Загадочная смерть писателя Мириева

Натиг Расулзаде

Загадочная смерть писателя Мириева

© Натиг Расулзаде, 2023

© «Литературный Азербайджан», 2023 г

Цыганка нагадала, что если удастся ему дожить до двадцати двух лет, то будет жить дальше.

Столь неконкретное предсказание хваленой гадалки никак не могло удовлетворить мать мальчика.

– То есть – как дальше, как то есть – если удастся? – нетерпеливо стала спрашивать она, пытаясь вытянуть из гадалки как можно больше за установленный тариф. – Он что, может не дожить до двадцати двух? Почему именно двадцать два? А если доживет, то дальше как? Переменится он, или таким же останется?

Мальчику было четырнадцать, единственный сын, но уже в этом возрасте он вполне подходил под юридическое определение – криминальный элемент; родители по горло были сыты его недетскими проказами, отец трижды вытаскивал его из отделения милиции, где ему могли пришить серьезную статью за вооруженное нападение вместе с другими подростками, хулиганами и бездельниками. Был мальчик членом уличной бандитской шайки, курил и баловался наркотиками, как и все его товарищи, подворовывал вместе с приятелями; часто дрались с другими уличными шайками, пуская в ход ножи и кастеты, отвоевывали пространства в этом неспокойном пригородном районе, где селились преимущественно беженцы, из своих родных домов захватчиками из соседней страны, изгнанные и рабочий люд, пролетарии. Главарю шайки было шестнадцать лет, и он уже успел отсидеть срок в колонии для малолетних преступников и среди своих одиннадцати членов шайки был, как говорится, в авторитете, держал их в узде и его слушались, как старшего и более опытного товарища. Вот в такой шайке пребывал и наш паренек на горе своим родителям, матери, выплакавшей все слезы, но сам он был горд и весел, как человек уже нашедший свое место в жизни.

И вот сердобольные соседки надоумили мать мальчика отвести парнишку к известной в их районе гадалке, считалось, что она удачно предсказывала будущее, из десяти раз восемь попадала в цель; многие из этих советовавших женщин испытали результаты гадания на себе, или своих близких и оставались довольны. Цыганка была не совсем цыганкой, просто за ней закрепилось это имя – Цыганка, она не возражала, считая, что это прозвище еще сильнее будет способствовать привлечению клиентуры, на доходы от которой она и жила, и неплохо жила, преуспевала, не забывая угождать и правоохранительным органам, ища порой (когда не в её пользу складывались обстоятельства) в них защиты и уповая. Она была наполовину цыганкой, от матери – азербайджанка, а отец её происходил из венгерских цыган.

Мальчик, как ни странно не стал возражать, когда мать, уже втайне приготовившаяся к бурным спорам и по этому поводу не сомкнувшая глаз до самого утра, стала его уговаривать пойти с ней к её хорошей знакомой и поговорить о дальнейшей его, мальчика судьбе. Мальчику самому вдруг сделалось интересно, и он послушно – что с ним случалось крайне редко – поехал с матерью к «тетеньке гадалке».

Но когда мать услышала от предсказательницы, насчет двадцати двух лет, которых им с отцом оставалось ждать, терпеть и мучиться еще целых восемь лет, такое предсказание никак не могло её удовлетворить, и она пожалела об уплаченных вперед немалых деньгах.

– Еще восемь лет?! Целых восемь лет!? – вскричала она. – Но как эти восемь лет будут? Когда кончатся наши мучения?!

Мальчик, развалившись в роскошном кресле хозяйки, ухмылялся, не встревая в разговор, вел себя как посторонний, но чувствовал себя вполне как дома, и глаза его зорко шмыгали по комнате Цыганки, обставленной с кричащей роскошью.

Цыганка не отвечала, поглядывая на мальчика и что-то с таинственным видом шепча про себя.

– И почему именно до двадцати двух лет? – бесцеремонно вторглась мать в её показное, как она решила про себя, шептание, ни на минуту не забывая о потраченных зря деньгах.

Цыганка, прервав свой шепот, стала объяснять свою сложную систему цифр, в которой мать ни- чего не поняла, и в результате объявила:

– Вам с мужем надо будет тысячу семьсот двадцать два раза прочитать вслух эти цифры, и протянула матери бумажку, где в столбик были записаны одиннадцать цифр.

Мать мальчика, взяв его за руку, как бы напоминая и себе и ему, что он все-таки ребенок, несовершеннолетний, подняла с кресла и тяжело вздыхая, отправилась с сыном домой.

В ту же ночь, поближе к рассвету, когда нормальные люди особенно крепко спят, дом пятидесятилетней одинокой вдовы Цыганки был ограблен шайкой мальчишек, самый юркий и худой из которых пролез в форточку и открыл дверь квартиры товарищам, а сама она с кляпом во рту торопливо и неумело изнасилована главарем этой шайки. Ограбление вдову очень огорчило, но давно позабытое и приятное ощущение от изнасилования еще долго жило в её памяти, точнее – в памяти её роскошного, пышного, ухоженного тела, так что, обращаться в милицию она по здравом размышлении не стала, тем более, что унесли мальчишки только то, что было на виду, основной капитал хозяйка держала не дома, закрома были далеко-о-о…

Мальчик, нанесший визит Цыганке со своей матерью, в ограбление не участвовал, отсоветовал более опытный и здравомыслящий вожак стаи, но долю свою от добычи получил.

Звали мальчика Насиб, а кличка его в банде была Узун, что означало – долговязый, потому как для своих четырнадцати лет он был не по возрасту высоким, высоким и худым как жердь. Узун Насиб, так его называли приятели, а чаще – просто Узун.

За удачную наводку на квартиру вдовы, Узун получил свою долю в виде аляповатой вазы покрытой позолотой – верх безвкусицы, но которую очень удачно можно было сбыть знакомому барыге, падкому на все блестящее, как ворона, что и было сделано Узуном с большим успехом.

Нельзя было сказать, что отец мальчика был равнодушен к той беспокойной и рискованной жизни, что вел его единственный сын. Отец Узуна был человек суровый, всю жизнь работавший с железом и железом пропахший – он был жестянщиком в авторемонтной мастерской, немногословный, суровый мужчина сорока лет, привыкший, рано оставшись сиротой, чуть ли не с детских лет добывать себе хлеб своими руками. И когда впервые, год назад жена сообщила ему о тех опасных художествах, что вытворяет их сын, о его друзьях-хулиганах, о том, что он фактически бросил школу, что недавно пришел домой явно обкуренный, беспричинно хохоча, и как она интуитивно ища, обнаружила в кармане его брюк большой нож-финку и несколько крупных купюр, отец решил поговорить с сыном, хотя заранее знал, что толку от такого разговора при его косноязычие и неумение убеждать будет мало. Тем не менее, следовало исполнить свой отцовский долг, и он начал разговор с сыном издалека: вспомнил свое детство, когда тоже чуть не связался с беспризорными мальчишками, но вовремя, набравшись ума, отошел от них, занялся делом, получил специальность, изучил свое ремесло, а многие из тех мальчишек, с кем он чуть не повелся, теперь будучи его сверстниками из тюрем не вылезают. Узун слушал невнимательно, делал вид, что соглашается с отцом, от разговоров которого его клонило в сон, и все ждал, когда же папаша оставит его в покое. Первая беседа окончилась провалом, отец мальчика потерпел фиаско, даже не зная такого слова и лишний раз убедился, что с его стороны состоялось элементарное сотрясание воздуха.

Через некоторое время, когда за Узуном явился участковый, предъявив ему обвинение в участие в массовой драке с поножовщиной и увел мальчика к себе в участок, чтобы там с ним от души разобраться, мать Насиба, охваченная ужасом, позвонила отцу и сообщила о случившемся, тот приехал прямо к участковому уполномоченному и после короткого разговора, опять же как всегда неубедительного, потому как убеждать было не в чем, факт как говорится, был налицо, но денежки из кармана отца, которые он зарабатывал для своей семьи нелегким трудом, денежки перекочевавшие в карман участкового, моментально убедили того, что в данном инциденте Насиб не участвовал, и мальчик был отпущен, на всякий случай сопровождаемый последним бесполезным предупреждением, в очередной раз успешно пропущенным мальчиком мимо ушей.

– Он какой-то бесчувственный, – жаловалась Кёнуль, мать Насиба мужу. – Взгляд странный, как у глухонемого, спаси Аллах! Как со стенкой разговариваешь…

Она подолгу пристально следила за сыном, за его жестами, поступками, чем доводила его до бешенства, тогда он хлопал дверью и отлучался надолго, до поздней ночи, неизвестно, где шатаясь.

– Что-то с ним произошло, – продолжала она изливать свое горе мужу, – никакого чувства, никакой любви, он какой-то… – она запнулась, ища подходящее слово, – какой-то деревянный…

Через два дня, когда Узун Насиб был задержан тем же участковым уполномоченным с наркотиком в кармане, и отцу мальчика опять пришлось отпрашиваться с работы