Маятник времени. Стихи

Конь вороной

 
Грозовое сиянье радостно,
Торжествует небесный огонь.
Рвёт пространство грудиной яростно
Вороной, не объезжен, конь.
 
 
Оседлать его не получится, —
Тучей ходит, грызёт удила,
И не скрыться от взора жгучего,
Глянет вниз и спалит дотла.
 
 
Высекают копыта чёрные
Громы – каменные валуны,
Сотрясая отроги горные
Злыми призраками войны.
 
 
Не стреножить, не спутать вольницу
Обезумевшего от свобод,
Ливень в крыши селенья ломится,
Небо падает толщей вод.
 
 
Страхи жмут с первобытной силою,
Не гроза, – божий бич и кошмар.
И земля предстаёт могилою,
Получившей тройной удар.
 

Паранойя

 
Паранойя в разгаре. Ярится бесовская рать.
Где сгорают, где тонут людишки в нахлынувших водах.
И никак их, терпил, невозможно ничем запугать,
Только Бога они виноватят в постигших невзгодах.
 
 
Сотворил, так пускай бы водил, утирая соплю,
Взяв за шкирку, макал в непотребства и ставил на гречу…
Иногда наяву замечаю, что, будто бы сплю,
А укрыться от холода внешнего мира мне нечем.
 
 
Я не в силах понять этих танцев на бренных костях
И невиданной радости в гущах зловонных развалин.
Время подлости, празднуя, зиждется на холуях,
И триумф его, хоть и не вечен, сегодня глобален.
 
 
Бесноватые взяли над плотью чужою реванш,
Всё в разнос и труху, всё стирается методом тыка.
Льётся в уши рабов строевой вдохновляющий марш,
И ничтожная сущность, глумясь, ухмыляется дико.
 
 
Из паучьей среды выбирается властная тварь,
Чем глупей и паскудней она, тем для дела полезней.
И течёт нескончаемо в землю рекой киноварь,
Исчезая из памяти в гулкой затерянной бездне…
 

Посля дележа

 
Не стой посреди, уйди с колеи,
Пощады не жди, надежд не таи.
 
 
ЧК, как чека, и глаз, как прицел,
РФ на века, беги, пока цел.
 
 
У жребия нет другого конца,
Бери пистолет, властитель свинца.
 
 
Дели пополам страну, как пирог,
Вершителю драм советчик не Бог.
 
 
Выдавливай страх по капле из жил,
Ты – мерзость и прах, ты прежде не жил.
 
 
Бросайся в огонь, удобри поля,
Пусть ляжет в ладонь чужая земля.
 
 
Сгреби её в пясть в предсмертном пылу,
Почётнее пасть, чем жаться в тылу.
 
 
Героика зла превыше добра,
Во имя бабла все врать мастера.
 
 
Гори-догорай, простая душа,
Всё будет Китай, посля дележа.
 

Обрезка роз

 
Подрезаем розы. Колют пальцы
Иглы неприступные цветов,
Пауки растягивают пяльца
Между розмариновых кустов.
 
 
Мечутся букашки у ореха,
Радуясь осеннему теплу,
Сойки рассыпают зёрна смеха,
Ловит пёс ленивую пчелу.
 
 
Осень развернула опахало,
Вышитое гладью и крестом,
Ветер ткёт из листьев покрывало,
Путаясь в сиянье золотом.
 
 
Дом белеет в зарослях плетистых,
Окнами вбирая облака
Из небес далёких и лучистых,
Словно из глухого тайника.
 
 
Тишиною вскормлены, питают
Дали неба землю молоком,
И, как птицы, ангелы летают,
Осеняя крыльями наш дом
 
 
В сердцевине солнечного стана,
Полного и хлеба, и вина
С ароматом мёда и шафрана,
Сентября, прогретого до дна.
 

Невинный пейзаж

 
Винные грозди клюют воробьи,
Мы под лозою гоняем чаи.
Капля медовая в небе дрожит,
Солнечным жаром ласкает гранит.
 
 
Осы к ведру припадают с водой,
Ветер лохматой метёт дерезой
Воздух, наполненный золотом дня,
Словно шаман, еле слышно бубня.
 
 
Коник соседский хрустит муравой,
Гривой трясёт работяга гнедой,
Фыркает, мух отгоняя хвостом…
Плавится небо шамотным стеклом.
 
 
Время застыло, ему недосуг
Сделать ещё один видимый круг.
Завтра придёт ли, и нам невдомёк,
В вазе стеклянной смеётся цветок,
 
 
Котик играет опавшим листом,
Память сиротствует в мире пустом…
 

Перед сном

 
Картоны листьев трогает в ночи
Чуть слышный дождь, невидимо и робко,
И воздух, еле движимый, горчит,
И месяц в тучку кутается знобко.
 
 
Тягучий мрак к подножию дерев
Приник, струя таинственные тени,
И ночь, в волшебных пассах наторев,
Всё погружает в сон, в объятья лени,
 
 
В забвения целебное ничто,
Где отдыхает от сомнений разум.
И я ложусь, усталая, ничком,
На сон грядущий помолившись Спасу.
 
 
Я крест свой донесу ль без слёз до сна,
Когда назначен срок навек забыться?
Коль жизнь свою растратила сполна,
Что может ненароком приключиться?
 
 
Лишь этот дождик мелкий за окном,
Да месяц ненадёжный, как надежда,
И этот мой старинный добрый дом,
И даже я – такая же, как прежде.
 

Прогресс

 
Купол небесный гвоздями прибит,
Шляпок серебряных звёздчатый вид
В лунном сиянии празднично светел.
Как от начала минувших столетий,
 
 
Гроздья созвездий на землю глядят,
Так же подвержены принципам страт,
Как человеки, – хозяева бреда,
Что от величия лупят соседа.
 
 
Медленно камни растут и пески,
Звёзды срываются вниз от тоски,
Реки меняют привычные русла,
Плещут вулканы горячие сусла,
 
 
Но у людей лишь прогресс испокон,
Молится люд у отцовских икон,
После берёт в руки разные средства,
Чтобы избавить себя от соседства, —
 
 
Прежде копьё, а теперь автомат, —
Внешне такой же обычный солдат.
В небе всё те же высокие звёзды,
Только вот-вот будет каяться поздно.
 
 
И у поэтов настала страда,
Каждый из них и солдат, и звезда.
Громко орут поэтичные глотки,
Славя гробы и военные сводки.
 

Синдром вертухая

 
Замучил синдром вертухая?
Стучи, что есть силы, поэт!
Пусть осень вокруг полыхает,
Пусть ты уже старенький дед,
Почто на красоты молиться,
Коль многое надо успеть
И чьей-нибудь крови напиться,
Уж лучше сто раз перебдеть!
Ведь эти, сбежавшие чохом
Из наших чекистских широт,
Устроились вовсе неплохо
И греют на солнце живот,
А их бы в Сибирь на морозы.
Уран ковыряя кайлом,
Забыли бы важные позы,
Презренный дворянский геном.
Пустить бы их девок по кругу,
Попов утопить в полынье,
Они бы запели с испугу,
Мол, стыдно мне, грязной свинье,
Глаза поднимать на кормильцев,
Что хлеба мне выдали пай!
Нет в мире подобных счастливцев,
Издохших за нашенский рай.
Фамилия – это не метка,
А имя – всего лишь звучок.
Вновь выйдет засранцам ответка:
Всем беглым свинец, да крючок.
Да, было великое время,
Давили из «бывших» слезу
И жгли окаянное семя, —
От смеха щекочет в носу,
Как дети просили пощады,
Как матери выли в ночи…
С ума от кровавого смрада
Сходили тогда палачи,
Но ты-то, поэт, потолковей,
Ты сам не запачкаешь рук,
Ничем твой донос не рисковей,
Чем крепкий Цветаевский крюк!
Ведь хлеб твой вкуснее и мягче,
Чем Осипа чёрствый кусок…
Лишь есть в этом нынешнем харче
Той крови знакомый душок.
Не бойся, тебя не узнает
Под грифами ников народ,
Он всякую гадость читает,
Утратив в резне генокод.
 

Поэты

 
Поэты родоплеменные,
Непревзойдённые творцы,
Красавцы сизые, гнедые,
Над «клавой» вытянули выи,
Дугою выгнули крестцы.
 
 
Их деды были все герои, —
И вдоль смелы, и поперёк.
И внуки, многого не стоя,
Не чужды драки и разбоя,
Пустили злобу на поток.
 
 
Глядит печально твердь земная
На переплавленный народ…
И рюмка выпита штрафная,
И в дно оврага вбита свая,
Но счастья нет который год.
 
 
А труп по площади ночами,
Как тень, гуляет вдоль стены,
И смотрит мёртвыми очами,
Скрипя зубами и костями
На крах измученной страны.
 
 
Поэты громко виноватят
Всех несогласных с их вождём,
Загривки вдумчиво лохматят,
Как мастера, торея в мате,
Съедают ворога живьём.
 
 
И так проходит слава мира,
Мертвец хоронит мертвеца,
И нету тёплого сортира,
И в доме холодно и сыро,
Как встарь у деда и отца.
 

Жабогадюкинг

 
Жабогадюкинг собрался в болоте.
Квакал он хором на радостной ноте,
Было ему всё известно про всех,
Это всегда несказанный успех.
 
 
Жабы обычно сидели на кочках,
Змеи лежали на мху и листочках,
Братия эта любила комфорт,
Был предводителем братии – чёрт.
 
 
Тема такая была на повестке:
Сплетни, скандалы, подвохи, отместки.
Способы разные, их арсенал
Жабогадюкинг давно обкатал.
 
 
Чёрт направлял, поощрял, рукомесил,
Редко бывал он доволен и весел,
Чаще ехиден, безумен и зол,
Внешне – обычный рогатый козёл.
 
 
Эта компания очень любила
Выглядеть, как запредельная сила,
Но, если некого было чморить,
Жрали друг друга. Болотная сныть
 
 
Слишком тоща для активного брата,
И витаминами тля бедновата…
Вовсе для нечисти был не порок —
Сочный урвать друг у друга кусок.
 
 
Жабогадюкинг затеял смотрины:
Шкуры попорчены, всюду морщины,
Даже козёл пострадал, как юнец,
Тут бы и сказочке этой конец,
 
 
Но на болотах всё очень непросто,
Тени былого – огромного роста,
Слава гремела, теперь лишь шипит,
Непрезентабелен сказочный вид.
 
 
Шкуры меняют по осени твари,
Их ни позор, ни промашки не парят,
Копят гадюкинг с козлищингом яд,
Множество глаз за «врагами» следят.
 
 
Путник, иди осторожно по тропке,
Хляби болотные грязны и топки,
Чтоб отмахнуться от жаб и гадюк,
Выбери крепкий осиновый сук…
 

Пропаганда

 
Сводит совесть, как ноги и кисти,
Болью в сердце толкает война,
Но стараются пропагандисты
Насладиться убийством сполна.
 
 
Охлос тупо жуёт эту жвачку,
Глядя преданно в телеэкран,
Целый век простояв на карачках,
Не способный почуять обман.
 
 
Онанисты речёвок цветистых
Восхваляют величество-страх,
И торгуют собою артисты,
Не сморгнув, на своих номерах.
 
 
Паханы, психопаты, садисты
Грузят головы-жбаны враньём,
А по тюрьмам гниют пацифисты,
Убеждённые в праве своём.
 
 
Нету прав у способных на думы
Не такие, как общий расклад…
И бегут над страною, угрюмы,
Тучи чёрной погибели – в ад.
 

Скрежет войны

 
Скрежет войны долетает до неба,
Кровь просочилась в глубины земли,
Выставлен смерти скелет на потребу,
Копятся чёрные с мясом кули.
 
 
Вам это надо, мои соплеменцы?
Ваши следы без того горячи:
Из несогласного вырвано сердце,
А из орал наковались мечи.
 
 
Ну, так и сняли б кресты с шей и храмов,
Вызверив лица свои, как тогда!
Злые потомки манкуртов и хамов,
Вновь встала ваша над миром звезда!
 
 
Вы в справедливость не верите сами,
Втуне былые протухли божки.
Роли вам дали ничтожные в драме,
Но даже их не сыграть по-людски,
 
 
Ведь арреальность блистает, как солнце,
Выйдя из адовых мрачных глубин,
И в пустоте бездуховной смеётся
Падшего ангела проклятый сын.
 

Иноагент

 
Моя номинация – «иноагент»,
Хотя не покинула я континент,
Всего-то смотрю за страной своей в оба,
Кликуху за то заслужив «русофоба».
 
 
Я всю свою жизнь проживала в совке
И, можно сказать, что всегда налегке:
Зарплата была – три копейки с походом.
Зато пила квас я и чистую воду,
 
 
Мороженку ела с названьем «пломбир»,
Чулки и колготки «спасала» от дыр,
Гудок призывал на работу – с работы,
Носила, как все, иностранные боты,
 
 
Чертила системы, набор силовой,
Потом на метро уезжала домой,
Гнилую капусту на базе руками
Очистив, её любовалась боками,
 
 
Брала подработки, старалась «достать»
Косметику, тряпки, – о чём лишь мечтать,
Смеялась над глупостью и над апломбом,
Хотя предо мною трясли своим зобом
 
 
Во зле комсомольцы, косясь мне во след,
Ведь секса и юмора в партиях нет.
Наверное, я не вливалась в культуру,
Сдавать не пытаясь ни макулатуру,
 
 
Ни кровь, чтобы дали с икрой бутерброд,
Поэтому я не вписалась в народ, —
Дворянская косточка в области жопы
Меня привела на задворки Европы.
 
 
Стерпев ограбленье, как предки мои,
Решив, что продлю свои горькие дни,
Я плюнула в сторону рОдного «рая», —
Совсем не по мне жить в обломках сарая.
 
 
О прошлом к лицу ли теперь горевать,
Когда моя Родина вовсе не мать,
А мачеха злобная, только к бандитам
Она благосклонна, – своим фаворитам,
 
 
А я не гожусь по здоровью в ворьё,
Ведь сердце не выдержит больше моё
Того, что на Родине я испытала,
Но ей всё равно даже этого мало:
 
 
Теперь «русофобка» я, «иноагент»,
Меня так зовут те, в ком совести нет.
А в рабской натуре, плебейской по крови,
Живёт интерес покопаться в алькове,
 
 
В исподнем моём, в этом, видится, есть
Всё то, что питает уснувшую честь, —
Была ли она в дураках априори,
Неведомо. Проще уж выхлебать море.
 

Подражая БГ

 
Они ночевали в моей постели,
Они слаще жизни моей не ели,
Они, во все щели носы суя,
Не видели в скважинах ничего.
 
 
Тупые красавцы, толстые тётки,
На нитки мои разбирали шмотки,
Платили за это на сайте мзду,
Всем скопом отправлены во дворец.
 
 
Я подаю лишь по воскресеньям,
Когда смогу заработать пеньем.
Этим в Европу уже не попасть,
Куражиться могут на сайте всласть,
 
 
Только мозгами Господь обидел:
Один на всех и в варёном виде.
Такие были и до потопа,
С творчеством тоже – полная жопа.
 

Ночью

 
Низкий звук виолончели,
В небе полная луна,
По небесной цитадели
Тихо движется она.
 
 
Вызревает сердце ночи,
Серебристый лунный свет
Тайной силой мироточит
И танцует менуэт
 
 
Вместе с ветром и листвою,
В царстве множества теней…
Мирно звёзды надо мною
Ворожат судьбой моей,
 
 
Только время всё короче
По законам ворожбы…
Тают, тают, тают ночи,
Всё бессильнее мольбы.
 
 
Смотрит сверху взор лукавый,
Полный неги вековой,
И невиданной отравой
Поит вечный разум мой.
 

Сон в конце сентября

 
Снимаю с себя интернет, как змеиную кожу,
Настольную лампу гашу и ложусь на кровать,
И мысли свои, будто резвые тени, треножу,
Но шёпотом тихим они не дают их заспать.
 
 
О чём говорят еле слышно и, мягко касаясь
Моей головы, словно трогают сонмом забот,
Почти не понять, только лунная сонная завязь,
Заполнена клеем, в саду за окошком цветёт.
 
 
И кажется мне, всё сплетается в тонкие нити, —
И думы мои, и паучая пряжа лучей,
И тёмные дрёмные тайны неясных наитий,
И призраки давнего прошлого чистых кровей.
 
 
Всё так же легко отлетаю во сне к поднебесью,
От вечной погони тревожных заплаканных дней,
На дивные страны смотрю и, с собой в равновесье,
Парю нежным пёрышком, птицы небесной вольней…
 
 
Однажды, вот так же взлетев, не вернусь я оттуда,
Где так хорошо и спокойно, что хочется петь.
И смерть я приму, словно жизни последнее чудо,
Чтоб где-то в небесной дали без остатка сгореть.
 

В горном селении

 
Воют дикие собаки
На ущербную луну,
Где-то пьянствуют гуляки,
Щиплют резкую струну.
 
 
От реки плывут тумана
Еле видные клоки,
Ночи синяя мембрана
Звёзд качает огоньки.
 
 
Лист срывается картонный
С плети высохшей асмы,
И цикадных трелей тоны
Из глубокой слышно тьмы.
 
 
Дышит первыми дымами
Обездвижено земля,
И росистыми следами
Осень пишет вензеля.
 
 
Вдоль пожухлой полонины
Бродят тени, чёрен мрак,
Ткущий сны, как паутины,
Для потерянных гуляк.
 

Время

 
Кукушка-время свой набила зоб
Веками, словно зёрнами пшеницы.
Увы, она отнюдь не филантроп
И куковать привыкла небылицы.
 
 
Ей радостно смотреть на божий свет:
Неисправимый оптимист по крови,
Она любой кровоточащий след,
Как данность, воспоёт в высоком слове.
 
 
Её плоды никчёмны, как сама,
Раскиданные по далёким весям.
Она их не доводит до ума,
Полна вражды и человечьей спеси.
 
 
А золотое мудрости зерно
Ей не по вкусу и не по ранжиру,
А потому округлым, как зеро,
Мир был и будет, сколько ни вибрируй
 
 
И ни старайся в поисках добра
Найти в грязи сеченье золотое…
В зобу кукушки-времени вчера,
Сегодня, завтра – всё всегда пустое.
 

Глас вопиющего

 
Могучий дух сразит кого угодно,
Единство масс и в смерти – героизм.
Критиковать режим антинародно,
Любовь к вождю – и есть патриотизм.
 
 
Люби вождя и будешь свой навеки,
Будь это хоть убийца и злодей.
Всё лучшее от власти в человеке,
А власть от раболепия мощней.
 
 
И так, питая и питаясь ложью,
И надувая свой державный флюс,
Войну обогащает молодёжью
Очередной убийственный аншлюс.
 
 
На дураках стоит дворец картонный,
Шизофрения сплачивает плебс.
Миг наступает кульминационный,
Девятый вал на мир толкает бес.
 
 
Все рычаги готовы, путь разведан,
Невиданный виток вошёл в зенит…
Спаситель снова, как когда-то, предан,
И только стадо малое скорбит.
 

Мегиддо

 
Мегиддо ждёт. Добро и зло схлестнутся
На этом месте, в свой последний бой
Вот-вот они, гремя свинцом, сорвутся,
Почти неразличимы меж собой.
 
 
Из хаоса не выбраться бескровно,
Предсказан был такой лихой расклад
В Великой Книге, злоба чистокровна,
Добро – бастард, принявший злобы яд.
 
 
Не уживутся голубь и гадюка,
Долготерпенье кончилось вчера.
Не любят уши жестяного звука?
Так, стало быть, их вырезать пора.
 
 
Одни уже готовы к страшной сече,
Другие ждут на голову камней,
Кому-то от огня укрыться нечем,
Кому-то яма смертная родней,
 
 
Чем жизнь такая. В ней не много смысла,
Военный путь – бездарный путь во мглу.
Опасность над народами нависла,
Их всех война толкает в кабалу.
 
 
Антихрист появиться не замедлит,
Он не упустит дня, и час пробьёт.
Враг будет добр, улыбчив, и приветлив,
И перед ним не выстоит народ:
 
 
Оставшиеся после грозной сечи
В сердца и души примут зёрна зла,
И волк пожрёт их в облике овечьем,
Пообещав им хлеба и тепла.
 

Ждать недолго

 
Осталось совсем немного,
Аль Акса вот-вот падёт.
Какому молиться богу,
Не знает чумной народ.
 
 
Сломалась в мозгу пружина,
Ослабла дурная плоть.
Зачем им явленье Сына,
Который и есть Господь?
 
 
У них разнарядки строги:
Правители – их божки.
Вся жизнь протекла в залоге, —
Кредиты, долги, рывки…
 
 
И, что ни окинешь взором,
За горло берёт восторг.
И петь научились хором,
И скопом тащиться в морг,
 
 
Где, глядя на труп смердящий,
Вновь радоваться, – «не я»!
Грядущее в настоящем
Не чувствуя и вранья
 
 
Не слыша в душе подспудно,
Жуя поминальный хлеб…
Страна умирает трудно,
Пронзённая жестью скреп.