В твоем плену

Пролог

– Я должна увидеться с ним. Должна, должна… Я хочу понять, – повторяю вслух все громче, твердя одну и ту же мантру, как ненормальная. – Я хочу знать почему. Почему он так со мной?! – голос срывается на крик, и, испугавшись звука, я ненадолго замолкаю.

Дождь такой сильный, а небо полностью затянуто тучами, и на плохо освещенной дороге к его дому я почти ничего не вижу. Утопленные фары "Челленджера" не справляются с кромешной темнотой и плотностью дождевого потока. Дворники работают на полную, но этого недостаточно, и мне кажется, что я еду очень-очень медленно, буквально ползу по малознакомой улице, а мне хочется добраться к нему как можно скорее.

Я больше не могу ждать!

Наплевав на все – ну убьюсь и убьюсь, мне терять нечего, – безрассудно давлю педаль в пол, и через пару минут, наконец, вижу размазанный квадратик света впереди. Это ОН! Это может быть только он!

Еще ускоряюсь и почти сразу торможу с легким заносом у обочины. Свет горит на втором этаже. Сердце замирает – в этой комнате жила я…

Вбегаю на крыльцо, жму на дверной звонок и вся превращаюсь в слух – жду звука шагов на старой скрипучей лестнице, но его нет. Он не слышит? Или не хочет меня впускать?

Но я не уйду! Ему придется меня выслушать!

Я снова звоню и снова слушаю – тишина.

Давлю на звонок и не убираю палец с кнопки. Звоню без остановки минуту, две, три… Срываюсь и начинаю колотить руками по двери, кричу:

– Сойер, впусти меня! Открой. Я хочу поговорить. Я все равно не уйду. Сойер!

Но и на мои крики он не появляется.

Закрадывается мысль, что он уехал, что он не здесь, а свет просто забыл выключить. И мысль эта лишает меня последних сил.

– Пожалуйста, Сойер. Я хочу поговорить, – шепчу сквозь слезы и прислоняюсь спиной к косяку.

Обессиленно сползая на пол, видимо, задеваю локтем дверную ручку, та опускается, и – дверь была не заперта – я падаю в прихожую.

В доме тьма еще более зловещая и вязкая, чем на улице. И тишина.

Тишина, которая давит на уши и оглушает.

Липкий страх сковывает движения.

"Почему дверь открыта, а никого нет?" – вспыхивает в голове ядовитая мысль.

И кажется, что от испытываемого ужаса я не смогу пошевелиться, но тут же вскакиваю и взлетаю по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Толкаю дверь в свою бывшую комнату и…

Вижу его. Он сидит за столом и смотрит прямо на дверь.

На меня.

Первой эмоцией было облегчение. Шквальное. Сногсбивающее.

Но следом тут же накатывает удивление и… обида. Потом снова жуткий страх. И неуверенность. А в голове стучит вопрос: "зачем я пришла?"

Ноги мне отказывают, я с трудом удерживаю равновесие, но четко осознаю, что падать перед ним мне нельзя. Нельзя показать ему свою слабость. Я должна быть сильной. Ради себя, ради него… Ради нас.

Замерев в дверном проеме, смотрю на него. Любимого, родного, но такого чужого сейчас.

Взгляд Сойера не меняется, в нем то же равнодушие. И предупреждение. Но он молчит.

И я не произношу ни слова, хотя столько всего хотела сказать, когда мчалась сюда как безумная.

Тишина становится невыносимой, и когда я уже не могу больше смотреть в его пустые глаза, усилием воли заставляю себя сделать шаг вперед.

– Не входи, – слышу приказ, отданный безжалостным грубым голосом.

Его голосом.

Я слышу его впервые за эти бесконечные… одну неделю? Две?..

Вздрагиваю от окатившего меня холода. Он не может так говорить. Мой Сойер не может так говорить со мной. Это неправда!

Я делаю еще шаг.

Он рявкает зло:

– Стой, где стоишь! Ни шагу больше!

– Но… почему? – слабым голоском выдавливаю из себя, все еще не понимая.

– И у тебя хватает наглости спрашивать почему? – глаза, полыхающие гневом, ненавистью и ледяным презрением, сужаются.

– Сойер, пожалуйста… Я… не понимаю. Что изменилось с тех пор, как мы виделись в последний раз? Тогда ты сказал, что любишь меня. Ты солгал? – знаю, что выгляжу жалко, и презираю себя за это, но я останусь и буду спрашивать, пока не узнаю все.

Он смотрит на меня, не мигая, словно пытается прочесть что-то в моих глазах и, моргнув, боится пропустить что-то важное.

Я встречаю его взгляд открыто и бесстрашно. Я знаю, я уверена, что в нем нельзя увидеть ничего, кроме тотального обожания и преданности.

Он едва заметно усмехается и качает головой.

– Подлая сука, – еле слышно цедит сквозь зубы или мне это показалось?

Нет, он не может. Не может так говорить или думать. Я наверняка ослышалась.

– Что?.. – переспрашиваю жалобно, но в тот же миг понимаю: он знает.

Дыхание у меня перехватывает, но ничем больше я не выдаю своего состояния. И мимика лица, и язык тела, и выражение глаз – все под контролем.

Он оценивает мою выдержку циничной ухмылкой.

– Это ты, – говорит прямо и хлестко, как щелкает плетью. – Я знаю, что это ты. Я вижу, что это ты.

Я никак не реагирую, и он замолкает, а после паузы тихо, без злобы, спрашивает:

– Как ты это сделала? Как тебе удалось? – и еще тише, горячным шепотом: – Как ты могла?!

Глава 1 Попадос

– Раиска? Ты откуда здесь?

Морщусь – русским именем меня давно никто, кроме деда и младшего братца, не называет. И если первый делает это потому, что мое приобретенное американское имя для него все равно что ругательство, то второй вспоминает, что я урожденная Райка, только когда хочет меня позлить. Сейчас, казалось бы, не та ситуация – площадка у ворот «Рикерс» не кишит желающими встретить его и заключить в объятия после четырехлетнего заключения. Не кишит настолько, что тут только одинокая я, и ему следовало быть поприветливее, но когда Хайден поступал умно? Точно не в последние годы, иначе не оказался бы за решеткой.

– Оттуда, – равнодушно тычу большим пальцем себе за спину, куда убегает неширокая унылая дорога.

– Капитанишь, как всегда, – фыркает брат. – А твой муженек знает, что ты здесь? Или его должность не предполагает, чтобы ты знала, что он знает? – он усмехается, необоснованно довольный своим каламбуром.

– Нет. Он в командировке, ему не до меня. Надеюсь… Но – от греха – не мешало бы поскорее отсюда убраться. Ты, полагаю, не против?

– То есть ты от него так и не ушла…

– А должна? – удивляюсь.

Муж и брат обоюдно недолюбливали, если не опускаться до оборотов типа "терпеть не могли", друг друга, и следует признать, причины для встречной неприязни у них были. Чисто профессиональные, но этого хватало, чтобы наложить отпечаток и на личные взаимоотношения. Так один запрещал мне видеться с другим, что приходилось изворачиваться и скрывать от него наши встречи, а второй не упускал случая настоятельно советовать мне развестись с первым.

У меня же на сей счет имеется свое мнение.

Закончив на этом обмен стандартными для нас приветствиями, мы молча загружаемся в папин «Мерседес» и, выехав на трассу, я беру курс на Вашингтон.

– Какой план? – спрашивает Хайден, с любопытством наблюдая, какой пункт назначения я забиваю в навигатор.

– Пока никакого, – коротко пожимаю плечами. – Отвезу тебя к отцу, а там что-нибудь придумаем.

– Почему не домой?

Поворачиваюсь и поднятием одной брови выражаю удивление выдвинутым предложением.

– Признаюсь, глупость сморозил, – вскидывает он руки, переигрывая с эмоцией. – Домой далековато.

– И не укладывается в план не быть замеченной вышеупомянутым мужем. Ты хочешь, чтобы нас скрутили прямо на границе?

– Граница? Не смеши, Хэвен.

– Документы все равно спросят, – напоминаю устало.

– И что? Ни ты, ни я не в розыске.

– Насчет себя не уверена, – негромко бормочу, уже имея опыт неприятных разговоров с Расселом из-за несанкционированных им поездок и даже покупок.

Брат присвистывает, и это вырывает меня из брейка на воспоминания.

– И как ты это терпишь, сестренка?

– Так надо, – отворачиваюсь от него, а в голове самопроизвольно включается запись голоса мужа: «Это ради твоей безопасности, детка, ты же знаешь».

И я, конечно, знаю. Хоть меня все это начинает доставать. Не о том я мечтала, выходя замуж в двадцать один год.

Правда, тогда я была очарована Расселом, заворожена его загадочностью, ореолом таинственности и мнимого всемогущества, и не допускала мысли, что все эти милые бонусы профессии будущего мужа в реале окажутся отнюдь не романтичными, как мне казалось, а проблематичными.

С тех пор я поумнела и наивность с меня пооблупилась. Но Расселу в вину я это не ставила – мои завышенные ожидания это только мои траблы.

– Ладно, проехали. И что будем делать у… отца?

Я замечаю, как он споткнулся перед упоминанием папы, и понимаю почему – он хотел добавить «твоего», хотя технически, точнее, биологически, он как раз его отец, не мой. Но практически это было не так, и Хайден часто говорил об отце, как о моем. А я его упорно поправляла. Только при посторонних мы воздерживались от кровнородственных споров – чужим знать о нашем семейном бардаке ни к чему. И сейчас я тоже пропускаю его запинку мимо ушей.

– Вместе подумаем, что делать дальше. Ты, надеюсь, – я даже притормаживаю от неожиданной мысли, что мои братоспасательные телодвижения ему нафиг не сдались, – не собираешься вернуться к тому же… ремеслу, за которое присел?

– Не собираюсь. Но и на помощь отца не рассчитываю.

Я открываю рот, чтобы ответить, но в этот момент боковым зрением регистрирую резкое сближение громадного джипа слева от себя. Он ехал рядом какое-то время и вдруг рванул ко мне, подрезав тачки на соседней полосе и едва не впечатавшись в боковину "Мерса". Автоматически кручу руль резко вправо, уходя от неминуемого столкновения, но Хайден на пассажирском дергается в мою сторону, и я делаю короткое обратное движение рулём – справа нас тоже зажимает черный внедорожник. Если бы не движение брата, я бы вторую тачку не заметила, и сейчас мы оба впечатались бы в бетонное заграждение.

"Серебряная стрела" еще даже не выравнивается на полосе, а я уже давлю в пол до отказа педаль акслерератора. Немец послушно разгоняется, через пару секунд опережая джипы на полкорпуса, и только тогда я спрашиваю:

– Что это было?!

Хайден, явно офигевший от того, что происходит белым днем на федеральной трассе, не способен даже говорить. На мой вопрос лишь ошарашенно мотает головой, но ответ и не требуется. Точнее, вряд ли он его знает, а предположения слушать я не настроена – их и сама могу щедро отсыпать.

Я старательно выжимаю из тачки, с элементами спорткара, кстати, ее максимум, но это ничуть не помогает мне оторваться от преследователей. Они так и болтаются за нами сзади, уже без шансов поравняться, но и не отставая. Как приклеенные. Это не на шутку меня злит, и я неожиданно даже для себя исполняю пару лихих трюков из арсенала каскадеров. Отец когда-то водил нас с братом учиться разным штучкам, начиная от управления при заносе на льду и до прыжков через мини-каньоны. Уход от погони тоже был в списке изучаемых навыков. Никогда не думала, что они мне пригодятся… Как и не подозревала, что еще что-то помню из тех далеких уроков. Скорее, вспомнила, благодаря стрессовой ситуации. Я о таком читала…

Хайден оценивает мою мышечную память и годную реакцию одобрительным прищуриванием. Парни же на джипах не так довольны демонстрацией моих скромных талантов, и выражают свое мнение весьма своеобразно – не таясь, открывают по нам огонь.

– Это что ещё за хрень?! – взвизгиваю, вжимаясь в кресло и еще притапливая педаль, которая наверняка уже вошла в пол на пару сантиметров.

– Левее! – рявкает Хайден вновь обретенным голосом, едва меня не оглушая.

– Потише, – огрызаюсь в ответ, но послушно кручу рулём в указанном направлении, успев протиснуться между двумя машинами.

Все же у брата больше опыта в таких движухах. Наверное… Я в его темные дела не очень посвящена. И ввиду запрета Рассела, да и сам Хайден никогда об этой стороне своей жизни не откровенничал. Он, в принципе, не особо болтлив – в отца. А я, видимо, пошла в своего…

Арест брата и последующий суд стали для меня полной неожиданностью и сильнейшим потрясением. А для Рассела – еще одним аргументом против моего общения с Хайденом, и рекомендационный характер запрета быстро перерос в ультимативный. Поэтому я и была здесь сейчас неофициально и на чужой тачке.

Кстати! Это же папина машина! Может, это по его душу ребятки?

– Вряд ли, – выражает сомнение брат, когда я озвучиваю свою догадку.

Я тем временем замечаю впереди разрыв в ограждении, не хватает одной плиты в бетонной стене между нами и полосой встречного движения. Не давая себе возможности подумать и отказаться от идиотской по всем статьям – других у меня и не бывает – идеи, я беру резко вправо, смещаюсь в крайний правый ряд, и по дуге, двигаясь поперек всех четырех полос, влетаю в узкий пролом. Перед "Мерса" проходит в дыру отлично, глазомер меня не подвел, а вот задней правой стороне везет меньше, и она лишается целостности, оставляя краску и куски искореженного кузова на бетонном блоке. Скрежет при этом стоит такой, что у меня закладывает уши и скручиваются все внутренности. Противный звук, как пошуршать пенопластом.

Этот поцелуй с барьером сильно замедляет "Мерс" и чуть разворачивает в нужном направлении, поэтому, оказавшись на встречке, он не прошивает ее поперек и не влетает в противоположную бетонную стену, а после полного оборота рулем влево до упора выправляется на полосе и по команде начинает вновь разгоняться.

Я выдыхаю и даже, вроде, издаю ликующий возглас. Машину жалко, но я знаю, что джипам мой маневр ни за что не повторить. А значит, сколько-то времени мы выиграли. Теперь нужно как можно скорее съезжать с трассы и избавляться от этого хлама. На этой тачке мы до столицы не доберемся.

*

– Садись! – кричу в приспущенное окно пассажирской двери Хайдену, который шарахается от незнакомой тачки, когда я с визгом шин торможу рядом с ним.

Он до невозможности округляет глаза, но, поколебавшись, в машину все же садится. Я тут же рву с места, с пробуксовкой, мгновенно разгоняясь.

Мы проезжаем мимо брошенного под мостом "Мерседеса" отца и я, не удержавшись, делаю ему ручкой.

– Это что за тачка? – с подозрением глядя на мой прощальный жест и проследив взглядом до его адресата, спрашивает брат.

– Позаимствовала у одного не очень пуганого парнишки. Оставлять "Мустанг" незапертым в наше время – эт…

– В смысле угнала?! – уже не спрашивает – орёт.

Я киваю.

– Если тебя не смущает такая формулировка, то угнала, но я предпочи…

– Ты соображаешь? – автоматически переходит он на русский, как делает это всегда, когда мы ругаемся. – Это, вообще-то, нарушение закона! Я, мать твою, только что из тюрьмы!

– Не ори, – я не повышаю голос. – Мы оба только что едва не угодили на тот свет. На той машине двигаться дальше опасно. И глупо. В ней мы – отличная мишень для наших недругов, а если не они, так копы привяжутся. А пешком долго не набегаешься. И далеко не убежишь. Или ты предпочитаешь размяться?.. – впиваюсь в него взглядом, под которым градус его негодования понижается, и брат, выдохнув, качает головой. – Так я и думала.

Некоторое время он молчит, но душа требует высказаться.

– И все же тебе не стоило этого делать.

– Слишком ты нравственен для уголовника, Хайден Кевинович… – язвлю я, но злюсь, скорее, на себя, чем на него.

Я недовольна тем, что ничего лучше, чем угнать машину, не придумала, но не добираться же до Вашига, в самом деле, на автобусе. Не самый распространенный в Штатах вид транспорта. Хуже дела обстоят только с поездами.

– Я не уголовник!

– Может, тебя осудили по ошибке? И ты не виноват, а?!

– Я виноват, – отрезает он. – И я отсидел. И ни за что больше в тюрьму не вернусь. Не дам ни единого повода меня туда упечь. Буду благодарен, если ты не станешь им в этом способствовать.

– Ну-ну… – бурчу зачем-то.

Брат долго смотрит на правую сторону моего лица, буквально ощупывает ее пронзительным взглядом.

– Ты ожесточилась, Хэвен. Я помню тебя совсем другой…

– Опа, и даже не Раей назвал… – пытаюсь я продолжить ёрничать, но осекаюсь – глупо ссориться с ним из-за ерунды.

Тем более, он тысячу раз прав. Однако выслушивать ностальгические наставления я совершенно не настроена.

– Ничего не изменилось, Хай, – говорю миролюбиво. – Ты просто давно меня не видел.

– Навещала бы меня чаще, – хмыкает беззлобно. – Знаю-знаю, проехали. И всё же не стоило тебе брать чужую тачку. Даже ради меня.

Закатываю глаза.

– Я верну машину владельцу и компенсирую моральный ущерб. Щедро компенсирую. Теперь ты доволен?

Он отворачивается.

– Ты лучше скажи, кому и почему ты так мешаешь, что мы оказались в этой заднице и в этой машине.

– Почему ты думаешь, что это моё дерьмо? – вскидывается он.

– А чье? – заламываю брови. – Я – домохозяйка, а не киллер. Меня заказывать некому. Разве что соседям – за любовь к громкой музыке.

– А отец? – предлагает он кандидата в подозреваемые, несмотря на то, что еще минуту назад сам сомневался в его причастности.

– На что ты намекаешь? Папа – честный и добропорядочный бизнесмен! – с возмущением переигрываю и знаю это.

– Не бывает честных бизнесменов. Бывают непойманные.

– Теперь ты капитанишь, – улыбнувшись, я снова серьезнею. – У папы могут быть проблемы с кем-нибудь, и я тоже первым делом подумала на него. Если бы не этот день. Кто-то ждал, когда ты освободишься. И вряд ли это папины недруги.

– Они бы гонялись за тобой, не за мной, – усмехается невесело.

Не только мы знаем, что я – папина любимица, хоть ему и неродная.

При разводе родителей Хайден был слишком мал, чтобы отец мог оставить его у себя, и мама забрала нас обоих в Россию. Но когда это стало возможно, из нас двоих только я выбрала вернуться к отцу, и снова стала Хэвен Вандербилт, оставив Раису Денисовну Измайлову в международном терминале Шереметьево.

Но добрый братец не позволял мне забыть, кто я и откуда.

– Согласен, все указывает, что братки по мою душу, но кто и почему, идей нет.

– Не на кого подумать или, наоборот, слишком много кандидатов?

– Второе, – нехотя признается.

– Ладно, – вздыхаю преувеличенно бодро. – Подумаем и над этим.

По прибытию в город на развязке я сворачиваю не на тот съезд, что ведет к отчему дому, а выбираю направление центра.

– К отцу теперь нельзя, там тебя по-любому будут искать, – отвечаю на молчаливый вопрос.

По фальшивым правам, которые я по неясной причине храню со времен старшей школы и которые ни разу до этого не пригодились, я устраиваю Хайдена в мотеле на оживленной улице – так проще затеряться. И ему – неизвестно, сколько придется жить, прячась, и мне – его навещать. Узнав о перестрелке, Рассел наверняка приставит ко мне кого-нибудь из своих агентов или обвешает жучками. Придумать, зачем мне нужно в этот район города, нетрудно, остальные локации не так очевидны.

Оставляю брата думать над тем, кто из бывших дружков или врагов желает с ним разделаться, и мчусь домой. Через автосервис, в котором я оставила для замены масла и колес свою машину вместе с мобильным – об отслеживании местонахождения абонента я знаю практически все. От Рассела, разумеется.

Проверяю телефон – ни одного звонка от мужа. Это не удивляет – когда он в командировке, ему и правда не до меня.

Думая об этом, по-детски скрещиваю пальцы. Я всегда была удачливой, может, мне повезет и на этот раз, и муж ни о чем не узнает. Надеюсь, в его отсутствие за мной следят не так пристально.

Глава 2 Встреча

По дороге к дому на всякий случай сочиняю легенду про то, что мне понадобилось в Нью-Йорке, потому что о Хайдене сказать не могу и, надеюсь, за датой его освобождения Рас не следит. Думая о брате и муже, бесполезно злюсь на то, что они не ладят. Насколько было бы проще решить проблемы Хая, если бы Рассел согласился поучаствовать. Но это пустые мечты, муж не станет ему помогать. Как, наверное, не стал бы помогать даже мне, окажись я на месте брата и соверши что-нибудь противозаконное.

Вот как сегодня.

У Рассела О'Грейди недлинный список принципов, но они незыблемы. И исключений он не делает. Его старший сын – яркое тому подтверждение. Я не знаю Сойера и даже никогда с ним не встречалась, но отношения с отцом у него натянутые, если они вообще есть. Там какая-то мутная история, тайну которой они свято хранят и никого в нее не посвящают. Да я особо и не лезу. Мне достаточно того, что я знаю. И потому иллюзий насчет сговорчивости моего мужа не питаю.

Если бы Рассел был единственным шансом Хайдена на спасение, по брату уже можно было заказывать панихиду. Но я настроена спасти его во что бы то ни стало.

Паркую машину в гараже и боковой дверью вхожу в дом.

Набираю отцу, но через три гудка включается автоответчик, и его с детства любимый грудной баритон просит меня оставить сообщение после сигнала.

– Уж, конечно, оставлю, – бормочу язвительно одновременно с противным писком в ухе и совсем другим тоном говорю: – Пап, тут такое дело… Кое-что случилось с твоей машиной. Ты только не переживай! Ничего особенно страшного… вроде. Главное, что все живы. В общем, позвони мне.

Отшвыриваю мобильник и начинаю ходить туда-сюда, точнее, нервно бегать, вышаркивая дорожку на ковровом покрытии гостиной.

Мысли о сегодняшнем инциденте меня не отпускают. Брат влип по-крупному, и претензии к нему у какого-то очень серьезного человека, если расправа подоспела так быстро и так… круто. И чтобы ему помочь, нужно пытаться встретиться с этим человеком и договориться. А при этом не дать его людям прикончить Хайдена, пока я договариваюсь. Задача для простой домохозяйки более чем непосильная. Но я же не простая домохозяйка. У меня имеется секретное оружие, пользоваться которым очень не хочется. Оставлю его на самый крайний случай. А пока поговорю с отцом – может, у него есть связи в определенных структурах, и использовать свой козырь мне не придется.

Снова хватаю телефон, проверяю, не включен ли беззвучный режим – нет, все нормально.

– Ну где же ты, папа?!

Хочу позвонить Хаю, но одергиваю себя – что я ему скажу? Новостей у меня нет, а просто болтать сейчас неразумно. Те люди, кто бы их ни послал, наверняка его ищут, и звонить с любого из моих телефонов, по меньшей мере, небезопасно. Сейчас, наверное, даже дети могут получить доступ к личным звонкам. Ну не все дети, а только те, что совершенствуются в хакерстве, но количество слитых в сеть баз данных почти любого гос.учреждения заставляют дуть на воду и соблюдать самые примитивные меры предосторожности.

Задумываюсь, где видела ближайший к дому телефон-автомат, когда парадная дверь резко распахивается, будто от пинка, а в холл ураганом врывается Рассел, на котором в буквальном смысле нет лица.

Сердце уходит в пятки, чтобы вновь подскочить вверх и автоматной очередью запульсировать в горле. Я жду разных реакций, от гнева до разочарования и едких подколок о моей семье, но точно не того, что наблюдаю дальше. Муж подлетает ко мне и, обхватив обеими руками, так крепко прижимает к себе, что я едва могу дышать. Он с облегчением, но одновременно и с удивлением восклицает горячным шепотом:

– Ты жива!

Я уже поняла, что ему известно о стрельбе. Как, очевидно, известно и о том, что в папиной машине в тот момент была я. Но это не так уж меня беспокоит. В висках колотится главный вопрос – знает ли муж про Хайдена?

В панике забываю все, что только что придумывала, всю свою заготовленную ложь, и с ужасом жду вопросов. Отвечать на которые оказываюсь не готова. Лихорадочно пытаюсь вспомнить, но мертвая хватка Раса мешает сосредоточиться.

– Прости меня, – выдавливаю из себя, так и не найдя, что сказать, а молчать уже не могу.

Длинный язык – моя главная и, к сожалению, неискоренимая проблема.

Муж отстраняется и смотрит на меня с диким изумлением во взгляде.

– За что, маленькая моя? Это ты прости меня, что впутал в свое дерь…

Обрывает ругательство, не договорив, но для него и это слишком. За семь лет брака я ни единого раза не слышала, чтобы он использовал в своей речи бранные слова. И неизменно завидовала его выдержке.

– Ты впу..? – пытаюсь переспросить, но он не позволяет, засыпая меня своими вопросами:

– Ты запомнила машины? Номера? Они что-то требовали? Угрожали? Что-нибудь просили мне передать?

И меня осеняет – Рассел уверен, что в меня стреляли из-за него!

Врагов и прочих недоброжелателей у одного из директоров в структуре разведуправления немало, и на него покушались не раз, но всё это было до меня, когда Рас еще не достиг таких высот в своей карьере. Чем выше он взбирался по разведывательной лестнице, тем менее досягаем становился для желающих его достать или угрожать. Теперь в его распоряжении и личная охрана, и новейшие технические разработки в области слежения и защиты. В туалет незамеченной фиг сходишь, если не заморочишься, зато безопасность на высшем уровне. Тут не подкопаешься…

И раньше Рассел никогда не боялся за меня. Правда, раньше в меня и не стреляли…

Но одного этого должно быть мало, чтобы муж так всполошился и уже минут пятнадцать из рук меня не выпускает. Что же случилось, что он так не на шутку встревожен?

Задаю этот вопрос ему, но он лишь по-особому улыбается.

"Профессиональные тайны, ясно", – думаю, кисло улыбаясь в ответ.

Мне очень хочется узнать, на чем основана его уверенность, что это "дерьмо" его. Ведь машину обстреляли папину, и место для нападения выбрано весьма странно, но спрашивать его не в моих интересах. Вряд ли он не заметил этих нестыковок, а значит, у него есть на них ответы. А если нет, то не я стану той, кто ему на них укажет. Не дура же я, в самом деле?! Или дура?..

Поэтому я не возражаю ему, не желая давать повод думать и копать куда не нужно. И с готовностью соглашаюсь, когда он предлагает:

– Тебе нужно уехать на некоторое время.

– Хорошо. Я могу поехать к отцу.

– Нет, Хэвен, не к отцу. Туда, где тебя никто не будет искать, а значит, не найдет, и где ты будешь в полной безопасности. Я не оставлю тебя с Вандербилтом, он не сумеет тебя защитить.

С моим отцом у мужа отношения тоже натянутые. Но корни их неприязни тянутся еще со студенчества. Что они там не поделили, ни один, ни второй не сознаются, как я ни спрашиваю.

– А кто сумеет? – спрашиваю с подозрением.

В отношении безопасности у Раса критерии очень высокие, и я боюсь, что ехать мне придется на какую-нибудь конспиративную квартиру в сопровождении его агента или сразу нескольких.

Но муж и тут меня удивляет.

– Есть один человек… – отводит взгляд. – Я тебя отвезу. Собери необходимые тебе вещи. Только быстро, Хэвен.

– А сколько мне придется там отсиживаться?

Я так рада тому, что имя брата пока никак не фигурирует в разговоре, что даже не возражаю. Лишь уточняю. Потребовать себе сокращения срока я могу и позже. Когда все окончательно прояснится и уляжется. А пока побуду испуганной и послушной.

– Пока я во всем не разберусь, – следует очень неопределенный, но категоричный ответ.

Колеблюсь всего минуту, задумавшись, как же помогу брату, если сама буду взаперти. Но решение находится быстро – позвоню Хайдену из своего "убежища" и скажу, чтобы он сам связался с отцом. Мое личное присутствие совсем необязательно, буду на связи по телефону.

Кивнув мужу, быстро кидаю вещи в сумку. Много не набираю, потому что надолго в заточении оставаться не собираюсь.

Когда мы выезжаем, перед нами и позади следуют еще две бронированные машины – охрана. Но в нашем броневике только я и Рассел. Все вместе долго колесим по городу. Я глупых вопросов не задаю – фильмы про шпионов смотрю и знаю, что так избавляются от слежки. Серьезность и масштабность операции по моему спасению немного даже пугает, как бы не огрести мне от мужа, если правда о перестрелке когда-нибудь вскроется.

Но и на миг допускаю мысль, что Рассел не ошибается, и те ребятки были, действительно, по его, то есть, мою, душу. И даже чувствую что-то похожее на облегчение. За себя боюсь меньше, чем за Хая.

Когда охрана, мигнув фарами, пропускает нас и отстает, я начинаю необъяснимо нервничать. Место моего заточения, получается, секретно даже от подчиненных Раса. Что же это за место такое?..

Уже в темноте мы въезжаем в городок в пригороде Вашингтона и останавливаемся у двухэтажного коттеджа. Крайнего на недлинной улице и стоящего в отдалении от других домов.

Уединенно, ничего не скажешь.

Но безопасно ли?..

– Не похоже на крепость… – делюсь своим сомнением с Расом.

– Внешность обманчива… – уклончиво отвечает он и ведет меня к крыльцу.

Едва он ступает на первую ступеньку, как дверь дома широко распахивается. В открывшемся проеме возникает молодой парень, примерно мой ровесник, с неприветливым и едва ли не злым выражением на по-мужски красивом лице.

– Ну, здравствуй, мамочка, – тянет он, скривив губы в презрительной насмешке.