.

Что-то ненормально все это…

Глава вторая

Когда я был маленьким и ходил пешком под стол, у меня на глазах изнасиловали старшую сестру. Изнасиловал отчим. Увы, я ничем помешать этому чудовищу не смог. Мне стукнуло всего девять лет. Многое ли мы способны сделать в девять лет? Звали моего отчима Джеймс. После первого изнасилования он пять лет издевался над сестрой, пока она не выдержала и не повесилась на перекладине в амбаре.

Нашел ее я.

– Джули, пойдем домой, – пищал я, дергая ее за окоченевшие пальцы ног. Мне казалось, она играет в молчанку.

Отчим сослался на то, что моя сестренка была не уравновешена и замкнута. Копы поверили ведущему фермеру округи, ни в чем преступном не замеченном, всегда бывшим готовым прийти к соседям на помощь в случае чего. Если бы кто-то из наших тогдашних соседей загорелся бы, мой отчим был бы первым, кто кинулся бы в дом, спасать детишек этих кретинов. Он мог казаться самой святостью…

То, что моя сестренка была замкнутой и не уравновешенной подтвердили и ее одноклассники, и психолог в школе. Маленькому мальчику никто верить не хотел и не стал…

Когда мне исполнилось десять или около того, я поклялся, что буду заниматься искоренением всех извергов, наподобие моего отчима. Через пять лет я понял одно – искоренение насилия – задача маниакальных маньяков, буйно помешенных на убийстве насильников, но не моя. Вспоминая сестру, я решился посвятить себя психиатрии, чтобы такие девочки, как Джулия не умирали в амбарах, не срывались с крыш небоскребов, не прыгали с мостов…

Отучившись в Академии и в университете, по специальности психиатрия, я пришел на работу в участок Рэд Лэйка.

Поначалу, пока я притирался к коллективу, а коллектив притирался ко мне, работать было тяжело. Недельки через две бесцельного прозябания за столом и просмотра матчей по бейсболу, мне подвернулся первый реальный случай в практике. Штатный психиатр заболел похмельем, меня вызвали его подменить.

Вызов был не таким удачным, как мне показалось. Никогда до того у меня не было ни одного нормального вызова. Сплошь дерьмо! Говорят, наш мир прекрасен. Возможно. Но, когда ты каждый день видишь его изнанку – красота исчезает.

– Ник, там девица на крыше, – прокричал мне Зик – один из детективов. – Если уболтаешь ее не прыгать, с меня пиво! – он улыбнулся.

Я протянул в его сторону руку и показал средний палец.

Взяв куртку, выскочил на улицу. Погода стояла хорошая.

Сев в патрульный автомобиль, попытался расслабиться. Волноваться не следовало. Особенно вредно волнение перед встречей с «клиентом». (Клиентами мы называли на профессиональном сленге всех, кому требовалась помощь штатного психолога.) На первом вызове я не мог избавиться от мондража в ногах и руках а еще от урчания в желудке.

– Что мы имеем? – прокричал я водителю-патрульному, перекрикивая рев двигателя.

– Что?

– Что там случилось? С девушкой!

– А! Не знаю, сэр! Скоро приедем! Узнаете!

Узнаете? Кретин! Тогда я подумал именно так. За каким чертом мне узнавать все от «клиента»? Это бред! Психиатр такой низкой квалификации, каковой располагал я, должен знать заранее хоть что-то. Увы, в наше время все пошло наперекосяк, иначе и не скажешь… Все стало фрагментироваться, все стало отпочковываться одно от другого, так что люди, работающие в одном и том же отделении, в одной и той же области, не понимают, что делают соседи и не стремятся это «что» понимать… В участке всем было наплевать, чем занимался я или тот, кто был выше меня по положению. Таковы дела и с этим мы ничего не в силах поделать. Патрульный не знал ничего о девушке, решившей покончить с собой лишь по одной причине – ему все равно.

Мы остановились возле огромного черного монстра-небоскреба, поблескивавшего в лучах солнца. Поначалу, только переехав в город, после метания по провинции, я боялся этих исполинов, готовых тебя сожрать, но, со временем, привык. Ко всему привыкаешь.

Вестибюль оказался забит репортерами, жадными до сенсации, крови, мозгов и мяса – то есть ко всему, что остается от людей, падающих со сто сорокового этажа. Были среди репортеров с фото и видеокамерами и копы. Человек десять. Они занимались тем, что пытались перекричать толпу журналистов. Безрезультатно.

Я показал удостоверение одному из полицейских и прошел к лифту.

Оказавшись на самом верхнем этаже железобетонного Олимпа, я ощутил в воздухе напряжение. Возможно, изменение каких-нибудь полей или еще какая хрень, не знаю. Просто я почувствовал, что окружающая меня обстановка изменилась. По сравнению с тем, что творилось в вестибюле, на самом верху, царствовала тишина. Как в гробу. Когда мне на плечо легла тяжелая рука, я едва не умер от разрыва аорты, спровоцированного испугом.

– Ты спец, которого прислали копы? – спросил мужчина в гражданском.

– Да.

– Я провожу тебя к месту.

Я поплелся за ним, не понимая, почему мы, черт возьми, едва ползем? Мы шли, если это слово подходит, со скоростью улитки, опаздывающей на Рождественский ужин…

– Мы можем прибавить ходу? – спросил я.

– Ты куда-то спешишь?

– Что? Вы в своем уме?!

Тогда я еще называл придурков на «вы».

– В своем, – ответил гражданский. – У меня еще смена впереди. Мне по этажам весь день ходить. А ты хочешь, чтобы я тут бегал из-за какой-то там шлюхи, которой взбрело в голову покончить с собой?

В тот момент я впервые пожалел, что мне не выдали оружие. Имей я тогда с собой ствол, я бы с радостью прикончил бы борова, который шел впереди.

– Могу я узнать ваше имя? – спросил я.

– Ивар Шустер, – ответил лифтер. – Ваши ребята уже спрашивали меня обо всем.

– Тогда ждите повестки, господин Шустер.

– Чего?

– Повестки, – вновь сказал я, наслаждаясь ошарашенностью Шустера. – Вы ведь не заметили девушку, которая пробралась сюда, минуя технические помещения?

– Нет, не заметил… Но…

– Это было первое. Второе – вы препятствуете мне в проведении спец операции.

– Ничему я не препятствую!

– Вы оскорбили в моем присутствии пострадавшую, – добил я техника. Он начал запинаться, что-то брюзжать. Вопить.

– Ведите, быстро, – скомандовал я.

Ивар открыл дверь и от яркого солнца мне пришлось зажмуриться. Поначалу я не увидел никого и вздрогнул, когда дверь за спиной захлопнулась, а мистер Шустер побежал увольняться. Глаза привыкли к свету полуденного, но не слишком жаркого сентябрьского солнца, и я увидел ее.

Девушка смотрела на меня в оба голубых глаза. Глаза блестели от слез, как и щеки. Лицо, искаженное гримасой ненависти, теряло всю прелесть юности и красоту. От волнения у меня на миг свело желудок. А может то было не волнение, а ответственность. Ведь, она посмотрела на меня и ее глаза увидели во мне надежду. Надежду, что у меня получится ее отговорить. Она возложила ответственность за себя на мои плечи. Наверное, эта самая ответственность должна была бы меня придавить к земле своей тяжестью, но нет, она, наоборот, придала сил и сделала крылья, благодаря которым уверенность в себе взлетела до небес.

– Привет, – сказал я.

Сделав в сторону девушки пару шагов, я застыл. Дальше идти или делать какие-либо иные резкие движения опасно не для моей, а для жизни клиента. Где гарантия того, что девушка, с любопытством, злобой, надеждой и слабой ненавистью взиравшая на меня, не спрыгнет с парапета, едва я сделаю еще шаг? Таких гарантий нам никогда никто не дает.

Уроды из моего отдела не снабдили меня никакой информацией, так что я не знал имени девушки. Первое, что нужно знать в том месте, в каком очутился я, рядом с самоубийцей, это имя.

– Стой где стоишь, козел! – крикнула мне девушка.

– Грубо, – сказал я.

– Мне плевать!

Грубость и агрессия сняли с лица девушки маску и вернули девушке настоящую красоту. Ей на вид было не больше семнадцати. Наша психика такова, что в ней прочно укоренились архетипы и стереотипы. Когда мы видим – девушка на крыше (как вариант, с таблетками в руке, в ванной с лезвием, в петле на кухне) и ей лет столько же сколько было и вам лет эдак надцать назад, то вы на автомате думаете, что она решила покончить с собой из-за парня, читай – неразделенной любви. Такие рассуждения, которые частенько приводятся в статьях и учебниках по психологии, лишний раз подтверждают, как же узок человеческий ум. Приметив одну, наиболее распространённую причину мы стремимся всегда под нее подмести все случаи, с которыми сталкиваемся на практике…

– Что у тебя стряслось? – спросил я.

– Не твоего ума дело, козел!

– Меня зовут Ник, а тебя?

– Вали отсюда, Ник!

– Давай так, я свалю отсюда только тогда, когда с тобой поговорю, идет?

– Че умный, да?

– Не, не угадала, – улыбнулся я. – Гений!

– Высоко же ты забрался, раз считаешь, что ты чертов гений.

– Ты тоже не низко летаешь.

– А, хрень это все!

– В каком смысле?

– Задолбало это все меня! Понял, в каком смысле, гений хренов?!

– Лифты не работают, я устал подниматься сюда, можно сесть с тобой рядышком?

Признаю, это была слабая попытка втереться в доверие.

– Ты меня за дуру принимаешь?

– Нет такого гения, который принимал бы людей за равных себе.

– Че ты тут задвигаешь, придурок?

– Это от усталости, извини.

– Да на кой хрен ты мне нужен, чтобы я принимала твои извинения! Вали!

– Боюсь, я не смогу спуститься. В смысле, сам.

– Хорош трепаться!

– Так могу я сесть?

– Нет! Стой, сука, где стоишь!

– Как тебя зовут?

– Повторяю – НЕ ТВОЕГО СОБАЧЬЕГО УМА ДЕЛО!

– Хочешь я угадаю твое имя?

Я приметил небольшой желтый бейдж с черными буквами, торчавший из кармана джинсовой куртки девушки. Там было написано «Лайла».

– Рискни, идиот!

– Лайла.

– Обломись, кретин!

– Тогда, кто такая Лайла?

– Не твое дело!

– Это я уже понял, но все же.

– Сестра это моя, понял?!

– Расскажешь мне о ней?

– Нет.

Голос девушки упал сразу на восемь октав, едва не превратившись в шепот. Вот и лазейка, через которую легко забраться в душу к человеку. Главное, не спешить. Это я и делал, не спешил. Стоял и ждал.

– Ты так и будешь стоять или уже сядешь? – спросила девушка.

– С твоего разрешения.

Я прошел мимо девушки и сел в метрах двух от нее, на парапет, свесив ноги. От высоты у меня закружилась голова. На миг я представил, как весело будет ребятам в отделе обсуждать то, как я превратился в лепешку, если я не дай бог упаду…

– Ты не боишься высоты? – спросил я.

Девушка покачала головой.

– А я боюсь.

В тот же миг я впервые увидел в глазах девушки удивление.

– Расскажешь мне о Лайле?

– Оно тебе правда нужно? Может ты так, прикалываешься?

– Нет. Я психолог. Универсальный, так сказать, на все случаи жизни… Может быть я действительно смогу тебе помочь?

– Лайле двенадцать лет. Она ходит в школу и учится на одни пятерки.

– В школе ее не обижают?

– Ха! Если ее кто пальцем тронет…

– А может быть ее обижают именно сейчас, пока ты здесь прохлаждаешься. Не думала?

Этот дерзкий прием и провокационные слова. Примите к сведению, что эта девушка мой первый клиент по специальности, которой я дал имя «переговорщик», так что я не особо имел понятие, как мне себя вести. Конечно, сейчас, сидя задницей на самой вершине профессионализма мне легко рассуждать о том, что когда-то было. А тогда я сидел задницей на парапете, где меня не грели лучи теплого солнца, и не освежал осенний ветерок…

Внизу начала собираться толпа зевак – журналисты разнесли свежую новость по телеканалам.

– Ты что, решил мне всю макушку выесть, членосос?

– Не называй меня так, не красиво это звучит в тв…

– Послушай, парень, когда ты ни хрена не знаешь, тогда лучше молчи! Понял!

– Я пришел помочь тебе.

– Засунь помощь эту себе в жопу или в жопу тем, кто тебя послал!

– Я могу тебе кое-что сказать?

– Говори!

– Ты просто маленькая девочка, которой не хватает внимания. У тебя что-то стряслось, и ты бежишь от этого, подобно некоторым взрослым, которые убегают от своих проблем, вместо того, чтобы решать их. Я не хочу выедать никому мозг, не хочу, чтобы ты себя не комфортно чувствовала в моем обществе. Все, что я хочу – узнать, что у тебя стряслось и смогу ли я тебе чем-то помочь. Все. Точка. Поверь, мне не очень нравиться сидеть тут с тобой и ругаться, при этом болтая ногами на уровне высоты сто сорок пятого этажа!

Никогда не повторяйте таких тирад, беседуя с потенциальными самоубийцами. Это чревато последствиями. Правда, осознание того, что такое обращение ошибка приходит с годами и с опытом.

– Мне нечем платить за квартирууууу… – девушка зашлась в рыданиях.

– Мне иногда нечем платить за кредит, – соврал я. Психологи часто врут, больше всего себе самим. – Это не повод кончать с собой.

– Мне нечем кормить Лайлу, потому что меня уволилиии…

– Я могу помочь найти тебе работу.

– Меня изнасиловали…

Девушка смотрела перед собой. Я не спеша начал движение к ней, перемещая задницу по парапету. Обычно, когда самоубийца вспоминает самое большое горе, замолкает и начинает концентрироваться на том, зачем пришел и сел на парапет, край моста, залез в петлю, взял нож…

– Ты знаешь, кто это сделал? В смысле, в суде сможешь их опознать?

– Что? – девушка тряхнула головой. – Нет конечно. Это латиносы. Если я хоть слово тявкну в их сторону, меня придушат в тот же день, как и Лайлу.

– Дерьмово! – впервые за все время разговора я позволил себе использовать плохое слово.

Я сидел тогда на парапете, держал девушку за руку и размышлял над всей дерьмовостью нашего прекрасного мира. Ни Лайле, ни ее старшей сестре я ничем помочь не мог. Кто я такой? В те времена я был заместителем небольшой шишки по психологии в задрипанном полицейском участке. Что я мог? НИЧЕГО. Сказать, что я бессилен самому себе и сказать, что у меня нет власти, девушке, сидевшей рядом – две разные вещи.

– Я помогу вам.

– Каким образом? Будешь другом, насрешь кругом?

– Нет.

– Тогда заткнись, отпусти меня и дай мне сделать то, что я хочу, без всего этого промывания мозгов.

– Я помогу тебе.

Признаюсь, сидя на парапете, я не знал, чем смогу помочь этой девушке и ее сестре. Вы можете посчитать, что я лжец, вравший первому клиенту. Что ж, вы недалеко уйдете от истины. Так и есть, я лжец.

– Что? Поможешь мне спрыгнуть?

– Нет. Я подарю тебе новую жизнь, – от пафоса меня едва не стошнило.

– Мне и старой за глаза хватило, чтоб ты знал.

– Пошли вниз. Все обсудим.

– Хрен тебе! Волшебник нашелся!

– Я ведь могу тебе помочь. Не завтра, не после завтра. Сегодня, сейчас.

– Не нужна мне твоя помощь!

– Я…

– Ты такой же козел, как и все остальные мужики в этом хреновом мире!

– Не знаю, тебе виднее.

Я вплотную придвинулся к девушке и обнял ее за плечи. Ощутил напряжение ее мышц и сухожилий. Она дышала, посвистывая. Я сделал вывод, что девушка больна. Возможно бронхит. Когда я начал гладить волосы девушки, грязные и спутанные, ее голова упала мне на колени, и она начала рыдать, словно маленький ребенок. Мои спортивные штаны пропитались слезами той, имени которой я до тех пор еще не знал. Я ощущал ее запах. Приторно-сладкий запах дешевых духов, острый запах пота и грязного тела, запах прели в молодых волосах.

– Нам пора, – сказал я на ухо девушки.

Она ничего не ответила. Подняв голову с коленей, слезла с парапета и встала, вытирая лицо и дожидаясь меня. Секунду спустя я стоял рядом с ней. Мы взялись за руки и пошли к черневшему зеву технического выхода на крышу, через который мы оба здесь оказались, на небесах города.

– Я так и не узнал твоего имени, – голос загулял по длинным коридорам.

– Ты будешь смеяться с моего дерьмового имени.

– Ты же с моего дерьмового не смеялась.

– Меня зовут Придита.

– Ух ты!

– Я же сказала будешь смеяться. Мои родители назвали меня в честь героини одной из книг жанра фэнтези.

– Ты первая Придита в моей жизни, – улыбнулся я.

Когда мы ехали с Придитой в лифте, то говорили уже как заправские друзья, несмотря на разницу в возрасте десять лет. Я пообещал, что найду время и возможность, чтобы помочь ей и ее сестре.

Мы вынырнули из лифта, и репортеры и копы окружили меня, вырвав из объятий Придиту и уведя ее прочь.

Когда я закончил сеанс садомазохизма, под названием пресс-конференция, то помчался домой. Тогда я был женат на первой суженой – Клариссе. Клариссе больше подошло бы имя Каприз. Ей богу, такой женщины, как она я не встречал. Жаль, что не понял этого сразу после первой встречи. На то, чтобы раскусить все жизненные принципы Клариссы у меня ушло больше года совместной жизни. Кстати, разбежались мы из-за Придиты. Точнее, из-за моего первого задания.

В чем-то, быть может, Кларисса была права. Мы жили в те времена в захудалой гнилой избушке, носившей гордое имя квартиры. Естественно, ей хотелось чего-то большего. Она не желала ждать, пока я, лет за пять-десять-пятнадцать-двадцать-сто, поднимусь по карьерной гребаной лестнице. Что ж… Это ее проблемы.

Я обещал помочь Придите и ее сестре. Узнал их адрес, но меня завалили бумажной работой до такой степени, что не мог выкроить и двадцати минут. При том, что до дома Придиты ехать не меньше часа на такси, я не мог к ним вырваться около месяца. За этот месяц я успел три сотни тысяч раз проклясть то простое обстоятельство, что у Придиты нет телефона.

А тем временем, моя дорогая (дорогая в прямом смысле) жена, после того, как нашла адрес Придиты у меня в кармане, принялась закатывать сцены ревности. Каждый вечер и утро.

Прошло около месяца, после того, как я познакомился с Придитой, стащив ее с парапета. Шумиха поутихла, журналисты забыли обо мне, как и мое начальство, отдававшее все дела вышестоящему старику с огромным бочонком вместо живота. Про Придиту журналисты, психиатры и копы забыли, наверное, уже на следующий день, после того, как мы вышли из лифта…

Ровно через тридцать два дня, после того, как я поднимался на крышу небоскреба, я приехал домой к Придите. Райончик, где не было ничего, кроме захламленной улицы, по обеим сторонам которой стояли гнилые дома, не производил хорошего впечатления. Преодолев четыре этажа наркопритонов и борделей в каждой квартире, наконец я щчутился перед дверью, за которой должна была жить Придита. Первая мысль была самой верной – надо было взять ствол…

Я постучал в дверь, которая от стука едва не упала, сорвавшись с петель. Дверь открыла чумазая девочка, на вид лет тринадцати.

– Ты Лайла?

– Да, – пропищала девочка, высунув головку в небольшую щель между дверью и косяком.

– А где Придита?

– Что?

– Кто там? – раздался грубый мужской голос за спиной девочки.

– Я учитель Лайлы, – попробовал соврать я. Как оказалось, я выбрал не самую удачную профессию в качестве прикрытия.

– Какой на хрен учитель, ты, мудак?!

Дверь с силой распахнулась и на пороге появился мужчина на две головы выше меня и шире в плечах. Я сжался, словно кот с помойки перед снежным барсом, но быстро вернулся к норме.

– Перепись населения, сэр, – пролепетал я.

– Что? Слышь, ботан, вали-ка отсюда, пока я тебе ноги не переломал!

Я вытащил удостоверение и пихнул его в заросшее лицо верзилы.

– Ах, ты вонючий коп! Падла!

– Не заставляйте меня применять оружие. Ответьте на мой вопрос и все.

– Спрашивай!

– Где я могу найти Придиту?

– Нигде. Повесилась эта сука.

– Что?

– То, что слышал. Парни с ней порезвились немного, а на утро она повесилась. Сестренка ее мне досталась. Гммм… Воспитываю ее. Это все?

Язык прилип к небу и не желал отлипать. Пред глазами закрылась дверь квартиры. Я не думал ни о чем. Выходит, я спас девушку только для того, чтобы ее истязали, и она убила себя… Я хотел придушить себя голыми руками, но не мог. Стоя перед закрытой дверью, думал о мертвой Придите. Думал о том, что ждет дальше Лайлу, оставшуюся на попечении этого верзилы. Мои кулаки сжимались и разжимались. Я ничего не мог поделать с тем простым обстоятельством, что Лайла будет изнасилована, подобно моей сестре, подобно миллионам и миллионам девочек, девушек и женщин на этой никчемной планете…

Придя домой в тот день, точнее, в ту ночь, вусмерть пьяный и грязный, я пил до тех пор, пока не начал выблевывать то, что съел еще утром.