Глава 18. Откровения
Когда я жил в камере-одиночке, в подвале поместья, каждое мое утро начиналось с физических упражнений. Во-первых, из-за того, что там было нечего делать, а во-вторых, когда я немного подумал (иногда у меня это получается, ага) я осознал, что мне, как «хардкорщику», надо стараться держать себя в форме, ведь мое тело – моя единственная сила. К тому же, я просто был обязан, в случае опасности, защитить своих любимых жен. А опасность, в виде второй Подготовки, могла обрушиться на наши бедные головы в любой момент. Да и ко всему прочему, благодаря тому, что с того момента как я попал в Торунвиль, мне приходилось выполнять много физических нагрузок, вроде сражений, участий в кулачных боях, да и таскание три дня подряд своих жен дало о себе знать, мое тело стало похоже на тело какого-нибудь бодибилдера. Не Шварценеггер, конечно, и даже не близко, но уже не плохо. Моим женам нравиться, а это, можно сказать, моя самая главная мотивация!
И потому, с того дня, как меня переселили в одиночную комнату, а потом я снова стал жить с женами, в нашей спальне с роскошной кроватью, я не стал отказываться от физических упражнений.
Вот и сегодня, на десятый день после свадьбы, проснувшись ни свет ни заря, я в шортах, майке и легких ботинках, выбежал в сад поместья, и выполнив все свои утренние упражнения (отжимания, приседания, подтягивания на турнике, специально установленном для меня слугами, качании пресса и пробежки по саду), медленно побрел к поместью. Сейчас моей целью была ванная на втором этаже в западном крыле, где, как ни странно, был расположен душ. Ага, самый настоящий!
Уже в ванной (или вернее душевой, так как душ был в отдельной комнате), когда я стоял под струями теплой воды, я краем глаза увидел, как дверь немного открылась и кто-то, шлепая по полу босыми ногами, подошел ко мне сзади и обнял меня, прижавшись к моей спине своей маленькой грудью.
– Ты хоть дверь-то закрыла? – спросил я, усмехаясь, даже не оборачиваясь, так как прекрасно знал, кто мог открыть дверь, которая была закрыта на засов. Ага, это была одна такая рыжая эльфийка, ведь только она могла телекинетически передвигать щеколды и другие небольшие предметы. Мог еще, конечно, Владыка, но он два дня назад покинул город по каким-то своим делам, которые, как он сказал, меня не касаются, хотя совсем недавно обещал, что будет брать меня с собой на важные политические встречи, чтобы я хоть чему-то учился… Да и на кой хер Владыке, будь он в поместье, врываться в душевую, которая закрыта, особенно если учесть, что он в курсе, что я по утрам выполняю тренировки?!
– Закрыла, хозяин, – хихикнула Лифхель. Развернувшись, я посмотрел в ее широко раскрытые глаза, в которых читалось просто нереальное обожание. Все-таки, никак я не мог понять, почему Лиф влюбилась в меня… Ведь если так подумать, человек я довольно-таки черствый, глуповатый, бессовестный, к тому же, с момента попадания в Торунвиль слишком часто стал употреблять спиртное, из-за чего и сама Лиф и остальные мои жены стали напиваться, хотя до этого, как они мне как-то рассказывали, они если и пили, то не настолько сильно, что просыпались, не помня, что было вчера.
К тому же, в последнее время, я стал вести себя как полный мудак – убил много, по идее-то, невинных людей, вроде тех стражей в поместье Аркстара, городских стражников, искателей приключений, а ведь они просто выполняли свою работу. А что уж говорить про простых граждан Акер-Лашера, которых убило или покалечило «ядреным ударов» Лифхель… Сколько их было? Сто, двести, а может быть и тысяча, ведь заклинание охватило почти половину города! И сколько среди них было детей, стариков, женщин, простых работяг, которые в тот момент и не подозревали ни о чем, а просто делали свою работу?
– Х-хозяин? – неуверенно спросила Лиф, с которой мы уже несколько минут, почти не двигаясь, стояли под струями душа. – С вами все в порядке?
Я не знал, как ответить эльфийке, что со мной все совсем, совсем не в порядке. Я только сейчас начал осознавать, какую херню творил в последнее время. Убил Йеремию, просто потому что он пялился на мою Лиф, и назвал подкаблучником… Напал и убил Аркстара, разрешив Юну и Лиф заняться его женой… а еще мы вместе с ними, а потом с Джейн и Силари поубивали кучу народу, которые просто выполняли свою работу, зарабатывали деньги, чтобы иметь возможность прокормить себя и своих жен и детей… да еще и этот взрыв…
Я ведь мог остановить Лифхель, ведь я знал, какое именно заклинание она читает, но вместо этого, просто стоял рядом с ней, на пороге Избушки! А насчет Аркстара… я мог бы написать Владыке или Ивлене, что этот ублюдок сделал и хотел еще сделать с Силари и Юном, и сейчас я был просто уверен, что они бы помогли решить с ним проблему! Но как повел себя я? Как обычный мудак! Ладно Лиф, она не контролирует себя с тем, что связано со мной, а на девчонок и Юна таким образом повлияло стирание памяти, из-за чего они стали менее эмоциональными, но я-то…
– Хозяин, что с вами? – спросила эльфийка, видимо из-за того, что мое тело начало сотрясаться. Поняв теперь, что я творил, мне стало плохо… я еле сдерживался, чтобы не зарыдать, как последний слабак.
– Лифхель… ты можешь… можешь сделать мне одолжение? – спросил я, поглаживая Лиф по ее мокрым волосам. Слова давались мне с трудом, если честно.
– Одолжение? Какое?
– Не позволяй мне больше убивать тех, кто ни в чем не виновен… стражников, искателей приключений… и сама больше никогда – никогда, слышишь?! – не используй «ядреный удар», особенно в направлений городов!
– Х-хорошо, хозяин…
– Лиф… мы с вами убили кучу ни в чем неповинных людей… а я, прикинь, осознал это только сейчас… блин, как же мне теперь тяжело на душе стало…
Не буду утаивать, но все-же, я не смог сдержаться, и как последняя тряпка, разрыдался на плече эльфийки, под теплыми душевыми струями, которые тут же стали смывать мои слезы. Какой позор, блин… По крайней мере, с Лифхель я мог спокойно выражать свои чувства, ведь она даже поддерживала меня, говоря, что и сама начинает понимать, какую глупость мы все совершили. Точнее, даже не глупость, а намного хуже…
Когда мы, наконец, покинули душевую, и пришли в столовую, то я увидел, что остальные члены семьи (кроме Владыки) уже давно приступили к завтраку, и часть тарелок уже были почти пусты. Если честно, когда я взглянул на тарелки с едой, я понял, что совсем не хочу есть. Никакого аппетита не было… тяжко было на душе, ой как тяжко… можно даже сказать, что в душевой, вернулся настоящий «я», который был потерян с момента второй смерти.
– Вы чего такие хмурые? – спросила Силари, сидевшая справа от меня. Мы с Лиф одновременно вздохнули. – И где это вы оба были, а?
– Нигде, – покраснев, ответила Лифхель.
– Конечно нигде. Наверняка, это ваше «нигде» было в душевой или в ванной, – хмыкнула Джейн, держа обеими руками чашку с чаем. От ее слов мой отец вздохнул и покачал головой, а Тиффани и Ники переглянулись. – Лиф, я тебя уже так хорошо знаю, что не поверю, чтобы ты проснулась раньше нас из-за каких-то важных дел. Да и к тому же, я уже выучила распорядок дня Фёдора, которому он следует уже десять дней. И потому знаю, что перед завтраком, он обязательно будет принимать душ или нежиться в ванной, а раз вы пришли вместе, то… вывод какой? Правильно, ты была с ним!
– А может мы столкнулись в коридоре, а? Такое тоже, знаешь ли, возможно! – фыркнула Лиф. Джейн усмехнулась, и отпив чай, взглянула на эльфийку таким холодным взглядом, что даже мне, в тот момент посмотревшего на нее, сидящую за столом напротив, стало не по себе.
– Пф, не смеши нас, рыжая! – крутя в руках ложку, усмехнулась Ульянка. – Чтобы ты, да не поперлась в душ, когда там должен быть Федя…
– Послушайте, а вы можете свои… отношения не обсуждать за столом?! – громко произнесла Бэльситта. – Тут, вообще-то Тиффани и Ники, да и о нас не забывайте! Мы, знаете ли, не мебель!
– Простите! – в один голос сказали девчонки, и захихикали, уткнувшись в тарелки, а Джейн снова отхлебнула чаю, глядя при этом на меня.
Большая часть этого дня прошла для меня, как обычно проходили мои дни после свадьбы. Учеба, учеба и еще раз учеба, чтоб ее! Обучался я у магистра Валдиса какого-то там, приглашенным Владыкой специально для того, чтобы он сделал из меня, или вернее, попытался сделать из меня, будущего правителя Гиблых земель. Валдис обучал меня истории Торунвиля, истории каждого отдельного народа, каким-то экономическим и политическим понятиям, обучал меня даже, как правильно писать важные письма! Но, уже на третий день после начала занятий, бедный магистр схватился за голову, и сказал, что я случай безнадежный! Но все же, отдаю ему должное, он не бросил попытки, хотя, как мне кажется, с каждым днем он все больше и больше впадал в какое-то безумие, ведь уже на восьмой день я увидел его, после занятий, в одной из гостиной, с бутылкой вина в руках, и что-то с самим собой болтающим.
И вот, в тот же день, в который я осознал, что являюсь мудаком, из-за чего весь день мои мысли были только о тех, кто погиб по нашей вине, я вышел из кабинета на третьем этаже западного крыла, и медленно побрел в свою комнату. Дело клонилось к вечеру, и хоть у меня не было никакого настроения, мне нужно было еще несколько часов простоять почти не двигаясь, пока приглашенный художник, прибывший с утра в поместье, о чем мне сообщила Ники, ворвавшись в кабинет во время занятий, будет рисовать наш с женами, совместный портрет.
Но прежде чем подниматься на четвертый этаж, я спустился на первый, взял на кухне небольшую бутылку вина, и прошел в гостиную, ту самую, куда нас провели слуги, когда мы, провинившиеся, только прибыли в поместье. Пристроившись поудобнее в любимое кресло Владыки, я откупорил бутылку, и приложился к горлу. Хотелось бы, конечно, чего-нибудь более крепкого, чтобы, как говориться, напиться и забыться, но этого сейчас делать было нельзя…
– Что сидишь, грустишь? – в гостиную вошла Тиффани, с какой-то толстой книгой в руках. Усевшись на диван, она положила книгу на колени, и раскрыла ее на середине.
– Паршиво на душе, – хмыкнул я, снова прикладываясь к бутылке. Поняв, что выпил уже больше, чем хотел, я поставил ее на столик рядом с креслом, и тяжело вздохнул. – А ты чего тут делаешь?
– Я всегда читаю тут, когда заканчиваются мои занятия! Так что, если ты хотел побыть в одиночестве, то ищи другое место – эта комната на время моя! – когда она это сказала, в гостиную вошла служанка с подносом в руках, на котором было несколько видов пирожных и кружка чая, и поставила его на стол. Бросив на меня взгляд, Тиффани взяла одно из пирожных и целиком запихала его в рот, выдавив улыбку.
– Ясненько, – вздохнул я, поднимаясь с кресла. – Что ж, пойду я, наверно, а то мне еще нужно костюм одеть для портрета…
– Послушай, Фёдор… – начала вдруг Тиффани. – Я хотела сказать тебе… спасибо…
– Интересно, за что бы это? – с бутылкой вина в руках, которую я решил выпить вечером, после того, как уйдет художник, я остановился у двери, и обернулся к Тиффани. Блин, если честно, мне все время хотелось назвать ее Тиф, так как постоянно выговаривать ее полное имя мне иногда было влом, но «Тиф», звучит, как-то… глупо, верно?
– Скажем, за то, что воскреснув, ты решил вернуться обратно к Ивлене, – Тиффани взяла еще одно пирожное в руки. – Моя сестра всегда, сколько я ее помню, была веселой и жизнерадостной, и судя по всему, именно этим ты ей и понравился, раз она выбрала тебя… ты хоть и не такой веселый, но пострадать ерундой вы любите оба!
– Не понимаю я тебя…
– Ивлена хотела покончить с собой! – громко произнесла Тиффани. – Когда она вернулась в замок, она заперлась в своей комнате, и лишь благодаря отцу, который почувствовал неладное, она осталась жива! Он магией открыл дверь в ее комнату, и увидел ее стоящей на высоком стуле, с веревкой на шее, которая была привязана к люстре!
– Н-но… но почему она хотела покончить с собой?! – опешил я, едва не выронив бутылку. – И почему мне никто об этом не сказал?!
– Ульянка не знает, а мой отец и мать наверно не хотели тебя расстраивать. Ты ведь сам, как мне сказали, самоубийца, так что должен понимать, как тяжело ей было, верно?
– Но… почему, Тиффани?
– Из-за того, что ты умер. Если я правильно понимаю, она не хотела больше жить, зная, что тебя нет рядом с ней. Именно потому, как мне кажется, она и смирилась с тем, что вокруг тебя еще куча других девок… – Тиффани откусила кусочек от пирожного, и запив его чаем, прожевавшись, улыбнулась. – Вот потому я и говорю тебе спасибо, ведь ты, можно сказать, вернул ту мою сестру, какую я люблю. А не сидящую взаперти в своей комнате… Думаю, что мама сказала бы тебе тоже самое, но она у меня слишком гордая, чтобы вот так вот сказать тебе спасибо!
– Ничего себе новости, блин, – вздохнул я. – Интересно дела творятся! Слушай, мелкая, ты же вроде как «высший архимаг», да? Скажи, ты не чувствуешь во мне какую-то силу, а то я никак не могу понять, почему они все сходят с ума?
– Никакой силы я в тебе не чувствую. Совсем никакой. Но думаю, что все твои жены, как и моя сестра, просто глупые дурочки, и потому просто искренне любят тебя. Странно это, конечно, но… я их понимаю! Мы сами с Ники никак не могли поделить Юна, пока ты сидел в подвале, однако мы нашли способ, кому из нас достанется твой оруженосец! – Тиффани хихикнула.
– Решили, что обе выйдите за него? – усмехнулся я.
– Верно! К тому же, выбора у него уже нет – я уже сказала отцу о нашем с Ники решении, а он хоть и поворчал, согласился, махнув на все рукой! Так что, через пару лет, когда нам с Юном исполнится шестнадцать, мы с ним сыграем свадьбу, а потом через пару лет, он женится и на Ники…
– Бедный парень, – пробормотал я и вышел из гостиной, оставив Тиффани в одиночестве уплетать пирожное и читать книгу. Да уж, я даже не знал, что и думать и что мне теперь делать, получив такую информацию… Нет, ну, что делать, по идее, понятно – просто жить дальше и стараться больше не умирать, чтобы не подводить Ивлену и остальных девчонок. А еще, теперь мне было интересно, как после моей смерти вели себя остальные мои жены… и как мне это узнать? Собрать их в спальне и заставить говорить? Нет, не мой стиль, да и к тому же не хотел бы я, чтобы остальные мои жены узнали этот секрет Ивлены, если так можно назвать попытку суицида… Такие вещи, по себе знаю, лучше рассказывать один на один, чтобы можно было и выплакаться, как я сделал в душевой с Лиф, да и другие могут не понять, почему ты решился на такой поступок…
Хм, есть один способ вызнать у них, как они вели себя после моей смерти, и для этого мне придется прибегнуть к помощи… душевой комнаты! И, блин, это было бы более… интересно для меня, если бы я еще не принимал ни с одной из них вместе душ или не нежился бы с кем-нибудь в ванной, ну или в бане. А так, все это проходило слишком легко, ведь следующие пять дней, после тренировки, я шел в нашу спальню, и подмигивая одной из своих жен, приглашал присоединиться ко мне в душевой. Ясное дело, в этом для них не было ничего особенного, так что они просто соглашались, пожимая плечами.
Могу сказать, что утро этих пять дней были очень странными: я с одной из своих жен, стоял под теплыми струями воды, и слушал их жалобы и переживания. А они в ответ слушали мои, и скажу, что за эти дни, я немного пришел в себя, и понял, что раз исправить такой грех не получиться, то я должен взять себя в руки, и не то, что допустить такого еще раз, а наоборот, стать лучше, чем был. В общем, можно даже сказать, что во мне взыграла совесть, и не только у меня, но еще и у Джейн и Силари. Только они не рыдали у меня на плече, а просто сказали что-то вроде «да, это было жестоко, но Аркстар должен был умереть, и как бы жалко нам не было стражей и стражников, их предупреждали»… А в убийстве простых горожан, что кошка, что англичанка, винили лишь одну Лифхель, но при этом говорили, что лишь благодаря ее проступку, они смогли оторваться от погони и скрыться в лесу. Хотя, согласились с моими словами о том, что такое впредь не должно повторяться…
Ладно, с этим, вроде как, разобрались, что не могло меня не радовать, и пускай я еще долго буду думать о невинно погибших, я был рад, что мои девчонки, как собственно и я, не полностью сошли с ума.
Теперь немного о другом. А вернее о попытке суицида Ивлены. Я не стал ругать ее, или говорить о том, что мне сказала Тиффани, ведь такие раны лучше не будоражить, иначе это может обернуться более плохими последствиями. Можно сказать, что в душевой мы с ней просто обнимались, вот и все. Да и я узнал некоторые моменты, которые немного раздражали ее в других девчонках и во мне, и выслушал ее жалобы на отца, мать и сестру. Такие же жалобы я выслушал и от остальных жен, так что, я, можно сказать, узнал их всех еще лучше. А еще мне сильно попало от Силари и Лиф, которые пожаловались мне на то, что их раздражает, когда я заставляю их есть нелюбимые блюда, и пообещал что так больше делать не буду.
Что еще не могло меня не порадовать, так это то, что остальные мои жены, вели себя более адекватно после моей смерти. Джейн, как уже известно, затеяла вместе с Арикавой, которую оказывается, сама и купила на торгах, революцию, а потом выполняла вместе с Артёмом задания, чтобы не думать о плохом; Ульяна, которая лишь совсем чуть-чуть погоревала, пыталась найти себе богатого мужа, но ее захотел один лишь лорд, который после того, как переспал с ней, бросил ее; Силари тоже погрузилась в задания и путешествие по миру, в поисках моего бати, тоже по идеи, чтобы отвлечься от плохих мыслей; ну а Лифхель собиралась жить дальше в одиночестве, в своей Избушке, храня память обо мне.
И вот дни откровений закончились! Конечно, благодаря им я узнал своих девчонок получше, но при этом, они вынесли мне весь мозг, жалуясь друг на друга. Хотя, это дало все же свои результаты, ведь каждая, под конец, говорила, что выговорившись, ей стало немного легче. Ну и мне, если честно, тоже!
И вот, на следующий день, после последнего «утра откровения», как я назвал эти дни, закончив с физическими упражнениями и приняв душ, наконец-то, в одиночестве, я сидел за столом, привязанным к стулу, и молча терпел страшную месть, которую надо мной совершали Лифхель и Силари. Да, они вдвоем решили, что хотят хотя бы раз накормить меня моей нелюбимой едой, чтобы свести со мной счеты. Вся проблема была лишь в том, что я был, если так можно выразиться, всеядным… ну разве, что живых осьминогов не стал бы жрать, и каких-нибудь жуков и пауков, но о таком я им не стал говорить, а то мало ли… еще притащат каких-нибудь личинок, знаю я их! Когда они спросили, что я не люблю, я сразу понял, что замышляют эти две ушастые, и ляпнул, что терпеть не могу овсянку, так что…
Я просто молча открывал рот, когда Лиф и Силари, по очереди, подносили к моим губам ложки с овсяной кашей и специально морщился, делая вид, что мне не нравиться еда. Хотя, признаюсь, моя актерская игра была довольно-таки ужасна, и только эти две верили будто мне не нравиться овсянка, тогда как Ульяна и Джейн тихо хихикали, но ничего им не говорили. А Ивлена и остальные, не обращали на нас никакого внимания, разговаривая о своем.
– Я совсем не чувствую себя отомщенной, – вздохнула Силари, положив ложку на пустую тарелку. – Почему ты совсем не сопротивляешься, не дергаешься и не вопишь? Фёдор, ты становишься каким-то… скучным!
– Я с тобой согласна, – согласилась с ее словами эльфийка, щелкнув пальцами, освободив меня от магических пут. Когда мои руки стали свободными, я потер затекшие запястья и взяв кружку, с уже немного остывшим чаем, сделал глоток. Ах, какой приятный вкус! Все же, ничто не могло сравниться с чаем из самовара, который мы перенесли из Избушки в столовую и поставили в центр стола! И так как самовар был по идее мой, как и Избушка, я разрешил им пользоваться и слугам, которые тоже говорили, что из него чай намного вкуснее, чем из котла.
– Ничего я не скучный, – пробурчал я.
– А вот и скучный! Раньше, когда я связывала вас магическими путами, вы дергались и кричали, чтобы я вас освободила, а сейчас вы спокойно терпите и их!
– Это называется примирение, рыжая! – усмехнулась Ульянка. – Слишком уж часто ты издевалась над своим хозяином, вот он и… привык к этому! Могу посоветовать тебе придумать что-нибудь другое… например, кожаные ремни… или даже цепи!
– Слушай, не учи эльфийку плохому! – громко сказал я. От слов Ульянки Ники и Тиффани переглянулись, а мой отец вздохнул и закрыл лицо рукой, что-то пробурчав. Остальные просто промолчали… ну а что тут сказать, ведь все уже привыкли что мы постоянно за столом говорим о какой-то херне, по другому это все и назвать нельзя.
– Кто бы тебе такое сказал, когда вы только попали в Торунвиль с эльфийкой… Хоть ты и говоришь, что ничего с ней не делал, не верю я тебе, Федя. Ой, как не верю! Не могла она просто взять и полюбить всякие извращения!
– Лиф, скажи ей, что тебе такое нравилось еще с тех пор, как ты жила в Аду!
– Что? Ну, хозяин… я же… это же вы попросили меня, чтобы я стала читать такое… чтобы подготовиться… – тихо прошептала Лифхель, нарочно покраснев, и начав смущенно теребить один из своих рыжих локонов. От ее слов, мой отец даже подавился чаем, отчего Юну, сидевшему рядом с ним пришлось похлопать его по спине. У меня даже не было слов, и я, как дурак, сидел открывая и закрывая рот, не зная, что ответить на такое ложное обвинение. Ну ничего, рыжая, останемся мы с тобой наедине!
Пока остальные мои жены едва не падали со стульев от смеха, Лифхель медленно поднялась со своего места и рванула к дверям, в которых едва не столкнулась со слугой, который успел отпрыгнуть. Пока я ворчал на вредную эльфийку, думая, что бы с ней такого сделать, слуга подошел к моему отцу и Бэльситте, и вручил им письма.
– Сэм передает тебе привет и поздравляет со свадьбой и очередной женой, – оторвав взгляд от письма, произнес отец, бросив на меня взгляд. – Говорит, что слухи о странном воскрешении мужа старшей дочери Владыки тьмы уже разлетелись по всему континенту. Он, кстати, благополучно добрался до Вордиса… ну, если тебе это вообще интересно!
– Не интересно, – фыркнул я. – Абсолютно плевать!
Если кому-то вообще интересно, куда пропал чернокожий попаданец и почему его не было на свадьбе, то стоит немного рассказать об этом. Хотя, рассказывать в самом-то деле и нечего, ведь он просто возненавидел меня, причем из-за того, что Силари, к которой он испытывал чувства, выбрала не его, а меня. Потому-то он и покинул наш отряд тогда, в Нижней, решив отправиться в путешествие с моим отцом. И именно из-за Силари и меня, он и покинул Наварико, когда отец получил письмо от Владыки, где говорилось, что я вернулся. Не хотел видеть ни меня, ни мою кошечку… Причем по словам отца, когда Силари, Ники и Юн отыскали их обоих, и сообщили о моей смерти, Сэм снова пытался подкатывать к моей милой нэко, но та снова его отвергла. Что именно она тогда сказала ему, отец не знал, но Сэм несколько дней выглядел злым и когда они сидели в таверне, он сказал, что считает будто бы я, каким-то образом промыл девчонкам мозги. Только как я это сделал, он не мог объяснить… В общем и для него я остался крайним, но кто бы мог сомневаться, верно? Вот честно, иногда так и хочется подойти к таким и сказать им в лицо «Завидуйте молча!»…
Бесит, что все всегда винят меня, хотя я и вообще не при делах… Особенно, если учесть, что в Силари я даже не видел одну из своих жен, считая ее просто членом команды, или вернее обычной служанкой…