Чёрная стезя. Часть 2

Испытание войной

Глава 1

Василиса оставила учёбу в техникуме в начале первого семестра. В стране уже три месяца полыхало жаркое пламя войны. Немцы упорно рвались к Москве, сводки информбюро каждый день были всё тревожнее и тревожнее.

Студенческие группы поредели, часть парней ушли добровольцами на фронт. Написали заявление и несколько девушек, но их пока не призывали.

В первых числах сентября их третий курс отправили в колхоз на уборку урожая, а после возвращения объявили: обучение станет платным. Для Василисы озвученная сумма была неподъёмной. Она сразу поняла, что ей не потянуть.

Небольшой зарплаты матери итак едва хватало для приобретения самых дешёвых продуктов. Дополнительный довесок в расходах вынудит голодать всю семью. Этого допустить Василиса не могла. Правда, Иван, поступив на курсы шоферов, стал получать стипендию, но эта стипендия была такой скудной, что заметного увеличения семейного бюджета не произошло.

Сообщив матери о своём решении, Василиса занялась поиском работы и потратила на это две недели. Никаких вакансий, кроме мытья полов, во всей округе для неё не нашлось. Сказывались тёмные пятна в её биографии.

И тогда Василиса отважилась на отчаянный поступок. Ещё в первые дни поиска, когда она заглянула на биржу труда, ей бросилось в глаза объявление, напечатанное крупным жирным шрифтом.

Вначале оно не заинтересовало её, поскольку речь в нём шла о приёме лесорубов в урочище Дальний Тырым, в двадцати километрах от посёлка Кусья. Это была, всё-таки, тяжёлая мужская работа, требующая определённых навыков и физической силы, и для неё, казалось, не подходила.

После безрезультатных хождений по конторам и учреждениям, убедившись, что подходящей работы ей не найти, Василиса ещё раз подошла к объявлению и внимательно прочитала каждую строчку. Поколебавшись, решила попробовать себя в качестве лесоруба. Такое решение она приняла без совета с матерью.

На бирже труда, как ни странно, её решению не удивились, оформили направление в Кусьинский леспромхоз без лишних вопросов. Причиной всему стала разгорающаяся война, которая сняла все ограничения на женский труд. Область остро нуждалась в пиломатериалах, объёмы заготовок древесины леспромхозам были увеличены сразу в несколько раз. Рабочих рук не хватало. Много мужчин ушло на фронт, их места занимали женщины.

На сборы отводилось двое суток. Возвращаясь домой, Василиса готовилась к непростому разговору с матерью. Едва смирившись с тем, что дочь бросила учёбу, мать вновь выслушает от неё неприятную новость, нарушающую семейное благополучие. Сообщить о своём отъезде в глухую тайгу Васса решила вечером, когда они втроём сядут ужинать. Ей необходима была поддержка брата. Она была уверена, что Иван поймёт и поддержит её.

За ужином, когда Евдокия поставила на стол сковородку с жареной картошкой, Иван, открывая банку с солёными грибами, неожиданно спросил:

– Ну, как, сеструха, нашла сегодня работу – или опять по нулям?

Вопрос брата был неожиданным. Василиса изучающе посмотрела сначала на Ивана, потом перевела взгляд на мать, словно оценивая их готовность к восприятию ошеломляющей новости, и с напускным безразличием сказала:

– Да, сегодня мне повезло, работу я нашла.

– Нашла? – удивилась мать. – А чего ж молчала? Вот радость-то какая!

– Видать, подвернулась такая работа, про которую и говорить-то не хочется, не то, чтобы радоваться, – проговорил Иван язвительно.

– Не бреши, – одёрнула сына Евдокия и насторожилась, в её глазах мелькнула тревога. – Полы мыть устроилась?

– Нет, мама, – вздохнула Василиса. – Поломойке мало платят. В леспромхоз я устроилась, буду лес валить наравне с мужиками.

Маленькая сухая рука матери дрогнула, из неё выпала ложка, улетела под стол.

– Как же ты решилась, Вассочка? – дрожащим голосом вымолвила она с осуждением. – И со мной не посоветовалась.

– Прости, мама, но я знала, что ты будешь против, – Василиса встала, подошла к матери, обняла её за плечи. – Не беспокойся, пожалуйста, всё будет хорошо. В лесу много женщин уже работает, так что там я буду не одна. Буду вместе с ними ковать победу над врагом, сейчас лес, ой, как нужен стране! Эвакуированные заводы в чистых полях стоят под открытым небом, люди остались без крыши над головой, а зима уже на пятки наступает.

– Так оно, дочка, сейчас вся страна нуждается в помощи. Но ты же никогда лес не пилила, какой с тебя работник в тайге? – с жалостью выговорила Евдокия. – Занедужишь от непосильной работы, а то ущё хуже – придавит бревном случайно.

– Мама, не нагоняй страха, – поморщившись, вступился за сестру Иван. – Наш отец тоже не умел валить лес, но жизнь заставила, и он научился. И Васска научится, не боги горшки обжигают. Другие бабы смогли же освоить эту работу, помогут ей на первых порах. Зато какая красивая кругом тайга, чистый воздух! А запах один чего стоит! Хвоя и смола дурманят голову, она даже кружится с непривычки. Да и харч в тайге посытнее нашего будет, верно?

Василиса увидела, как Иван подмигнул ей, намекая, чтобы она продолжила в том же духе.

– Да, мама, питание там хорошее, – подхватила Василиса, – суп с мясом, каша с тушёнкой, чай с маслом. Зарплату буду привозить домой нетронутой, в тайге её тратить без надобности, да и негде.

– Ой, Васса, загробить ты себя хочешь по собственной воле, – запричитала Евдокия, смахивая с глаз накатившиеся слёзы. – Надорваться можно на такой работе, а ты будущая баба, тебе ещё дитятков рожать, подумай об этом. Мужики посильнее вас, и те пупы рвут, грыжу зарабатывают. В лесу физическая сила нужна, видела я, как отец ваш жилы рвал на Шайтане.

– Всё, мама, хватит причитать, отговаривать меня уже поздно, я приняла для себя решение, – наставительно-ласково проговорила Василиса и, чмокнув мать в щёку, отстранилась от неё, подняла упавшую ложку, села на прежнее место. – Давайте будем ужинать.

За весь ужин никто из них больше не проронил ни слова. Евдокия будто сжалась в комок и периодически утирала краешком фартука катившиеся из глаз слёзы.

После ужина Иван, потолкавшись в комнате некоторое время, ушёл на свидание с Тоней. Василиса и Евдокия остались вдвоём. В доме повисла тягостная тишина.

– Мама, да не переживай ты так за меня, – не выдержав мучительного напряжения, – заговорила Васса. – Всё будет хорошо, вот увидишь. Ты ведь не одна остаёшься, Ваня всегда будет рядом с тобой. Ничего практически не меняется. Ты же не плакала, когда я училась в Лысьве, правда? Хотя меня тоже неделями не было дома. Сейчас наши встречи будут чуть реже, что тут такого?

– Боюсь я за тебя, дочка, – потухшим голосом сказала Евдокия. – В тайге хулиганистый народ собирается, обидеть могут. А заступиться за тебя будет некому, там каждый за себя.

– Глупости всё это, мама, – хорохорясь, проговорила Василиса. – Люди везде одинаковы, только характеры у них разные. К каждому требуется отдельный подход. Кто-то признаёт только силу, а для кого-то важна доброта и ласка. Жизнь в общежитии за два года меня многому научила. Я и сдачи могу дать, если потребуется. Ты, мамочка, плохо меня знаешь. Твоя дочь выросла сильная и отчаянная, даже драться умеет. Тебе просто не довелось убедиться в этом.

Евдокия слушала Василису, а глазах стоял один немой вопрос: выживешь ли ты, дочь, там, в тайге, в неизвестных и непредсказуемых условиях?

Весь следующий день был посвящён сборам в дорогу. Василиса неторопливо выкладывала на стол все свои личные вещи. Потом, после некоторых раздумий что-то убирала назад, что-то тут же дополняла. Трудность заключалась в том, что она не знала достоверно, в каких условиях ей предстоит жить, когда разрешат взять выходной. Будет ли там электричество, или придётся коротать вечера при свечке? Есть ли возможность нормально помыться, или предстоит довольствоваться нагревом ведра воды на печке? На бирже труда на эти вопросы она не получила вразумительных ответов. Сейчас эти вопросы задавала ей мать, и Василиса, чтобы не расстраивать её понапрасну, на ходу придумывала картины таёжной жизни и без заминки описывала мнимый быт лесорубов.

Ранним утром следующего дня Василиса в сопровождении Ивана вышла из барака. С матерью она простилась в комнате, Василиса попросила не провожать её дальше порога. Туго набитый вещевой мешок с затянутыми вверху лямками нёс на плече Иван. Он вызвался проводить Василису на вокзал и посадить в поезд.

– Ты, это…сильно не умничай там в лесу, – озабоченно посоветовал он, когда они расположились на угловой лавке в закопчённом зале ожидания.

– Что значит «не умничай»? – спросила Василиса с недоумением.

– Не умничай – значит не лезь в бутылку по пустякам со своими принципами, – поучительно сказал Иван. – Веди себя тихо и мирно, присмотрись к людям, к их заведённым правилам. Хоть ты и жила в общежитии два года самостоятельно, но это ещё не означает, что ты уже тёртый калач. Мать ведь не зря беспокоится за тебя – с блатным народом ты не сталкивалась. У этого люда свои правила жизни, другие порядки и повадки.

Василиса с большим удивлением покосилась на брата и спросила:

– Ты-то откуда про всё это знаешь?

– Плавали – знаем.

– И где это мы плавали? – не отступалась Василиса.

– Неважно, – попытался отмахнуться от неё Иван. – Раз говорю – значит, знаю.

– Нет, Ваня, это очень важно.

– Твоя назойливость на блатном жаргоне означает «лезть в бутылку».

– И всё же?

– Вот привязалась, – недовольно пробурчал Иван. – К Ваське Бородину, дружку своему, в гости хожу. Он в соседнем бараке живёт. У них там год назад в двух комнатах блатные поселились, насмотрелся я на их жизнь, наслушался всякого, оттуда и все познания.

– И что, на этих бандюков никакой управы нет?

– Ты что такая наивная? Кому хочется рисковать своим здоровьем? У блатных все разборки заканчиваются мордобоем и поножовщиной. Поэтому никто из жильцов и не смеет перечить им, закрываются на засов и сидят тихо, пережидают, пока те не угомонятся.

– Ты, Ваня, такие страсти рассказываешь, что мне даже не верится, – содрогнувшись, тряхнула головой Василиса и передёрнула плечами.

– Верится тебе, или не верится – но будь осторожнее, – поучительно высказал Иван. – Может на этом Дальнем Тырыме и неплохой народ собрался, работящий, но держать ухо востро никогда не лишне. В любом коллективе всегда отыщется какой-нибудь урод, который не хочет жить по общепринятым правилам.

В словах Ивана было что-то незнакомое и уже не мальчишеское. И только сейчас Василиса обратила внимание на то, что и голос брата изменился – стал более грубым, мужским.

«А ведь он действительно становится мужчиной, – подумалось ей вдруг. – Через полгода ему исполнится восемнадцать, он станет совершеннолетним».

От этой мысли ей стало тревожно. Василиса была уверена, что война через полгода не закончится – слишком далеко продвинулись немцы, значит, брата призовут в армию и отправят на фронт.

Поражённая последней своей мыслью, она уставилась на Ивана так, как будто сейчас не он её провожал в неизвестную жизнь, а она отправляла его на фронт.

– Ты чего вылупилась? – не догадываясь о её мыслях, спросил Иван. – Урод обязательно объявится, вот увидишь.

– Хорошо, Ваня, я прислушаюсь к твоим советам, – сказала Василиса с несвойственной ей покорностью.

В это время послышался прерывистый паровозный гудок, к перрону приближался пригородный поезд.

– Вставай, пошли! – распорядился Иван. – Подкатывается твой драндулет.

Иван с лёгкостью подхватил увесистый мешок, забросил на плечо и, не оглядываясь, направился к выходу. Василиса последовала за ним.

Паровоз, попыхивая клубами дыма, медленно прополз мимо перрона и остановился, выставив коротенький состав напротив здания вокзала.

Сгрудившиеся толпа молчаливых и хмурых пассажиров начала спешно растягиваться вдоль состава. Иван направился к последнему вагону.

– Там меньше народу, можешь подремать, – бросил он на ходу.

Васса облюбовала скамейку в самом конце вагона, Иван поставил на неё мешок.

– Ну, вот, располагайся, поедешь одна, как королева, – бодрым голосом проговорил он.

Васса присела к окну, Иван остался стоять, переминаясь с ноги на ногу.

– Ты, Ваня, не забывай помогать маме, хорошо? – печальным голосом произнесла она. – Я теперь, наверно, не скоро приеду вас навестить.

– Не беспокойся, всё будет в полном ажуре.

Они надолго замолчали, оба уставились в окно. За стеклом моросил дождь. Перрон был пустынным, лишь однажды перед их взорами прошёл железнодорожный рабочий с железным ящиком в руках и мелькнула спешившая по своим делам молоденькая проводница.

– Ты не говорила, как будешь добираться до Дальнего Тырыма, – нарушил молчание Иван. – Я не стал спрашивать тебя при матери, чтобы она не переживала лишний раз. Ей ведь неизвестно, что паровоз ходит только до Пашии.

– До Кусьи доберусь на попутном грузовике, а дальше на конной упряжке.

– Это ведь километров полста по тайге, не меньше. Не боишься?

– Волков бояться – в лес не ходить, – усмехнулась Василиса. – Других вариантов судьба не захотела мне предоставить. Не сидеть же на шее у матери из-за страха?

Иван посмотрел на сестру и ничего не сказал.

– И потом, какой может быть страх здесь, в тылу? – продолжила Василиса. – Вот на фронте – да, страшно. Или на оккупированных немцами территориях. Там действительно страшно. Слышал ведь, что они творят с местным населением?

– Слышал, – ответил Иван глухим голосом. – И всё же, будь осторожной, и в мирной обстановке всякое случается.

– Я уже слышала про уродов, учту, наставник – рассмеялась Василиса с какой-то казённой улыбкой на лице, театрально, будто репетировала сою первую роль на сцене.

Паровоз издал предупредительный гудок и недовольно фыркнул выброшенным паром.

– Ну, ладно, мне пора на выход, – негромко сказал Иван. – Напиши письмо, как придешь на место, а то мать изведётся вся.

– Напишу обязательно, – пообещала Василиса.

Иван спрыгнул с подножки вагона на перрон, когда паровоз дёрнул состав и медленно потащил его мимо здания вокзала. Василиса прильнула к окну и видела некоторое время шагающего по перрону брата, потом он исчез из её поля зрения. Через минуту за окном потянулась бесконечная лента хвойного леса.

Глава 2

В первую ночь в урочище Дальний Тырым Василисе спалось плохо. Она добралась сюда только на второй день после отъезда из Чусового. На станции Пашия её никто не ждал. На маленькой привокзальной площади, не смотря на ранний час, не оказалось ни одного грузовика, который бы отправлялся в Кусью. Две заляпанные грязью полуторки, что стояли поодаль от вокзала на возвышенном гравийном пятачке, отправлялись в противоположном направлении. Один грузовик забрал пассажиров и повёз их на Вижайский прииск, другой доставлял людей в посёлок Койва.

Василиса, проводив взглядом отъехавшие машины, осталась стоять посредине привокзальной территории в полном одиночестве. Постояв в растерянности несколько минут, она решила вернуться в помещение вокзала и обратиться к дежурной по вокзалу.

Хозяйка станции, высокая женщина лет сорока, словно станционная каланча, и сухая, как жердь, в замызганном железнодорожном костюме, внимательно осмотрела прибывшую пассажирку с ног до головы, будто прощупывала, с кем имеет дело. Потом, забросив привычным движением за плечо свою тощую рыжую косу с грязным бантом на конце, с неохотой, но всё же доброжелательно, заговорила:

– А ты, барышня, не бегай на улицу попусту. Дождь там заладил, измокнешь вся. Стань вон лучше у окна, да и карауль Тимоху-то. В Кусью отсюдова только один Тимоха теперича ездит. По-моему, уж две недели как будет. Раньше ещё Пашка Млызин туда таскался по лесным делам, но у него чегой-то мотор вдруг заартачился, заглох посредь дороги, на веревке потом приташшили. Сейчас на приколе его колымага стоит. А Тимохин грузовик приметный – правый борт у него сломан. Ещё в сенокосную пору, аккурат на Петров день, он, паразит, где-то в овраге кувыркнулся по пьяни, так до сего дня и ездит со сломанным кузовом.

– В котором часу, примерно, он подъедет? – спросила Василиса, выслушав неожиданно разговорившуюся женщину.

– Вот этого, милочка, я тебе сказать не могу, потому как сама не знаю. Скажу только, что порожняком он машину не гоняет, не позволяет ему этого делать начальство. Его грузовик за райпотребторгом закреплён. Товары разные перевозят на нём в Кусью. А пассажиры, вроде тебя, – попутный груз.

– Может, вы скажете мне, где стоит его машина? – поинтересовалась Василиса у словоохотливой женщины. Ей почему-то показалось, что та только числится дежурной по станции, а фактически заправляет всеми текущими делами на прилегающей территории и знает обо всём, что происходит вокруг.

– Скажу, отчего ж не сказать? – незамедлительно откликнулась всезнающая хозяйка станции. – Тут у нас все друг про дружку знают. Как перейдёшь через площадку, сразу сворачивай в первую улицу налево. Пятая изба справа и будет Тимохиной. Там и машина его должна стоять перед калиткой, увидишь.

– Спасибо вам, – поблагодарила Василиса женщину и отошла к окну.

Переждав некоторое время, когда дождь немного утих, она отправилась на поиски Тимохи.

Грузовик Василиса увидела сразу, как только свернула в улицу. Он действительно стоял у забора пятой по счёту избы. Около него стояли два мужчины и, размахивая руками, о чём-то оживлённо говорили. Один из них был в телогрейке и без головного убора, другой в длинном чёрном пальто и тёмно-серой шляпе, в руках у него был портфель.

Василиса сразу догадалась, что тот, который в телогрейке и есть Тимоха, а второй, по всей видимости, какой-то начальник. Она не стала подходить близко к мужчинам, остановилась у забора соседнего дома, и стала ждать, когда они закончат разговор.

Прошло ещё минут пять, прежде чем мужчины разошлись. Тот, который был в пальто, развернулся и пошёл к станции, а Тимоха полез в кузов, принялся там что-то двигать.

Едва мужчина в пальто миновал Василису, она стремительным шагом направилась к машине. Тимоха, держась за борт, поставил ноги на колесо и спрыгнул на землю.

– Вас Тимофеем звать? – спросила Василиса.

Мужчина обернулся, с подозрительностью посмотрел на неё. На вид ему было лет тридцать. Светло-серые глаза, скуластое лицо с пшеничными усами, закрученными полукольцом вверх, и пышный кудрявый чуб придавали ему облик лихого парня.

Убедившись, что перед ним стоит обыкновенная баба, которая не способна причинить неприятность, широко улыбнулся:

– До встречи с тобой пока Тимохой звали, – глаза шофёра озорно загорелись, – а тебе чего?

– Мне до Кусьи нужно срочно добраться, – торопливо проговорила Василиса, боясь, что Тимоха не станет её слушать до конца и уйдёт в дом. – На работу я поступила, опаздывать нельзя.

– Одна едешь, или ещё попутчик имеется?

– Одна.

– Если на бутылку красненького не пожмотишься – прихвачу, – скаля зубы, бесцеремонно заявил Тимоха. – А так, жди другой оказии.

– Я согласна, – не раздумывая, ответила Василиса. – Когда вы поедете?

– На закате дня, – скривился в злой усмешке шофёр. – Видела, тут ко мне дядька в шляпе подходил?

– Видела.

– Вот он-то, как говорится, и испортил всю малину на сегодня. Я с утра должен был три бочки пива вести в Кусью, а этот ханурик договорился с моим начальством, чтобы я и его груз прихватил, какой-то движок для геологов. А движок этот прибудет на станцию только после обеда. Пока разгрузят его, пока мне в кузов перебросят – пройдёт время. Отправлюсь не раньше трёх часов, – нерадостно сообщил шофёр. – Я предложил ему завтра с утра отвезти этот движок, а он – ни в какую. Слово, говорит, дал геологам. Он слово дал, видите ли, а я, по его милости, должен личного времени лишаться.

Тимоха замолчал, ждал окончательного решения Василисы.

– Жаль, конечно, что не получается выехать раньше, – проговорила она разочарованно. – Мне ведь ещё дальше ехать нужно, на Дальний Тырым. Вряд ли кто-нибудь отправится туда вечером.

– Как знаешь, – передёрнул плечами Тимоха. – От меня ничего не зависит.

– Вы поможете мне с ночлегом в Кусье?

– Могу устроить у своей тётки, у неё есть свободная комната, переночуешь. Она иногда принимает таких бедолаг, как ты. Только и ей придётся рублик выложить, жить-то всем нужно, – хмыкнул шофёр.

– Ну, что ж, другого варианта у меня всё равно нет, я поеду с вами, – согласившись с предложением, ответила Василиса.

– Лады, – весело отозвался Тимоха. – Жди меня на горушке у станции, подскочу.

Всё произошло так, как и предсказывал Тимоха.

В Кусью они приехали в четыре часа дня. Целый час ушёл на разгрузку, за это время Василиса успела оформиться на работу в леспромхозе, и только после этого грузовик остановился у дома родственницы Тимохи. Перебросившись с тёткой несколькими фразами, он спешно укатил обратно.

– Пойдём, покажу тебе комнату, – бесцветным голосом произнесла женщина, проходя мимо Василисы. – Володька в ней жил, пока в армию не забрали. За полгода до войны призвали. Писал регулярно, а как война началась – ни одной весточки не прислал. На границе он служил, под Брестом. Сейчас там немцы.

– Как вас звать? – спросила Василиса, следуя за тёткой Тимохи.

– Зови тётей Настей.

Они прошли в дом. Сняв у порога галоши, хозяйка пересекла просторную кухню с кружевными занавесками на окнах и остановилась в дверном проёме.

– Вот твоя комната, проходи, располагайся, – сказала тётя Настя.

Маленькая комнатка за кухней была чистой и уютной. Стены отливали синькой от свежей побелки. У окна стоял деревянный стол, накрытый светлой клеёнкой в цветочек, рядом стоял венский стул. Металлическая кровать располагалась у противоположной стены, задняя спинка кровати упиралась в боковину печи.

– Спасибо, – поблагодарила Василиса. – Сколько я буду должна вам за ночлег?

Женщина с укоризной посмотрела на квартирантку и проговорила со вздохом:

– Спасибо ты уже сказала авансом, а большего мне и не нужно. Не возьму я с тебя ничего. Кабы ты остановилась на несколько дней – тогда другое дело. А так – за что брать? За то, что негде голову притулить на ночь? Да и не такая ты богатая, смотрю я на тебя, чтобы сорить деньгами. Состоятельные девки не отправляются в тайгу на заработки.

– Большое вам спасибо ещё раз, тётя Настя, – взволнованно выдохнула Василиса. – Мне действительно негде переночевать. Я рассчитывала сегодня же добраться до Дальнего Тырыма, а не получилось. На бирже труда меня заверили, что добраться до лесопункта совсем не трудно, грузовики и конные упряжки ходят туда часто.

– Какая ты наивная, девонька, – с сожалением высказалась женщина. – С такой наивностью трудно тебе придётся на лесоповале среди мужиков. Обведут вокруг пальца и не заметишь. Тебе, поди, на бирже труда пообещали, что будешь трудиться в бабской бригаде?

– Да, а разве не так? – в растерянности спросила Василиса.

– И тут тебя обманули. Баб там вместе с тобой будет человека три-четыре, не более. Остальные все мужики, живут каждый сам по себе. Власть для них не существует. Лёг – свернулся, встал – встряхнулся, и бригадир им не указ. Ну, да ладно, не буду тебя стращать раньше времени, – вздохнула тётка Настя в очередной раз. – Сейчас я самовар поставлю, за чаем и порассуждаем обо всём на свете, до ночи-то ещё долгонько.

Это было накануне вечером. Сейчас, лёжа на сенном матрасе в полной темноте, Василиса вспоминала всё, что с ней произошло за последние два дня.

Сегодня к полудню она добралась до урочища Дальний Тырым. Несколько часов ехала на телеге с неразговорчивым лесником Прохором Харламовичем. Он направлялся как раз в эти места для согласования делянок под вырубку. Ранним утром тётка Настя уговорила его прихватить с собой Василису.

Лесник уселся на краю телеги с правой стороны, Василиса пристроилась на ворохе сена сзади, спиной к нему. Всю дорогу они молчали. Прохор словно не замечал её, и только в конце пути заговорил:

– Сейчас будет развилка. Твоя дорога пойдёт направо, моя – налево. До барака тут недалеко. Двухэтажное здание сразу за ельником стоит, увидишь. Спросишь Тараса Михеевича, он здесь всем заправляет.

Через пару минут, всхрапнув, лошадь остановилась, Василиса спрыгнула с телеги, взяла в руки свой мешок, прошла вперёд.

– Спасибо, Прохор Харламович, – поблагодарила она лесника. – До свидания. Желаю вам здоровья.

– И тебе не хворать, – тусклым голосом отозвался её извозчик, легонько дёрнул вожжи, незлобно прикрикнул на кобылу:

– Но-о, пошла-а!

Лошадь, тряхнув гривой, потянула телегу дальше, а Василиса зашагала по раскисшей от дождя дороге навстречу неизвестности.

Тарас Михеевич встретил новую работницу на покосившемся крыльце барака. Это был сухонький мужичок небольшого роста, шустрый и говорливый. На вид ему было лет пятьдесят.

– Прибыла, голуба? – спросил он бодрым голосом.

– Прибыла, – ответила Василиса. – А вы Тарас Михеевич?

– Он самый, девонька. Царь и бог Дальнего Тырыма. А тебя, стало быть, с прибытием. Айда за мной в контору. Оформлю тебя, как следовает, жильём наделю, одёжу выдам, потом на делянку свожу, инструктаж сделаю. Если всё освоишь – завтра приступишь к работе самостоятельно, начнёшь гнать свою норму.

– Как? – опешила Василиса. – Так сразу?

– А ты как хотела? Няньку к тебе приставить?

– Ну, чтобы поучиться некоторое время… – неуверенно проговорила Василиса. – Я ведь никогда в лесу не работала.

– Все когда-то валили свою первую ёлку, и ты завтра свалишь, не сомневайся. Возиться с тобой некогда, тут каждый отвечает за себя.

«Лёг – свернулся, встал – встряхнулся, живут каждый сам по себе», – сразу всплыли в памяти замысловатые слова тётки Насти.

Заметив замешательство на лице Василисы, мастер смягчился, успокоил:

– Да не пужайся ты раньше времени, помогу я тебе первые ёлки положить. А там уж ты сама, девонька, с ними обниматься станешь. Как, звать-то тебя, труженица?

– Василиса.

– Красивым имечком нарекли тебя родители, – прищёлкнув языком, отметил мастер.

Они прошли в боковую комнатку на первом этаже. Тарас Михеевич сел за стол, достал из верхнего ящика какие-то бумаги, взял ручку, макнул перо в чернильницу, начал старательно выводить первые буквы. Василиса присела сбоку на обшарпанную табуретку.

– Давай твои документы, – сказал он, не отрывая глаз от бумаги.

Василиса вынула из внутреннего кармана направление из отдела кадров леспромхоза, положила на край стола.

– Ну, вот, готово, – с явным облегчением сказал хозяин лесопункта минут через десять. – Учётную карточку я на тебя завёл. В неё буду заносить ежедневно выполнение твоей нормы, и передавать в Кусью. Там тебе станут начислять зарплату и выдавать продуктовые карточки.

Потом мастер, выдав под роспись рабочую одежду и рукавицы, повёл её на второй этаж, показал комнату, где ей предстояло жить.

Простота быта поразила Василису. При входе в комнату, на табуретке в углу стоял жестяной бак с водой. Вдоль двух противоположных стен были установлены дощатые нары. Трое из них были аккуратно заправлены синими байковыми одеялами. На четвёртых, не заправленных, лежал объемный полосатый матрас, по всей вероятности, туго набитый сеном. На нём сверху лежала подушка, и стопка свежего постельного белья.

«Это моя койка», – догадалась Василиса и шагнула к нарам, потрогала рукой подушку. Она была заполнена ватой.

Посреди комнаты находилась большая кирпичная печь с чугунной плитой. На ней стоял объёмный пузатый чайник. Перед окном с ситцевыми занавесками бледно-голубого цвета стоял деревянный стол, застеленный белой скатертью с длинными кистями по краям. По периметру стола расставлены крашеные в голубой цвет четыре табуретки. На столе аккуратными стопками разложена посуда.

– Здесь проживают три женщины, ты будешь четвёртой, – пояснил Тарас Михеевич. – Вечером ты с ними повстречаешься. А теперь, Василиса, ставь свою торбу на нары, переодевайся, пойдём на делянку, будешь осваивать профессию вальщика.

Они спустились на первый этаж, вышли из барака.

– Идём в инструментальную, выдам тебе всё, что положено для работы, – пояснил на ходу Тарас Михеевич, направляясь к небольшому сараю в стороне от барака.

– Это всё, что тебе потребуется, – с довольной усмешкой сказал он, выложив на пол лучковую пилу с запасным лезвием, острозаточенный топор, несколько деревянных клиньев и небольшую кувалду. – Инструмент такой же нехитрый, как и сама работа. Всё это добро будешь хранить на делянке, там есть ящик, вот тебе ключ от замка.

А потом всё происходило, как в тумане.

Вырубка леса начиналась сразу за бараком. Прошагав между свежими пнями метров триста, обходя огромные кучи обрубленных веток и хлыстов, они подошли к нетронутому лесу. Перед Василисой стояли могучие ели с уходящими высоко вверх вершинами. Где-то совсем неподалёку слышался визг пил и стук топоров. Изредка по тайге разносился ухающий звук падающих наземь деревьев.

– Всё, пришли, – сказал Тарас Михеевич, остановившись у крайнего дерева и задрал голову вверх. – Слушай и запоминай.

Василиса тоже стала смотреть на вершину ели.

– Дерево, как человек, любит обращаться к солнцу, поэтому ветки у него с одной стороны и гуще, и длиннее. Стало быть, где веток больше, там и вес больше. В ту сторону и повалится ствол, когда ты его подпилишь, понятно?

– Ага, – ответила Василиса, продолжая неподвижным взглядом смотреть на вековую ель, как заворожённая. Ей сделалось страшно, когда она представила себе падающее на землю дерево.

«А вдруг оно повалится вовсе не туда, куда надо? Успею я отскочить или нет?» – промелькнула неожиданная мысль.

Сердце забилось в груди часто, по спине пробежали мурашки.

– На, бери пилу и делай запил, – бригадир вложил в онемевшие руки Василисы лучковую пилу с узким лезвием. – Смелее! Я рядом.

– А… сколько пилить? – с тревогой спросила она.

– Примерно на треть диаметра, потом сделаешь скол топором под углом сорок пять градусов. И только потом зайдёшь с противоположной стороны, чтобы встречным резом допилить ствол до конца. Ясно?

– Ясно, – дрогнувшим голосом повторила Василиса, приставила лезвие к коре и принялась пилить.

Пользоваться лучковой пилой она умела. Иван научил её пилить дрова как поперечной пилой, так и лучковой.

– Хватит, – остановил её бригадир, когда лезвие глубоко утонуло в стволе. – Вынимай пилу, бери топор, руби.

Василиса взяла топор, размахнулась, рубанула со всей силы. Потом ещё раз, ещё… Ель попалась крепкой, смолистой. Ствол гудел и не сдавался. Загнанно дыша, Василиса с каким-то остервенением всё рубила и рубила, не останавливаясь, перед глазами поплыли круги. Наконец, показался конечный рубец запила, она бросила топор на землю – руки её мелко дрожали.

– Перекури малёхо, – пожалел её Тарас Михеевич, в его глазах было одобрение и отцовская теплота. – Не то завтра вовсе занеможешь робить-то, руки отнимутся с непривычки. Ну-ка, отойди в сторону и смотри, как я буду валить. Запоминай всё, что увидишь.