Этнология через «ЧЁТ» и «НЕЧЁТ»: Великие Империи. Россия и Китай

© Лев Алексеевич Исаков, 2021

ISBN 978-5-0053-0935-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

АНОНС – РЕНОМЕ АВТОРУ

В Российской Федерации книги Л. Исакова представляют

– — – – –

Российская Государственная Библиотека

Государственная Публичная Историческая библиотека России.

Российская национальная библиотека/СПб/.

ФГБУ «Президентская библиотека имени Б.Н.Ельцина» /СПб/

Библиотека РАН/СПб/

ГПНТБ СО РАН

ЦНБ УрО РАН

Научная библиотека Московского Гос. Университета им Ломоносова.

Научная библиотека Московского университета им. С. Ю.Витте.

Библиотека Московского Педагогического Государственного Университета

Научная библиотека СПбГУ

Научная библиотека Иркутского университета.

Научная библиотека Крымского федерального университета имени В. И. Вернадского (НБ КФУ)

Государственная универсальная научная библиотека Красноярского края.

Дальневосточная государственная научная библиотека, Хабаровск

Астраханская областная научная библиотека.

Новгородская Областная Научная Библиотека.

Омская областная научная библиотека им. А. С.Пушкина.

Псковская областная универсальная научная библиотека.

Псковская городская библиотека.

Тюменская областная научная библиотека.

МЦБС им. М.Ю.Лермонтова/СПб/.

ЦГПБ им. В. В. Маяковского/СПБ/

Вятская областная библиотека им. А. И.Герцена.

Рязанская областная научная библиотека им. А. М. Горького.

Мурманская государственная областная универсальная научная библиотека

ЦБС им. Л. Н. Толстого (Севастополь)

==========================================

За рубежом Российской Федерации

====================***====================

Президентская Библиотека Республики Беларусь

===================================================

======В ФРГ КНИГИ Л. Исакова ПРЕДСТАВЛЯЮТ========

1. Niedersachsische Staats- und Universitatsbibliothek Gottingen

SUB Göttingen, 37073 Germany

2. Deutsche Nationalbibliothek Leipzig / Frankfurt am Main

DNB Leipzig / Frankfurt am Main Frankfurt/Main, 60322 Germany

3.Bayerische Staatsbibliothek München, 80539 Germany

=== Всемирная каталожная система OCLC WorldCat извещает о приобретении книг Л. Исакова своими корпорантами ===

1. The British Library, St. Pancras

London, NW1 2DB United Kingdom

2. Library of Congress

Washington, DC 20540 United States

3. National Library of Sweden

Stockholm, S-102 41 Sweden

4. Dartmouth College Library

Hanover, NH 03755 United States

5. Harvard University

Harvard College Library

Cambridge, MA 02139 United States

6. Yale University Library

New Haven, CT 06520 United States

7. Columbia University In the City of New York

Columbia University Libraries

New York, NY 10027 United States

8. New York Public Library

New York, NY 10018 United States

9. New York University

Elmer Holmes Bobst Library

New York, NY 10012 United States

10. University of Pittsburgh

Pittsburgh, PA 15260 United States

11. Duke University

Duke University Library;

Durham, NC 27708 United States

12. University of Chicago Library

Chicago, IL 60637 United States

13. University of Illinois at Urbana Champaign

Urbana, IL 61801 United States

14. University of Arizona

Tucson, AZ 85721 United States

15. UC Berkeley Libraries

Berkeley, CA 94720 United States

16.Indiana University

Bloomington, IN 47405 United States

17.University College London

London, WC1E 6BT United Kingdom

18. University of Toronto Libraries,

130 George Street, Toronto, ONM5S 1A5 Canada

19. University of Kansas

KU Library Lawrence,

KS 66045 United States

20.Stanford University Libraries

Stanford, CA 94305 United States

21. Cornell University Library

Ithaca, NY 14853 United States

22. International Institute of Social History (IISG)

Amsterdam, 1019 AT Netherlands

Кроме того книги Л. Исакова заявлены в каталогах:

23.Библиотека Университета штата Миннесота

/Миннеаполис/.

Русь и Китай-храни себя, храни…

Идеогемы Древнерусской Космологии

(к выходу в свет «Древнерусской космологии»Института философии РАН)

Выход в свет коллективного труда «Древнерусская космология» под эгидой Института Философии РАН (СПб, Алетейя, 2004 г.) следует только приветствовать, как некую точку отсчета с которой можно говорить, что десятилетия ожидания этой крайне важной работы сменились если не плодотворный разработкой темы, то по крайней мере практическим приступлением к таковой научным сообществом, не зазеркальем процветающего на ее нивах дилетантизма, от Рериховского высокого, до откровенного шарлатанства Барашковых-Деминых.

Можно согласиться отчасти с обоснованностью общего плана издания в виде набора самостоятельных статей-разделов, написанных разными авторами, и связанными преимущественно общностью темы и подходом к предмету, что позволяет с большей объективностью осветить очень спорное состояние изучения вопроса; неровностью и разноплановостью текста вскрыть неоднозначно ломкий состав его источников, их видения, подходов, оценок. Уровень авторов, преимущественно активно работающих исследователей по различным аспектам этой проблемы, позволяет почерпнуть немало интересного и полезного в конкретных вопросах хронологии, кампутистики, методом фиксирования времени в древнерусских памятниках, кругу источников, влиявших на представления древнерусского социума в этой области – но, увы, очень мало о собственно Древнерусской космологии, т.к. последняя рассматривается и утверждается авторами только через призму книжных христианско-апокрифических заимствований от болгар, Византии, сербов, немец и проч., с исключением крох немногочисленных письменных памятников иного плана.

«Говорить об однородности и оригинальности древнерусской космологии не приходится в связи с тем, что собственных космологических теорий выработано не было. Космологические представления наших предков базировались на идеях переводных текстов, сознательно отбиравшихся отечественными книжниками и помещавшихся в оригинальные русские компиляции» – вот кредо авторов.

Что такое «оригинальная компиляция», не разновидность ли это «квадратного круга» долго задумываться не приходится, т.к. автор Мильков В. В., еще более убавляет градус «оригинальности» и «сознательности» русского отбора «Не только книжность в целом, но даже в рамках одного произведения уживались разнородные по своим идейно-мировоззренческим основаниям космологии» – какая тут выборность? Скорее всеядность…

Именно в этом ключе решаются все проблемы Древнерусской космологии – ровно настолько, насколько они затронуты в книжно-богословских источниках, трудах Отцов Церкви, или муссируются в апокрифическом шлейфе канонического православия.

Право, даже в первом приближении это вызывает законное недоумение: – разве космология ограничивается рамками одного книжного изложения, не использует всех исторически наличных средств информационной коммуникации? Даже в системах права признаются не только нормы письменного законодательства, но и основанные на неписаном сложившемся обычае. Разве та же эллинская космология, на которой выросли системы Отцов Церкви, не существовала большую часть своего генезиса в форме Сакрального Предания; даже при наличии систем письма передаваемая преимущественно изустно, как например в крито-минойской традиции, где через письмо (во всяком случае линейное Б) передавалось только профанно-бытовое? Разве фольклор, эпос, культурные традиции, культовая обрядность не являются источниками реконструкции национально-исторических форм космологии: эллинской, германо-скандинавской, индо-арийской, финно-угорской, палео-азиатской…?

Эти риторические вопрошания полагают очевидный ответ; и авторы его дают, в затруднительных случаях неканонического или внецерковного подхода обращаясь к бытованию фольклорных сюжетов эллинской, римской, еврейской мифологии – но увы, всегда нерусской, даже когда отсутствие подходящих аналогов в вышеуказанных как бы само подталкивает обратиться к ней.

Вот, например, оценка сюжета оформления мира из Мирового Яйца: «Пока не обнаружены прямые источники столь оригинальной мифологической концепции» … Увы нам, и бедной Курочке Рябе, а также А. Н. Афанасьеву, В. Я. Проппу, установивших Космологическую основу сюжета о ее Золотом Яйце. Впрочем, это можно отнести к общей не информированности авторов, т.к. данный сюжет присутствует и в финно-угорской мифологии; и в эллинско-римской, рисующей мир через брак Лебеди-Эвриномы и Змея-Офиона – это уже стоило бы знать.

Авторское кредо естественно сказалось и на отношении даже к письменным национальным оригинальным текстам с космологической тематикой. Поразительно, что в 4-х основных разделах издания нет на одного обращения к «Стиху о Голубиной книге», удовлетворяющему всем признакам заявленного корпуса источников по теме: и письменный, и целенаправленно космологический; и только в 5-м, трактующем «о космологиях вообще» в форме свободных вариаций общего характера скороговоркой упоминается в качестве проходной иллюстрации. Естественно, о гипотезе существования собственно «Голубиной книги», которую в 1860-х годах вроде бы видел у старообрядцев А. П. Щапов, и свидетельствует о наличии таковой в 1910 г. у духоборов в Канаде В. М. Бонч-Бруевич, как и вообще о гипотезе бытования космогонических и космологических текстов в форме «Г [о] лубиных книг», восходящих записями едва ли не к 12 веку говорить не приходится.

Впрочем, пуризм авторов в отношении источников можно было бы даже приветствовать в эпоху безудержной вакханалии околоисторических мифов; можно было бы полагать и от того оформления серьезной картины Древнерусской космологии, если бы авторы методологически следовали своему заявлению: «В мифологических сюжетах апокрифов по ассоциации мотивов узнавалось свое, созвучное славянскому мировосприятию», и это СВОЕ авторы попытались бы достать из содержания переводного корпуса литературы; через систему привлекавших внимание русских книжников сюжетов реконструируя ценностные ориентации и предпочтения их голов; а через то идеогемы подспудно проступающего мировоззрения – этого не состоялось как противоречащее утверждаемой исходной пустоте русских голов.

В 4 ведущих разделах книги, выдержанных в «естественно-научном формате» на используемом материале, методиках, результатах и выводах – не на заклинательной декларации, которой достаточно – проводится одна и та же мысль о полной подчиненности отечественной донаучной космологии, как вторично-производной, от достижений христианско-византийского социума. Несколько в иной форме, полного растворения-утопления в «мировом космологическом пространстве», это наличествует и у И. М. Денисовой, которая следуя систематизаторам-аналитикам Тейлору, Фрэзеру, Баховену не вычленяет единое тело древнерусской космической мифологемы как органическое целое, а разлагает его по косточкам «архетипических конструктов» от Африки до Чукотки; подход, при массе информативных достоинств для читателя рождающий подозрение, а не присутствует ли тут святоотеческий принцип «в огороде бузина, а в Киеве дядька». Но кроме того, в отсутствии следования одной идее, делающий невозможным оформление согласованной общей картины, как и связности изложения – в сущности, это набор «мотивов», из которых проступает авторское пристрастие к культу Быка / Коровы = Земля / Вселенная и Всемирному дереву с изрядно подмоченной трехчленкой Дюмезилева деления мира. Тем более, что все это затемнено неряшливой размашистостью в обращении с исторической терминологией, столь обычной у представителей сторонних дисциплин (как я понял, г-жа Денисова лингвист).

Когда читаешь такие утверждения «не случайно, по-видимому, в Европе среди погребенных животных, прослеживаемых уже с верхнего палеолита, резко преобладал бык», возникает естественное сомнение в компетенции автора. Здесь неверны обе посылки: погребения животных возникают в эпоху нижнего палеолита у неандертальцев; при этом в знаменитых звериных некрополях Западной Европы от Регурду (Франция) до Драхен-Лох (Швейцария) безусловно преобладает пещерный медведь. В верхнем палеолите звериные захоронения значительной роли не играли. Для мезолита это преимущественно олень, потом лось и медведь. Заметное наступление культа быка начинается только с неолита, разворачиваясь с плацдарма т.н. «неолитической революции», или «зеленого полумесяца» от Малой Азии до Инда. Также закономерно, по мере перехода от присвающего хозяйства к производительному культ быка-Аписа теснил культ гиппопотама-Тота, и крокодила-Себека у насельников Нильской Долины по иконографии наскальных рисунков 6—4 тыс. д.н.э.; впрочем, так никогда и не вытеснил.

В своей неумеренной буцефаломании исследовательница пропустила действительно очень важный для заявленной темы сюжет славянской солярной тотемии восходившей сложными путями к культу волка-хорта (Хорс); и еще более древнему культу солнечного кабана, отложившегося не только в устойчивом определении-загадке «свинка – золотая щетинка» (ответ – Солнце), но и в священных дубах с врощенными в них кабаньими челюстями, найденными в Среднем Поднепровье, и в районе Запорожья. К сожалению их идентифицируют только культом Перуна по дереву, не учитывая 2-го зооморфного признака божества. При этом, если не произошло профанирующее искажение исходного текста загадки, восходящей к сакральному кругу обязательных знаний, демонстрируемых на инициационном испытании, форма женского рода «свинка» соответствует-свидетельствует об исходном индоевропейском представлении Солнца в облике солнце-девы Соль.

«Архетипический» подход, при котором искомый результат возникает как бы из кирпичей, извлекаемых из разных корзин, при отсутствии строгого самоконтроля исследователя, чреват большим соблазном не реконструировать по деталям общее, а «творить свое»: увы, автор зачастую даже не собирает детали – лепит и перелопачивает их по своему усмотрению. Так, столкнувшись с оригинально-неудобной особенностью египетской космологии, антропологизированные божества неба и земли в которой, в отличие от индоевропейских, имеют иное распределение полов, Земля – мужской, Небо – женский (Геб и Нут), она просто отметает это препятствие категорическим утверждением «по мнению ученых, в древнейшие времена в Египте земля также представлялась в виде женского божества» – увы, таковых не знает даже энциклопедический компендиум «Мифы народов мира». Что усмотрела г-жа Денисова в подтверждении своей ниспровергающей гипотезы во фрагменте «Текстов пирамид» «Земля вся лежит перед тобою, ты охватила ее, окружила ты и землю и все вещи своими руками» – понять просто невозможно, налицо классическое распределение ролей: Нут обнимающая Геба. Может быть, автора-женщину смутила активная сексуальная роль богини в эпизоде – но это уже не задача исторической науки причесывать небесные отношения к практике 19 века. По поводу другого утверждения автора, рискованно сближающего культ фараона с культом Земли-Коровы, следует заметить, что на протяжении всей истории Древнего Египта культ фараона возводился к небесным богам, в обиталище которых отлетает его душа после смерти, обращаясь в звезду-бога в созвездие Ориона.

Странным, уже в рамках индоевропейских мифологий, является отождествление земли с образами Ио и Геры по признаку «коровистости» – как известно, неоспоримой богиней-землей у эллинов всегда была Гея, символом хтонической близости с которой являлось змееморфность; например змееногость. Где увидела исследовательница таковую у «волоокой» Геры, чтобы утверждать «в образе Геры явно присутствуют черты хтоничности и связи с культом земли» понять затруднительно; налицо единственно желание автора перепрыгнуть тесные рамки мифологии, временами опускающие ее до неприличной предвзятости.

В том, что в преданиях южных славян, осетин и проч. Земля помещается на быке она усматривает их тождество – кажется, это очень удивило бы и славян, и осетин и лингвистов, которые в особом выделении Земли и Быка в космосоустроении скорее усмотрят структурную инаковость, чем гомогенное единство. Кстати, учитывая, что в подобных моделях бык преимущественно стоит на рыбе (например, в староарабских космологиях), даже отбрасывая апокрифически-русских «китов», китайского «сазана», корейского «карпа», не лучше ли «Мать-сыру-землю» проводить при таком подходе по «рыбному цеху»? Не всегда правомочно используются в данном пункте и материалы сторонних авторов, так из наблюдения А. Н. Афанасьева над значением санскритского корня «Gо» (сохранился как реликт в русском слове «говядо») как «бык, корова; земля», она выводит тождество «корова=земля» уже и в русском миропонимании; между тем как и А. Н. Афанасьев и А. И. Веселовский имели в виду праиндоевропейскую общность и именно санскрит, пути которого от протославянских дорог разошлись во 2 тыс. д.н.э., так что в Индии корова стала священно-неприкасаемым животным, а в России – поставщиком «говядо».

Впрочем, эти построения автора можно было бы сразу опровергнуть указанием роли быка в культе буфонии, развернувшемся между 7 и 3 тыс. д.н.э. хотя бы у протоахейских племен эпохи их пребывания на Дунае. Бык почитался как оплодотворитель земли, именно в этой роли он и выступает ипостасью тех или иных боговластителей позднейшего времени, уже безотносительно земле; исторический Посей-дон энеолита был божеством оплодотворяющих пресных вод: как следствие довольно частое его представление в виде коня «Посейдона Гиппия» – лошади очень привередливы к качеству воды. Именно в этой роли носителя «рождающих вод» выступал бык на ежегодном жертвоприношении в честь Посейдона в Афинах у посвященного тому источника пресной воды на северо-западном обрыве скалы Акрополя. С культом оплодотворения связано обилие гидронимов с основой на «ДН» в Дунайско-Кавказском Причерноморье: (Дунай, Днепр, Днестр, Дон и т.д.). Полагать быка землей значит утверждать партеногенез; здесь нет примысливаний за автора, ведь у осетин в ее примере держит землю на рогах бык, а не корова.

В таком же методологическом ключе раскрывается автором и культ деревьев, в преимущественном соответствии с теорией Ж. Дюмезиля о наличии 3-частного деления космоса в представлениях древних индоевропейцев, в том числе и древнерусской народности. Новым здесь является лишь то, что в качестве обоснования наличия «растительной» вертикали мира в один ряд ставятся и терракотовые статуэтки из Алтын-Тепе (2 тыс. д.н.э.) и современные глиняные игрушки работы народных мастеров, что совершенно недопустимо кроме как иллюстрации, и разумеется ни в чем не убеждает; а также использование сборника русских народных загадок Д. Н. Садовникова в таком например плане «когда свет зародился, тогда дуб повалился и теперь лежит» (отгадка: дорога), откуда делается вывод о наличии идеи мирового дуба в древнерусском размышлении. Дуб то тут есть…

Впрочем, можно понять и отчасти посочувствовать автору: русская этнография и фольклор как раз наиболее бедны в отношении культа деревьев. Ничего подобного захоронениям в дуплах или на стволах, подобных полинезийским, здесь не бытовало и гипотезировать о подобном занятие хотя и не бесполезное, но совершенно надуманное, что косвенно признает и сама г-жа Денисова, в качестве примера культа деревьев приводя сюжет о… гороховом стебле. Попытка же увидеть таковой в обычае протаскивания больных через сквозные дупла и развилки деревьев совершенно неубедительна: подобный обряд совершался и через отверстия в камнях, и через полости в тушах зверей – его смысл очевиден, иммитация перерождения из больного в здорового, с очень широкой шкалой вовлекаемых реципиентов, отнюдь не исключительно деревьев; сравни, например, с обрядом «перепекания» больных детей в печи. Налицо иммитационная магия, сверхъестественное содержание которой не всегда переносится на ее инструментарий (и «перепекание детей» и получение «философского камня» осуществлялось на вполне обыденных пекарской лопате и в химической реторте).

Впрочем, вся эта обширная выборка приводится здесь только для демонстрации общей методики автора и способов получения ей результатов. Завершая этот экскурс следует еще раз повториться – вопреки заявленному заглавию и даже ссылкам на полевые исследования (у И. М. Денисовой) мы имеем перед собой не Древнерусскую, а Книжно-всеобщую космологию, некоторый вариант ее донаучного состояния, бытовавший в разряде прочих среди образованной, преимущественно церковной среды; со всеми вытекающими отсюда следствиями, самое неприятное из которых: попытка опорочить идею самостоятельного наличия и развития таковой у славяно-россов 6—13 в. за пределами книжно-переводных заимствований или «всеобще-мирового процесса»; самое положительное: наличие богатой, в основных разделах книги труднодоступной по другим изданиям информации о состоянии предмета, источниках, дебатируемых проблемах, позволяющей идти уже и далее заблудившихся в своих идеологических предпочтениях авторов.

***

Начиная развернутую полемику по всему корпусу положений книги, следует сразу указано, что краткость срока ее востребованности, неудача в перспективном плане, общий проходной характер обусловлены не состоянием, качеством и количеством источников, на что постоянно жалуются авторы, а слабостью системного подхода, как следствие, порождающего методологические издержки вплоть до беспомощности. В одном случае древнерусская космология сводится к утверждению христианской и квази-христианской экзегезы; во втором растворяется в информационной окрошке. И если первая убивает национально-русскую космологию на корню, опуская великую европейскую народность ниже она и яган Огненной Земли, которые, в отсутствие штанов, тем не менее таковой обзавелись; то вторая топит дите в безбрежном море фантазий «архетипического», сама широта которого свидетельствует об отсутствии ясного представления таковой в размышлениях автора. Поэтому принципиально расходясь с первой, надо начинать со второй, как содержащей возможный материал в обретении новой системности. Говоря же о состоянии источников, а через то и о методологии источниковедческой работы по теме следует отметить: за 200 лет интенсивных, хотя и не всегда наилучшим образом продуманных поисков и извлечений, основной их корпус сложился почти окончательно; никакими пламенными заклинаниями не будет существенно расширен; и принципиальные прорывы здесь возможны не в обретении какого-либо нового заветного «Слова» или «Глубинной книги», которые, если и есть где-то, то в единичных безвозвратно уходящих экземплярах – а в новом прочтении и осмыслении наличных текстов, извлечения образов уже не из их теней, а из теней теней, случайно, хаотически, непредсказуемым способом отложившихся на общем корпусе материалов; зачастую сторонних, лежащих за пределами узко-специальной области космогонических и космологических демонстраций. И здесь камертонность исследователя почти неслышимым созвучиям, которая обретается через теоретическое состояние его головы, становится не только особо важной – определяющей. Если вы не полагаете за стеной леса слона, ухвативши за хобот, вы определите его змеей…

Приступая к заявленной теме, реконструкции национальной космологической системы донаучного периода автор должен первоначально решить несколько принципиально-практических вопросов. Естественно, первый: а есть ли в наличии таковая вообще, не оформилась ли последняя за пределами равнодушного к ее проблемам социума, только заимствовавшего и переработавшего сторонний вариант под свои потребности, как это было в случае духовного взаимодействия Китая и Индии, где порождающий импульс всегда исходил от второй; есть ли свидетельства свежего, оригинального интереса к космологической тематике в фольклоре, эпосе, реликтах языка, символике быта, много говорящем наличии или отсутствии национальной астрономической терминологии; специфически обобщающих формах сознания… Никакого решения этого вопроса г-да С. М. Полянский, В. В. Мильков, А. В. Григорьев, Р. А. Симонов не осуществили, отбарабанив свой отрицательный вывод на пустом от наличного материала месте.

К удобству возражения на эту декларацию раздел г-жи И. М. Денисовой достаточно представителен, чтобы указать на необоснованность их позиции: и фольклор, и национально-бытовые традиции великороссов прямо свидетельствуют о наличии мощного пласта космологических представлений в основе древнерусского сознания, несмотря на столетия вымывания сохранившего свою задающую упругость в отношении выбора тем, сюжетов, предрасположенностей национального размышления. В пожелание автору следовало бы посетовать на отсутствие материалов по национальной астрономии; впрочем, изучение которых так и стоит на уровне 1950-х годов, все тех же «Стожар» и «Волосынь», «Коло» да «Лосих» – в обращении к Д. Садовникову она также проигнорировала заметное выпячивание как звездно-небесной тематики в составе загадок, так и еще более многозначительное использование небесной атрибутики в загадках бытовой сферы, выразительно говорящее об ориентациях уже и повседневного сознания.

К сожалению, всеядно-хаотический подход автора делает невозможной даже постановку следующего по важности вопроса: о ценностных ориентациях и базовых принципах оформления национальной донаучной космологии, которые в значительной мере вырастают из основного космогонического сюжета возникновения мира, оформляющегося в рамках мифологического сознания пранародности, из которой вырос этнос; создаваемая им мифология естественно взаимодействует с иными мифологическими системами, но никогда не превращается в их слепок-копию «основополагающих, надэтнических образов и идей», и большая близость разноэтнических сюжетов мифологического более свидетельствует за их исходную общность происхождения, нежели за «надэтническое устроение» мозгов их носителей. Основной космогонический миф может меняться, заменяться, уходить из наличного оборота, но его исходные принципы сказываются и на облике заместителя, и на вырастающем на его основе общем построении, которое в опосредованной форме продолжает развитие в заданных им направлениях, как и в преобладающих подходах – поэтому следствия могут многое рассказать об исходном толчке.

Для значительной группы народов Старого Света (индо-европейских, финно-угорских и др.) первой и древнейшей формой космологии была мифологема о возникновении мира как результата Священной Свадьбы яйцекладущих прародителей, у протоиндоевропейцев Священной Птицы (в ж.р.), обычно водоплавающей, и Мирового Змея (в м.р.); у угро-финнов преобладает вариант чисто птичьего сюжета (2 гоголя и т.д.).

Впрочем, этническая идентификация применима в данном случае только в плане сохранения этих сюжетов в этнических мифологиях, и не сверх этого. Само оформление сюжета свидетельствует об его сложении в охотничью эпоху; по отсутствию заметной сакрализации птиц в палеолите это скорее всего мезолит, на абстрактизированных «писаницах» которого впервые появляются изображения резко увеличенных водоплавающих птиц явно сакрального значения; типологически наиболее близких к лебедям или гусям. По установленному наличию ностратической общности языков, сложившейся в Старом Свете к 10 тыс. д.н.э., следы которой находят в основных языковых семьях как Старого Света, так и у потомков палеоазиатских народов, выселившихся около этого времени в Новый Свет (но не в Австралии, заселенной из Старого Света в 28—26 тыс. д.н.э.) этот сюжет может иметь почти всемирную адресацию; и в этой связи, учитывая «индоевропейский вариант» можно предположить, что необычная половая идентификация Неба и Земли в Древнем Египте имели не столько социально – «матриархальный» источник, но значительно более древний, восходивший к мифологической традиции 12—10 тыс. д.н. э. Но существенно, в каких направлениях он развивался уже в рамках развертывающихся этнических мифологий.

В пеласгийском варианте, усвоенном протаахейцами (так они заявляли, утверждая новую традицию и выметая остатки старой как «стороннюю порчу» – впрочем, лингвисты склонны находит в их языках сродство, как гипер – древнем и древнем варианте диалектов одного языка) после того как Эвринома закрутив взмахами крыльев смерч, втянувший первые воды, создает змея Офиона и сходится с ним в Священной Свадьбе, плодом которой стало Мировое Яйцо – между ними вспыхивает борьба за исключительное обладание им, т.е. за господство над рождающимся Миром. В итоге побеждает Эвринома, но Яйцо разбивается и мир возникает несовершенным, уродливым и преступным; и с точки зрения материнского, и особенно отцовского права, как породивший исходный раздор.

Поразительно, но в этом крохотном осколке предельной исторической глубины, где старое вино налито в еще более неизмеримой древности меха, может быть действительно подхваченном патриархальным ахейским обществом у побежденного народца, уже как в атоме присутствует грядущая политика и практика греческого полиса, не родившийся еще Гераклит «… Война отец всего, мать всего…

И грядущая антропологизированная эллинская мифология будет только развивать и расцвечивать этот мотив: Уран, карающий детей; Гея, замышляющая на мужа; Крон, оскопляющий отца; Зевс-сын, свергающий Крона… Исходная преступность мира задает трагически-надрывный мотив неотвратимого возмездия, Всемирного Рока, что сокрушит богов и людей, будь то тайна гибели Зевса, которую знает и хранит Прометей, или грядущий Регнарёк германо-скандинавской мифологии, о котором поют на всех собраниях скальды.

И в этом пункте начинается принципиальное расхождение славяно-русской космологии от родственных индо-арийской, германо-скандинавской, эллинско-римской, – она проходит мимо этого сюжета.

Сохранив очень плохо, стерто сам основной миф; преобразовав его в рамках квази-христианской символики в апокриф, как бог и сатана в облике белого и черного гоголя создали мир, один творя формы, а другой доставая материал со дна моря, она отчетливо сохранила сюжет основного мифа, снимающий изначальную вину с Миросозидателей и преступность с Мира. В сказке «Курочка Ряба», в отношении которой отечественные исследователи от А. Н. Афанасьева до В. Я. Проппа согласны, что это осколок основного космогонического сюжета, вина за несовершенство мира ложится на стороннего «преступника-заместителя», серую мышь и наказание за это следует немедленно: она исключена из обеих частей мира, верхне-птичьей и нижне-звериной/змеиной, на нее охотятся и птицы и гады. Возмездие осуществлено, справедливость восстановлена – Мир возник до срока, он несовершенен, но не преступен; на нем, как и на богах-миросозидателях, вины нет.