Костик зашуршал квитанциями на подоконнике и извлек из кипы смятый листок.
Настя посмотрела на него и чуть не захлебнулась чаем.
Перед ней лежал обрывок с желтой птичкой и тихоновскими каракулями.
Глава 16
О том, что Поленко опять возглавляет топ наименее желательных лиц в его хозяйстве, Финоген узнал вместе со всеми, когда оперу Катанину был ниспослан звонок от судмедэксперта. За час до этого завхоз мысленно перетряхнул весь город в поисках отщепенца, способного убить пусть и врага, но на территории его школы и даже не отогнать автомобиль с телом хотя бы в соседнюю губернию. Бракоделам грозили мор и потрава, в список Семеныча на естественную убыль вошли все подающие надежды горячие головы области. Финоген уже спустился вниз, чтобы передать заказ в работу, как тут обстоятельства изменились.
– Не вразумею, – завхоз точно передал состояние присутствующих. Потом задумался и, опираясь на жизненный опыт и врожденное чутье к хитрым комбинациям, одним предложением дал следствию надежду: – Разве обознался кто, тулупчик-то на убиенном какой…
Из правильного на потерпевшем действительно была только Поленковская куртка, остальное ни в какие ворота не лезло. Место преступления тоже оставалось неясным. Вернее, оно могла быть где угодно, кроме злополучного автомобиля, ибо даже в его просторном салоне смертельно замахнуться тупым предметом представлялось невозможным. Мотив, скатившийся с высот финансовых споров и войны честолюбий, затерялся где-то в алкогольных связях убитого Афонькина, которые, по традиции российской глубинки, охватывали большую часть населения области. С другой стороны, алиби у записных маргиналов имелось железное: в кармане брюк Вольдемара обнаружилась непочатая четвертинка, а какой уважающий себя пьяница бросит ее там, где она больше не нужна?
С легкой руки Финогена следствие решило пока не погружаться в завлекательный мир бытовухи и преступлений на почве "ничего не помню, проспался, а тут вон оно как!", и пойти в более высокие сферы. Катаниным было установлено и перепроверено, что автомобиль и куртка абсолютно точно принадлежали Леониду Серафимовичу Поленко, а, значит, убийца, плохо знавший его лично, либо неплохо, но в сочетании со слабым зрением, мог принять Афонькина за директора.
– Либо директор, знавший о готовящемся покушении, решил пожертвовать пешкой в своей свите, переодел потерпевшего и решил посмотреть, что будет! – Рыжий подмигнул Виталию и налил себе еще кофе. Теперь пусть старший оперуполномоченный не думает, что в отделе только он способен на аналитику. – Правда, с другой стороны, этот Вольдемар мог тоже случайно догадаться о грозящей шефу опасности и взять удар на себя!
– Ну да, – кивнул Катанин. – Очень стройная версия. А еще Афонькин, находясь в состоянии похмелья, мог просто взять чужую куртку и попытаться угнать автомобиль. С бодуна, вон, люди турбины с ГЭС укатывали, а здесь мелочевка. Нет, все сходится к одному: необходимо допросить Поленко. Где он?
– А вот это неизвестно, – сказал еще один милиционер, сидевший в углу. – Так. Несостоявшуюся вдову директора к вам на сегодня вызвали, придет. По телефону велела не беспокоиться, все нормально, говорит – Поленко дома не объявлялся. Соседей мы по возможности опросили. Кроме ста двадцати семей новых подозреваемых, это ничего не дало – все пожелали Поленко и его сигнализации провалиться до Вашингтона, то есть прямо в ад.
– А что в школе говорят? – Виталий открыл свои вчерашние записи и сразу поежился, вспомнив огненные глаза Марины Тухтидзе. Ей, чтобы разнести голову мужчине, посторонние предметы были явно не нужны: мозг выносило давлением. После их первого свидания Катанин малодушно исключил биологичку даже из списков свидетелей, решив, что к ней милиция обратится только в самом крайнем случае. Его сослуживцы пока с Мариной не сталкивались и были настроены оптимистично:
– В школе говорят…– отозвался Рыжий. – Поленко вчера неоднократно видели живьем, он шнырял по зданию и рядом, по кустам лазил.
– По какой нужде?
– Да не по нужде, хотя и этого нельзя отрицать, – Рыжий неуверенно посмотрел на опера, – канализацию свою они вчера пустили обратным ходом, чуть по всей школе не организовали плодородный слой. Может, он, конечно, и за этим вышел, но вот некая гражданка Вишневская утверждает, будто Поленко от кого-то прятался. Или подсматривал за кем-то. Ей так показалось.
– Жаль, ей чуть больше не показалось, лучше с подробными приметами и фотороботом, – вздохнул Катанин. Он предпочитал свидетелей порасторопнее. В принципе, в школе имелся широкий выбор, но качество заметно хромало, по крайней мере, вчера. – Значит, исходим их того, что директор пропал. Либо сам, либо ему помогли. Будем искать.
Летучка закончилась, и начался обычный размеренный трудовой день в Управлении. Помимо загадочного убийства в школе, Катанин вел еще несколько не менее занимательных дел, часть из которых давно переросла в хронические. Постоянными подопечными Виталия были жильцы когда-то особенного, партийного, а теперь самого обычного двухэтажного сталинского дома в центре. Первый этаж заселяли отставные тузы тюремного начальства из знаменитого в области изолятора, зато на втором две квартиры принадлежали их бывшим клиентам. Войны не случилось, потому как силы противников были неравны: на стороне дебоширов сверху стояли воровская закалка, проспиртованный организм, устойчивый к инфекциям и паленой водке, а также возможность заливать соседей, не получая в ответ. Убеленные сединами полковники снизу боролись с произволом привычными им методами: жаловались, куда следует и ждали, когда доблестная милиция примет меры. Катанин, уважавший старость, не раз намекал дедулям, что это не поможет, а самым лучшим выходом будет научиться резать проводку беспокойным хозяевам или вообще сдать квартиру гостям с солнечного юга, дружному семейству на двадцать штыков, не меньше. Добрый совет остался без внимания. Первые с большим отрывом проигрывали, и паводок жалоб оттуда рисковал затопить Катанинские угодья.
Были и еще дела, требующие внимания, но вопрос пропажи Поленко не давал старшему оперуполномоченному покоя. Каждый, кто хоть раз сталкивался с директором, оставался к нему неравнодушным, и не всегда после встречи оставались только материальные претензии. За годы службы Виталий хорошо уяснил, что есть для нашего человека кое-что подороже денег: принцип и та индивидуальная странность, фантазия или вера, которая позволяет ему никогда и нигде не считать себя побежденным. Он будет идти с последней гранатой на танковую дивизию, кривой репкой платить дань орде днем и ночью партизанить, принося обратно золото Батыя, сдаст столицу, а потом погонит в сто крат более сильного, более подготовленного на первый взгляд врага голыми руками до самого конца Европы. Потому как нет поражения, пока живо это особое содержание личности, сознание, которое отрицает тупики, а видит только движение, развитие, выход. Там, где здравомыслящий средний, ну, скажем, англичанин шагнет назад и подопрет спиной стену, наш человек в худшем случае сделает подкоп, а лучший вариант просто станет последним в жизни нападавших.
Этот кремень русской самобытности не смогли обточить ни Чингисхан, ни глобализация с модифицированной кукурузой и священными правами опят на гуманное отношение. К приезду Поленко общество в городе, хотя и было слегка одурманено тонким в их местах запахом нефтедолларов, сущности своей не изменило. "Враг не дремлет" было написано на хмурых лицах горожан, штурмующих по утру автобус, подъезды отнюдь не мраморных хрущевок щерились сейфовыми дверями, и все, как один, зорко стояли на страже собственных интересов.
Леонид Серафимович по своей сути был типичный агрессор и обладал редким даром уязвить в каждом то, что гражданин почитал за святое. Он умел в считанные минуты вызвать возмущение и гнев десятка совершенно не похожих друг на друга людей, спровоцировать скандал, попирая незыблемые авторитеты, и как-то походя заставить попавшего в его орбиту человека поступиться принципами ради совершенной своей прихоти. Окружающие прощали ему хамство, но не прощали идиотских ситуаций, в которых им приходилось побывать благодаря этому гению раздора. Директор выходил в народ как безусловный победитель среди покоренных и недоразвитых туземцев, и это раздражало. На освоенной Поленко территории не оставалось индивида, который не был бы с ним в контрах, и Катанин это понял спустя полсуток с начала расследования.
Молоденькая учительница, сидевшая на стуле напротив, с упоением рассказывала о факультативном педсовете, проведенном в аккурат после первого дубля с Леонидом Серафимовичем:
– Про Берина можно говорить часами, поверьте мне. Какая глубина, какое проникновенное отношение к Ph-среде и прочей валентности, ах, это так возбуждает воображение, неорганическая химия! Назар Никонович – настоящий нанонист, знаете, так увлеченно рассказывает про эти наночастицы. Они сейчас ползают по нам с вами! – она экзальтированно пробежала пальчиками по блузке, а Катанин поспешил стряхнуть мерзкую живность с брюк. Девица засмеялась:
– Ах, как феерично! Господин майор, их же не видно, только вооруженным глазом! Вот химик наш может, он для этого вооружен.
Виталий уже понял, что к разгадке непонятных событий в школе эта доморощенная Персефона его не приблизит, но счастья все же попытал:
– Чем же по-вашему вооружен гражданин Берин?
Учительница залилась румянцем, как кухарка над шестикомфорочной плитой, и вытянула нарисованные сердечком губы:
– Экий вы дерзкий, однако! Это ужасно непристойно с вашей стороны, задавать такие вопросы молодым девушкам. Назар Никонович вооружен против нашего слабого пола всем джентльменским набором…
– Коньяком и коллекцией пластинок Дайяны Росс? – переспросил из угла Рыжий. – Вообще химик мог бы так и не тратиться, у него же на работе целая фабрика "Сделай сам". А так набор хороший.
– Попрошу вас не отвлекаться! У нас следствие, а не собрание начинающих ловеласов! – Катанин сурово цыкнул на коллегу и постучал рукой по столу, что произвело неизгладимое впечатление на нежную барышню напротив. Она вдруг пошла пятнами, а узкий остренький подбородочек предательски задрожал. Мелкое пшено слез застучало по столу опера, совершенно не готового к подобным издержкам производства. Он неуклюже заметался между чайником, батареей немытых чашек с присохшими ложками и протоколом, на котором паучками расползались чернильные пятна от девициных рыданий.
– Ну, все, все, – Виталий примирительно подставил учительнице стакан. – Я имел ввиду, постарайтесь вспомнить, не замечали ли вы ссор или конфликтов между вашими коллегами и новым директором?
Опрашиваемая постучала зубами о стакан, пытаясь справиться с затянувшимся всхлипом, последний раз надрывно икнула и несчастным голосом сообщила:
– Замечала, конечно. Лично я его терпеть не могла, он меня профурсеткой лысой обозвал! А у меня натуральные пепельные локоны, смотрите, – девушка стала истерически выдергивать волосики из жидкого пучка на затылке и, чтобы предотвратить возможный эстетический шок, Катанину пришлось быстро занять ее руки пиалкой с печеньем. Учительница успокоилась, пощипала галету и совершенно уверенно заявила:
– Убила бы его, если честно.
– Ну, раз честно, так пишите явку с повинной. И нам легче, – Рыжий подмигнул барышне, и та снова начала радовать глаз повышенной пятнистостью. Опер же в сотый раз помянул знаменитого деда, который не удосужился оставить в наследство простую и понятную профессию сталевара или циркача, а своим неосмотрительным примером обрек внука мучиться похлеще узников Пиночета. Пока его коллега пикировался со свидетельницей насчет своего извращенного чувства юмора, Катанин бегло просмотрел протокол и нашел в нем некоторые указания на, видимо, более осведомленных будущих помощников, а, может, даже объектов следствия. Девушка сделала акцент на одиночном выступлении Назара Никоновича Берина на педсовете и высоких оценках, данных ему коллективом. Однозначно, директору этот номер не понравилось, у него ведь были свои фавориты. В виде человека, похоже, как это теперь говорится-то? Да, человека с ограниченными возможностями, Тихона Гавриловича, трудовика. "Вот, знал бы дедушка, в гробу бы перевернулся, – думал опер под заунывный аккомпанемент девичьих причитаний. – Опровергли его Маркса: не из каждой обезьяны труд может сделать человека! Я же этого Тихона вчера видел. Полный, э-э-э, нехорошо ведь так про неполноценных. В общем, упадочный". Вслух же Катанин продолжил:
– Так, хватит. Получите повестку на следующий раз, когда будете в форме. Быстро говорите, когда видели гражданина Поленко и свободны.
Рыжий укоризненно заворчал из своего угла:
– Рановато обнадеживаете! Вольница начинается тогда, когда настоящий преступник сидит. А пока именно он у нас свободен, – тут он подозрительно зыркнул на притихшую учительницу, – и я бы не поручился, что это не вы. Уж очень нервная.
Девица, совершенно деморализованная избитым приемом "плохого полицейского", почти смирилась с неизбежной каторгой и последующим скитанием по папертям храмов Крайнего Севера. Она тщетно выискивала в памяти хоть что-то, что могло бы отвратить безжалостный маховик следствия от ее молодой, мало пожившей головы, и направить его по иной траектории. Наконец, барышня заискивающе посмотрела на Катанина, который олицетворил в милицейском дуэте Добро, и тихонько сказала:
– Директора последний раз я видела после линейки. Я пошла свою девочку искать, Марточку, она звонком была. Вообще-то это не моя девочка, а заммэра. Оказалось, Леонид Серафимович все-таки летчик, только такой мог быть смелым и безрассудным. Он Марточку уронил, а потом на ее маму наорал. Но ушел целый, я даже сама удивилась. Правда, Вероника Матвеевна потом по телефону говорила с мужем, и я поняла, что это в принципе ненадолго. В смысле, что целый – ненадолго.
Виталий без удовольствия сделал пометки в блокноте и с грустью посмотрел в окно. Если так пойдет дальше, с этими березками он очень скоро попрощается. В канву следствия уже вплелся Финоген Семенович, с которым связываться не хотелось, теперь еще заммэра и его кровиночка. А Берин со своей сиявшей где-то в верхних слоях стратосферы венценосной мамашей вообще был противопоказан начинающему сотруднику милиции. Спасало только то, что Катанин за неимением опыта и природных склонностей не шибко умел думать, для него это был скорее процесс, не ориентированный на результат. Где-то внутри от всего разведанного завелся противный холодок, будто ниточкой связанный с волосами на загривке: они потихоньку шевелились, но пока насиженного места не бежали. Опер в течение минуты прослушивал свой внутренний голос, который из глухого ворчания под ложечкой никак не мог оформиться в отдельные четкие слова. Он был бы и рад приободрить хозяина чем-то навроде "Перед законом все равны", но для таких перлов в лексиконе стоило бы посещать в Академии историю права, а Катанин традиционно избегал излишних напряжений. Поэтому голос ничего внятного не сообщал, и Виталий решил, что чему быть, того не миновать: придется идти к следователю и испрашивать знакомства с заммэра, даже, возможно, накоротке, с принудительным привлечением на будущие свидания.
Учительницу он отпустил после ее отчаянной попытки еще больше запутать следствие: педагогичка с издёвкой, как показалось Рыжему, сообщила, что алиби любого из своих коллег подтвердить не сможет, потому как всю катавасию с зубами пересидела со своими учениками в запертом изнутри кабинете и боялась. Спустилась вниз, когда в вестибюль ворвались мужественные, ах, такие брутальные рабочие с аварийки. Дальше все как в тумане, поэтому и о себе толком рассказать не получится. Нет, кто был в холле на тот момент, кроме бравых мужчин в комбинезонах, она не помнит, кажется, Анастасия Борисовна суетилась вокруг каких-топротезов. Потом пролетарии вышли во двор, а она, учительница, стояла в дверях и глаз не могла оторвать от их больших, крепких, налитых гаечных ключей. В трупе он сразу опознала Поленко. Почему? Потому что, во-первых, это его машина, зачем там сидеть и умирать посторонним, во-вторых, куртка с зелеными бархатными отворотами прекрасно запомнилась еще с линейки, в-третьих, ее близорукость на минус пять позволяет на другие признаки не опираться. И так все понятно.
Катанин поблагодарил внимательную свидетельницу и попросил ее, в случае любых обновлений или детально всплывших в памяти сцен из прошлого, непременно звонить. Барышня с придыханием попросила номер Виталия, не сомневаясь, что откровения о произошедшем ее посетят, и вообще, дружеская беседа просто так, без повода, очень освежает и позволяет в некотором роде переосмыслить минувшие события. А ей очень бы хотелось помочь следствию в лице такого умного, доброго и понимающего человека, как старший оперуполномоченный. Пока Катанин с каким-то сквашенным лицом выискивал достойную отговорку, Рыжий на полном серьезе шепнул девице, что потоки сознания с удовольствием принимают по 03, отделят там мух от котлет и передают куда следует, даже униформу предоставляют, с удлиненными рукавами-реглан. Виталин номер может быть и недоступен, а вдруг придется поделиться сведениями немедленно! Учительница фыркнула на безудержно веселого милиционера и удалилась.
Старший лейтенант Катанин с хрустом потянулся на колченогом стуле и в изнеможении откинулся на визгнувшую под его массой ореховую спинку. Дни мебели, принимавшей участие в расследовании школьного трупа, были явно сочтены, с таким остервенением Виталий выстукивал по ней онемевшей от писанины рукой. Через пару часов сюда должна была явиться несостоявшаяся вдова, которая уже заявила энергичный протест обманутым надеждам и приобщению к уликам их семейного автомобиля. Доя сохранения работоспособности отделения необходимо было срочно прополоть этот буйный цветник из дам-свидетельниц и занять освободившееся место радующим глаз и слух обычным мужчиной, пусть даже и заммэра. Опер коротко проинструктировал Рыжего насчет покупки печенек к чаю и прочих ответственных моментов, а сам быстро прикинул маршрут восхождение на свой Олимп, к чертогам небожителей. В золотом списке значились достойный сын своих родителей Назар Никонович Берин, Финоген Семенович, такой почтенный, что свет уважения к нему освещал потомков до десятого колена – приблизительно на столько должно было хватить заработанного им богатства, и, конечно, заместитель главы города, слуга народа Михаил Владимирович.
С Назаром им уже удалось перекинуться парой слов, и теперь Катанин хотел подождать, пока первая их встреча получше выветрится из головы химика. На тот момент опер еще не знал, что Берин, помимо витиеватой бородки и взгляда Цезаря Борджиа просто так и на жизнь знаменит еще, как пишут в рекламе особо удачных пометов в собачьих питомниках, "титулованными родителями, призерами призов и чемпионами Европы". Тогда Виталий был слишком ошарашен теплым приемом со стороны школьной гурии, бодрой духом Марины Тухтидзе, чтобы по достоинству оценить попытки Назара Никоновича помочь следствию.
После ряда, в общем-то, неглупых замечаний этого начинающего Альберта Хофмана – так Берина называл Рыжий – старший оперуполномоченный в сердцах пообещал ему текущее небо в алмазах заменить на строгую линейность неба в клеточку, где соловьи не поют и Назару тоже придется заткнуться. Химик оскорбился и заявил, что в этом случае он умолкает и говорить за него будет его адвокат, так что теперь Катанин вряд ли мог рассчитывать на его искреннюю симпатию. Из протокола, однако, было не вырубить самоличного признания Назара о том, что смертью Поленко он не удивлен, ибо целая группа знакомых и незнакомых Берину лиц "на мщенье подвинутых из Ада и с небес" желала директору плохого. Правда, к убийству Афонькина это отношения не имело, но все же характеризовало учителя как человека, сведущего в мотивах. Так что переговорить с ним еще придется, пусть пока остынет.
Общение с Финогеном Семеновичем могло обогатить, кого угодно: дед обладал широчайшей сетью знакомств и феноменальной интуицией, так что его показания представляли для следствия что-то вроде смазки для движка. Но способность предвидеть ход событий на этот раз подсказала Финогену взять бюллетень и со старческим дребезжанием в голосе сообщить оперу о своем недуге по телефону. Видимо, у завхоза шло альтернативное расследование, и делом принципа было раньше милиции найти преступника, осквернившего школьный двор некрасивым трупом.
"Сам-то он его не убил и даже не заказал, – рассуждал про себя Катанин. – Точность – вежливость королей. Если бы деду помешал Поленко, то сейчас уже конкретно поленковские останки плавали бы в стоках от Мальорки до поселка Новки Камешковского района, причем совершенно не опознаваемые. При этом нашлась бы сотня свидетелей, что директор, подхватив официантку из кафе "Последняя рюмка", сбежал в соседнюю губернию и даже устроился там зубным техником на полставки, о чем и справка есть. И жена бы подтвердила, если бы хотела самолично узнать, есть ли жизнь на пенсии. Так что нет, к Финогену Семеновичу надо идти, когда он уже чего-то накопает, а сейчас используем служебное положение в личных целях и познакомимся с сильными мира сего, то есть с мэрией".
Опер не спеша дошел до главной улицы города, которая, как бы соперничая с европейскими игрушечными столицами, была разряжена властями в пух и прах. Прах особенно удался и непобедимо вылезал из всех боковых улочек, осыпался под ноги прохожим с угрожающе кренящихся балконов и в кое-где облупившихся фасадах разноцветных сталинок являл их истинный возраст многослойными годовыми кольцами покраски. Городское начальство сидело в бетонно-стальном кубике эпохи развитого социализма и подчеркивало доброту своих намерений мегатонными серпом и молотом у подъезда. Виталий прошел в прохладный сверкающий гранитом вестибюль, показал охране удостоверение, которое чуть было не поставило крест на его продвижения внутрь и по службе, потому как отцов города не велено беспокоить. Мэрия так усердно думает об общем благе, что частные визиты могут выбить ее из наезженной колеи обеспечения народа счастьем. Но тут Катанину впервые за годы службы вдруг пришла мысль, и не какая-нибудь, а здравая.
– Я от Ленинского УВД принес в честь Дня милиции памятный сувенир, – Виталий помялся и заглянул в потрепанный портфель с бумагами и старыми очками, – памятные…э-э-э…линзы, телескопические, с секретом. Какие очки, это, как его, конопль, редкая вещь, старинная! Вероника Матвевна изволила забыть, а он ей так нравился! Говорит, прямо жизнь без него вся из рук валится. Я пройду, секретарше ее мужа передать договорились. А то нехорошо получается.
Охранники помялись, но про высокие чувства заммэра к утонченной супруге знали все. Мало ли, что она там любит, может, эти стекла для нее как котята новорожденные, нельзя без присмотра оставить. А, если опер, коллега в некотором роде, пройдет аккуратно до секретаря и обратно, худого не будет.
Турникет щелкнул зеленым и окрыленный Виталий понесся вверх по лестнице.
Если бы он знал, какое откровение ждет его впереди, то бежал бы еще быстрее.
Но только в обратном направлении.