Повседневная жизнь американцев во времена Джорджа Вашингтона

Новая Конституция – новая власть

4 марта 1789 г. пушечный салют и звон всех колоколов Нью-Йорка приветствовал открытие первой сессии федерального Конгресса. Федерал-холл еще не был готов к приему конгрессменов, так что депутатам обеих палат пришлось собраться в зале заседаний Сената. Впрочем, тесно им не было: большая часть конгрессменов еще не приехала. Присутствовало восемь сенаторов и тринадцать представителей. Так что они просто послушали колокольный звон и разошлись²²⁸. Здание Федерал-холла было к тому времени уже довольно старым. Оно было построено для нью-йоркской ратуши в 1703 г., причем для строительства использовали камни из разобранных городских стен. Здесь проходил известный процесс печатника Питера Зенгера²²⁹. Здесь в 1765 г. работал Конгресс гербового сбора²³⁰. Здесь же в 1785 г. обосновался Континентальный конгресс. Но для новой федеральной власти решили сделать что-то более грандиозное. Под руководством П.Ш. Ланфана, будущего архитектора города Вашингтон, Федерал-холл был перестроен в модном неоклассическом («федеральном») стиле. Через подвал на уровне улицы был проложен арочный променад с четырьмя тяжелыми тосканскими колоннами, поддерживающими балкон. На уровне балкона были установлены четыре высокие дорические колонны, поддерживающие фронтон с изображением американского орла с тринадцатью стрелами. Современники были восхищены талантом Ланфана. Свидетельством тому шуточное стихотворение, опубликованное в нью-йоркской газете:

 
– Проклятье черной магии твоей! –
Воскликнул «анти»²³¹, на Ланфана злясь:
– Здесь федеральный демон помогал,
Когда ты из готического сора
Столь дивное творение создал²³².
 

Увы, сейчас на Уолл-стрит уже нельзя увидеть творение Ланфана. К 1830-м гг. прежний Федерал-холл показался тесным и неудобным, и на его месте построили новое здание в неогреческом вкусе. В качестве памяти сохранили только часть пола и перил балкона, на котором проходила инаугурация Дж. Вашингтона. Присягу у новоизбранного президента принимал канцлер Нью-Йорка Роберт Р. Ливингстон. Библию, на которой клялся Вашингтон, позаимствовали из местной масонской ложи. Наблюдательные современники приметили, что раскрылась книга на стихе из Бытия: «Завулон при береге морском будет жить и у пристани корабельной, и предел его до Сидона»²³³. Протестанты любили предсказывать будущее по таким вот случайно открывшимся страницам Писания, так что последовали разнообразные толкования, что мог означать загадочный текст. Вашингтон клялся добросовестно исполнять свои обязанности и защищать Конституцию. Когда присяга была зачитана, Ливингстон воскликнул: «Да здравствует президент Вашингтон!» Ему отвечали восторженные крики толпы и орудийный салют. На этом церемония, собственно, завершилась. Инаугурационную речь Вашингтон произнес не на открытом воздухе, как делают современные президенты, а в зале заседаний Сената. Инаугурационного бала не было вообще.

В Нью-Йорке федеральное правительство задержалось ненадолго. Уже в 1790 г. столица переместилась в Филадельфию. Там для Конгресса было построено по проекту Сэмюэля Льюиса двухэтажное здание. На первом этаже расположилась Палата представителей, на втором – Сенат. Со временем в зале заседаний нижней палаты разместилось 106 представителей от 16 штатов. По сравнению с расположенным рядом Индепенденс-холлом место заседаний Конгресса смотрелось и тесным, и невзрачным – своего рода архитектурный комментарий к соотношению федеральной и местной власти в ранней республике. Президенту был выделен особняк Роберта Морриса – он находился там, где сейчас павильон с колоколом Свободы. В этом особняке жил вначале Джордж Вашингтон, а затем – его преемник Джон Адамс. Но, несмотря на столь достойных обитателей, судьба особняка оказалась бесславной. Уже в 1800 г., после перемещения столицы, он был превращен в гостиницу, позднее там разместились меблированные комнаты для сдачи внаем. В 1830-х особняк был снесен, и на его месте построили магазины. Были и другие замыслы. Предполагалось построить в Филадельфии новые здания для президента, Сената и Палаты представителей. Чтобы Конгрессу не пришлось заседать посреди толп торговцев и механиков, новые здания планировали разместить подальше от городского шума²³⁴. Особенно роскошным должен был стать президентский дворец на 9-й улице (сейчас это территория кампуса Университета Пенсильвании), на который из пенсильванской казны было потрачено 110 тыс. долл.²³⁵ Стоит заметить, что Конгресс надеялся за сто тысяч долларов обустроить целую федеральную столицу²³⁶. Виргиния потратила на перенос столицы из Уильямсберга в Ричмонд 20 тыс. фунтов²³⁷. Целью масштабного проекта было убедить Конгресс сделать Филадельфию постоянной столицей. Многие верили, что такое вполне возможно осуществить. Ведь Филадельфия, бесспорно, была первым городом США по элегантности зданий, чистоте и ухоженности улиц, по богатству и политическому влиянию. А место на берегу Потомака, облюбованное под будущую столицу, представляло собой всего лишь болото между двумя холмами.

Пару лет строительство шло довольно бодро, и рабочие радостно отмечали завершение каждого этажа в ближайшей таверне «Желтый кот». Но затем деньги закончились. Пенсильванской легислатуре пришлось еще дважды выделять на строительство дополнительные средства. Работы продолжились, но уже без торжеств и угощения для рабочих. Президент Вашингтон проект не одобрил, и не было никакой гарантии, что его или его преемника удастся уговорить занять дорогостоящее здание. Вашингтон всячески лоббировал перемещение столицы поближе к его собственному штату и его собственному поместью Маунт-Вернон²³⁸. Так или иначе, дворец был завершен к марту 1797 г. Трехэтажное кирпичное здание было отделано мрамором и увенчано небольшим стеклянным куполом с горделивой фигурой американского орла. Впечатляющий фасад был украшен коринфскими пилястрами и двойными палладианскими окнами. Внутри были просторные помещения для официальных приемов, два бальных зала и даже овальный кабинет. В оформлении интерьера соседствовали листья аканта, украшенные орлами вазы, гирлянды фруктов и цветов, рога изобилия и тому подобное. Губернатор Томас Миффлин предложил второму президенту, Джону Адамсу, переселиться туда. Зная новоанглийскую бережливость Адамса, губернатор не забыл упомянуть, что за дворец будет стребована арендная плата, но не выше, чем за любой другой подходящий особняк²³⁹. Адамс, однако, от предложенной чести отказался, сославшись на отсутствие санкции Конгресса²⁴⁰. Так и стоял в городе президентский дворец, в котором никогда не жил ни один президент. Какое-то время, меланхолично отмечает историк Д. Кёрджек, там никто не селился, «кроме призраков несбывшихся грез»²⁴¹. В 1800 г. пустой дворец выкупил университет, там проходили занятия и заседало студенческое филоматейское общество. Но в 1829 г. его было решено снести и выстроить на его месте два новых здания, более удобных для университетских нужд.

Вернемся немного назад и зададимся вопросом, почему не осуществились надежды филадельфийцев на столичное будущее. В июле 1788 г. Континентальный конгресс занялся вопросом о том, где будет располагаться постоянная федеральная столица. Были предложены Нью-Йорк и Филадельфия, но оба города были отвергнуты. Федеральное правительство должно было поработать в обоих, но лишь временно²⁴². Впрочем, Нью-Йорк и Филадельфия не отчаивались раньше времени и надеялись на то, что сумеют у себя превратить временную столицу в постоянную. Многие вообще считали, что постоянная столица не нужна. Виргинский антифедералист Уильям Грейсон рассуждал: «В монархии резиденция правительства находится там, где заблагорассудится монарху. А как должно быть в такой республике, как наша? Сегодня в одном месте, а после – в другом, там, где это лучше всего подойдет для удобства людей»²⁴³. Споры, тем не менее, кипели. Один из современников насмешливо комментировал: сторонники разных городов спорят с такой горячностью, «словно это олимпийские игры»²⁴⁴.

Судьба постоянной столицы была решена в 1790 г. за обеденным столом, где беседовали трое: министр финансов Александр Гамильтон, его вечный противник госсекретарь Томас Джефферсон и Джеймс Мэдисон, ведущий джефферсоновец в Конгрессе. По рассказу Джефферсона, в то время министр финансов был в отчаянии: южные штаты упорно блокировали его программу экономических реформ. Джефферсон вспоминал: «Как-то, направляясь к президенту и подходя к двери, я встретил Гамильтона. Он казался невыразимо мрачным, изможденным, подавленным. Даже его одежда была неряшливой и запущенной». За обедом удалось все уладить: кто-то из собеседников предложил подсластить южанам пилюлю. Два влиятельных виргинца согласились поддержать гамильтонов-скую программу в обмен на то, что федеральная столица будет построена на Юге, между Мэрилендом и Виргинией, на берегу реки Потомак²⁴⁵. Там она и находится с 1800 г. Столицу, понятное дело, назвали в честь первого президента США. А сам он в масонском облачении заложил первый камень в основание здания для законодателей – Капитолия.

Как складывалась повседневность федеральной власти в Нью-Йорке и Филадельфии? Заседания Конгресса были открыты для публики (Палата представителей – с самого начала, Сенат – с 1795 г.). Для желающих следить за дебатами устраивались специальные балконы, куда мог прийти любой. Позже, когда конгрессмены обсуждали Миссурийский компромисс 1820 г., южане порой одергивали северных ораторов, пытавшихся цитировать Декларацию независимости. Как можно было говорить, что все люди созданы равными, в присутствии слушателей? Как знать, ведь на галереях могли присутствовать рабы – а ну как они примут слова Джефферсона на свой счет? О том, как выглядели галереи в 1790-х гг., рассказала Джудит Сарджент Мюррей, одна из первых американских феминисток: «Взгляните на галереи, заполненные респектабельным, любопытным и очень довольным людом. Мужчины и женщины сидят вперемешку. Джентльмены первого ранга располагаются в центре комнаты. Красивые и удобные места за барьером заполнены блестящим кругом дам, богато одетых, с самыми прелестными личиками, какие только может подарить Природа в порыве щедрости. Миссис [Марта] Вашингтон с достоинством и непринужденностью занимает свое место – элегантные женщины составляют ее свиту, а по обе стороны от нее сидят ее внук [Джордж Вашингтон Кастис] и внучка [Элеонора Кастис]»²⁴⁶.

Относительно спокойное обсуждение текущих вопросов могло переходить в жаркие баталии, и не только словесные. Партийные разногласия зародились уже в Континентальном конгрессе. В 1790-х гг. первая двухпартийная система в истории США оформилась окончательно. Власть до 1800 г. была в руках партии федералистов. Джефферсоновские республиканцы (демократические республиканцы, джефферсоновцы) представляли оппозицию. Их дебаты формировали политический пейзаж ранней республики. В 1798 г. джефферсоновец Мэтью Лайон оскорбил федералиста Роджера Грисуолда, во всеуслышание намекнув на то, что оппонент предпочитает собственную выгоду интересам избирателей. Федералист в ответ припомнил кое-какие эпизоды в прошлом самого Лайона (во время Войны за независимость тот был с позором изгнан из армии). Джефферсоновец не нашел ничего лучшего, чем плюнуть табачной жвачкой в лицо оскорбителю. Оба затаили злобу, и на одном из следующих заседаний Конгресса Грисуолд начал бить ненавистного противника тростью по голове и плечам. Лайон не растерялся и принялся охаживать обидчика каминными щипцами, к вящему восторгу карикатуристов, запечатлевших позже эту сцену в самом комическом виде.

В том же зале проводились церемонии, связанные с заключением международных договоров, здесь же принимали делегации индейских племен. Уже знакомая нам Джудит Сарджент Мюррей описывала церемонии, сопровождавшие заключение мирного договора между США и племенем криков: «Внезапно раздаются грубые и шумные звуки, они сильно вибрируют в ушах. Ужаснейшие вопли то звучат устрашающе, то отзываются беспрестанным буйством и вольным весельем. “Что это за звуки?” – кажется, спрашивают все. Это хвалебная песня, которую поют короли, вожди и воины нации криков. Вот они вошли в здание, звенящее от их безыскусной радости. Они занимают свободные места. Они в синей форме с красной отделкой… Головы повязаны платками, у других украшены гирляндами из перьев и т.д. и т.д. Все они причудливо раскрашены и украшены серьгами и драгоценными камнями в носу. Вот появляется прославленный президент Соединенных Штатов. За ним следует его свита, он облачен в одеяние из густо-пурпурного атласа. Все взгляды устремлены на него, а он обводит всех доброжелательным взором и с неподражаемой грацией склоняется перед присутствующими. Он садится, царит благоговейная тишина, и секретарь читает статьи договора… Крики, в своей собственной манере, громко согласились с каждым предложением, и подписание договора увенчалось успехом. Президент подарил полковнику [Александру] Макгилливрею²⁴⁷ нитку бус в знак вечного мира и пакет табака, чтобы раскурить калюмет²⁴⁸. Макгилливрей, облаченный индейским суверенитетом, принял дары, произнес короткую речь и в ответ преподнес президенту вампум²⁴⁹. Вот короли, вожди и воины один за другим продвигаются вперед. Они приближаются величественно, с природным достоинством… Макгилливрей прибегает к общепринятому рукопожатию, и несколько индейцев следуют его примеру. Но большинство, схватив президента за локоть, сплетают руки с его руками, горячо выражая таким образом свое удовлетворение, и еще одна индейская песнь мира завершает эту трогательную, важную и достойную церемонию»²⁵⁰.

Неизвестный автор. Боксеры из Конгресса. Карикатура 1798 г.

На карикатуре изображена первая драка конгрессменов в истории США.

Перед спикером нижней палаты несли церемониальную булаву, сделанную по образцу римских фасций. Вопреки названию, она представляла собой связку из тринадцати эбеновых палочек, связанных серебряной лентой и увенчанных американским орлом. Сама идея такого символа была заимствована из английской традиции, но в Великобритании булава служит эмблемой королевской власти²⁵¹. В США она превратилась в зримый знак достоинства законодателей. При обсуждении, где должна находиться булава во время заседаний Палаты, возникла некоторая заминка. Массачусетец Джордж Тэтчер заявил, что булава – всего лишь заостренная палка, над которой будут смеяться мальчишки. Так не все ли равно, будет она во время заседаний лежать на столе или под столом?²⁵² Но большинство с ним не согласилось. Во время заседаний булава ставится справа от спикера. Она служит и для дисциплинарных целей. Если конгрессмены разбуянятся, как это произошло в 1798 г., пристав снимает булаву с подставки и многозначительно демонстрирует ее нарушителям спокойствия. Эта булава была деревянной и впоследствии погибла при сожжении англичанами Капитолия в 1814 г. Та, что используется сейчас, сделана в 1841 г. Со временем она стала настолько неотъемлемой деталью образа спикера, что Нэнси Пелоси, занимавшая эту должность с 2019 до 2023 г., носила брошь с ее изображением.

Труд конгрессменов с 1789 г. оплачивался из федеральной казны. Ставки были определены тогда же. Спикер Палаты представителей и председатель Сената получали по 12 долларов в день, рядовые депутаты и сенаторы – по шесть. Интересно, что эта сумма была пересмотрена только в 1855 г. Невзирая на инфляцию и дороговизну столичной жизни, оклад конгрессменов не индексировался десятилетиями. Кое-кому эта сумма казалась чрезмерной, ведь депутат получал ее и в том случае, если не участвовал в заседаниях. Массачусетец Теодор Седжвик позволил себе отлучиться на несколько дней из-за болезни своей жены и тут же удостоился язвительной эпиграммы:

 
Мария милая, как ты любима другом!
О право, как мы им восхищены!
Ведь в день за драгоценную супругу
Шесть долларов заплатят из казны²⁵³.
 

Все же центром политической жизни был при новой Конституции не Конгресс, а президент. Джордж Вашингтон пользовался колоссальным авторитетом как победоносный военачальник и как политик безупречной честности. Современники сравнивали его с идеальными героями античности. Каждое его появление на публике было событием. Юная виргинка записывала в дневник: «Сегодня вечером мы сидели за чаем, и вдруг что же мы увидели? Карету мистера Вашингтона! Я была в восторге, это уж точно»²⁵⁴. Предтеча латиноамериканской независимости Франсиско де Миранда наблюдал въезд Джорджа Вашингтона в Филадельфию: «Дети, мужчины и женщины выражали такой восторг, словно это Спаситель въезжал в Иерусалим!»²⁵⁵ Всеобщее внимание и забота о первом президенте проявлялись во всем. Случилось так, что президенту во время жизни в Нью-Йорке потребовалась хирургическая операция. Чтобы не беспокоить больного шумом дорожного движения, горожане перекрыли Черри-стрит, где он жил, цепями, а примыкающие переулки засыпали соломой, чтобы колеса не гремели по мостовой²⁵⁶.

В какой-то мере образ Вашингтона строился как республиканизированная версия «короля-патриота». Иногда это было видно даже на символическом уровне. Так, в губернаторском особняке в Уильямсберге (Виргиния) висел портрет Георга III во весь рост. Его заменили портретом Вашингтона того же размера и в той же позе.

Много думали о проблеме титулования. Джон Адамс пророчил, что без должной титулатуры «американского президента скоро введут в какой-нибудь фарс на половине театров Европы и выставят на посмешище»²⁵⁷. Уже во время революции Вашингтона стали величать «отцом своей страны»²⁵⁸ – очевидная калька с Октавиана Августа («отец отечества»), а также с Георга III («отец своего народа»). Долго думали о титуле президента. Сенат обсуждал такие варианты, как «его выборное величество», «его превосходительство» и в итоге остановился на конструкции «его высочество президент США и протектор их свобод». Однако Палата представителей отвергла чрезмерно высокопарную риторику, и после долгих дискуссий главу государства было решено именовать просто «господин президент»²⁵⁹.

Повседневная жизнь первого президента была расписана чуть ли не по минутам. Не случайно некоторым исследователям политика ранней республики напоминает хорошо отрежиссированный спектакль, с жестко ритуализованными президентскими приемами и торжественными процессиями²⁶⁰. Пока что «актерам» недоставало сыгранности: исполнительная и законодательная власть притирались друг к другу. Такой эпизод передавала Абигайль Адамс: «Палата представителей снизошла до того, чтобы в полном составе обратиться к президенту с ответом на его речь, хотя многие горячо возражали. Сенат во главе с председателем это уже сделал, так что было непонятно, как здесь вывернуться. Но все сенаторы ехали верхом, а представителям пришлось бы идти пешком, а за ними хлюпала по грязи толпа. Возражение было устранено одним из конгрессменов, предложившим послать за наемными экипажами для тех, у кого не было собственных карет. И потом, идти к президенту – “это так по-монархически”… Президент отвечал, что, поскольку Сенат пришел к нему, он не считает нужным проводить различие, кроме того, в определенных штатах принято отвечать на речи, произнесенные губернаторами, и он не хотел бы вносить новшества… Так что гора пошла к Магомету, и к тому же с шиком. Перед каретой спикера шел пристав со своей булавой. Конгрессмены следовали за ними, кто верхом, кто в экипаже»²⁶¹.

Собственно, еще до вступления в силу федеральной Конституции началось формирование этакого «республиканского двора» вокруг фигуры президента Континентального конгресса. Для него за счет федеральной казны с 1778 г. снимали дом, заботились о его столе, экипаже и прислуге²⁶². Президент Конгресса Сайрус Гриффин давал один-два обеда в неделю для узкого круга приглашенных. Его супруга Кристиана («президентесса», как ее называли современники) устраивала более многолюдные приемы по пятницам. Джордж Вашингтон и его супруга тоже давали обязательные приемы. В Филадельфии местом действия был особняк Роберта Морриса, о котором уже говорилось, а в Нью-Йорке президентским особняком служило здание на Черри-стрит, 3. Там обитали четыре последних президента Континентального конгресса, а в 1789 г. туда же въехал президент Вашингтон (особняк не сохранился до наших дней). Здание было арендовано за счет Конгресса и обходилось казне в немалую сумму: 845 долл. в год. Перед вселением Вашингтона его обставили заново, потратив на это восемь тысяч. В остальном, по отзывам современников, дом мало чем отличался от жилья зажиточного джентльмена. Одна из посетительниц оставила описание того, как он выглядел перед приездом Вашингтона: «Утром перед приездом генерала я пошла посмотреть на особняк. Лучшая мебель в каждой комнате и самое большое количество посуды и фарфора, которые я когда-либо видела; весь первый и второй этажи оклеены обоями, а полы покрыты богатыми турецкими и уилтонскими коврами»²⁶³.

Прислугу для того, чтобы содержать особняк, президент привозил со своей плантации. Прислуживали Вашингтону семеро рабов, что сопровождалось некоторыми проблемами, раз уж обе столицы, где ему довелось президентствовать, располагались в северных штатах. В Нью-Йорке в 1790-х гг. рабство еще существовало, а вот Пенсильвания уже успела его отменить. Государственным служащим с Юга дозволялось брать с собой прислугу, но если раб оставался в Филадельфии дольше полугода, он должен был получить свободу. Несмотря на просьбы Вашингтона, исключения для него не сделали²⁶⁴. Каждые шесть месяцев президент устраивал своей черной прислуге небольшое «турне» за пределы штата. Таким образом, требования закона удавалось обойти. Большинство рабов президента приняли этот порядок, но не все. Неприятная для Вашингтонов история произошла с горничной первой леди – 22-летней Оной Джадж. Девушка пользовалась доверием и расположением хозяйки. Ей даже была обещана свобода. Но потом Вашингтоны передумали. Горничную решили подарить на свадьбу приемной дочери президента. Узнав об этом, Она обратилась за помощью к свободным афроамериканцам Филадельфии, и ей помогли бежать. Кто-то из знакомых Вашингтонов встретил беглянку в Нью-Гэмпшире, и президент попытался вернуть пропажу. Но власти штата отказали ему в содействии. Тогда Вашингтон решил действовать неофициально и направил в погоню за Оной своего племянника Беруэлла Бассетта. Но Бассетт имел неосторожность за обедом с нью-гэмпширским губернатором рассказать о своем поручении. Губернатор предупредил Ону, и ей снова удалось ускользнуть. Она так и жила в Нью-Гэмпшире до самой смерти²⁶⁵. Другая похожая история произошла с поваром Вашингтона по имени Геркулес. Он славился на всю страну своими кулинарными талантами и строгим порядком, который навел на кухне. Ему даже позволялись маленькие поблажки: он мог свободно гулять по улицам Филадельфии и распродавать в свою пользу остатки от официальных обедов. Вот только удержать уникального специалиста при себе президенту не удалось: в 1797 г. Геркулес сбежал. Он жил в Нью-Йорке в статусе беглого раба, пока официально не получил свободу по завещанию Вашингтона. Его дети остались в рабстве. Будущий король Франции Луи-Филипп во время своего визита в Маунт-Вернон решил спросить маленькую дочку Геркулеса, не скучает ли она по отцу. Но девочка ответила: «Сэр, я очень рада, ведь он теперь свободен»²⁶⁶.

Но вернемся к президентским приемам. Они отличались довольно сложным тайм-менеджментом. Во вторник принимали иностранных дипломатов или иных выдающихся посетителей. В четверг давали официальные обеды, а в пятницу Марта Вашингтон принимала друзей и знакомых. Александр Гамильтон, к которому новоиспеченный президент обратился за советом, уверял: «Общественное благо безусловно требует поддерживать достоинство этой должности… Люди ожидают от главы исполнительной власти довольно надменного поведения»²⁶⁷. За образец для главы молодой республики принимался протокол королевских дворов Европы. Само название президентских приемов (levées) было заимствовано из практики французского королевского двора. Гамильтон тщательно расписал протокол. Вашингтон должен был появиться перед гостями всего на полчаса, обменяться с тем или иным из них несколькими словами на какую-нибудь не слишком важную тему, а затем исчезнуть. Он не должен был принимать ничьих приглашений²⁶⁸. Во вторник угощения не подавали. Приглашенные к Марте Вашингтон в пятницу могли рассчитывать на кусок пирога, мороженое и лимонад, чай или кофе. Ставился также ломберный столик для игры в вист. Визитеры приходили между тремя и четырьмя часами, кланялись хозяину дома, а затем предавались светской болтовне. Джентльмены блистали куртуазными манерами, дамы – своей красотой, как нельзя более выгодно подчеркнутой светом свечей. Здесь находилось место для «модных поединков». Юная и легкомысленная Фейт Трамбулл как-то «с ужасом отметила, что в комнате нет ни одной леди, которая так же хорошо одета и так же хорошо выглядит», как она сама^{269 270}. Визитерам не позволяли задерживаться: расходились в девять вечера, неслыханно рано по меркам XVIII века.

В особняке на Черри-стрит не было достаточно просторных залов для президентских приемов, так что усадить многочисленных гостей было негде, и им приходилось стоять. К тому же и потолки были низковаты, что могло приводить к печальным казусам. Внук президента Джордж Кастис вспоминал один случай, когда модница в гостиной Марты Вашингтон задела страусовыми перьями в прическе низко висящую люстру, и перья загорелись. К счастью для красавицы, адъютант президента поспешил к ней на помощь и погасил пламя собственными ладонями²⁷¹.

Неудобства никого не смущали. Президентские приемы быстро стали частью столичной жизни. Если, например, по болезни президента прием отменялся, это сразу замечали. На приемах внимательно следили: кто кому поклонился или не поклонился, кто беседовал или не беседовал с Вашингтоном. Сам Вашингтон примечал, много ли было посетителей, и когда однажды по случаю плохой погоды на прием пришел только вице-президент, сделал в дневнике особую запись²⁷². Популярность этих мероприятий была такова, что президент вынужден был объяснять знакомым, что физически не в состоянии устраивать приемы более часто и что он лично предпочел бы общаться с одним-двумя друзьями в Маунт-Верноне, чем принимать должностных лиц и дипломатов в столице²⁷³.

Кроме этих еженедельных ритуалов, устраивались особые церемонии по праздникам, например, на День независимости или на Новый год. Дни рождения президента отмечались как официальные праздники²⁷⁴. К 1791 г. даже самые маленькие городки США устраивали в этот день бал или банкет в честь Вашингтона. «Federal Gazette» восторженно описывала день рождения Вашингтона, отпразднованный в 1791 г. в Филадельфии. Праздник состоялся, по всей видимости, на втором этаже пенсильванского стейтхауса, где обычно проводились официальные церемонии. По такому случаю власти разжились портретом виновника торжества и украсили его гирляндами лавра и цветов, в знак военных и мирных заслуг героя. В числе приглашенных были вице-президент с супругой, конгрессмены, депутаты пенсильванской легислатуры, а также «блестящее сборище иностранцев и американских граждан»; по мнению автора статьи, все это свидетельствовало «о быстром росте и развитии изысканных и светских удовольствий в Америке». Президент появился в военной форме, и газета особо отмечала «его здоровый вид, обещающий долгую и столь желанную череду благ, получаемых от его мудрого и благоразумного управления»²⁷⁵.

Президент, всю жизнь обожавший лошадей, особенно заботился о своем выезде. По субботам он, бывало, выезжал за город со всей семьей в экипаже шестерней. Бока лошадей блестели, как шелк, копыта были отполированы и выкрашены в черное, а попоны были из леопардовых шкур²⁷⁶. А иногда, устав от церемониала, Вашингтон просто отправлялся на прогулку. Тогда его можно было видеть прогуливающимся по улицам Нью-Йорка или Филадельфии в компании своего адъютанта.

Выезды, приемы и церемонии, конечно, требовали расходов. Жалованье главы исполнительной власти Конгресс определил в 25 тыс. долл. в год. На поддержание должного блеска этого не хватало, и Вашингтон был вынужден ежегодно прибавлять к назначенной сумме около 5 тыс. долларов из собственного кармана²⁷⁷.

Чета Вашингтонов заложила основы президентского этикета для последующих глав исполнительной власти в США.