Вернувшись домой, Сергей Геннадьевич, разувшись, но не снимая пальто, вошел в дом и сел на кресло в гостиной. Шар снова оказался в руке, мужчина сидел, зачарованный этим шаром. Глупая мысль возникла в голове Котаева, он действовал он, повинуясь этой мысли – поднести предмет к уху и слушать, слушать, слушать.
И он услышал, как далекое эхо ракушки, – тихий шепот, пробивающийся сквозь снежную бурю. В этой мелодии, пропетой ветром, потрескивал иней и крепкий мороз, скрипучий хруст оседающего снега и тихий шелест неведомых слов. Самих слов Сергей не смог различить, даже буквы показались ему незнакомыми, но интонация и тембр – то молящий, то пугающий, овладели сознанием, погрузив его в транс. Так, в пальто и тапках, сидя с новогодним шаром в полутемной гостиной, одинокий мужчина погрузился в сон…
Шагнув в сон, он снова оказался в далеком детстве – у новогодней елки и праздничного стола, уютная комната с тесными стенами и пыльная люстра на четыре рожка. Все было знакомо и одновременно чужое, – чужие воспоминания, – подумалось ему во сне. Посередине комнаты на высоком табурете сидел узкоплечий, худощавый мальчуган, строгающий игрушки из деревянной дощечки, а рядом с ним суетился отец.
Мальчишка выстругивал елочные украшения и складывал горкой напротив себя, а высокий мужчина развешивал их на елку, умело и быстро завязывая нить. Даже во сне Сергея Геннадьевича смутила нелепость картины, – все должно быть с точностью до наоборот, но из сновиденья деталей не выкинешь, и он продолжал досматривать сон. Мальчишка работал быстро и деловито, мужчина наоборот – подпрыгивал и подпевал, сопровождая песенкой каждую игрушку, а песня состояла всего из двух слов, – рубить, колоть, рубить, колоть, – пел мужчина высоким, тоненьким голоском. Котаев во сне присмотрелся и ахнул – на елке висели деревянные черепа…
Песенка смолкла, оборвавшись на слове, в комнате повисла тревожная тишина. Сергей Геннадьевич оторвал взгляд от диковинной елки и понял, что мужчина и мальчик смотрят на него. Оба смотрели и хищно улыбались, это было одно и тоже лицо, – рубить, – тихо и вкрадчиво предложил мужчина, – колоть, – резко и грубо закончил пацан. Котаев проснулся от боли в пальце, до крови поранившись о перочинный нож, во сне он выстругивал череп для елки, Серегу трясло до самого утра.
Когда за плотной гардиной забрезжил утренний рассвет, Сергей Геннадьевич снова окунулся в сон, на этот раз забытье обошлось без сновидений, но перед пробуждением он услышал слова: желание за кровь, – прошептал хриплый голос, на коленях лежал новогодний шар.
Всю первую половину беспокойного утра, Котаев пил кофе и выглядывал за окно. На улице мальчишки кидались снежками, а в перерывах между боями лепили снеговиков. Казалось бы – безобидная с виду затея, но Сереге мерещилось, что каждый снеговик заглядывает только в его окно, – придёт же в голову, – отмахнулся мужчина, но тревога и паника уже не покидали его. Сергей Геннадьевич не верил в мистику и чертовщину, пытаясь спихнуть эти мысли на бессонную ночь, но, когда он в пятый раз подошел к подоконнику и с опаской посмотрел сквозь заснеженное стекло, тревога и паника только усилились, – не может быть, – вымолвил он. Снеговики медленно двигались к дому, один уже пересек тень на дороге, которую отбрасывал фонарный столб.