Loe raamatut: «Царица Синдов», lehekülg 16
Глава 31. Побег
Дверь открылась не сразу.
Воины переглянулись и потянулись за мечами, до этого лежавшими в ножнах на лавке. Медленно и осторожно подняли акинаки, потянули наружу, обнажая острую сталь. Ещё раз переглянувшись и обменявшись лишь им понятными знаками, встали по обе стороны двери. И тот, что был в их паре старшим, толкнул дверь, а второй приготовился рубить врага.
Но на пороге стояла молодая женщина с занесённой для повторного стука рукой. Она растерянно и немного испуганно улыбнулась стражникам, стоявшим с мечами наперевес.
– Доброго вечера, кириосы, – она низко поклонилась, а когда выпрямилась, капюшон плаща сполз ей на плечи, открывая смуглое лицо. Одна из прядей, собранных в изящную причёску, закудрявилась от влаги пасмурной ночи и скользнула по щеке, привлекая внимание к нежной, гладкой, совсем ещё девичьей кожи. Нежданная гостья заправила прядку за изящное ушко. И ни сам локон, ни неловкий, нерешительный, но при этом такой соблазнительный жест не остались незамеченными мужчинами, которые снова переглянулись, – Меня послал кириос Актеон, чтобы немного скрасить вам эту холодную ночь.
Дара повторила слова, которым научил любимый, и заметила, как в глазах мужчин загорелись огоньки предвкушения. Она вздрогнула от испуга, но тут же повела плечами, прогоняя дрожь. Любимый сказал, что сонная трава подействует быстро, и воины не смогут её обидеть. Дара очень боялась, но вера любимому была сильнее страха, и абадзинка снова улыбнулась, соблазнительно прикусив нижнюю губу и протягивая вперёд корзину с едой и вином, о которой почти забыла.
Один из воинов принял у неё корзину и посторонился, позволяя войти, а потом закрыл дверь у неё за спиной.
Ну вот и всё, теперь отступать некуда…
Крыс следил за людьми, которых стало на одного больше. И Тиргатао смотрела его глазами. Дару она узнала почти сразу и удивилась. Что рабыня может делать здесь в такой неурочный час?
Словам абадзинки Тира нисколько не верила. Зачем советнику державшего её взаперти архонта присылать к страже рабыню для утех? Но видела, что воины, заскучавшие от однообразной службы, оживились с приходом женщины. Особенно когда Дара скинула тёплый плащ и осталась в коротеньком хитоне.
Воины пожирали глазами её обнажённые ноги, у щиколоток оплетённые ремешками закрытых сандалий, её тонкие руки, которые споро выкладывали на стол мясо, лепёшки и амфору с неразбавленным вином.
Что же задумала абадзинка? Зачем она здесь?
Тира велела Крысу сидеть тихо и не высовываться. Сейчас что-то произойдёт. Ощущение неминуемых перемен зрело внутри, заставляя сердце неровно бухать в груди, а ладони потеть.
Воины покидали акинаки обратно на лавку и расселись за столом, позволяя рабыне ухаживать за собой, наливать вино, отрезать куски мяса и отламывать большие ломти лепёшки. При этом мужчины больше внимания уделяли женщине, чем еде. Оглаживали бёдра широкими ладонями, задирая хитон, мяли, щупали, наслаждались её страхом и беззащитностью. Дара вздрагивала от их грубых и жадных прикосновений, но улыбалась и не уходила.
Точно что-то задумала.
Вино воины пили неразбавленным. Дара поначалу отнекивалась, но один ухватил её за талию огромной ручищей и усадил себе на колени, а другой запрокинул абадзинке голову и влил прямо в рот. Красные дорожки потекли по щекам и шее, подбираясь к груди. Один из воинов начал слизывать вино, совсем не замечая, что оно разбавлено солёными слезами рабыни.
Тира подозвала к себе Крыса и перестала смотреть. Ни к чему ей видеть насилие над абадзинкой. Доставало и того, что с ней самой творил Гекатей каждую седмицу.
Но крысёныш не явился на зов, так и остался в нижнем помещении, сидя на штыре, с которого скинул верёвку перед приходом рабыни. Благодаря Даре стражники забыли о странном шуме, и теперь они достаточно отвлеклись, чтобы украсть моток именно сейчас.
Провозился он долго. Сначала спускался по отвесной стене, затем пытался тащить моток. Верёвки и правда было слишком много для маленького крысиного тельца. Но Крыс с упорством тяну её к щели внизу стены, и наконец его усилия увенчались успехом – моток почти полностью исчез среди камней кладки.
В тот же миг раздались громкие крики и возня.
Сердце Тиргатао замерло. Неужели заметили Крыса? Она снова посмотрела его глазами и ужаснулась, но не за своего нового друга, а за рабыню.
Воины стояли напротив уже полностью обнажённой Дары, широко расставив ноги, но всё равно покачиваясь, как будто выпили не одну амфору вина, а пару десятков. Наверное, она туда что-то подсыпала, мелькнула мысль и пропала, сокрытая в испуганном крике.
Один из стражей сумел схватить акинак и, широко размахнувшись, полоснул испуганную, жавшуюся к стене Дару через грудь и живот. Рабыня сдавленно охнула, сползая по стене, а полоса быстро наливалась красным на вмиг побелевшей коже.
Но и сам воин вложил в удар последние силы, потому что ещё раз покачнулся и навзничь упал на доски, выбив из них слой густой пыли. Второй посмотрел на произошедшее, сделал шаг к товарищу, но не удержался на ногах, смачно хрястнулся лицом о край стола и рухнул под него.
Сердце колотилось о рёбра, грозя пробить грудь и выскочить наружу. Желанная свобода была так близко, но всё же Тира ничего не могла сделать, потому что железный запор продолжал стоять у неё на пути.
– Дара! – кричала меотиянка, колотя кулаками в толстые доски двери. – Дара! Очнись!
Но рабыня не слышала.
– Крыс, сделай что-нибудь… – взмолилась Тиргатао, готовая разрыдаться от отчаяния. Ведь она уже почти поверила, что сможет покинуть свою тюрьму, и теперь никак не хотела расставаться с этой верой.
Крысёныш споро сполз по стене вниз и подбежал к рабыне. Она истекала кровью, сквозь глубокий разрез на груди виднелись белые кости рёбер.
Дверь снаружи толкнули, а затем заколотили яростно.
– Дара! – позвал мужской голос. И рабыня открыла глаза.
– Любимый, – улыбнулась она, шевеля губами с выступающей на них кровавой пеной.
– Дара, открой дверь! – кричали снаружи.
И рабыня откликнулась. Всхлипнув от боли, она перевалилась на четвереньки и поползла к двери, орошая доски собственной кровью.
У Тиргатао от жалости выступили слёзы. Она не знала, ни кто стоит за дверью и требует впустить его, ни зачем он пришёл. Но раненая Дара, отдающая последние мгновения жизни зову этого неизвестного, вызывала трепет своей жертвенностью.
Из последних сил она приподнялась и откинула запор. Дверь тут же распахнулась. На пороге стоял Хилэш. Он бросил на умирающую рабыню быстрый взгляд и устремился вверх по лестнице.
– Любимый, – едва слышно позвала Дара, сползая на скользкий от крови пол. Но Хилэш не слышал. В несколько ударов сердца он преодолел каменные ступени и сдвинул тяжёлый засов.
Тира, всё это время сидевшая на лежанке, не могла сдвинуться с места от обуявшего её волнения.
Когда последняя преграда между нею и свободой исчезла, она поднялась, мелко дрожа. Смотрела на Хилэша полными слёз глазами. Вчерашний враг сегодня обернулся её спасителем.
– Нужно идти, – произнёс бывший советник, – сонная трава действует лишь несколько часов. И нам нужно быть далеко от Синдской Гавани и Гекатея.
– Дара, – вспомнила Тиргатао, – что с Дарой?
Хилэш пожал плечами, как будто это не имело значения. Но Тира считала иначе.
– Нужно помочь ей, – произнесла она твёрдо.
Хилэш усмехнулся, как будто меотиянка сказала какую-то глупость, но кивнул.
– Оденься, – велел он и вышел из комнаты.
Тиргатао быстро стянула с лежанки оба одеяла и завернулась в них. На ноги обуть было нечего, и она прошлёпала босыми ступнями по каменной лестнице, ощущая по-настоящему зимний холод.
Хилэш сидел на корточках перед Дарой. Услышав шаги меотиянки, он обернулся и покачал головой.
– Она умирает, – пояснил бывший советник, поднимаясь.
– Нет, – голос Тиргатао прозвучал неожиданно твёрдо. – Она не умрёт, потому что ты поможешь ей. Лекарь Хасан знает, что делать. Он вернул меня, когда я уже стояла на берегу реки забвения и смотрела на воду. Мы найдём его и отнесём Дару. Хасан сумеет помочь ей.
Хилэш задумался. По его лицу Тира видела, что бывший советник считает её решение глупостью. Но спорить Хилэш почему-то не стал.
– Я знаю, где живёт Хасан, и сам отнесу рабыню. А ты иди к тайному ходу и жди меня в лесной хижине.
Хилэш подробно объяснил Тире, как добраться до тайного хода, где взять светильник, на какие метки ориентироваться, и как отыскать в лесу его убежище.
Метиянка порадовалась его своевременной помощи. Ведь если бы Дара была одна, даже если бы её не ранили, и ей удалось самой открыть засов, Тира всё равно не знала бы, что делать дальше. Ей было некуда пойти и не к кому обратиться. Наверняка Гекатей очень скоро нашёл бы её и снова запер в Серой башне.
Дождавшись, когда Хилэш наконец унесёт почти не подававшую признаков жизни рабыню, Тиргатао стянула с одного из воинов затянутые кожаными ремешками полусапожки, которые навскидку показались меньшего размера, чем у второго.
Воины спали очень тихо, даже не храпели во сне, Тира то и дело прислушивалась, ожидая пьяных раскатистых звуков и сонных шевелений. Но было тихо. Она надела на себя полусапожки и даже затянула ремешки, чтобы слишком большая обувь не свалилась при ходьбе.
Обувшись, она с трудом поднялась на ноги. Живот уже был слишком тяжёл и мешал движениям. Тиргатао вспотела от усилий, но не позволила себе передохнуть. Хилэш прав, когда стражи проснутся, она должна быть очень далеко от этого места.
В какой-то миг подумалось, что стоит подобрать обронённый одним из них акинак, окроплённый кровью Дары, и проткнуть им спящих воинов. Тогда никто не поднимет шума, пока не придёт смена, или Гекатей вдруг не решит снова навестить Серую башню. Смерть стражников даст ей время, чтобы скрыться.
Тира взяла со стола нож, склонилась над лицом первого воина и тут же отпрянула. Теперь ей стало понятно, почему стражи так тихо спали – Хилэш позаботился о том, чтобы они больше никогда не проснулись.
На горле наливалась кровью рваная полоса.
От созерцания красных потёков отвлёк крысёныш, который взобрался по толстому одеялу к ней на плечо и зашептал, что нужно уходить, дверь открыта, свет может привлечь чьё-то внимание.
И Тиргатао согласилась. У неё и так оставалось слишком мало сил, которые нужно было сохранить для побега. Меотиянка спрятала за пазуху нож, накинула на голову одеяла, защищаясь от припустившего дождя, подхватила края, чтобы не волочились по лужам, и вышла в ночь.
Очень скоро холодный зимний ливень смыл её следы с улиц Синдской Гавани.
Глава 32. Свобода
Идти было тяжело. Одеяла быстро пропитались влагой и тянули вниз, словно уговаривая присесть и передохнуть.
Тиргатао задыхалась от быстрой ходьбы, но всё же не останавливалась. Шла вперёд, подгоняемая страхом быть обнаруженной бывшим мужем. Слишком боялась, что Гекатей поймает и вновь запрёт в Серой башне.
Тайный ход она миновала вполне удачно, хоть и перемазалась пылью и паутиной, но вот в лесу оказалось сложнее. Тиргатао, привычной к бесконечной степи, где можно было ориентироваться лишь по солнцу или звёздам, оставленные Хилэшем метки оказалось весьма сложно найти. А большинство разъяснений, данных в Серой башне, она не помнила, потому что слишком многое тогда произошло, и в голове всё перемешалось.
Решив довериться чутью и обещанию бывшего советника, что хижина сокрыта совсем недалеко от выхода, Тира принялась высматривать на деревьях особые зарубки. Темнота и всё усиливающийся дождь усложняли задачу, приходилось на ощупь исследовать каждое дерево.
Натоптанные зверьём тропинки очень скоро превратились в чавкающую жижу, в которой увязали и норовили соскользнуть снятые со стража, слишком большие сапоги. Тиргатао выбилась из сил, и только упрямство и осознание того, что в лесу под холодным зимним дождём она заболеет и умрёт вместе с ребёнком, заставляли её двигаться вперёд.
Крыс забрался под одеяла, устроился на груди Тиры и сидел тихонько. А может, и уснул. У меотиянки оставалось слишком мало сил, чтобы разговаривать с крысёнышем.
Хлынувшую по ногам влагу она заметила только потому, что та была обжигающе горячей среди пронизывающего холода зимнего леса. Удивлённая и испуганная Тира остановилась, посмотрела под ноги, ожидая увидеть или ощутить ногами глубокую лужу. Что происходит, поняла не сразу. Но, когда первая судорога скрутила внутренности, и снизу до верху пронеслась резкая боль, Тиргатао застонала.
– Крыс… ребёнок… кажется, я рожаю…
Снова застонала от очередной схватки. Крысёныш завозился под одеялом, мысленно потянулся к ней. Тира ощутила его волнение. Сама она страха уже почти не чувствовала, только тупую усталость и обречённость. Кажется, её сил недоставало даже на то, чтобы бояться леса, ночи и подступающих родов.
Цепляясь за мокрые и скользкие стволы деревьев, меотиянка сумела добрести до раскидистой сосны, изогнувшей ствол, который можно было счесть каким-никаким, но укрытием от дождя.
Очередная схватка заставила ноги подогнуться. И Тиргатао, поскользнувшись на прелой хвое, упала, в последнее мгновение успев выставить перед собой руки. Ладони обожгло от удара, но брызнувшие из глаз слёзы были вовсе не от боли. От счастья, что упала не на лишившийся своей защиты живот, где уже готовился появиться на свет её ребёнок.
Отдышавшись и стряхнув с себя муть подступающего страха, Тира всё же сумела перевернуться и сесть, опершись спиной о ствол сосны. Одно одеяло она кое-как умудрилась свернуть дважды и постелить на землю, подсунув под себя, а вторым накрылась сверху, защищая ребёнка от падавших на лицо ледяных капель.
Оба одеяла вскоре промокли, но Тиргатао, разгорячённая становящимися всё чаще и сильнее схватками, этого не замечала. Сейчас была только боль, разрывающая изнутри. И даже тонкого испуганного писка Крыса Тира не слышала, сосредоточенная на том, чтобы вытолкнуть из себя то чужеродное, что изматывало тело и заставляло истекать кровью.
Когда ребёнок полез наружу, стало ещё хуже. Раньше боль приходила волнами, то поступая, заставляя стонать, то на время отпуская, позволяя перевести дух, а сейчас она стала беспрерывной.
Тиргатао кричала, даже не осознавая этого. Кричала так громко, что в своих норах вздрагивали спрятавшиеся от темноты и непогоды звери.
А потом затихла, потому что дитя всё же вышло из неё, оставив мать истерзанной, утомлённой, но довольной, что всё это осталось позади. Теперь кричала не она, и звери, успокоенные окончанием её страданий, снова зарылись в мягкую прошлогоднюю листву, устраиваясь поудобнее.
Тира взяла своего ребёнка на руки, положила на грудь и подтянула одеяло повыше, накрывая их обоих, чтобы не доставали вездесущие капли дождя.
– Перегрызи пуповину, – попросила она Крыса, совсем позабыв о ноже и проваливаясь в сон.
Проснулась Тира от холода. Нижнее одеяло промокло под её весом и теперь холодило спину и ягодицы. Но первым делом меотиянка проверила ребёнка, тот закряхтел и жадным ртом припал к груди. Слава Богине-матери, с ним всё в порядке. Но маленькое тельце мёрзло и подрагивало от холода. Если ребёнок заболеет и умрёт, всё это было напрасно. И побег, и путешествие через зимний ночной лес, и… смерть Дары.
Почему-то сейчас, при свете нового дня, замёрзшая и измученная, Тиргатао не питала напрасных надежд. Рана Дары была слишком тяжёлой, чтобы даже лекарь Хасан сумел предотвратить путешествие рабыни на другой берег реки забвения.
Поэтому меотиянка сняла верхнее одеяло и завернула в него ребёнка, с каким-то усталым равнодушием отметив, что это девочка. Её дочь. Но внутри от этого открытия ничего не шевельнулось, как будто её чувства тоже замёрзли, как и промокшее, уставшее тело.
Крысёныш нырнул под одеяло к девочке, собираясь греть её своим теплом. Это было очень трогательно, но бессмысленно – Крыс слишком мал, чтобы как-то помочь. Но Тиргатао не стала ему об этом говорить. Сейчас это не имело никакого значения.
На себя она накинула мокрое нижнее одеяло, предварительно стряхнув с него налипшие комья грязи и хвою. Тепла оно уже не давало, напротив, обжигало холодом, когда влажными пятнами касалось обнажённой кожи. К тому же запах собственной крови окутывал её удушающим облаком. Тиргатао подумала было о том, чтобы оставить мокрое окровавленное одеяло, но, скинув его буквально на миг, обнаружила, что оно даёт какую-никакую защиту от пронизывающего ветра и новых ледяных капель, так и не прекративших падать с неба.
Да и влага, касаясь кожи, постепенно взяла тепла у неё, пусть и не делясь взамен, но больше не обжигая. А к запаху можно приетрпеться.
Тира прижала свёрток с дочерью к груди, поплотнее укуталась в одеяло и двинулась вперёд, надеясь при свете дня отыскать тайную хижину Хилэша. Вряд ли она, продрогшая и уставшая, долго продержится в этом лесу.
Но она продержалась.
Меток, о которых говорил бывший советник архонта, Тира не нашла. И просто шла вперёд, передвигая ноги, не думая о том, как сильно хочется есть, как немеют замёрзшие ноги. Пальцы потеряли чувствительность. Но это было даже и хорошо, потому что теперь не ощущались натёртые слишком большими и неудобными сапогами мозоли.
Тиргатао просто шла. Шаг за шагом переставляла ноги. Двигалась вперёд, продираясь сначала сквозь плотный подлесок, затем через заросли какого-то колючего кустарника.
Привал она устроила только раз, когда ноги подкосились. Меотиянка упала на землю, успев поднять руки со свёртком вверх. Больно ударилась спиной и содрала кожу на бедре, когда одеяло от резкого движения соскользнула.
Но всё это было нестрашно. Главное, с ребёнком ничего не случилось. Снова закутавшись в одеяло, Тира прислонилась к стволу дерева и какое-то время сидела, поджав под себя ноги. Дитя захныкало, и Тиргатао каким-то привычным жестом, как будто занималась этим всю жизнь, подсунула дочь к груди. Та зачавкала, тут же затихнув, и Тира прикрыла глаза, позволяя себе короткий отдых.
Она понимала, что должна идти, что остаться здесь, означало смерть для всех троих. Поэтому покормив девочку, снова продолжила путь.
Запах дыма она почувствовала уже к вечеру, когда замёрзла так, что окончательно перестала чувствовать ноги, а из груди вырывался глухой надсадный кашель.
Дым – это тепло и люди.
Если первого Тира желала всем своим существом, то второе внушало ей страх. Люди бывают разными. В этом она уже успела убедиться. Поэтому на запах пошла осторожно, готовая, если придётся, повернуть обратно в лес и раствориться среди деревьев.
Деревенька появилась вот так сразу. Только что Тиргатао шла среди сосен. И вдруг их не стало, зато открылся вид на высокую деревянную ограду и почти не видные за ней постройки.
Ограда хорошо защищала, как от зверей, так и от непрошенных гостей. Перебраться через неё меотиянка бы не смогла. Только не сейчас, когда она устала, замёрзла, а у груди спало дитя.
Расслышав чужие шаги, за оградой заворчал пёс.
Тира потянулась к нему, успокаивая и словами-мыслями прося о помощи. Огромный лохматый зверь, что сумел бы справиться и со стаей волков, тут же откликнулся на просьбу и указал, где находится калитка.
К счастью, ограда и вправду служила защитой только от зверей, потому что калитка закрывалась на обычный засов, который Тиргатао удалось сдвинуть с места. Пусть и не сразу, поскольку руки от холода онемели и отказывались слушаться.
Пёс предложил разбудить лаем хозяев, которые впустят замёрзшую меотиянку с дитём в дом, обогреют и накормят, но Тиргатао отказалась. Всё же было страшно довериться незнакомцам после того, как предал собственный муж.
Уж лучше животные, они честнее и склонны к состраданию.
Пёс отвёл её к сараю, где хранилось сено. Дверь здесь тоже была закрыта на простой засов, и Тиргатао с радостью вошла под крышу. Как же тут оказалось тепло после холодной зимней ночи. Если бы можно было развести огонь и что-то съесть, Тира и вовсе почувствовала бы себя счастливой.
Но ни огня, ни еды в обозримом будущем не предвиделось, и меотиянка решила быть благодарной за то, что имеет. Пёс повинился, что не подумал о ночных гостях и сразу съел свою вечернюю порцию каши с костями. Но Тиргатао его успокоила. Он и так им помог.
Она разворошила немного сена, устраивая постель. С радостью скинула промокшее одеяло, развернула свёрток с дочерью и легла в сухое тепло. Но накрыться всё равно было нечем, поэтому пришлось стиснуть зубы и накинуть сверху одеяла.
Прижав к груди дочь и крысёныша, Тира почувствовала, что пёс их не оставил. Он прижался к спине, щедро делясь своим теплом.
Проснулась Тиргатао от толчка. Разбуженный пёс вскочил, сообщая, что хозяйка проснулась и скоро выйдет во двор, чтобы заняться ежедневными делами.
Пора было уходить.
Тиргатао закутала дочь в по-прежнему влажное одеяло, так и не просохшее за ночь, и вдруг поняла, что вдвоём им не выжить.
Если она снова возьмёт девочку в лес, то погибнут все трое. Просто замёрзнут где-нибудь в густом подлеске, когда у Тиры от усталости и тяжёлой ноши откажут ноги.
– Как твои хозяева отнесутся к моей дочери? – спросила она пса.
«У них нет детей, и они захотят позаботиться о ней», – пришли в ответ слова-мысли.
– Тогда побудь с ней, чтобы она не замёрзла, – попросила Тира, сдерживая вдруг подступившие слёзы. Она поцеловала спящую дочь в лоб, уложила обратно в сено и крепко зажмурилась, прежде чем развернуться и выйти из сарая, прикрыв дверь.
Калитку в ограде Тиргатао также закрыла и задвинула засов, а потом пошла в лес, запрещая себе оборачиваться, пока жилище окончательно не потерялось за деревьями. И даже после этого она долго шла, опасаясь, что люди отправятся за ней.
Её не должны найти, потому что прежде Тиргатао должна отомстить своему обидчику.
Наконец она повалилась на мокрую землю и зарыдала. Громко. Страшно. Отчаянно.
Испуганный Крыс дрожал под одеялом. Он не понимал, что происходит с Тирой, почему она оставила тёплую девочку с этой страшной зверюгой. И просто жутко боялся.
Прошло немало времени, прежде чем Тиргатао поднялась на ноги. Сама того не зная, она смотрела в сторону скрытой за лесом Синдской Гавани.
Лицо меотиянки изменилось. В нём появилось выражение, какого никогда не было раньше. В глазах Тиргатао горела ненависть и желание мести.
– Я ненавижу тебя, Гекатей, – произнесла она низким, глухим, незнакомым голосом. – И я отомщу тебе за всё. Жизнью своей клянусь, что отомщу.
