Танюху уговаривали втроем недолго – она поняла, что ее сопротивление будет сломлено, а такие аргументы как «ты что, хочешь, чтобы Серегу на Север на три года заслали?!» и «мы же его с семи лет знаем!» – стали решающими. Вышли из квартиры – все с цветами, возбужденные и неразговорчивые. На лестнице встретилась соседка-пенсионерка, мусор выносила, не спится ей в такую рань! – проводила их удивленным взглядом, а Танюшка наша совсем расстроилась – боялась, что на расспросы отвечать придется…
До ЗАГСа домчались на раздолбанной колымаге «Волге» за пять минут. Но и за эти пять минут водитель успел поинтересоваться – «Чё ж, невеста лицо-то закрыла?» – но ответа вразумительного не удостоился, с нервным хихиканьем Серёжка отшучивался – мол, мода теперь такая.
В ЗАГСе под заезженную пластинку с Маршем Мендельсона подошли к столу, выслушали покорно торжественную речь, расписались все где положено и как положено, Сергей получил корочку – «Свидетельство о браке», не целовались, так как кто-то ввел постановление – на уровне закона – не разрешать целоваться принародно в государственных заведениях!, выпили шампанского, предварительно уговорив невесту поднять вуаль с лица, удовлетворили фотографа и довольные спустились вниз по неровным ступенькам. Вышли. Танюшка тряслась вся, то ли от важности момента, то ли от холода. Сергей явно был доволен. Костик, предвкушая застолье, потирал руки. Невеста снова набросила вуаль на лицо. Так и сели в машину…
… Лариса лежала под двумя одеялами и никак не могла согреться. Температура все держалась, кашель замучил, горло саднило, была сильная слабость. Тетка крутилась вокруг ее постели и беспрерывно что-то предлагала – то попить, то поесть, то поспать. Но ничего не хотелось. Свадебное роскошное платье висело на вешалке в шкафу, фата из невесомой полупрозрачной ткани понуро свисала со спинки стула, туфли – белоснежные, с золотой пряжкой стояли в открытой коробке около стола, а аккуратненькая красная бархатная коробочка с обручальным кольцом – дорогим, фамильным, с малюсеньким элегантным бриллиантиком – лежала под подушкой. Лариса ждала звонка. И вот, наконец, на другом конце провода она услышала знакомый и такой родной голос: «Лорик! Поздравляю! Мы с тобой женаты! Свидетельство у меня в руке! Все отлично прошло! » Потом, видимо, кто-то выхватил из рук трубку и сквозь доносившуюся издалека знакомую и любимую песню Beatles «Girl» зазвучали наперебой два женских и один мужской голос, абсолютно незнакомые, но очень дружелюбные и веселые – «Поправляйся, а то в Сочи тоже без тебя поедем!». И опять он – «Завтра подробно расскажу!». Лариса положила трубку и заплакала…
…Через три года Лариса и Сергей развелись…
Бремя желаний
…И опять «хочу». Мое дурацкое, постоянное «хочу». Нанизывается бусинками желаний на гнилую нитку жизни. Столько случайностей, столько разнообразия и многовариантности: ругани в очередях, обвинений в транспорте, сплетен на работе, событий в мире и предчувствованной тоски дома. Предсказанные слова и предвиденные взгляды. А за ними, а в них, и через них, и мимо них – отшлифованные и сформулированные, проверенные временем и определённые местом – желания-хотения, до тоски, до боли, до комка в горле, а иногда и – чистой слезы. Искренней. Выстраданной. Перегоревшей. Отфильтрованной. Но совершенно бездумной. Нет – непродуманной. Для кого-то необоснованной.
Просто: хочу вместо связки – один ключ, вместо теленовостей куда-ни-ткни – один хороший фильм, вместо супа из «кубиков» – кусок вареного мяса, вместо… Да всё надо «вместо»! Сны – в явь, явь – в сон. И чтобы забыть к рассвету. Просто – подыхаю! От незнания, неумения, неведения, неготовности, неприспособленности, или – нежелания всего этого. Сломался браслет – часы сняла, пошатнулась вера – пытаюсь восстановить, исчезло чувство – не могу воскресить. Душа от тела при жизни отделилась. Чувство долга – слишком долго! И нудно. И – кому нужно? Мне самой, наверное, уже не разобраться, не размотать этот клубок с узелками воспоминаний, надежд, интересов, желаний, финансов, привычек и удобств. Жалость и раздражение, желание и привычка, обязанность и ответственность… Тембр голоса волнует, а словам не верю. Верю словам, а все остальное оставляет безразличной…
Молюсь… Господи! Вразуми, научи, помоги… С каждым днем всё больше путаница. С каждым часом всё меньше уверенности в том, что делаю правильно. И – постоянный страх – кары. Не через себя. Но для себя. Прячусь. Изолируюсь. Изображаю. Изобретаю. От. Что-то. Для кого-то. И – себя тоже. Хочется растратиться до последней капли. Но чтобы это было кому-нибудь нужно. Всех люблю, всем всё прощаю, ни на кого не держу зла, никому не завидую. Только не всех понимаю. Но учить не буду. Сетовать не стану. Устала… Отказалась от красного атласного халата разорившейся дворянки: без претензий, но – с запросами. Без амбиций, но – с врожденным чувством СОБСТВЕННОГО. Достоинства. Мнения. Желания. Бунтует кровь дворянская. Предки из духовенства – призывают к смирению. Не знаю, что сильнее. Что больше мешает в жизни? Приглашаю всех в свидетели и в судьи. И объясняю – по-другому – не могу! Сколько долгов, сколько авантюр, сколько преступлений против совести, морали и Бога! А как хочется жить честно, не раскаиваясь поминутно, не кривя душой, не извиняясь мысленно. Не предавая других и себя!
…Выдуманный адрес, придуманная квартира, нарисованное лицо, заимствованные мысли, усвоенные привычки, воспитанные вкусы, запрятанные чувства и несказанные слова. Это кто? Уже – не я. Организм. Организованный. Прирученный. Культивированный. Изученный. Знакомо-типично-привычный. С чем всех и поздравляю! Облегчаю задачу. Свожу к минимуму затраты. Энергии и валюты. Готова услышать вздох облегчения и слова благодарности. Но – не надейтесь на стабильность ситуации. Это лишь временное затишье. Обманчивый покой. Вот – ничем не приметная книга, с ничего не говорящим названием. Вот пустой, по сути, фильм. Вот знакомая, не вызывающая никаких эмоций, мелодия. Вот – снег с утра. А это – грязная рубашка. Это – не закрытая дверца шкафа. Здесь – упавшее на пол мыло. И – привет-прощай! Так мало надо. И так много нужно! Все так незначительно. И так важно. Моя свекровь сбиралась поставить мне памятник при жизни. За мое терпение. Я сама себе его поставила. Он – ориентир. Напоминание. Но я сама же, периодически подкладываю под его основу взрывное устройство. Разрушаю и снова – строю. Чтобы было куда идти, на что смотреть, что вспомнить, на что опереться, чем похвастаться. Слава мне! От меня – слова. Или молчание. Иногда – ничего не значащее. Порой – многообещающее. Кто поймет – кто услышит – тот получит. Слова – в спор. Молчание – в согласие. Или наоборот. Как хочется. Как почувствуется. Как получится…
Наливая водку в Pepsi
…Уже месяц, как я не ЖИВУ – УЖИВАЮСЬ. Я сдерживаюсь. Молчу, отмалчиваюсь, терплю. Или лежу, или – развиваю бурную; никому не нужную деятельность по вбиванию новых гвоздей и пересмотру старых вещей. В результате – горы окурков и пустых бутылок. В результате – плохо скрываемое раздражение и бесконечное, нереальное желание одиночества – хотя бы на несколько часов. Открываю холодильник – стандартный набор продуктов, которые уже не лезут в горло; смотрю на книжную полку – все, что хотелось – уже прочитано, достаю аудиокассеты – любимые – Каас, ДДТ, Шуфутинский, Sting, Wonder, ABBA – не хочется, видео – не надо. Кто распоряжается моими глазами и ушами? Кто владеет моими мыслями и телом? Кто способен изменить мои вкусы и утолить жажду? Как себя чувствует человек, когда через каждые три метра – телевизоры на полную мощность, а в кошельке – на полбуханки черного?
…Искренне завидую красавице Дашеньке – Мисс, журналистке, дочке члена Союза писателей, да и просто некомплексующей женщине, рассказавшей без прикрас о своих походах и похождениях, не стесняясь собственного мужа, людей известных и неизвестных читателей. Что ее записки без компромата? – газетные очерки. Что ее газетные очерки без имен? – даже фамилию автора в конце лениво прочитать. И уж, тем более, запомнить. Давай уж сразу: риск, экзотика, цветное фото, грязное белье, да с анализом спермы впридачу. Вот тогда – успех! Вот тогда – скандал! Вот тогда – толстая книга с собственным красивым личиком на обложке, да за немалые деньги! И не беда, что люди скомпрометированы, а муж – обескуражен, что друзья недвусмысленно ухмыляются, а женщины в метро, читающие про «дрянную девчонку», стыдливо прикрывают страницы проездным билетом или старой открыткой. Молодец, Дашка! Только красивая и уверенная женщина может себе такое позволить. Завидую!
Начитавшись «сумасшедшей» литературы – захотела быть «нормальной». Беспристрастной, беспроблемной, безжеланной. И тут узнаю, что мрачнейший Сорокин в не очень даже популярном провинциальном книжном раскупается по 20 экземпляров в день. Что бы это значило? Откуда узнали? Неужели нравится?! Значит, это кому-то нужно? Понятно? Близко? Ну, и кому тогда нужна моя «нормальность»? Пусть будет роль. Но когда же антракт и уход домой?..
…Жаль, что дверь изнутри не запирается – никому не приходит в голову постучаться. А, может быть, так и надо? Зачем условности? Весь мир – одна семья. Но почему-то все смотрят разные программы, читают разную литературу, выражают разные мысли, но зато покупают одинаковую водку и помидоры, желательно по минимальным ценам! А я все потрачу на новые мочалки и жидкость для мытья посуды с запахом лимона и киви. Ну, может быть, еще на колготки. Или на ликер Cointreau, равный по стоимости девяти бутылкам «Русской». А хочется! Нравится просто! Приятно. И красиво. И себя чуть-чуть больше уважаешь. А продавцы смотрят с недоумением на полурваный пакет, в который я кладу небрежно (как будто делаю это каждый день) этот самый Cointreau.
Да! Живу – не по средствам. Хочу – не по возрасту. Могу – не по желанию. Вижу – не по ситуации. Таскаю с квартиры на квартиру четыре любимых книги – две про слепых, одну про алкаша, брошенного любимой женой, и одну – про сумасшедшего, вернее, про нормального, которого считали сумасшедшим, и который иногда им прикидывался. А из двух слепых – один тоже притворялся. Наверное, это удобно. А главное – с лишними расспросами никто не лезет. Какой смысл?. Слепой – он и есть слепой…
Откуда-то из глубины, из нутра поднимается злость. Злоба. Булькает, иногда взбрызнет лопнувшим пузырем, плеснет гнусным кипяточком в голову, задергает сердце и – отпустит. Но запах злости остается. И еле заметный черный след на языке…
Чему можно научить мужика за год? Есть вилкой с ножом, пользоваться носовым платком и мыть руки после туалета. Чему можно научить женщину, которая «учит» этого мужика? Не замечать пролитого на рубашку кофе, не слышать звона разбитой чашки и не видеть разбросанных во всех возможных местах грязных носков, газет и сигарет. Не много. Да и стоит ли учить? Ну, ХО-ЧУ я быть смиренной! Смирной. Смирившейся. ХОЧУ! – Не могу. Постоянно – не могу!
…Зачем вспомнилось тело на развалинах любви? Давно не любимое никем. Не ласканное. Не целованное. Такое знакомое, такое несчастное. Ничье. Худое, бледное, и, как будто уже – неумелое. Но такое родное! Руки вспомнили. Запах вспомнился. Поцелуи – с легким привкусом спиртного и сигарет, с легким ароматом One Man Show. С ощущением горячего внутри. Но – без слез. Без истерики. Без слов раскаяния и обещаний. Потому что это было утро после почти бессонной ночи. И непонятно – было ли что-то на самом деле… Нет, не было…
Пора открывать свое дело: ИЧП – «И Часто Приходится» – «ЦИРК». Уже отработано много номеров: жонглирование тарелками, фокусы с купюрами, дрессированные собачки, акробатические этюды в постели, енот-полоскун, пантомима – в течение суток, униформа – в любую погоду. И масса чего другого-разного-любопытного. И посмеяться, и поудивляться, и поохать…
Дайте мне миллион! Всего-то! Для реализации дурацкого женского каприза. Нет, не на шубу и машину. На книгу. Учитывая интерес и любовь нашей публики к интимной жизни – чужой – пусть даже не знакомого человека – можно было бы на этом сыграть, и издать. Минимум тысячу экземпляров. Можно в мягкой обложке. И – вот оно! Утоленное тщеславие! А продавать – в электричках, в нагрузку к газетам.
…Контролирую всех и теряю контроль над собой. Срываюсь, говорю гадости, грубости и пошлости. Обижаю близких и не очень. Сожалею. Но через час – новый виток: сказала – обидела – пожалела.. И почему-то никто не жалеет меня – как надо… Опять в темноте, на диване наподобие топчана, под одеялом, с теми же словами, в той же последовательности, теми же приемами. Ну, почитай ты литературу, великий народный умелец! Ну, фильм посмотри! Оторвись от правды жизни! И не буду я покупать баснословно-дорогое белье и съедобные трусики весом два грамма со вкусом банана! Банан должен быть настоящим! А белье в темноте все равно не разглядеть. И уж, тем более – не оценить. Меня – в нем. И не буду говорить томным голосом и изобретать и изображать сексуальные позы – не в кино! Да и Вы – не Микки Рурк! Вот где настоящий мазохизм! А то – кожа, плетки, кнопки, шипы, браслеты! Тьфу!
…Как хочется, чтобы тебя послушали и услышали! Очень странно и как-то даже глупо, что свои-то и не слышат… Есть у нас психоаналитики, которые определяют характер человека по тому, как он выбрасывает мусор в ведро, каким ножом отрезает хлеб и закрывает ли дверь в ванную, когда умывается? Очень бы хотелось воспользоваться профессиональным советом. Хотя многое мне уже предсказали. Рассказали. Объяснили. Убедили и успокоили. Подготовили к … Якутский наследный шаман в купе поезда Москва-Сочи, еще до появления ребенка, сказал, что ребенок будет только один – сын; дорогая астрологиня с Комсомольского проспекта убеждала, что с мужем никогда не разведусь, и что никогда у меня не будет собственного дома (со всеми вытекающими), телефонная ясновидящая уверяла, что человек, которого я любила, никогда меня не бросит (возможно, мы до старости будем перезваниваться), мудрые знакомые предупреждали – мол, живу не так!. А я вот ТАК и ЖИВУ. И жива. Без дома, с отметкой в паспорте, раз пять в году общаясь по телефону с бывшим возлюбленным. И живу совсем НЕ ТАК. Но – ТАК, как умею. Как получается. Как приспособлюсь. Наливая втихаря водку в «Пепси» и выходя к ужину чуть веселее, чем к завтраку…
Осень
…Никак не удается достичь нужного градуса: для работы для творчества, для забытья. От Absolut’a – дурь, от Mary Brizard – сон, от Spumante – слезы. Пробовала менять дозу, разнообразить закуску, смешивать в различных пропорциях и даже – наливать в разную посуду и регулировать освещение. Ан, нет! Застопорило. Не заводится. Идеи носятся в голове, как пыль в ветреную погоду, и оседают грязью на сердце…
…Год промчался как один день! В чужом доме, в чужой квартире, с чужими тараканами. Но я ощущаю ее своей: оттираю каждую капельку на кафеле, украшаю цветами, покупаю всякие кухонные мелочи. Могу полдня ходить из комнаты в кухню, любовно оглядывая каждый сантиметр, переставлять книги в единственной полке и разравнивать еле заметные складки на оконных шторах. Зачем?.. Все равно – не мое. Я уже вижу, отчетливо представляю себе тот день, когда придется свалить в коробку дюжину любимых французских тарелок, принесенных из «собственной» квартиры, два десятка видеокассет, собачьи миски и – отправляться восвояси, то бишь по месту прописки. Но как расстаться с покоем, который я обрела здесь, рядом с человеком, который давал мне любовь, окружал заботой, выслушивал, утешал, лечил, помогал, терпел, а, может быть, и не замечал все мои капризы! Я жила целый год за двумя каменными стенами, одной из которых был он. Хотя – не стоит говорить о чувствах. Их надо пережить. И запомнить. Оставить в себе, как прививку против дальнейших неизбежных встрясок. Но надолго ли хватит?..
…Утром прохладно, но осеннее солнце на ярко-голубом небе не дает забыть о лете. Смирившиеся с календарем напяливают на себя куртки и сапоги, а те, кто ни в какую не хочет расставаться с отпускными ощущениями – гордо вышагивают в майках и шортах. Красно-желтые листья лежат на дорожках парка, серые шарики репейника гроздьями цепляются за собачью шерсть, на каждом шагу – арбузные корки, россыпи банановых шкурок и пустых пивных банок… Почему-то вспомнился юг. Крым. Кавказ. Азовское море. В ранний час – поход на рынок, на пляж. То же ощущение скоротечности лета, счастья, жизни… Легла на траву. Закрыла глаза… Несколько лет назад приятельница, с которой я уже рассталась, обидевшись на то, что она заснула во время нашего телефонного разговора, когда я эмоционально и предельно откровенно рассказывала ей о своих переживаниях, говорила мне, что в один из незабываемо красивых дней бабьего лета, накануне своего дня рождения, она шла по парку и расплакалась, подумав о возрасте, обо всех несбывшихся мечтах и о тех семейно-бытовых неурядицах, которые лишили ее возможности видеть и воспринимать всю эту красоту… «Ну, как можно этого не заметить!», – думала я,.. а собака слизывала слёзы с моей щеки…
Октябрь. Неотправленное письмо
К сожалению, письмо адресовать некому. Нет такого человека, который бы понял – не по-своему, а так, как чувствую и ощущаю я – и принял, и полюбил, пожалел, защитил меня от себя самой.
…Мать, жена, дочь, внучка, подруга, знакомая, приятельница, любовница, абонент, женщина – хотя, возможно, порядок не тот. Если по времени, которое уделяется той или иной роли, то так: мать, приятельница, подруга, жена, знакомая, женщина, дочь, абонент, любовница, внучка. А если по количеству размышлений на тему о.., то несколько иначе: любовница, мать, подруга, знакомая, приятельница, женщина, дочь, внучка, жена, абонент. И ничего не возможно с этим порядком поделать. Не в моей власти. Каждый волен выстроить этот ряд по-своему…
Не читается, не думается… Тупею и теряю способность анализировать трезво и объективно. Все мысли сводятся к одному: как вернуть прошлое, как быть или стать той, которая нравится (или нравилась), которая вызывала (или вызывает) желание?..
Ни минуты не проходит без воспоминаний. До мелочей – по дням, по числам, по часам… Раннее утро. Вот мы выходим из машины, решили зайти на рынок. Он крепко целует меня в губы на глазах у всей «предрыночной» публики. Другое утро: я взбегаю, эапыхавшись, по лестнице на пятый этаж, звоню, озираясь по сторонам, так как боюсь быть замеченной кем-то из соседей, он открывает дверь, в своем традиционном махровом халате, хватает на руки и кружит меня в крошечной прихожей своей квартиры. И нет конца ласкам, объятиям и поцелуям. Я – сладкая, я – прелесть, я – Бог знает кто и какая я еще! Мне так хорошо, так счастливо, так уверенно, так сумасшедше-щемяще-сладко-страшно! И никогда, ни за что, ни на что я бы не променяла эти мгновения!
Помню почти дословно все его рассказы: пустячные истории, или серьезные и искренние пересказы событий, которые когда-то оставили глубокий след в его душе. В его израненной, истерзанной и одинокой, в сущности, душе. Боже, как я люблю и жалею его! Не смотря ни на что!..
А что теперь? Что у меня есть? Что связывает нас? Что его пока удерживает около меня (очень условно)? Все слова, жесты, выражение глаз, телефонные звонки – зачем? Не верю ничему. Это как подаяние, это – большее унижение, чем просить милостыню, потому что, когда нет денег и ты их просишь – это более понятно, чем, когда ты выклянчиваешь чувство, даже не чувство, а символ любви. Или я совершенно не разбираюсь в людях, или я запуталась в самой себе, или он уже так далек от меня, что нет надежды на возвращение…
Да, ясновидящая, от которой я добивалась ответа на вопрос, не бросит ли он меня, уверяла, что – нет. И что в ее понимании означало «бросить? А что – в моем?
Вспоминаю, как зимой я вылезала из окна своей квартиры, когда сломался дверной замок, чтобы успеть к тебе, как буквально летела через всю Москву с тяжелой сумкой, нагруженной «обедом» для тебя. Я готовила тебе любимые блюда, какими не баловала свою семью, покупала платья, цена которых мне была не по карману, чтобы понравиться тебе. Я обманывала мужа и родителей, бросала ребенка, сговаривалась с подругами – все лишь для того, чтобы увидеть тебя, чтобы ощутить на несколько часов тепло твоего тела, услышать колдовские звуки твоего голоса, испытать магию твоих чар. А ты не прикладывал для этого никаких усилий – ты был самим собой – капризным ребенком, самодовольным мужчиной, ненасытным, а, порой, жестоким любовником.
Господи, за что мне все это? Я, как сумасшедшая, хватаю телефонную трубку после первого же звонка, я, еще не поднеся ее к уху, слышу твой голос – а он оказывается чужим. Я каждый день драю полы и ставлю цветы в вазы, готовлю праздничные обеды и выбираю из нехитрого моего гардероба подобающий твоему визиту наряд, я боюсь задержаться в магазине, чтобы, не дай Бог, не пропустить твоего звонка, я пишу тебе мысленно письма, я выбираю тебе подарки, я смотрю на номера машин, звоню тебе по десять раз в день, пытаясь догадаться, где и с кем ты можешь быть в это время! Я становлюсь неврастеничкой и алкоголичкой! Боюсь взорваться, сорваться на ни в чем не повинных людей. Хочу успокоиться, замедлить течение мыслей и уснуть. Как я жалею, что ты не получил тех писем, что я посылала тебе, и, которые, по иронии судьбы, я получила сама! И сожгла!. А, может быть, и к лучшему. Ты ведь и так знаешь, как я люблю тебя, а там, в каждой фразе, (хоть все они были далеки от «излияний»), читалось только одно. Что, по-видимому, уже так надоело тебе.
Милый мой, любимый, я опять обращаюсь к тебе, ведь это единственный способ поговорить с тобой. Ну, я не знаю, КАКОЙ надо быть, чтобы забрать в плен твое сердце надолго! Навсегда. Что я сделала не так, чем не угодила, чем испортила?
Помнишь, как изобретателен ты был, когда хотел увезти меня из дома? Казалось, невозможного просто не существует! Помнишь, как мы пели, гуляя по ночным зимним улицам, как перевозили вещи на твою новую квартиру, а хозяйка давала нам советы, как обставить ее, обращаясь к нам обоим; как фотограф, который снимал мою собаку, принял тебя за моего мужа; как танцевали в ресторане, как ты пил шампанское с моей ладони… Боже, сколько всего я могу еще вспомнить! И сколько всего могу тебе простить! И по отношению ко мне (хотя ты и не по злому умыслу обижаешь меня), и по отношению к моим чувствам к тебе (они ведь тоже подвергаются осмеянию и оскорблению). И к моим нравственным и жизненным принципам. Теперь я начинаю сомневаться, есть ли они вообще у меня? Я приняла все твои условия, я согласна на все, лишь бы ты не бросил меня! Я готова быть второй, пятой, десятой, пятьдесят пятой, но только, чтобы надеяться на то, что ты не бросишь меня совсем. И готова повторить это еще тысячу раз!