Уроды. Часть первая

Глава 3. Резервуар

Вот тебе и была – не была! Темно. Почти. И конечности мокрые. Тянешь – как-то тяффкают противно. Или чпокают. Нет. Вытянешь – пок! А внизу – тьпфффф! И – тишина. Не мелодия. Мерзость какая-то! Лучше постою. Может, что прояснится или хотя бы просветлеет слегка. И вообще-то, холодно, между прочим. Хотя и не дует… Как-то стыло. А вот это, которое в голове не вкус – какое-то… испортилось. Или не доел кто-то. Кисло, но не так, как красные. А как-то противно. Есть совсем не хочется. Во рту хочется прополоскать. Думать не хочется тоже. Чего тут думать-то? Локатор каменный какой-то. Вот в море было хорошо: не стоишь – и упасть не можешь. Нет, в море было прекрасно! Не надо думать. Не надо стараться ничего. Ни для чего не надо: там не устаёшь совсем! Потому что ты не стоишь, не сидишь, не лежишь и вообще не думаешь о конечностях. Потому что, голова перед виляльником, виляльник за головой всегда! Как ни повернись! Я помню, как я ел, но не помню, что хотел есть или пить. Всё было всегда. Всё это был я. Я был всё.

– Мы поможем тебе! Ты нашёл правильный путь. Направляйся к свету.

Опять этот странный голос. И какой-то тусклый свет впереди. Пойду. Пок – тьпуффф… Пок – тьпуффф… Пок… Какой-то свет мутный… Тьпуфф… Пк – тпф… Как-то стало жидко внизу. Идти не легче. А вот если бы был жив виляльник… Может, с конечностями попробовать? Нет. Холодно. И свет не будет видно, наверное…

Ой! Вот это да! Что это? Сколько тут всего помещается!! Лежат на каких-то ровных поверхностях. Сидят на изогнутых. А вот это – самое интересное: за прозрачными стенами – плавают! Как будто куски из моря вытащили и здесь расставили. Где это я? Что это за помещение?

– Здравствуй, Вилькельм! Присоединяйся. Ты на конечностях передвигаешься? Твой ярус второй. Располагайся, – произнесла какая-то высокая и прямая сущность, глядя прямо на меня единственной смотрелкой.

– Это меня ты называешь Вилькельм? Почему?

– Располагайся, тебя идентифицировали как Вилькельма. Отдыхай!

Отдыхать я согласен. Тем более что на этом втором ярусе необыкновенно удобно! Можно лечь, и не мешает локатор. Конечности расслабляются. Почти как в море. Вилькельма, конечно, жалко. Видимо, он так и не дошёл сюда. И что такое идентифци… фицировали? Мне кажется, или эта мелодия опять звучит? Только тихо-тихо… Мама так пела колыбельную. Как будто качает тебя тихая-тихая тёплая-тёплая волна. Бедный Вилькльм… Пффф…

– Дорогие выброски⁹! Приветствуем новый период! Мы очень рады вашему нахождению! Всеобщая наша задача – плавление! Плавность – вот идеал всякой сущности. Не грустите, ваши конечности – ещё не конец! Грусти не место в нашем резерве! Бесконечность – наша цель! Отныне у вас нет заботы, где достать себе отдых и пропитание. Вас питание – наша забота! Ваших питателей! Родители вас лишь родили. Питатели будут питать ваши тела! Примите расслабленные позы. Ваши питатели разнесут вам питание. Насыщайтесь!

– Булькельм, Плюхкельм, Упскельм, Вилькельм…. Вилькельм! Виль-кельм!!! Пасть раззявь! Трескай! Плывункельм, Живункельм…

Какая гадость! Не сладко, не кисло, не густо, не жидко. И что это за питатель такой? В море, кажется, такие были: головы почти нет – смотрелки будто на виляльнике растут. Хорошо! И что это он бормотал такое? Считалка какая-то? Я когда «Вилькельм» услыхал, прямо рот сам собой раскрылся. Хотел спросить: «Где Вилькельм?» А он мне эту жуть влил, невозможно ничего сказать было. Сейчас проглочу, спрошу. А… Уплыл. В смысле, удалился. Хорошо. Надо осмотреться получше, а то вдруг ещё…

– Привет. Значит, тебя Вилькельм зовут? – проговорил тихий голосочек рядом со мной.

– Кого Вилькельм зовут? – я повернулся к обладателю голосочка. Он почти такой же, как я, только с одной голубой смотрелкой и тремя неодинаковыми конечностями. Стоять ему трудно будет.

– Тебя! – повторил голосочек. – Ты Вилькельм?

– Нет, я Вилька! Меня Вилька зовут.

– Это понятно. Нас тут почти всех с кельмом зовут. Мы тут все кельмлёные. Меня так-то не Упскельм звали до резервуара. Я просто Упс! Зови так, когда питателей рядом нет. А то накажут всё равно правильно именовать. Всё равно!

– Упс! Здорово! Подожди! Так это не считалка? Бухкельм, Плюхкельм!

– Нет, не считалка! Это имена наши, – тихий Упс слегка покрутил головой вокруг своих конечностей, и я увидел, что меня разглядывает несколько разноцветных смотрелок. Их обладатели находились рядом, на одном ярусе со мной, в разных позах.

– Понятно! Здорово! Ты Бухкельм, а ты Плюхкельм? – я стал тоже их рассматривать, вспоминая, что бормотал безголовый. – А Пасть и Раззявь кто? Они почему не кельмлёные?

– Потому что это не имена! – вмешался обладатель сильно вытянутой кверху головы, возвышающейся в самом начале яруса. – Ты что, с облака свалился? Это Питон к тебе обращался! А я не Бухкельм, а Булькельм! – и он как-то странно вильнул своей вытянутой головой.

– А почему ко мне так длинно обращаться надо: Вилькельм-Пасть-Раззявь? А Трескай – это тоже моё имя? Или…

– Недобросок – твоё имя! – вдруг вмешался с другой стороны от меня стоящий на всех своих пяти коротких конечностях круглоголовый. – Ты что, совсем плоский? Это Питон так разговаривает! «Пасть раззявь» – значит «рот открой»! А «трескай» – «ешь»! Понял? – пять смотрелок на круглой голове были прикрыты какими-то плавниками и не все смотрели на меня, а только одна.

– Интересно! Вообще, я на Зелёном острове недавно совсем. И кроме Носика ни с кем не разговаривал ещё. Но Носик говорил почти всё понятно. Ну, не всё понятно было, но это просто потому, что я новенький тут. А в резерве этом вашем я совсем ничего не понимаю! А недоброски – это кто? А выброски?

– Точно, с облака! Некогда с тобой тут возиться – сейчас нам обзор ширить будут! Давай на своё место и лежи, не топорщись! Может, сам что-нибудь поймёшь! – Булькельм уложил свою вытянутую голову на ярус. Остальные тоже начали устраиваться горизонтально, кто как мог.

Хорошо! Интересно! Непонятно всё. Ладно, разберёмся! С Вилькельмом же прояснилось. Это я теперь Вилькельм. Это имя. Моё. А имена моих ярусников надо запомнить на всякий случай получше! Скорее всего, нам придётся звать друг друга. Значит, первый – Булькельм, не Бухкельм. У него голова будто вытянута, похожа сама на толстый-претолстый виляльник и гладкая. А конечностей я не разглядел. Наверное, если он плюхнется в море, будет слышно только «бульк». Так его Бульк зовут, значит. Хорошо!

Второй не сказал ни слова. У него голова плоская, без локаторов. Или это локатор без головы? Под ним сразу четыре конечности, все из одного места растопырены. Нет, голова, наверное. Да, от него в море не «бульк», а целый «плюх» точно получится! Значит, это Плюхкельм.

Дальше Упс. Потом Я. А с другой стороны этот круглый с плавниками вокруг смотрелок. Шуршит что-то. Опять Питон ползёт? Надо рот покрепче закрыть. Нет, вроде, просто такой же, но другой. У того рот вниз смотрел, а у этого вверх! И пятнышки! У того не было.

– Свет с вами! – раздался голос Пятнистого. – Свет сверху! Свет льётся в Седое море по сторонам. Сторон Света семь: розовая, фиолетовая, синяя, зелёная, желтая, оранжевая, алая. Каждому цвету свои Заповеди. Первая сторона – розовая.

Очень трудно слушать этого Пятнистого, потому что не понятно всё. Очень хочется расспросить: почему и, главное, откуда льётся Свет. Мне про этот Свет было ещё в Море интересно. Но никто ничего не объяснял. А вот теперь ещё стороны эти! Где они? И как их различать? И если я на розовой стороне, почему тут серое всё? Или это и есть – розовый, а не серый? А я просто неправильно чувствую?

– Розовая сторона – начальная. Розовый цвет – чистый. Цвет нежности и цвет детства. Розовый цвет – откровения. Розовый цвет – исправления. Розовый – путь к Свету истинному! Истинный Свет – свет радости! Радость проистекает из послушания. Послушание избавляет от страдания. Нет сомнений – нет грусти. Без груза ответов легко плывётся. Не надо теряться в догадках! Не надо искать ответы. Ответственность – ноша не ваша!

Как хотелось во весь свой рот думать, думать! Но все эти слова забивались прямо куда-то в непонятную глубину, прямо в самое моё море, тяжелили локатор. Как хотелось почему-то всё это вытрясти из моего моря! Потому что это – неправильно!!! В моём море должно быть всё только моё! Я хочу понимать в нём всё! Это я из него сделан. Если во мне будут жить чужие слова, я сам стану себе чужой! Я не смогу больше думать своим ртом, потому что в нём будут мешаться непонятные и чужие…

– Не надо искать ответы! Ответственность – ноша не ваша! Всё найдено! Всё – известно. Нет сомнений – нет грусти. Всеобщая Истина Понятна. Понятна. Известна.

Я сейчас встану. Или лопну. Или море начнёт из меня выливаться! Вот уже первые капельки приготовились вытекать… Вдруг кто-то погладил мою конечность. А потом прижал её к ярусу. И я почувствовал что-то. Это необыкновенно. Упс… Капелька всё-таки вытекла. Упс? Это Упскельм держит меня. Он молчит так сильно, что я понимаю его молчание. Он меня чувствует тоже. Не туловищем. По-другому. Это как тот вкус без веса в голове. Не на языке, а дальше где-то. И я впервые подумал не ртом. Я чем-то там в голове подумал. Или почувствовал. Чудеса! Моя голова стала больше, чем помещение вокруг. Ну, не больше, конечно, на самом деле, но… Важнее! Главнее! Я перестал слышать этого Пятнистого. Стало опять, как тогда, когда я видел маму и папу с закрытыми смотрелками.

Я понял. Да. Первый раз я понял свою истину, но не Всеобщую. Я больше не слышал Пятнистого. Я не видел его. Я был в своей голове. Я думал не ртом! Я думал: «Как может быть понятна, а главное – известна Всеобщая истина мне? Я не видел её никогда. Может, она есть в каком-нибудь носике? Конечно. Сам Носик не знал ничего про эту розовую сторону. Он спрашивал, а отвечал не он. А сам думал, что он». Конечно, не ртом было думать забавно. Я понимал, что, если бы кто-то меня мог улавливать внутри, то не понял бы всего. Потому что слов не было слышно. Но я понял, что я – думаю! Я думаю только себе! И только я могу улавливать свои мысли сейчас. И тогда я стал уже не бояться, что мешаю думать Пятнистому. И море перестало вытекать из меня.

Зачем я сюда пришёл и почему, не важно. Но что это за странное место? Почему голос обещал нас питать? А Питон велел мне трескать? И зачем надо было есть эту невкусную? Хотя тут, наверное, не растут те цветные, кислые и сладкие. Вообще ерунда! Зачем мы все: Булькельм, Плюхкельм, Плывункельм – зачем мы все здесь? Почему этот розовый такой тёмный и тусклый? И кто этот голос, который обещал нам питание? Или он может думать вообще без головы даже? Я же научился думать без рта?

– Эй, Вилька, просыпайся! – тихий голосок.

– Упс, я не сплю. Ты хороший!

– Почему? Откуда ты знаешь, какой я?

– Ты мне помог! А ты давно здесь? Ты всё понимаешь? У меня очень много вопросов.

– У меня тоже есть вопросы. А тебя сюда кто выбросил? И давно ты стал уродом?

– А я урод? Я, вообще-то, не знаю, кто я. Я тут подумал: ещё пару периодов назад у меня не было имени. И не было кого-нибудь, кто бы меня называл. И я тогда ещё думал: кто я? Я был раньше папин сынок. Я тогда не был ещё уродом? Или это можно сразу быть и уродом, и сынком? А ещё, кому это говорят «выброски»? Это мы тоже? Или нет? А ещё…

– Вилька, остановись. Я не успею ответить сейчас на твои вопросы. Скажу только, что мы все уроды, поэтому нас выбросили в этот резервуар. Вон Плоский появился. Он сейчас начнёт новичкам всё объяснять. Тут каждый период кто-нибудь новенький появляется. Поэтому, кто долго здесь, почти наизусть уже его лекции запомнили. Плоский – ничего. Нормальный питатель. При нём можно шевелиться. Но вопросы свои ему не задавай. Он всё равно будет говорить только то, что собирался сказать, без вопросов.

Я снова увидел ту самую высокую и прямую сущность, которая определила меня на второй ярус. Это и есть Плоский, значит. Он зазвучал, равномерно вращаясь на одном месте вертикально. Он и правда плоский. Откуда он думает, непонятно. У него всего одна смотрелка, которая осматривает всё по очереди по мере вращения, сама не двигаясь вовсе.

– Я обращаюсь к вновь выброшенным. Прошу слушать внимательно. Те, кто уже усвоил информацию раньше, молча могут не слушать. Не усвоившие слушают молча, до тех пор пока не усвоят. Усвоившие повторят, когда я закончу информировать. Выбросками называют тех, кого выбросило из Седого моря по причине случившегося уродства. В Седом море обитают моряне. Они плывут или не плывут по Правилам во имя Благого Стояния, создаваемого Благими Детялями. Они гармоничны. Они плавны и бесконечны. Когда моряне становятся папой и мамой, они рождают следующих морян. Те в свою очередь следуют за папой и мамой, пока не будут готовы стать папой или мамой. Урод – урождается негармоничным. Он не может быть плавным. У него вырастают конечности. Он разрушает строй и расстраивает родителей. Урод – угроза Благому Стоянию. Урода выбрасывают из моря в резервуар для плавления. Повтори, Вилькельм.

Я чуть было снова не открыл рот. Но вовремя спохватился. Повторить всё это? Невозможно! Но Плоский смотрит прямо на меня и уже не вращается. Я понял, что он ждёт. А, была – не была!

– Урод – угроза Благому Стоянию. Урода выбрасывают из моря в резервуар для плавления, – сам слегка удивившись, выпалил я.

Я всё понял! Я повторил! Но Плоский всё так же смотрит прямо на меня и не двигается с места. Видимо, что-то я сделал не так?

– Выбросками называют тех, – зашептал сбоку Плывункельм.

Я вздрогнул: от него я никак не ожидал шёпота и не понял, к чему это он. Но когда снова улышал: «Выбросками называют тех», – я понял, что он мне подсказывает, и начал повторять следом:

– Выбросками называют тех, кого выбросило из Седого моря по причине случившегося несчастья…

– Недобросок, – раздался шёпот, но это я не стал повторять.

Пауза была недолгой: опять полился голос Плоского:

– Те, кто уже усвоил информацию раньше, молча могут не слушать. Не усвоившие слушают молча, до тех пор пока не усвоят. Усвоившие повторят, когда я закончу информировать. Выбросками называют тех, кого выбросило из Седого моря по причине случившегося уродства.

– А, да – уродства! – попытался я исправить ситуацию, но безуспешно.

– В Седом море обитают моряне, – кажется, вовсе не слыша меня, продолжал Плоский. – Они плывут или не плывут по Правилам во имя Благого Стояния, создаваемого Благими Детялями. Они гармоничны. Они плавны и бесконечны. Когда моряне становятся папой и мамой, они рождают следующих морян. Те в свою очередь…

Я почувствовал, как мою конечность сильно сдавили. Попытался рассмотреть сначала осторожно, потом вспомнил, что при Плоском можно шевелиться, и повернулся в сторону. Плывункельм что-то отчаянно пытался мне объяснить, шевеля всеми плавниками сразу по направлению ко рту, который он держал как-то особенно сжатым, почти проглоченным. Я не мог его понять и повернулся за помощью к Упсу. Тот забавным образом перекрестил конечности на голове, тоже закрывая себе рот. Я понял и закрыл свой рот своими конечностями.

К этому времени Плоский снова добрался до слов: «Урод – угроза Благому Стоянию. Урода выбрасывают из Моря в резервуар для плавления. Повтори, Вилькельм». Я молчал. Я даже смотрелки прикрыл щеками на всякий случай. Воцарилась тишина. Никто не шевелился. Плоский прокрутился два раза и удалился.

И тут началась суматоха! Плюхкельм с громким сопением вытаскивал свои конечности из своей головы-локатора. Оказалось, всё, чем он мог слушать, думать, смотреть и издавать звуки, находилось у него в верхней части, как в чаше, и он тоже всё это прикрывал конечностями, а теперь старался растопырить всё обратно, как было. Булькельм колыхал головой, будто пытался связаться с собственными смотрелками. Кстати, локатора у него не было. А конечности, разумеется, были. И тоже длинные. Он стоял, но получалось, что сидит, потому что конечности были согнуты вверх углом. Бульк качал на них свою голову вверх-вниз, а она колыхалась. Упс помогал своей самой короткой конечностью Плюхкельму растопыриться до равновесия, так как тот всё время заваливался набок. Я придержал Упса, потому что он сам был меньше Плюха в два раза.

– Ну, ты, недоброшенный! Кто тебя просил высказываться? – наскакивал на меня Плывункельм.

«Хорошо, что он такой неуклюжий», – подумал я.

– Почему ты сердишься? Я не должен был повторять? Я не так что-то сделал?

Вдруг из-за подскакивающей пятиножки появился новый урод. У него между двух смотрелок и рта был какой-то нарост с двумя маленькими дырочками, которые то открывались, то закрывались. И на смотрелках неслышно хлопали какие-то мохнатые занавесочки вверх-вниз.

– Меня Живулька можно называть всегда, – многозначительно добавила странная голова без локаторов, но с какими-то плоскими наростами по бокам.

– Я Вилька. А всегда – это и при питателях? – уточнил я, начиная понемногу разбираться в здешних правилах.

– Всегда – это и при питателях, – урод быстро хлопнул мохнатыми занавесочками несколько раз подряд и продолжил. – После Пятнистого приходит Плоский, говорит свою речь и, если никто ничего не произносит, удаляется себе претихонечко! Плоскому надо или повторить слово в слово всё, о чём он проинформировал, или не отвечать вовсе. Иначе он будет повторять одно и то же. Пока у нас конечности не исчезнут! Понял?

– Не знаю пока. Скорее, нет. Надо было молчать? Или повторять слово в слово? – я огляделся вокруг, пытаясь понять ответ на этот трудный вопрос.

Но все смотрели на меня молча. Даже Плывун престал мельтешить и накрыл головой все свои топталки, а смотрелки прикрыл плавниками.

– Ну, ты с облака, точно! – опять Булькельм с этим непонятным, будто мы не на облаке…

А может, и правда, резервуар не на облаке? Надо выяснить. Но потом, сначала разберёмся с Плоским:

– Я всё-таки, не понимаю, что я должен был делать. Вернее, я понял теперь, что надо просто молчать. Но почему? Питатель же объяснял! А я понял! Почему надо было молчать?

– Потому что никому не интересно, понял ты или не понял! – снова занервничал Плывун. – Надо ЗАпомнить! Понял?

– Нет. Я запомнил. То есть, я понял. Запутали вы меня совсем, – я с надеждой уставился на Живульку.

– Я думаю, Плоский – не живой, – не подвёл меня урод. – Не может живой помнить и повторять слово в слово одно и то же бесконечно. Ты видел, чем он говорит?

– Не-ет, – удивился я.

– Вот то-то! Он как те, кого мы не видим, а только слышим. Он, может, не видит нас даже!

– Как это «не видит»? А смотрелка?

– Какая «смотрелка»? Пупырка-то? То-то и есть, что смотреть она смотрит, а видит ли? Большой вопрос! Мне кажется, это – не глаз! – значительно заключил Живулька, выдав под конец ещё одно незнакомое мне слово.

– А «глаз» – это что? – настороженно спросил я, ужасно боясь, что в процессе объяснения наслушаюсь новых неясностей и запутаюсь окончательно.

– А глаз – это твоя смотрелка! – на удивление просто объяснил урод. – Смотрелка – это тупой отражатель. Он не обрабатывает информацию. А ты, судя по твоим бесконечным вопросам, стараешься всё не просто обработать, но и переварить окончательно!

Значит, глаз! «Переварить окончательно…» Окончательно – это до конечностей? Сделать частью своего моря. Хорошо. Ну, да. Сначала в моём море были только мама и папа. Потом остров. Теперь этот резервуар. А! Вот что имел в виду Булькельм, когда говорил, что нам будут обзор ширить. Я как бы в себя всё складываю. Перевариваю. Понятно. Правда, что значить «переваривать» – не понятно. Хорошо! Ширимся дальше. Я в резервуаре. А резервуар где? И где эта розовая сторона и остальные стороны? И почему уроды – угроза Благому Стоянию?

– Живулька, а почему уроды – угроза? Я так понял: Благое Стояние нас боится. Мы страшные, потому что у нас есть конечности. Что-то мне самому страшно: что значит плавление?

– Нам тут всем страшно, Вилька, – утешил меня одноярусник. – По-моему, Стояние никого не боится. Его как бы нет, в том смысле, что его нельзя ни увидеть, ни услышать, ни потрогать, ни понюхать. И оно как бы есть, потому что…

– Ни по – что? – пребил я Живульку.

– А, извини, ты ещё не полный урод, как я. Просто я могу не только видеть и слышать, но и чувствовать запахи. Я не знаю, как тебе это объяснить. Видишь, я отличаюсь от тебя тем, что у меня есть нос, – урод ткнул странной конечностью с мелкими топырками в свой нарост с дырочками. – Видишь? Это и есть уродство, потому что – лишнее, ненужное. И под водой эти отверстия закрываются, чтобы туда не заливалось море. А теперь через них свет попадает внутрь меня, и я чувствую его качество. Оно или приятное, или не очень!

– Да, я понял! – обрадовался я, вспомнив то странное ощущение, не то во рту, не то где-то в голове. – Я тоже чувствую, только не знаю как! В голове или во рту – кислое, сладкое, противное, а ничего нет! Ты думаешь, это Свет? Качество Света – это…

– Не мудри, это запах! Все предметы вокруг нас мы отражаем смотрелками, а постигаем глазами. Смотрелки, чтобы не натыкаться. Глаза, чтобы понимать. Потом есть звуки, мы их слышим, я так понял, кто чем. Ну, запах – это как звук, только его улавливают носом. А у тебя носа никакого нет! Хотя, что ты умеешь делать своим локатором, я не могу сказать, – Живулька как-то странно изогнул свой рот.

– Локатор улавливает обстановку! Он помогает мне жить! Понимаешь? – я участливо посмотрел на Живульку, которому совершенно ничего не могло помочь. – Когда у меня отпал виляльник, мне стало очень трудно плавать, а самое главное – совершенно невозможно вилять. Уродом быть очень тяжело, даже если ты не полный урод. Поэтому я очень сочувствую тебе! А давно отпал твой локатор?

– Я уже родился уродом, – как-то странно, совершенно без грусти, проговорил Живулька. – И точно знаю, что уродом быть прекрасно! Гораздо лучше, чем обычным морянином. И кто тебе сказал, что локатор помогает жить? Чем? Мой прапрадед был почти абсолютным уродом! Он мог бегать, прыгать, летать и плавать! Его конечности были гибкие и сильные. Он ими даже мог делать новые вещи! И у него не было никакого локатора и в помине.

Я молчал. Я переваривал. Зачем надо делать «новые вещи»? Какой смысл в том, чтобы летать, а тем более прыгать? Мне по-прежнему было жаль Живульку, но я боялся его обидеть и молчал. Я видел, что урод гордится своим предком, которого мне тоже было жаль. Ещё больше. Я так и видел, как он носится без всякого смысла то над облаком, то под ним. Как делает своими топырками никому не нужные новые вещи. А его сынок один-одинёшенек мыкается без локатора и без виляльника в Седом море…

– Не плачь! – погладил меня по локатору Живулька. – Не надо! Всё будет хорошо, вот увидишь! Устраивайся удобнее, сейчас испытание для тебя начнётся. Приготовься.