Сказка Сердца / Часть 1: Город Осколков

ВСТУПЛЕНИЕ

Где-то далеко была планета. На её поверхности билось большое настоящее Сердце. И с каждым его ударом рождалось множество существ, красивых и свободных. С одним из ударов, среди них появились люди. Сначала они жили беззаботно и счастливо. Но потом испугались, что с Сердцем может что-то случиться, и построили вокруг него забор. Строить им помогали куклы, которые оживали силой Сердца в руках мастеров. Они возвели заграждение чуть повыше, потом ещё выше – и вот уже вокруг их источника жизни стояла огромная стела, за которой рос Город.

Шло время, и люди стали бороться друг с другом за право защищать Сердце. Они подчинили себе остальных существ. Одна власть сменяла другую, люди воевали и строили себе в помощь смертоносные механизмы. Настал тот день, когда они полностью закрыли источник огромным металлическим кожухом, назвав его Храмом Сердца, и чудеса перестали происходить. Куклы больше не оживали сами, огромные краны и военные машины не работали, и “защитники” не нашли ничего лучше, чем откалывать от Сердца куски, чтобы оживить свои армии. Город продолжил расти.

А Сердце – увядать. Его осколков уже не хватало, крупных осталось всего несколько штук. Город достал до неба и стоял громадой посреди пустыни, в которую превратились когда-то цветущие равнины. Сердце могло лишь качать чёрный дым, наполняя его своим дыханием. Этим дымом заправлялись тёмные создания, руками которых люди продолжали свою войну за право называться защитником Сердца.

Тут и начинается наша история.

ГЛАВА 1

Кисть цвета апельсиновой корки окрасила южные вершины Дворца Узурпатора и, торопясь, побежала вниз, в жилые кварталы, где на шпилях ещё покоилась исчезающая прохлада ночного тумана. Отражаясь в открытых окнах и заполняя арочные своды, она перепрыгивала с вывесок на жестяные трубы и флаги большого рынка. Будто пробуя на вкус другие цвета и оттенки, она преломилась в мозаиках Старого Квартала и наконец добралась до задних дворов нижнего яруса, редкими каплями упав на лежавший в Переулке Слепых труп.

– Почему именно мы должны убирать мертвецов? – нахмурился толстый стражник. – Сегодня же не наша очередь.

Его высокий худощавый коллега не подал виду, что услышал товарища. Он продолжал изучать листок, взятый из рук мертвеца, и пробормотал себе под нос:

– Это же страница из запрещённой книги…

– Из книги? – удивлённо произнёс толстяк, поднимаясь на носках, чтобы заглянуть в руки своего длинного коллеги.

– Зелье обращения воли, – прочитал длинный стражник.

– Да здесь же написано непонятными еретическими закорючками.

– Болван, тут перевод карандашом на полях.

– Ой, не нравится мне это, Ручи, – закрыл глаза толстяк, – не приведи Сердце, кто-то узнает, что ты эту дрянь в руках держал.

– Поэтому и надо от него скорее избавиться, – кивнул длинный, – бери за ноги, Блоп, понесли к каналу.

Опережая стражников, редкие капли света добрались до когда-то красной двери на углу канала и Переулка Слепых и упали в комнату, больше напоминающую склад механика. Луч окрасил парящие над старой деревянной кроватью пылинки, отпрыгнул от медной трубы и приземлился в забрало куклы, висевшей на старом крюке у двери. Мерцанием пробежался по вешалкам и пряжкам рабочих поясов, окрасив стальные пружины. Ненадолго заблудился в нескольких стеклянных колбах и оказался прямо в глазу магистра – младшего техника Вульфи.

Галахад Вульфи, слывший легендой среди всего Магистрата, сел на кровать, широко зевнул беззубым ртом и провёл рукой по лысине – она протянулась от большого морщинистого лба к макушке, обрамлённой седым частоколом волос. Полуприкрытые тяжёлыми веками глаза окинули комнату и поймали своё отражение в пузатой колбе, разбухшей на столе. Магистр тут же скорчил себе рожу.

– Допфое утфо! – прошамкал он и бросил взгляд на куклу, висящую на стене. Но она ничего не ответила.

Галахад решительно стряхнул вновь накатившую дрёму, разогнав застывшую было пыль, крякнул и соскочил с кровати на дощатый пол. Потом несколько раз присел и потянул мышцы рук и ног, протяжно зевнув.

За окном зашумело, зашелестело и пахнуло специями, а Вульфи уже хлопнул дверью и заскрипел ступенями, спускаясь на первый этаж по хилой деревянной лестнице, прогибавшейся даже под его стариковским весом. В маленькой ванной застучала о металлическое корыто вода. «Хмм. Скажи мне, дорогой магистр Вульфи, сколько-сколько голов отрубил Саммариус?» – спросил он ехидным голосом, поправляя с трудом вставленную челюсть и направляясь на кухню. «Две тысячи сорок две… Я ещё раз могу тебе повторить. Две тысячи сорок две», – мрачно ответил он себе печальным тоном, ставя на плиту вчерашнюю кашу. «Напомни, сколько там среди них было младших техников?» – снова уточнил ехидный голос, включая газовую горелку, мгновенно раскалившую чугунную кастрюлю. «Ни одного», – грустно констатировал печальный, зачерпывая кашу и наливая её в тарелку. «А старших техников?» – «Пять». – «А управляющих?» – «Двенадцать». – «А мастеров?»

– Хочу спать, – неожиданно вставил магистр, усаживаясь за металлический стол.

«Не перебивай!» – разозлился ехидный. «Семьдесят один», – продолжил грустный, дуя на ложку. «Да у вас, дорогой Галахад, врождённые способности к счёту и отличная память на мертвецов!» – рассмеялся магистр и засунул ложку в рот.

Почувствовав приступ тошноты, он зажмурился, сделал над собой усилие и заставил себя проглотить кашу. Вынув ложку изо рта, он поморщился, положил её на край тарелки и продолжил спор.

«Да, мне хорошо и так. Врождённые способности, хорошее положение, уважение, почёт». – «Как и у Альфи». – «Альфи бы никогда не позволил себе гнить в этой дыре». – «Вот Альфи-то как раз и не повезло, а тебе повезло». – «Он жив, а ты нет». – «Нет, это ты жив, а он нет». – «А это жизнь?» – «А что, по-твоему, жизнь?»

– А не пора бы вам всем заткнуться! – рассерженно стукнул ложкой магистр и опустил глаза на треснувшую тарелку.

Редкий в этих краях утренний свет уже безвозвратно удалился по своим делам, и на маленьких набережных канала снова сгущался сумрак. Только где-то наверху сушился вместе с бельём на раскинутых паутиной верёвках и электрических проводах далёкий отсвет палящего на верхних ярусах солнца. Влекомые безнаказанностью полутьмы, из узкого Переулка Слепых показались двое городских стражников и потащили мимо соревнующихся в незаметности дверей безжизненное тело. Они остановились возле груды мусора, перевели дух и неуклюже спихнули в воду свою ношу, перевалив её через маленькую ступеньку, отделявшую каменную мостовую от бегущего потока.

Тот, что повыше, присел на корточки, опёрся на ружье, выругался и, обращаясь к тёмной воде, произнёс:

– Тяжёлый, зараза.

– Иногда мне кажется, что мы с тобой жуки, ну те, что… дерьмо собирают, – ответил тот, что потолще, разглядывая верхние этажи, обнажившие свои канализационные трубы, которые, нависая и пыхтя вентилями, грозились придавить собой набережную. Высокий сплюнул в тёмную воду.

– Дурак, они строят из него дом, а наше дело – избавляться.

– Одни луны знают, чем кончается этот сток, поэтому мы вполне можем укреплять своими действиями фундамент рынка, – парировал довольный собой толстяк.

– Ты идиот, Блоп.

– Нет, дорогой Ручи, я романтик, – он разглядывал свою каску, надетую на руку, и, надув пухлые губы, вдохновлённо продолжал. – Мне хочется всю нашу… обыденную жизнь… хоть немного превратить в праздник. Что я и делаю по мере сил.

С противоположной стороны мусорной кучи, в опилках у дома резчика, раздался булькающий звук и стук удаляющихся деревянных башмаков. Высокий стражник, повинуясь инстинкту, резко встал и пригляделся. Толстяк выглянул из-за его спины:

– Живой?

– Да нет, – раздражённо дёрнул плечом высокий, – это рыбак. Только пятки сверкают. Я знаю его жену, она торгует здесь на базаре всяким скарбом с верхних ярусов. «Улов с верхов»… Теперь понятно, откуда она его берёт, – он подошёл к старому холщовому мешку на другой стороне кучи и приподнял его, – Смотри.

Под ним был мятый серебряный кувшин.

– Довольно старый, – глаза тут же возникшего рядом толстяка заблестели.

– Да, но, если не отнесём кузнецу, дадут только на вес, – отрешённо ответил высокий, всё ещё вглядываясь в переулок, где исчезла тень рыбака, и после паузы подытожил: – Надо бы потолковать с этим малым.

– Зачем? – удивился Блоп.

Ручи посмотрел на толстяка с презрением и жалостью.

– Как ты там назвал себя? Романтик? Нет, Блоп, ты просто дурак.

И с этими словами высокий подцепил на ствол ружья тонкую ручку кувшина и двинулся в переулок.

– Почему же дурак? Руч, я тебя не понимаю. Постой!

Толстый поспешил за ним. Долго ещё было слышно эхо их спора, потонувшего в шуме рынка и завывании труб. К нему чутко прислушивалась, подрагивая усиками, с трудом выползшая на мостовую мышь, скрывавшаяся всё это время в дырявом сапоге рядом с мусорной кучей.

Мимо проплыли заблудившиеся складки тумана и прятавшийся в них кораблик, сложенный из долговых обязательств матери двоих детей, чей дом был выше по течению.

Тогда-то красная дверь на углу набережной и Переулка Слепых отворилась и заскрипела, заспорив с завываниями протяжного мужского баритона, забредшего сюда откуда-то с верхних этажей общежития Магистрата, поднимавшихся до самых верхних ярусов. И мало кто в Магистрате помнил, что его питавшиеся влагой корни были здесь, в полусонной тьме канала.

Крякнула редкая в этих краях птица, и магистр младший техник Галахад Вульфи в длинном сером дождевом плаще с капюшоном и с холщовым рюкзаком за спиной с трудом вылез из забитого запчастями помещения, где он проживал, и аккуратно прикрыл за собой дверь. «Темно, сыро и противно, и ты забыл мазь для коленок», – забурчал он себе под нос. «Отстань, лучше найди мне ключ от замка», – устало попросил ехидный голос в его голове.

Похлопав, словно птица крыльями, себя по карманам, он принялся снимать рюкзак, но оступился на маленькой лестнице и ударил о дверь торчавшей из рюкзака деревянной головой куклы с металлическим забралом. Добравшись до бокового кармана, он извлёк ключ, а также крепкий замок с секретом, и повесил его на дверь.

Из-за угла, закружив и напугав старика, с трескотнёй, шелестом и скрипом вечно несмазанных пропеллеров пронеслись посыльные со свежей выпечкой, весело перелетели через деревянный мостик, перекинутый на противоположную сторону набережной, и исчезли за поворотом канала.

Вульфи выдохнул, проводив их полным сочувствия и раздражения взглядом.

– И какой идиот пускает их через канал…

Очередной пассаж скрипучего внутреннего голоса прервала капля, упавшая магистру на кончик носа, еле-еле торчащий из-под капюшона. Магистр посмотрел на сырые трубы второго этажа, свисавшие над головой, от них пахло болотом и мхом. Вульфи утёр нос рукавом, мысленно пожелав крепкого здоровья канализационной службе Магистрата. От трубы отделилась другая капелька воды и упала в тёмную лужу, куда тут же наступила нога Галахада: он заспешил мимо мусорной кучи по набережной в сторону сектора погрузки, в такт баритону, продолжавшему томно выть где-то в вышине.

Галахад был в том преклонном возрасте, когда живость тела ещё не покинула его, но уже заставляла предельно аккуратно относиться к нагрузкам. Гладкие камни брусчатки, будто выловленные на берегу моря, всё так же звонко пели свои простые ритмы под деревянными подошвами магистра Вульфи, как и много лет назад. Однако он всё же подобрал длинную палку у дома резчика, пусть это и напоминало ему о возрасте. С ней Галахад без труда, как нежно шептал его внутренний голос, даже с закрытыми глазами и ни разу не поскользнувшись, мог пройти набережную туда и обратно.

Скользя под мостами и арками, Вульфи прислушивался к шуму рынка. Посторонний бы и не заметил, но что-то отличалось в привычном хрустящем кипятке человеческих голосов, наперебой ругающихся из-за тысяч наиважнейших мелочей. К привычной какофонии добавился какой-то звенящий привкус, почти неразличимый в этой монструозной опере, лишь отзвуками добиравшейся до задворок канала. Нырнув под Паровой мост, Галахад увидел группу стражников, поднимавшихся по грязной от копоти лестнице со стороны пешеходной зоны, где и застыл магистр.

– Проклятые Культи, почему мы должны делать за них всю грязную работу? А, капитан? Я не подписывался на это, – зашипел чей-то ломающийся визгливый голос.

– Молчи, сопляк, следи за своим языком, усёк? – ответил ему грубый бас.

Каждое утро в канал выкидывали трупы тех, кто не пережил эту ночь. Но обычно этим занимались сами жители. Магистр смекнул, что за напряжение стояло в воздухе: шла подготовка к очередному празднику. Свист и грохот паровоза заглушил голоса стражников, и Вульфи, осторожно выглянув и убедившись, что они ушли, поспешил дальше по каналу к уже видневшейся за шлюзом цели.

В лучах тусклого света, проникавших сюда из Старого Квартала, многократно переотражённых в витражах и мозаиках и приобретших все возможные оттенки от изумрудного до пурпурного, игрались две маленькие птицы. Вульфи распознал в них совок – городских приживал, во множестве ютившихся в Городе. Они перекидывали друг другу кусок хлеба, выполняя какой-то свой птичий обряд, потому что одна вдруг начинала гоняться за другой, но потом вторая с лёгкостью отдавала ей добычу и, наоборот, сама гонялась за первой. Они кружили между полуразрушенных металлических свай Верхних врат – так назывались тянувшиеся вверх лестничные пролёты вокруг шахты лифта, что вела от канала на верхний ярус.

Лифт был построен ещё в эпоху Второго Ренессанса, в самом конце набережной, где канал уходил под здания, низвергаясь в гигантскую ржавую трубу, вросшую глубоко в Большую стену. Цветные лучи освещали всё великолепие этого памятника человеческой мысли вместе с очевидным бессилием его сохранить: они смешивались друг с другом, переливались и давали воде и металлу в последний раз насладиться светом, прежде чем навсегда исчезнуть в неумолимой тьме трубы.

Птицы и лучи так увлекли магистра, что он чуть не угодил в лифтовую шахту. Вульфи успел схватиться за край проёма, но палка улетела вниз, застучав по невидимым препятствиям в темноте.

– Вот так, старый дурак с закрытыми глазами… – сказал он вслух притихшему внутреннему голосу.

Шахта опускалась до технических этажей и поднималась до площадки Сектора 77, где находилась малая обсерватория Университета Амун. Её обнимала прогнившая и грустно свисавшая, словно лапша, металлическая лестница. При желании, ею можно было воспользоваться, но не здесь, внизу, где ступени давно поддались времени. Когда-то сюда ходил настоящий электрический лифт, но он, как и почти всё, что было сделано во времена Второго Ренессанса, вышел из строя и его быстро растащили на металлолом. Остались только цепи, давно проржавевшие и ненадёжные, но всё ещё годившиеся, чтобы перенести одного старого магистра.

Вульфи знал, что двигатель наверху всё ещё работает. Он подёргал большую цепь, она отозвалась звенящим эхо. Старик поставил ногу в одно из звеньев, просунул руку по локоть в другое звено, а свободной рукой нащупал маленькую цепочку рядом и дёрнул за неё. Далеко вверху что-то грохнуло, и встревоженные совки, прекратившие свою игру, захлопали крыльями и запищали. Затем грохнуло внизу, подняв скопившуюся вокруг сердечную пыль, и одна из птиц рванулась к свету в Старый Квартал, а большая цепь дёрнулась и поползла вверх, унося с собой магистра. Краем глаза он увидел в темноте большой трубы какое-то движение, в следующую секунду от неё отделилась тень, и замешкавшаяся птица исчезла в поглотившей её темноте. По спине магистра прошёл холодок. Сердце заколотилось:

– Это старость. Старость. Тебе показалось.

«Да не показалось вовсе, – заверещали наперебой голоса в голове магистра. – Не надо думать об этом. В конце концов, труба тоже должна что-то есть».

Полный неразборчивой тревоги, он крепче обхватил цепь, медленно поднимавшую его этаж за этажом. «На что только не приходится идти! И они хотят, чтобы ты пёрся 52 пролета на этих древних ногах?» – сменил тему беспокойства голос. «Могли бы хоть поселить тебя в пустующей обсерватории, подальше от этих ужасов», – поддакивал другой. «Тогда будет слишком близко к месту, где работал Альфред, дурной знак». «Ботинки скоро развалятся, и не в чем будет ходить», – ворчал третий. «Ты разобьёшься», – вновь поднимал голову мрачный.

Но все они вмиг замолчали, когда показались первые крыши домов и за ними стал проглядываться сверкающий, почти белый в ещё не привыкших к свету глазах, Город. Флаги и статуи, сверкающие дворцы и храмы, кружащая голову архитектура избытка, тонкое искусство лучших мастеров, призванное поражать воображение. Снующие между колонн, мостов и зданий летающие корабли на сердечной тяге, воздушные шары и дирижабли с хвостами разноцветных лент. С каждым этажом панорама открывалась всё шире, и Вульфи уже не мог оторвать глаз, словно впервые видел перед собой эту картину.

Шахта поднималась на средний ярус, где жил цвет Города – зажиточные торговцы, аристократия и дальние родственники правящих домов. Дети вечного солнца, не знавшие темноты нижнего яруса. Цепь поднимала его мимо плывущих в воздухе гондол и прогулочных кораблей, между которых парили стайки аэроскутеров. На огромных баржах перемещались увеселительные заведения, а порой и небольшие здания на подушках гравитационного захвата. Вместе с крышами Старого Квартала и раскинувшимися на них диковинными садами они образовывали целый район, окружавший нижние западные ворота Дворца Узурпатора. По нему гуляли люди, одетые по последней моде, такие счастливые, смеющиеся, красивые, всё в этой жизни познавшие и не имеющие, не ищущие проблем. Такие… другие.

В воздухе стояли сводящие с ума запахи цветов, а слух ласкало пение птиц всех мастей и расцветок. Магистр даже перестал замечать грубые металлические конструкции старой шахты лифта, отделявшие его от этого удивительного мира.

На сады и мосты, по которым неторопливо прогуливались люди, наползла тень. Вульфи вскинул голову так, что капюшон сполз назад, и под раздавшиеся возгласы увидел, как в сторону Дворца пролетел огромный дымящийся чёрный дракон – весь в вентелях, трубах и броне из окрашенного в чёрный цвет металла. Он сделал большой круг над застывшими в испуге и изумлении прохожими и, заскрипев когтями о каменные плиты, приземлился на большую площадку на крыше бывшего здания Парламента. Поймав равновесие, это удивительное и пугающее творение инженерной мысли застыло, изучая замершую толпу. Затем из труб повалил дым, глаза чудовища зажглись красным, осветив уплывающие во все стороны чёрные клубы, и существо выпрямилось, выставив вперёд грудь, откуда выехала и опустилась на каменную крышу раскладная металлическая лестница искусной работы. Люди вокруг приклонили колено.

В наступившей тишине из глубины дракона показалась фигура в тёмной броне. Шлема на голове Узурпатора не было, его каштановые локоны струились по плечам. Он спустился с лестницы, опираясь одной рукой на свой знаменитый меч, поднимавший полу его плаща из такой же, как броня, тёмной ткани, расшитой золотом. Он поднял руку в приветствии – и народ ахнул, а кто-то из особо впечатлительных пал ниц. Узурпатор опустил руку и направился к столику тонувшего в плюще кафе, располагавшегося на краю крыши. Говорят, он был красив, но Вульфи не мог достойно оценить правителя с такого расстояния, а ближе ему не доводилось его видеть.

Грохнули трубы. Это подоспел корабль сопровождения, и из гондолы, вынырнувшей откуда-то из-за головы магистра, раздался голос тарабарщика, в рупор начавшего зачитывать все звания, титулы, заслуги правителя. Узурпатор снова поднял руку и тарабарщик, закашлявшись, замолчал. «Удивительное утро», – произнёс голос в голове. И Вульфи с ним согласился.

Когда наконец цепь подняла его на площадку Сектора 77, там уже пылало второе солнце, и Вульфи от неожиданности прикрыл глаза, попав в обнажающий свет обоих светил. Почувствовав, как тепло согревает его кости, он улыбнулся и нацепил солнцезащитные очки, всё это время болтавшиеся на шее. Цепь спешила выше, к лебёдке, и под Галахадом уже ползла вниз обзорная площадка. Магистр помедлил, но не стал прыгать, а быстрыми и привычными движениями спустился по цепи вниз и сошёл на выжженный до блеска металл, застучав по нему деревянной подошвой.

На площадке, окружавшей трехэтажное здание малой обсерватории с торчащим в никуда телескопом, было пусто. С неё открывался вид на весь Город, и она служила перекрестком для мостов, соединявших вершины зданий среднего яруса и замки верхнего – они возвышались над Городом, словно острова. Каждый из них был своеобразным архитектурным шедевром, принадлежавшим одному из великих домов, на протяжении многих веков соревновавшихся друг с другом в изяществе. Исполненные тончайшего искусства, они совершенно завораживали бывавших на такой высоте людей, невольно превращая их в знатоков и ценителей истинного великолепия. Здесь речь уже не шла об излишестве как таковом. Это богатство стиля заходило за какую-то грань, перед которой хотелось преклоняться, и трудно было поверить, что всё это – творения человека. По крайней мере, это касалось тех четырёх замков, что можно было без труда рассмотреть с площадки. На севере – Ят, чуть ближе – Амун, на востоке – Бомбарда, а дальше на юг – Леватургоста. В центре Города возвышался Дворец Узурпатора, выглядевший старшим братом-гигантом на фоне всех этих замков. Большой каменный мост, возведённый между шпилями самых высоких зданий среднего яруса, вёл с площадки к замку Амун, где, помимо прочего, располагался Университет, а также башня с часами Гильда – цель путешествия магистра Вульфи.

      Блики обоих светил искрились на отполированном ветрами рисунке изгороди, окружавшем площадку по периметру. Рисунок повествовал классическую летопись Города. Персонажи древности режущим светом мелькали в глазах редкого в этих краях зрителя, предостерегая его от падения в бескрайнее море черепичных и каменных крыш, в каньоны кварталов, спускавшихся всё ниже к невидимой земле – словно склоны гор, разделявших замки, бывшие их пиками. Засмотреться и ослепнуть от всей этой красоты было проще простого, поэтому магистр не сразу заметил долговязого мужчину в лёгком пальто и высоком кожаном цилиндре, напряжённо что-то высматривавшего в голубого цвета приборе городского обозрения.

– Мастер Перлеглоз. Не ожидал встретить вас здесь, – произнёс Вульфи, встав по правую руку от наблюдателя. От его слов Великий Мастер магистрата Перлеглоз, глава дома Трокийя, подскочил и цилиндр на его голове зашатался, отчего ему пришлось схватить его обеими руками, чтобы тот не упал.

– Ох! Сердце моё! Вулф! Вулф! Ты… луны тебя подери, мастер подкрасться! – пытаясь придать цилиндру потерянное равновесие, прокряхтел мужчина, поворачиваясь к Вульфи всей своей белой задёргавшейся во все стороны бородой.

– Прошу прощения, Верховный Мастер, – склонил голову Галахад.

– Смотри у меня, шутник, – процедил Перлеглоз, разглаживая бороду. – Ты чего удумал мне кланяться? Ты видел, что творится со второй платформой? Ещё немного, и весь этот тысячелетний памятник, что б его, рухнет на твой дом под тяжестью этого безумного проекта Тайграда.

Он принялся расхаживать взад и вперёд, не унимаясь:

– О, луны! Я не понимаю, кого теперь слушают во Дворце («Интересно, сколько ему лет?» – поинтересовался внутренний голос. «Наверное, помладше…» – предположил другой. «Но не сильно», – отозвался третий. «Как же он пережил “ночь”?» – заскрипел их мрачный коллега) и пусть они все лучше провалятся под землю, если архитектурное бюро выдаст разрешение на этот самоубийственный бред! – закончил Великий Мастер и указал на Старый Квартал.

Вульфи, быстро опомнившись, посмотрел в ту сторону, куда были направлены палец Мастера и обзорный прибор. Вдали над крышами Старого Квартала, поднимавшегося над рынком и его, Вулфи, каналом, виднелись строительные леса и корабли Магистрата, подвозившие материалы на припаркованные возле лесов баржи. Но взволновал его странный дымок, тянувшийся спиральными завитками от большого рынка – на площади перед Колизеем возвели «позорище», и пришло время публичной порки перед праздником.

– Они собираются построить новый район на этой рухляди, – хмыкнул Верховный Мастер. – Знаешь, что он предложил, знаешь? Залить всё бетоном до основания! Ха! Ха!

Его борода, только что приведённая им в порядок, вновь взорвалась.

– Нет, ну что за безмозглые необразованные ублюдки! – возмущался Перлеглоз.

– Мне трудно давать оценку действиям Высшего Магистрата, это опасно для здоровья. Тем более, на это есть вы и ваша мудрость, – своевременно среагировал Вульфи, вновь склонив голову.

– Остришь, Вулф? – сощурил глаза Трокийя. – Опять вздумал мне кланяться. От твоего ехидства и этих формальных словечек меня передёргивает. Единственный! Единственный достойный человек отшучивается и прячется за казённым языком («Единственный достойный», – елейно повторил голос). Смотри, вот повышу тебя до старшего, а того и гляди до мастера сектора, м? Куда ты денешься? Придётся отвечать своей головой, – Верховный Мастер склониля к нему прищурившись: – Знаю. Мстишь мне за то, что я держу тебя в этом болоте?

– («Да!» – зло проговорил внутренний голос) Вы же знаете, что я… – начал было Вульфи, но Перлеглоз перебил его:

– Да знаю я, что ты скажешь. И будешь прав. Я похлопочу, похлопочу. Обещаю, тебя переселят. Тем более скоро и хлопотать будет не надо, если эти умалишённые дети получат окончательный зелёный свет в Сенате. Великое переселение народов случится само собой.

– Благодарю, – Вульфи ещё раз поклонился («Скорее, всех сожгут», – хмыкнул в его голове ехидный голос).

–Не надо, не надо этого, – закатил глаза Верховный Мастер. – Сдались мне твои поклоны. Культистам кланяйся. Ты знаешь, что их до сих пор останавливает? Только то, что там находится старая храмовая библиотека этих фанатиков с их песнопениями, что до сих пор входят в свод чудес (Перлеглоз снова закатил глаза). А то, что весь этот район – сплошной памятник архитектуры? А то, что он ветхий, как мои ноги? («А то, что мне, кажется, припекло голову», – бормотал голос). Это их не останавливает? Или им плевать на историю, не выгодную им самим? Нет, я понимаю, что они хотят снести всё, что когда-то носило в этом Городе имя «Парламент». Ведь они не дураки, они же видят, какой оттенок… – Перлеглоз уже тяжело дышал и одной рукой схватился за бок («Печень», – констатировал голос в голове Галахада), а другой опёрся на раскалённую перекладину, но тут же отдёрнул.

– Фух. Ладно. Красная луна им в глотку. Идёшь чинить Амун? – спросил Трокийя, чуть отдышавшись и тряся рукой.

– Да… давненько я не забирался на неё, – поднял голову на замок магистр Вульфи.

– Чудесная конструкция, – вздохнул Великий Мастер, – жаль будет потерять их.

– Ну, с моей помощью они прослужат ещё долго, – хмыкнул Вульфи.

Борода Верховного Мастера тем временем взвилась на ветру, и тот ловил её и заправлял частями за пояс.

– Ну что же, ты меня успокоил.

– Рад, Ваша Светлость.

– Ага… ага… Ну, удачи, удачи. Ты наша надежда, Вулф.

– Благодарю, Ваша Светлость! – вновь поклонился магистр.

– О, Сердце! Ну вот опять! Иди, иди уже, – буркнул Перлеглоз, хлопнул Вульфи по плечу и, повернувшись к обзорному прибору, продолжил разглядывать строительство.

Вульфи поклонился спине Великого Мастера и шагнул на широкую арку моста, покрытого чешуёй каменной кладки, замысловатым рисунком прораставшей от малой обсерватории к замку Амун. Между пролётами грелись на солнцах статуи, так замёрзшие за ночь, что их тени до сих пор хранили утреннюю прохладу. Мост как бы вырастал крестовыми сводами из верхушек зданий второго яруса, а статуи, словно зубцы короны, венчали их вершины. Двойные тени от его бортов, проделавшие путь до самой середины моста, образовывали уходящий в иное измерение рисунок, отчего глаз магистра вдруг потерял ориентир, и ему показалось, что мост уплывает из-под ног. «Проклятая старость», – прошипел он сквозь зубы, встряхнул головой, но дополнительное измерение лишь перекинулось с теней на весь остальной мост. Галахад шёл по повторяющемуся в самом себе тоннелю, где за углом каждой формы был такой же тоннель, а вершины углов этой фигуры содержали в себе всю фигуру целиком. «Припекло», – констатировал голос. Вульфи нахмурился и двинулся в тень. Его мутило, и вновь появилась тяжесть в голове, так удачно изгнанная утренним душем. Пришлось остановиться и снять рюкзак, где за куклой, в самом низу, лежала деревянная табакерка. Он извлёк её на свет и, проведя пальцем по вырезанной букве А, открыл. Там лежали кое-какие травы. Он, приподняв верхний слой, достал ту, что имела синий оттенок, понюхал, положил в рот и начал жевать. Она пахла свежестью и периодически застревала во вставной челюсти, отчего ему приходилось поправлять её языком. Жуя, он упаковал табакерку и вскинул рюкзак на плечи. Мост в некоторой степени приобрёл свои старые очертания, и магистр, стараясь держаться в тени статуй, побрёл к Замку, вглядываясь в башни Университета. «Ты жив, а он нет. И что толку? Ты живое ничтожество, а он мёртвая легенда».

– Заткнись!

Но голос не унимался: «А что мне твоё заткнись? Тебе полегчает, если я замолчу?» Тогда магистр ущипнул себя за бедро, да так больно, что вскрикнул, отчего пара маленьких птичек, голубых совок, от испуга взлетели и понеслись в глубину его многомерного лабиринта и исчезли в темноте, непонятно откуда возникшей в переотражениях. Магистр вздрогнул, знакомый холодок пробежал по спине Галахада.

Темнота стала приобретать очертания, и скоро Вульфи различил приближающийся патруль. Четыре закованных в броню всадника с поднятыми пиками на механических лошадях в чёрной как смоль броне, а с ними такие же чёрные гончие двигались в сторону Магистра, оставляя тянущийся за процессией шлейф тёмного дыма. Скрипящие пружины и вращающиеся компенсаторы давления придавали ореол инфернальности этим созданиям. А уж как пахнуло жаром, когда они подошли ближе! Вульфи почувствовал, что покрылся потом с ног до головы. Голова закружилась пуще прежнего, но магистр собрал все остатки воли и не позволил себе окончательно потеряться в настигшей его темноте. Поравнявшись с магистром, ближний всадник остановился, выпустив целый каскад пара и дыма. Магистр закашлялся. Остальные продолжили путь, словно его не существовало. Вульфи, смиренно склонив голову, полез во внутренний карман плаща, извлёк из-под него трясущейся рукой бумагу с печатью Магистрата.