Loe raamatut: «Царица Синдов», lehekülg 14

Глава 27. Тюрьма

Тиргатао медленно, но верно шла на поправку.

Точнее выздоравливало её тело, а вот душа была изъедена червоточинами сожалений, обид и невозможности что-либо исправить.

Впервые меотиянка потеряла близких. Тех, что находились рядом многие годы.

Когда погибла мать, Тира была совсем маленькой. Тогда она ещё не понимала, что такое смерть. Её легко было отвлечь и утешить деревянной лошадкой или котятами, которых принесла полосатая кошка.

Сейчас же она до самой глубины отчаяния прочувствовала свою потерю. Ни Арры, ни Гунна больше не было. Внутри поселилась антрацитово-чёрная пустота, которая горчила на языке, смазанная предательством того, кого Тиргатао считала своим мужем.

В первые дни выздоровления, когда боль от ран перестала отвлекать, Тире и вовсе не хотелось жить. Зачем? Если кругом лишь боль и разочарование, потери и предательство?

Но дни шли за днями, а смерть так и не наступала. Напротив, тело выздоравливало, раны затягивались, и на их месте оставались лишь уродливые шрамы цвета ветреного заката.

С её выздоровлением Хасан приходил всё реже, у немой рабыни невозможно было получить ответы. А воины, когда она ещё пару раз попыталась спуститься вниз, неизменно возвращали её назад.

Её тюрьма сжалась до одной небольшой комнатки. И только жемчужины звёзд по ночам яркой насмешкой сообщали, что есть ещё один путь наружу. Путь, который ей никогда не пройти.

И постепенно Тирой овладевала злость. На того, кто её закрыл здесь. И зачем? На того, кто спас. Чего ради, если всё равно держит в тюрьме, не позволяя и словом перекинуться с человеческим существом?

Злость росла и ширилась, наполняя волей к жизни и желанием сбежать. Она выберется отсюда во что бы то ни стало. Пока не знает как, но обязательно что-то придумает.

Когда раны окончательно затянулись, и Тиргатао снова почувствовала себя здоровой, уже наступила осень. Темнеть стало раньше, а по ночам сквозь отверстие в потолке тянуло холодом. Пришлось просить у рабыни второе одеяло.

Однажды ночью, дождавшись, когда стихнут голоса стражей внизу, Тира решилась попробовать. Выскользнула из-под двух одеял и подошла к стене. Камни были шершавыми, разного размера, а потому и кладка вышла неровной. Оставалось достаточно выступов и щелей, чтобы поставить ногу.

Потолок был высоким, и Тиру кольнуло нехорошее предчувствие. Если упасть с самого верха, можно свернуть себе шею. Но меотиянка тряхнула головой, прогоняя сомнения. Она выберется, а если и разобьётся – всё лучше, чем томиться в неволе.

Тира подтащила к стене бочку, в которую дважды в седмицу рабыня наливала горячей воды, чтобы пленница могла искупаться, а потом сменить сорочку. Другой одежды ей так и не принесли.

Бочка была не слишком высокой – всего по пояс меотиянке. Было бы лучше поставить её на лежанку, но та слишком тяжёлая и стоит у противоположной стены.

Тиргатао попробовала было приподнять постель, но поняла, что, если и дотащит, то наверняка тюремщики проснутся от грохота. И тогда ей точно несдобровать – не приведи боги, ещё привяжут к постели, вот тогда не останется ни малейшей возможности отсюда выбраться.

Бочка слегка покачивалась на неровных камнях пола, но Тира перевернула её вверх дном и упрямо придвинула к самой стене. Сойдёт. Забралась наверх и начала ощупывать ладонями стену в поисках удобных опор для рук и ног.

Первые шаги вверх были самыми трудными. Затем, когда босые ступни уже сами искали выдающийся из стены камень, стало легче.

Но далеко она не добралась, открывшаяся дверь прошлась по голым ногам сквозняком. Тира вздрогнула и испуганно обернулась. От резкого движения напряжённая ладонь соскользнула с камня, и Тиргатао, коротко вскрикнув, полетела вниз.

– Тира! Возлюбленная моя! – этот голос она бы узнала из десяти десятков, взятых десять раз по десять. Вот только радости ей это не принесло.

Тиргатао лежала на полу, потирая ушибленный локоть и глядя на разбитое в кровь колено. На Гекатея она старалась не поднимать глаз.

– Тира, – теперь он был совсем рядом, – душа моя, тебе больно?

Руки уже исследовали тело, отыскивая повреждения. Наткнувшись взглядом на окровавленное колено, Гекатей поднялся и вернулся к двери.

– Тёплой воды и чистый холст! – крикнул в приоткрытую щель. А потом вернулся к Тиргатао.

Попытался взять её на руки, но Тира дёрнулась, отстраняясь, встала сама, хоть и втянула воздух сквозь плотно сомкнутые зубы. Всё же ударилась она славно.

Сама прошла к кровати и села с другой стороны, оставляя её преградой между собой и архонтом. Сжала пальцы, оставляя на побледневшей коже следы от ногтей, глубоко вдохнула и только тогда подняла взгляд на Гекатея.

Он смотрел… Он смотрел обиженно, как будто ожидал, что Тиргатао обрадуется его появлению, и её недружелюбие огорчило Гекатея.

– Это ты запер меня здесь? – вдруг догадалась она.

– Запер? – Гекатей обиделся ещё больше. – Я спас тебя и продолжаю спасать от Ксении. Ты же видела, какая она… вспыльчивая.

Вспыльчивая?

Перед глазами снова пронеслась та сцена. Лежащая на боку окровавленная Арра. Бьющий копытами Гунн. И летящие в них стрелы.

Тиргатао содрогнулась от воспоминаний.

Дверь открылась. Вошедший мужчина принёс таз с водой, тряпицу и, оставив всё это на столе, вышел.

Гекатей подошёл, смочил тряпицу в воде и двинулся к Тиргатао. Она напряглась, выпрямляясь стрелой. Не желая его прикосновений. Но отступать ей было некуда. Куда бежать? Комната слишком мала, а за дверью ждёт вооружённая охрана.

Потому Тиргатао молча ждала приближения бывшего мужа. Чуть не усмехнулась, до того смешно и нелепо это звучало. Разве может муж, живой и здоровый, быть бывшим?

Как оказалось, может.

Он опустился на колени, протянул руку и обхватил пальцами разбитую ногу. Тиргатао вздрогнула от прикосновений. Ещё слишком хорошо помнила она, как касался её Гекатей, как целовал, шепча слова любви и лживых обещаний.

Всё было ложью. Всё. Каждое его слово. Каждый жест. Каждый поцелуй…

Но теперь Тира ему не верит. Теперь она не позволит обмануть себя, разжалобить ласковыми речами или прикосновениями.

Гекатей осторожно прижал тряпицу к ране. Тира зашипела от боли. Но то была правдивая боль, настоящая, уж лучше она, чем яд предательства, разъедавший душу.

– Я люблю тебя, Тира, и хочу, чтобы ты жила…

– Любишь? – она усмехнулась. Зло и отчаянно. – Любишь, говоришь?

А потом вдруг сдулась – вот он, её шанс выбраться отсюда. Не стоит ссориться с Гекатеем и припоминать его грехи.

Потому произнесла спокойно, глядя ему в глаза:

– Если любишь, отпусти. Я исчезну, вернусь в степь. Твоя Ксения меня не найдёт.

При словах «твоя Ксения» Гекатей скривился, растянув губы в невесёлой улыбке.

– Понимаю, что ты расстроена. Я тоже не ожидал, что всё так повернётся. Но мы ещё можем быть счастливы, быть вместе. Актеон очень хорошо придумал с Серой башней. Никому не придёт в голову здесь тебя искать. Я буду улучать время, когда Ксения не хватится, и приходить к тебе…

Он ещё что-то говорил, но Тиргатао не слышала. Во все глаза она смотрела на человека, которого любила… прежде… когда-то давно… в прошлой жизни, до того, как умерла.

Да, там под острыми стрелами погибла не только Арра, не только Гунн, но и сама Тиргатао. Та, что проснулась в этой комнате без окон, уже не была той юной, наивной и доверчивой меотиянкой, которая верила в любовь и в то, что муж защитит её и будет любить, как когда-то отец.

Тот, что стоял сейчас перед ней, больше не внушал любви. Он внушал сейчас совсем другие чувства.

Как она могла так ошибиться? Как могла поверить? Почему надеялась? Этот человек тоже был иным, совсем не тем, с которым она прошла брачный обряд меотов. Это был незнакомец, предлагавший ей прожить жизнь в заточении и служить его постельной игрушкой.

Поэтому, не слушая больше его лживые речи, Тирагатао сказала твёрдое:

– Нет.

– Нет? – Гекатей смотрел на неё удивлённо, словно не мог даже предположить такой ответ. Он отстранился, сел на пятки, чтобы лучше видеть ошарашившую его Тиру. – Но почему? Ты же любишь меня, я точно знаю. И я люблю тебя. Мы будем вместе. Ксения ничего не узнает. Почему нет?

– Ты ошибаешься, Гекатей, – его имя оставило на языке горечь, но Тира заставила себя выговорить его, – ты ошибаешься. Я не люблю тебя. Я не могу любить человека, который предал меня, обманом заманил в свой дворец, а потом равнодушно смотрел, как меня убивают воины твоей новой жены.

Гекатей на миг опустил глаза, признавая вину, но тут же рассердился. И на Тиру за то, что смела говорить ему неприятную правду, и на себя за то, что эта правда жгла изнутри. Нет, он не виноват! Получилось так, как получилось. Он же не хотел обманывать меотиянку, хотел честно взять её в жёны.

Кто же виноват, что вмешался Боспорский царь?

Разве Гекатей?

Нет, он не чувствовал себя виноватым. Разве что где-то глубоко-глубоко в душе, так глубоко, что и сам забывал туда заглядывать. Да и не хотел.

– Не смей так говорить со мной! – Гекатей отбросил тряпицу и поднялся на ноги. Эта маленькая варварка слишком много о себе возомнила. Она должна быть благодарной, что жила в его дворце, спала в его постели. Он спас её, в конце концов, от верной смерти. Прячет тут от царевны.

А эта дерзкая меотиянка смеет кидать ему в лицо обвинения, когда он предложил свою любовь?

Гекатей почти ощущал тот рубеж, который сейчас переступал. Но злость и обида отмели прочь сомнения.

– Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому, – произнёс он с угрозой.

Тира почуяла изменившееся настроение Гекатея, исходящую от него опасность. Не разрывая с ним взгляда, как сделала бы со злобным диким зверем, закинула ноги на постель и начала медленно отползать назад. Надеялась оказаться с другой стороны и оставить лежанку преградой между ними, но не успела.

Гекатей прыгнул на неё и схватил за ногу, удерживая. Тиргатао забилась пойманной птицей, пытаясь вырваться из капкана его рук. Но архонт держал крепко. Затем и вовсе дёрнул её к себе.

Вот теперь меотиянка испугалась по-настоящему. Во взгляде Гекатея полыхал огонь безумия. Рассерженный её непокорностью он утратил человеческий облик, превращаясь в зверя. Но не сильного и отважного барса. Нет. Это был всего лишь шакал. Смелый лишь с слабыми, но падающий на спину при виде более сильного противника.

К несчастью, Тиргатао была слабее. И в глазах шакала сейчас горел огонь предвкушения.

Он желал напиться её страхом, её отчаянием, подчинить себе, утвердить свою силу, доказать себе самому, униженному властной невестой, что он всё же мужчина. Пусть и единственным, доступным ему способом.

Он дёрнул сорочку Тиргатао, задирая её выше пояса. Затем отпустил, чтобы разобраться со своей одеждой. Всего на пару секунд, но Тира не преминула воспользоваться этой возможностью. Что есть силы она лягнула бывшего мужа пяткой, попав ему в бедро. Всего лишь в бедро, хотя целила левее и выше.

Но Гекатей охнул от боли, прикрывая глаза. Тиргатао засучила ногами по постели, отползая подальше от архонта. Он взревел, разъярённый её непослушанием. Снова дёрнул её к себе, разводя ноги в стороны. Лёг сверху, прижимая к постели весом своего тела.

Она билась, царапалась, пыталась добраться до его лица, чтобы выцарапать глаза. Но Гекатей перехватил её руки, удерживая их одной ладонью, а другой ударил. С замахом, сильно, хлестко. Голова дёрнулась в сторону, а из прокушенной губы потекла тонкая струйка, наполняя рот вкусом крови. В ушах зазвенело, Тиргатао пыталась выбраться из окутавшего её тумана, когда почувствовала, что уже слишком поздно…

Гекатей навалился на неё и брал по праву сильного, одержавшего победу в этой схватке.

Дальше Тира лежала без движения, оглушённая болью, острой обидой и нечеловеческой тоской, пронзившей её сердце. В том месте, где когда-то жила любовь к Гекатею, образовалась кровавая рана.

Наконец он крякнул, дёрнулся и затих, распластавшись на ней. Тира отвернула голову, из прокушенной снова губы сочилась кровь, пачкая сбитое в пылу борьбы одеяло.

Наконец Гекатей слегка отдышался и перекатился на бок, после чего поднялся, приводя в порядок одежду.

– Вот видишь, – произнёс он, словно Тира в чём-то сомневалась. А он доказал ей свою правоту, – всё не так и страшно. Наша любовь никуда не исчезла. Она здесь, с нами.

Потом наклонился, чтобы поцеловать её в губы. Тиргатао дёрнулась, и поцелуй получился смазанным, но Гекатей не рассердился, только усмехнулся.

– Скоро я снова приду, – поведал он, – надеюсь, ты подумаешь и поймёшь, что между нами ничего не изменилось. Мы любим друг друга и будем любить. А сейчас отдыхай, моя девочка, набирайся сил, чтобы в следующий раз встретить меня ласково.

Гекатей ушёл. А Тира свернулась калачиком, прикусила зубами кончик одеяла и завыла.

Уж лучше бы она умерла тогда на причале.

Глава 28. Надежда

Дни сменяли друг друга, но Тиргатао этого не замечала. Она погрузилась в какое-то сонное оцепенение. И это стало защитой для её рассудка, иначе меотиянка точно сошла бы с ума от боли и безысходности.

Гекатей приходил постоянно, один или два раза в седмицу, брал её, шепча лживые слова любви, и исчезал восвояси.

Поначалу Тира ещё надеялась на освобождение, она пыталась бороться, отчаянно билась за свою честь, но без толку. Бывший муж был сильнее и не жалел для неё оплеух, ставя на лицо и тело всё новые синяки и ссадины. Тиргатао рычала, царапалась, кусалась, но в итоге оказывалась на постели, избитая, оглушённая, крепко прижатая мужским телом.

А потом в ней что-то надломилось. Стало всё равно, что с ней будет дальше. Она перестала бороться. Молча пережидала насилие и уползала в угол, свернувшись в клубок. Даже слёзы высохли, и больше Тира не плакала.

Бочку после первого же раза, как она попробовала забраться по стене и убежать, стражники стали выносить вместе с водой, не оставив Тиргатао ни единого шанса оказаться на свободе.

Она поняла, что всё тщетно. Для неё надежды не осталось. Так к чему бороться? Гекатей всё равно сделает с её телом, что захочет. И это наполняло душу глухой тоской.

Наступил и минул сезон штормов.

В Пантикапее состоялся большой праздник – повелитель Боспорского царства отдавал свою дочь в жёны архонту Синдской Гавани.

На улицах рекой текло вино из больших дубовых бочек. Горожане и гости Пантикапея, нарочно съехавшиеся на празднования, славили царевну Ксению и архонта Гекатея. Желали им многих лет благополучной жизни и выводок детишек.

Вот только сам архонт был невесел.

Ксения плотно взяла его за жабры. Даже потребовала место в совете, чтобы принимать решения наравне с Гекатеем и его доверенными лицами. Архонт не мог отказать. Ненавидел невесту всей душой, желал ей сгинуть, но делал то, что она велела. И от этой своей слабости ненавидел ещё больше.

То ли дело его маленькая меотиянка. Гекатей знал, что рано или поздно она смирится со своим новым положением, и между ними всё будет как прежде. Нужно только проявить терпение. И архонт терпеливо ждал, поэтому был вознаграждён. В последние разы Тира стала удивительно спокойной, без сопротивления принимала его ласки и любовь.

И Гекатей возрадовался – наконец-то она всё поняла. О том, что сломал Тиру, он старался не думать.

Ксения не догадывалась о его маленьком секрете. И это наполняло душу архонта ликованием. Всё же не удалось невесте взять его под полный контроль. Что-то своё у него осталось.

И вернувшись в Синдскую Гавань уже с женой, Гекатей продолжил посещать Серую башню под покровом ночи.

Ксения понесла. Лекари обещали сына. И архонт выдохнул облегчённо, всё же царевна не досталась ему в тяжести, как он боялся поначалу. Будет у него наследник. Его, Гекатея, сын.

А после родов, дадут боги, жена успокоится, занявшись ребёнком. Говорят, на баб это действует благосклонно.

Правда, сейчас Ксения стала ещё более невыносимой. Чем больше становился её живот, тем больше она теряла человеческий облик. Капризничала, кричала, сыпала оскорблениями, даже как-то бросилась на него с кулаками. А когда архонт рванулся к двери, кинула в него медным тазом, попав ребром пониже спины.

Как тогда сердился Гекатей, сжимал кулаки, стискивал зубы, чтобы не кричать от злости. А потом отправился в Серую башню. Тихая, спокойная Тира безмолвно лежала на постели, сложив руки на животе и уставившись в потолок затуманенными глазами.

Как хорошо было с ней. Казалось, спокойствие меотиянки передаётся и ему. Архонт был благодарен Тиргатао за этот покой и умиротворение в душе, поэтому в следующий раз принёс ожерелье. Думал поначалу подарить его жене, но уж слишком много крови выпила из него Ксения. А с Тирой было хорошо, маленькая варварка заслуживала подарка.

Молча приняла она богатое ожерелье. Позволила надеть себе на шею, но не сказала слов благодарности, даже не коснулась каменьев руками. Архонт не стал её корить. Ему было хорошо после любви. Как и каждый раз, когда уходил от меотиянки, он чувствовал себя спокойным и отдохнувшим, готовым к новым противостояниям с женой, которые становились похожими на сражения с дикими племенами варваров.

Потому и не мог отпустить Тиру. Нет уж, она первая стала его женой, пусть и не совсем настоящей, но ведь давала обещание быть всегда рядом. И в горе, и в радости. Вот и пусть радуется, что чувства Гекатея по-прежнему сильны, что её стройное смуглое тело много желаннее, чем холёные белые телеса Ксении, что к ней спешит архонт при каждом удобном случае.

Тиргатао должна всё это ценить и радоваться вниманию и дорогому подарку.

После ухода Гекатея Тира по привычке свернулась клубком в углу лежанки. Об ожерелье она уже позабыла, а может, и вовсе не заметила подарка. В последние седмицы мысли меотиянки текли вяло и равнодушно. Ей стало всё равно, что бывший муж делает с её телом. Она не слышала его слов, почти не ощущала прикосновений. Тиргатао словно бы уходила из тела, устремляясь в эти моменты к дыре в потолке и любуясь яркими звёздами. Мечтая о свободе.

Утром Тира проснулась от шума.

Как обычно пришла немая рабыня с большой корзиной, а следом за ней воины встащили пустую бочку, установили посреди комнаты и вышли. Но Тиргатао знала, сейчас они начнут носить воду.

Рабыня разложила на столе принесённую еду. Меотиянка послушно встала, завернувшись в одеяло. С наступлением осени она стала мёрзнуть, а одежду ей так и не приносили.

С аппетитом вгрызлась белыми зубами в холодное мясо, съела запечённые на огне овощи, лепёшку, выпила ещё горячий травяной отвар, чувствуя, как тепло проникает внутрь, согревает.

Уже пару седмиц Тиргатао чувствовала зверский голод и радовалась, что рабыня стала приносить больше еды. Прежними порциями ей невозможно стало насытиться.

Воины носили горячую воду, наполняя бочку. Но Тира уже не обращала на них внимания, старательно вычищая миску кусочком лепёшки.

Когда еда закончилась, меотиянка подняла голову. Рабыня трогала воду, проверяя, не слишком ли та горяча для купания кирии.

Тиргатао скинула с себя одеяла и подошла к бочке. Встала на приставленную скамеечку, перелезла через бортик и окунулась в блаженное тепло.

Снова открылась дверь, впуская одного из воинов, но Тира даже не повернула головы. К присутствию охраны она уже давно привыкла. Воины не обращали на неё внимания, словно и вовсе не замечали, если только она не пыталась выйти наружу.

Стражник внёс небольшую жаровню и поставил её у стены, затем наполнил горящими углями. Комната наполнилась негромким потрескиванием, от огня шло тепло. И стало почти уютно.

Стало бы, если б эта комната не была её тюрьмой.

Рабыня споро проходила по телу меотиянки вихоткой из жёстких степных трав, отмечая, что кирия начала округляться. Наконец-то у неё появился аппетит, и продукты больше не возвращались обратно на кухню в по-прежнему полной корзине.

Она жестом показала госпоже, что нужно приподняться, чтобы вымыть ноги. И взгляд скользнул по округлившемуся животу. Ладонь с вихоткой невольно задержалась, а затем ещё раз скользнула по тому месту, где сейчас, несомненно, росло дитя.

Нужно доложить кириосу Актеону, что пленница в тягости. У рабыни с детства не было языка, она не знала грамоты, тем и оказалась ценна, что не могла выдать чужим тайны своих господ. Но жестом уж показать она сумеет. Подумалось, что это важное сообщение, и кириос Актеон похвалит её.

Тиргатао тоже отметила ощупывания своего живота, но не подала виду. Дождалась, когда служанка завершит купание, вытрет её чистой простынёй, расчешет волосы, поможет надеть свежую сорочку и улечься на постели, закутавшись в одеяла. Несмотря на горячую жаровню, комната ещё не совсем прогрелась.

Бочку с водой вынесли воины. Рабыня собрала купальные принадлежности и посуду, сложила обратно в корзину и вышла вслед за стражей.

На двери звякнул засов, который установили после её нескольких попыток спуститься вниз.

Оставшись одна, Тира дождалась, когда шаги рабыни и голоса воинов смолкнут, и откинула одеяло. Стянула сорочку, чтобы не мешала, и принялась исследовать своё тело.

Живот заметно округлился и теперь выступал вперёд, слегка нависая над угловатыми бедренными косточками. Грудь тоже набухла и едва помещалась в ладонь. Тиргатао вспомнила свой повышенный аппетит, а ещё постоянную сонливость…

Сомнений нет, она понесла. В ней растёт ребёнок…

Ребёнок врага и насильника! Ненавистного Гекатея!

Оцепенение схлынуло вместе с сонливостью, вместо него пришла ярость и боль. Голова стала ясной, как в прежние времена, ещё до смерти и плена. Мысли сменяли одна другую, и были они горькими как полынь.

Тира так хотела подарить любимому ребёнка, наследника. Но это было раньше, до того, как Гекатей предал её, а его новая жена истыкала её острыми стрелами, пытаясь убить.

Долго она сидела на постели, раскачиваясь взад и вперёд, погрузившись в невесёлые думы.

Ощутив царапанье маленьких острых коготков, Тиргатао вздрогнула, а потом опустила глаза вниз. И тут же возрадовалась. Знакомый крысёныш из Пантикапея шевелил усиками, щекоча её босые ноги.

– Ты как здесь оказался? – улыбнулась она старому знакомцу, опуская к полу ладонь.

Крысёныш споро вскарабкался по ней и поделился мыслеобразами, как он пробрался на корабль, где так вкусно пахло прогорклым жиром, как нашёл мешок с зерном и пировал, пока его не вынесли наружу. Он долго скитался по чужому городу, а потом учуял знакомый запах. Её, Тиргатао, запах. Теперь он не боится голодных котов и уличных собак с огромными зубами.

– Я тоже тебе рада, – улыбнулась Тира и опустила крысёныша на стол, где рабыня оставила для неё кусок лепёшки и пряный соус в горшочке, прикрытые чистым полотенцем.

Теперь она была не одна.

Тиргатао положила руку на живот, прислушиваясь к ещё слабому и почти не ощутимому биению жизни. Но скоро её малыш вырастет. Тира сможет петь ему колыбельные, которые слышала от своей кормилицы Псатии.

Теперь всё изменится.

Она убедит Гекатея, что ребёнку негоже расти взаперти, и он отпустит их. Ведь не сможет же он держать в тюрьме собственное дитя.

Тира воспрянула духом.

Комната прогрелась, но меотиянка всё равно закуталась в одеяла, чувствуя, как Крыс тёплым комочком сворачивается у её живота. Присутствие маленького крысёныша успокаивало и придавало сил. У неё опять появился друг, на которого она сможет рассчитывать.

Дважды ещё приходили воины и подбрасывали углей в жаровню. Стало по-настоящему тепло. Тиргатао уснула. Ей снилась бескрайняя зелёная степь, быстрая скачка по высокой траве, ржавший от переполнявшей его радости Гунн и выскакивавшая то справа, то слева Арра с высунутым розовым языком и довольной мордой.

Во сне Тиргатао была абсолютно счастлива и свободна.

И когда проснулась, не погрузилась в сонное оцепенение, как прежде. Душу меотиянки теперь наполняла надежда, а внутри росло дитя…

Актеон хмуро смотрел на пантомиму немой рабыни, водившей округлёнными руками перед животом. Тиргатао беременна, и это не очень хорошая новость. Вряд ли архонт обрадуется, что его любовница понесла одновременно с его женой.

Похоже, Гекатей ещё не знает. Значит, Актеону придётся сообщить правителю, и пусть он сам принимает решение, что делать с меотиянкой и её ребёнком.