Неопалимая купина. Путевые заметки

Не пускайте лиха в дом!

 
Не пускайте лиха в дом!
Вами пусть оно не правит,
Пусть ваш гнев себе оставит.
Не пускайте лиха в дом!
Пусть не будет недомолвок,
Недосказанных речей,
А родной очаг согреет
Свет доверчивых очей.
Не пускайте лиха в дом!
 

Не стены красят человека

 
Не стены красят человека
И не роскошное жильё,
Не антураж одежды модной,
А суть – его же житиё.
Коль в жизни цель имел благую,
Делился с сирым, крох не обижал
И всенародное признанье
На ниве творчества снискал,
И нёс в народную копилку
Своих трудов благую весть,
Главу украсит человечность
И в памяти потомков – честь.
 

Самобытный танец Киргизстана

 
Летящий бег коней в степи бескрайней
И песнь стрелы в душе астральной,
И бирюзовый плавный бег волны на Иссык-Куле —
Всё в танце самобытном промелькнуло.
Танцовщиц дивна гибкость стана,
Что гибкость лука без изъяна,
Их лик, сияя красотой,
Увенчан с жемчугом тульёй.
Их проницательный и меткий взгляд
Острей иной стрелы разящей,
С ручною вышивкой наряд
Являет гордость Киргизстана.
 

Изумительный Север

 
Величие своей страны
Нас изумляет в дальнем восьмичасном перелёте,
Просторы необъятные своей такой большой земли
Нас покоряют красотою рек могучих, полноводных,
Несущих гордо воды к северным морям,
Своею мощью и дыханием свободным.
Твой дух летит над северной землёй
И устремляется с теченьем рек к слиянию с морями,
Где вольно дышит человек под северным сияньем.
Алданское нагорье, Лена многоводная витают под крылом,
Вилюй, встречаясь с Леной, радостно сияет,
И моховых болот бескрайние поля
Фисташково-коричневых тонов,
Раскинувшись на миллионы километров, изумляют.
И Путоранское плато белёсою мозаикой дивит,
И о своём величьи Обская губа с тобою говорит.
А за Полярным кругом Снежногорск снегами запорошен,
И снежное нагорье тянется белесою узорчатой грядой
От Инты до Печоры.
А юг Архангельска встречает Северной Двиной,
По вольным берегам широкой лентой вьющей,
Навстречу к морю Белому стремительно бегущей.
Великий Устюг, Тотьма, Галич завершают наш полёт,
Буй, Рыбинск, Углич и Тутаев, и Ростов, и Сергиев Посад
Из-под крыла приветливо кивают.
Ну, здравствуй, подмосковная земля!
P. S. Нет, не иссяк в пороховницах порох:
Мы привезли вам впечатлений ворох.
 

«Цивилизация загадочных шумеров и аккадцев…»

 
Цивилизация загадочных шумеров и аккадцев
В который раз наводит нас на мысль —
Откуда в Междуречье данные народы
Высокоразвитые столь взялись
И процветали параллельно с кочевыми племенами:
Ведь до сих пор не найдено же нами
В раскопках археологов их переходных форм.
Нет подтверждения сему.
И их высокая культура
Как будто бы с небес свалилась к ним,
На удивленье одарённые и знающие,
Они могли и на Америку, и на китайцев повлиять —
Высокоразвитый свой строй
Им по наследству передать.
В полемике учёных, археологов,
Вопрос сей до сих пор не разрешён.
 

Откуда ни возьмись

 
В Заполярье, знать, жара —
Солнца луч палит с утра,
Расплавляя вечный лёд,
Влагой полнит небосвод.
К нам она спешит пролиться
Буйным шквалом – та водица.
Что тут скажешь? Буйство вод.
Стал тропический муссон
Гостем северных широт.
 

К поэту

 
Поменьше б сталкиваться с взрослой жизнью окружающих поэту,
Без стрессов бы нести земле благую весть,
Жизнь бытия тогда была бы им воспета
В других тонах, а не в таких, как есть.
 

Выставка «Международный форум» на ВДНХ

 
Сильна Россия дружбою народов.
В одной большой семье
В истории всяк оставляет прогрессивный след.
Усилиями многих поколений
Идёт Россия праведной дорогой
К осуществлению заслуженных побед.
 

Не умаляйте силы духа!

 
Не умаляйте силы духа!
И коли злые ветры одолеют вас,
То выдержка и самообладанье,
И проницательность в подмогу
Всегда вам будут помогать идти
Той торною дорогой,
Которой вы шагаете под стать
Дороге великанов, созидающих
Неувядаемых искусств святую благодать.
 

Моя квартира-мастерская

 
Моя квартира – мастерская
Не как у всех, она иная,
Всегда полна моих идей,
Что порождают множество затей
С разнообразным матерьялом
И чтоб вам удивительно не стало,
Когда, придя ко мне однажды в юбилей
И после упоительной беседы
Не удивлялись вы многообразию
Для творчества подсобных незабытых матерьялов.
Для творческих друзей, что на одной волне со мной,
Дверь мастерской всегда открыта.
 

Дух

 
Я уверяю вас, что я тот уникальный феномен
Для практики врачебной —
С врождённым сдвоенным изъяном сердца.
Мой дух тот недуг побеждает
И в силу этого он где-то йог, а где-то и аскет,
К тому ж философ и поэт,
И в творчестве дерзает.
Но, вдруг по истечении семидесяти лет
Столкнувшись с травмою, сей дух который раз
С бедой справляться призывает
И абстрагироваться от неё в спасительном искусстве.
Что служит руководством к действию
И смыслом в жизни в устремленьи к благодатной цели.
Дух творчества в который раз в беде спасает —
Тот, что в воображении моём витает
И проецируется где угодно
По твоему желанью,
Не ведая преград к пытливому познанью.
 

Меланхолия художника

 
Что, ведунья, ты ведь знаешь
Что скитаться мне пришлось,
Что на сердце наболело,
Что мечталось – не сбылось.
Уведи ту боль, что мучит
По ночам в тревожный час,
Где скитается надежда,
Не добравшися до нас,
Где, теряя жизни силу,
Исходя в юдоли гроз,
Юность скорбно обагрилась
Горечью кровавых слёз.
P. S. Известно – кто имеет всё, тот счастлив,
А у кого нет ничего – философ.
 

Непрошеное северное сияние

 
Что с северным сиянием меня роднит
(Врождённая навязчивая дистония головных сосудов) —
Кольцо пилы цветной танцует перед взором,
Играя радугой всецветного узора.
Ей невдомёк, той радуге, —
Её красоты я предпочитаю в небе наблюдать
И восхищаться северным сияньем лишь в природе.
Тут поневоле мне приходится, наверное,
Самой из глаз сиянье северное излучать
И становиться магом поневоле.
Бывает, правда, и похуже,
Коль тучи чёрных пятен застилают взор.
Уж лучше пусть пилы узор
Гостит хозяйки перед взором.
И надо мужеством определённым обладать,
Частенько чтоб сиянье дивное пред взором наблюдать.
 

Мой танец Буто

 
Сей пластики дыханье
Не в имитации реалий —
В глубоком погруженьи в суть
Эмоций тонкий и переживаний,
Струящихся энергий путь.
И в танце журавля
Вновь открываю я своё виденье —
Вслед за полётом мысли
Чувств феерический полёт.
В них многоцветие паренья
И взлёт воображенья,
Как будто бы сияньем северным
Расцветивший бездонный небосвод.
 

Мир композитора – чародея эфира
(космическая палитра)

 
Как нас дивит космическая мощь оркестра,
Посыл космической души
Звучащей композитора, эфира чародея,
Своей феерией неисчислимых красок!
И всякий инструмент в своём звучаньи
Лучистых волн бесчисленных оттенков,
Всегда неповторимых, миру посылает,
Сплетаясь и сливаясь на палитре
В бездонном космосе звучащего эфира,
В сплетеньи и слиянии лучей поющих
Рождает множество оттеночных эмоций,
Подлунный мир благословляя.
А то, взрываясь пламенем звезды новорождённой.
Эфир пронзает огненной кометой озарённой.
То переливом красок дивных звуков
Вдруг разольётся северным сияньем
И вас качает на волнах поющих,
Исполненных цветными переливами
Магнитного волшебного поющего посланья.
А то далёкими посланьями иных планет,
Что затерялись в бездне мирозданья,
Призывно в растревоженном эфире зазвучит,
Иль вдруг серебряными колокольцами —
Напевами загадочной Луны —
Наполнит мир подлунный.
А то земною грустью зазвучит
И светлою слезой прольётся,
И власть катарсиса у вас в душе поёт,
Неутолимой грустью в сердце отзываясь.
 

Моя виолончель

 
Моя волшебная виолончель —
В её призывных звуках
Я черпала фантазий несравненные виденья,
Она взывала к вдохновенью,
К полёту духа моего
В мир музыки и света
И в одухотворённый мир
И музыканта, и поэта.
 

Разговор струн

 
Случилось так, что репетиционный зал
Однажды вдруг заговорил,
Покинутый своими музыкантами
На время перерыва,
И струны скрипок разговор свой повели
О миссии звучанья их в оркестре и эфире.
– Средь вас я первая струна, —
Сказала дочка-скрипка, —
И если тема к исполненью —
О возрождении весны животворящей,
Пропеть о том блестяще, серебристо, звонко я должна.
А если речь в ней о цыганской вольнице зайдёт,
То пропою чувствительно-слезливо.
В ответ запела третья тут струна
Ей в тон певуче-напряжённо:
– В своём звучаньи теплотою чувства я полна.
Откликнулась в тон растревоженному чувству
Тогда вторая нежная струна
Певучестью своею мягкой, кроткой, светлой.
Четвёртая ж тон мужественный и отважный
В девичий хор внести благоволила,
Наполнила эфир своею самоутверждающею силой.
Альты в молчаньи пробыли недолго.
В звучаньи первых струн чудесно полились
Восточные напевы колдовские
Загадочной царицы Шемаханской.
Вторые струны в тон отозвались
Им затаённой в глубине души
Своей певучей нежностью застенчивой, неброской.
Но третьи с демоническою пылкостью
Оспаривать главенство хора их взялись —
Так о себе в звучаньи заявили.
Четвёртые же мокрым звуком слёз
Осеннюю навеяли дождливость.
А у глубокомысленной виолончели
Все струны о своём поочерёдно пели.
Ля, первая струна, с грудным
Насыщенным и светлым ясным тембром,
О торжестве возвышенного чувства разговор свой повела.
Вторая же струна в туманной матовой
Задумчивой певучести своей
О неисповедимости путей
Людских и божьих с нею говорила.
А сочным, плотным, где-то и суровым
Своим звучаньем третья, Соль, струна
Глубокомысленно о тайнах мироздания вещала,
Четвёртая же, До, струна
С густым и полным темноватым звуком
Её удачно дополняла.
А струны Соль и Ре
Солидного и мощного папаши-контрабаса
Своим звучаньем о себе
Настойчиво провозглашали.
А третья, Ля, струна своим
Густым и плотным мягким тембром
Им одобреньем отвечала.
Четвёртая ж и пятая струна
Густым и очень плотным бархатным звучаньем
Степенную беседу подкрепляли.
Итог весьма несложно подсчитать
Всего четыре вида инструмента налицо,
А красок получается пятнадцать.
Тут в разговор вступила арфа —
Ведь струн у арфы очень много,
И собраны они поэтому в регистры.
В регистре низком – глухо, грубовато
Звучанье каждой в нём струны,
Но в среднем – мягок звук и нежен, полнозвучен,
Ну, а в высоком – яркий, светлый, звонкий звук,
Весенней прелестью исполнен,
Одарит тёплым радостным сияньем,
И только в высшем – резко, сухо прозвучит
И словно искрами во тьме потухнет.
Считают арфы сладостным звучанье
И слышат в нём то струй ручья журчанье,
То звонкую весеннюю капель,
То наигрыши легендарных гусляров.
Но есть и дополнительных приёмов
Игры на арфе перечень солидный:
Не менее пятидесяти красок
В том перечне мы сможем отыскать.
Об этом забывать мы не должны,
Задумав оценить палитру арфы.
И это дивное богатство красок оркестровых
Отнюдь не ради щеголянья
Использовать бы надо в партитуре,
Но непременно под художественный образ,
Который только и подскажет,
Какую краску подобрать.
 

Бал духовых инструментов

 
Позвольте вам поведать, как, однажды заглянув
В пустующий в минуты перерыва репетиционный зал,
Я с изумлением в своём виденьи наблюдала,
Как инструменты духовые
Устроили там музыкальный бал.
Валторна – королева бала,
Сияя медью, бал сей возглавляла,
И нежно-выразительно плыла
В лирических мелодиях она.
С манерой благородной, сдержанной и мудрой
Она витала как бы в дымке изумрудной,
То вдруг приплясывая ярко, бодро, энергично
Под имитацию охотничьих рожков, фанфар,
И, словно в сказке,
Летела в танце будто в молодецкой пляске,
По временам с насмешкой обводя критичным взглядом
Танцующих с собою рядом.
Басовый тут кларнет ей партию б составил
И тембром бархатным увлёк, но не сложилось,
И тихо он в толпе истаял.
Валторна, оглядевшись, с кем ей танцевать,
Решила вновь кларнет не призывать,
Невольно ощутив его холодный взгляд.
Фагот в регистре низком вдруг
Привлёк её вниманье,
Составив в паре идеальное слиянье.
Рожок в пассажах виртуозных
Не бегает, а лишь воркует
И всех на том балу чудесном
Своею томностью чарует.
А у кларнета звук летящий,
Хотя бы он один лишь звук тянул,
И по паркету он скользит,
Как ветерок, прохладу приносящий.
 

Оцелот

 
Взгляд оцелота нас заворожил
И, не иначе, сон в его глазах ожил:
Его леса родные там в испуге
Столпились на краю обрыва,
Прячась друг за друга
От нападения безжалостной пилы —
Она своим жужжанием визгливым
Сводила весь зелёный мир с ума
И обитателей лесов гнала к обрыву,
К той кромке зыбкой, где они,
Так же как их леса родные,
Все на исчезновение обречены.
Жужжание назойливой зелёной мухи в тон
Нарушило его тяжёлый сон —
Друзей природы тёплым взглядом окружён
И пожеланием вести свой род до нескончаемых времён,
Проснулся оцелот. Кошмар исчез.
Но где-то ведь всё так же погибает лес…
 

Народные промыслы: синяя Гжель

 
Играет синий иней оттенками небес,
В хрустальном отраженьи сияет синий лес,
И кружев синих тени ветвятся на снегу,
И синь небес бездонных шлёт синюю звезду.
И королевы снежной сияет синий взор,
Когда она глядится вглубь ледяных озёр.
Под песни синей вьюги сквозь синий сумрак в ночь
За синим самоваром вас Гжель согреть не прочь.
 

Дымковская игрушка

 
Народным духом дышит игрушка неспроста —
В сюжетах в ней вещают народные уста.
И праздники, и будни в игрушке той живут,
Народные сказанья находят в ней приют.
Емеля в ней на печке там торит свой маршрут
И мудрая в ней щука совет ему даёт,
А на щеках сударынь горит пунцовый цвет,
Их фалды пышных юбок метут задорно снег.
И гармонист с трёхрядкой в ней веселит народ,
Кузнец коню подковы там в кузнице куёт.
Петрушка в балагане заливчато хохочет
Над тем, что всяк прилюдно показывать не хочет.
Свистулька с петушками там детвору зовёт,
В санях под звук гармошки летит честной народ.
Такая вот игрушка поведать вам не прочь,
Чем дух народа дышит и в праздники, и в будни,
И в светлый день, и в ночь.
 

Жостово. Хохлома

 
На лаковых подносах чудных
Сиянье Жостова и Хохломы цветёт,
И в нём весна и лето вечные красуются
В зерцале тёмных вод.
И всякий цвет в цветочном хороводе
Своё предназначение находит.
Фиалки скромные поведают, как на лесных полянах
Дух леса полнится дыханием их пряным.
Цвет вишни нежной излучает трогательный свет
И посылает миру лучезарный свой привет.
Цвет мальвы в розовом сияньи
Исполнен сладостным мечтаньем,
И розы томное призывное дыханье
Флюиды источает в мирозданье,
И этот весь цветущий хоровод,
Сияя вечной юностью, ликует и поёт.
 

Путевые заметки

Египет

 
Какая бедная земля —
Как крик души из поднебесья!
Пустые русла бывших рек
Ветвятся по пескам предместий.
За что такая нелюбовь!
Здесь как из вен исторгли кровь.
А ведь земля тут встарь цвела
И одаряла плодом дивным.
И реки, полные вина,
Катили воды непрерывно.
Сейчас же только Нил один
В неповторимости счастливой —
Он государь и господин
Среди пустыни молчаливой.
Священный Нил передо мной —
Он повидал немало снов:
И фараонов восхожденье,
И плач бесчисленных рабов.
Египтом правили фараонессы
И мудро, и весьма успешно.
И статус был у них высокий.
И мы под взглядом светлым Хатшепсут
В мир улетаем их, такой по духу близкий
И всё же столь от нас далёкий,
И вдоль дороги в дельте Нила
Всё тянутся сады и нивы
А утреннее небо вдруг окрасило светило
В зелёно-розовые чудные тона.
У нильских вод есть сторожа —
В песках седые пирамиды.
Они, как Нила обереги,
Застыли в летаргии сна.
Таинственность и красота, безмолвность пирамид
В себе загадку вечности таит,
Но изваянье сфинкса-льва
Нам о прецессионной Льва эпохе говорит.
Лев-сфинкс взирает на восток,
Указывая на прецессионную эпоху Льва,
И боле чем на десять тысяч лет он на пески прилёг.
А местонахожденье пирамид
По отношенью к Нилу – всё равно что пояс Ориона
По отношенью к Млечному Пути.
И сфинкса неприступный вид
Дыханье вечности хранит,
В музее тайны древних спят —
Мир мумий вечным сном объят.
Тутанхамона маска золотая
Сияет светом неземным,
И под её бессмертным взглядом
Вы замираете пред ним.
Страна немыслимых деяний,
Непостижимых пирамид,
Луксорских храмов каменных громады —
Их грозен неприступный вид,
Но в них скульптуры без лица,
И обезглавлены ваянья.
В иных и от колонн одни пеньки
Оставлены для любованья.
Какой же вихрь, что без названья.
Пронёсся здесь, что стёр их лица и преданья?
В Александрии нет уж маяка —
Наследье Александра ветхо и уныло,
И лишь библиотеки новой крыша
Оформлена, как восходящее светило.
Пред зданием библиотеки монумент —
Бык, похищающий Европу, —
Изваян и воздвигнут в назидание кому?
Иль в память о сожжённой Александровой библиотеке,
Чьи манускрипты ведомы теперь лишь богу одному?
В Дендере храм Хатор встречает
Провидца взглядом полустёртых лиц,
Но что они поведать нам хотели —
Нет тех в истории страниц.
Не ознакомились лишь с редким древним барельефом,
Где явно электрическая лампа изображена.
Знавали люди электричество
И освещали им свои жилища
В те незапамятные времена.
Астрономический в том храме потолок
С изображением богов и знаков Зодиака.
Что наверху, то и внизу – гласил закон,
И был для древних непреложен он.
На барельефе стен там боги древних возвещают
Могущество непреходящих сил,
И с анфилады, чудится, жрецы
В ночи безмолвно наблюдают
Признанья вещие светил.
И Сириус – звезда, что властвует
Над судьбами и правит Нилом,
И исчезает за три месяца до полного разлива,
И возвращается сие далёкое светило
У египтян в их Новый год.
Сопдет жрецам египетским служила
В их предсказаниях мерилом.
Но есть другая в дельте жизнь
С неповторимым ароматом —
Волшебный танец дивных глаз,
Воспетый в рубаях поэтом.
Лист пальмы по ветру летит,
Восточный танец одурманит,
И разум опьянённый спит,
А звёзды глаз призывно манят.
И есть ещё волшебный мир один —
В кораллах дивные созданья,
Цветные обитатели морских глубин
Вас очаруют сказочным сияньем.
Но дайвером мне стать не удалось,
Попытки были все мои напрасны,
И всё ж неповторимое блаженство посещает,
Когда ныряешь к дивным рыбкам только в маске.
Там яства – скатерть-самобранка,
Как в сказке изобилья рог,
И кофе с тонким ароматом,
И нежных сладостей поток.
Но пальмы дивные плоды
И каждодневный хлеб насущный —
Всё то феллаховы труды
Под солнцем жгучим вездесущим.
Он нищ и бос, кой-как одет,
Но лямку тянет неустанно.
Жить без него вы б не смогли:
Он царь и бог своей земли.
Вот ослик весело бежит,
Верхом – феллахские ребята.
Для них езда – одна отрада.
Коль соберётесь в гости к ним,
Они всегда вас будут рады.
P. S. И как же ты по-новому осознаёшь
В сравнении с пустынями Египта
Величье наших полноводных рек,
Лесов зелёные богатства!
 

Иордания

 
Страна дремотных великанов
Сопровождает нас в пути,
Как будто бег их заколдован
И им уж с места не сойти.
Каньоны нас встречают буйным ветром
И холодом над горною грядой,
И словно вы парите над поющей бездной,
Танцуя пируэт воздушный свой.
И не беда, что в феерическом полёте оступились,
Забыв о притяжении земном —
Те раны заживут, но в жизни сохранились
Неповторимые мгновенья песен гор.
Наш путь лежит средь изумительных цветных утёсов,
Склонившихся над узкою тропой —
Как стражи тайн, ушедших в Лету,
Безмолвно наблюдают за тобой.
И как явленье чудное из мрака,
Вдруг воссияет изумительной зарёй —
Так Петра вдруг предстала перед нами,
Своей сияя розовой красой.
Сменяются эпохи и столетья,
В амфитеатре канул в Лету гимн побед,
Всё преходяще, всё уносит время
И заметает дел минувших след.
В Акабе вдруг явился
С длинноногим верблюжонком мальчик,
В глазах которого тонул наш взгляд —
Надеялся, что у прижимистых туристов
Найдётся за их селфи с ним хотя б один дукат.
В ночи в заливе град горит огнями и мерцает,
И дарит водам жар своих страстей,
И будто воды моря обнимает,
Те ж плещут нежно вслед волной своей.
 

Узбекистан (Ташкент, Самарканд, Бухара)

 
Наш поезд мчится средь песков,
И тянется пустыня без конца,
Мираж рисует призрак городов
Иль контуры оазисов затерянных миров.
А небо так пронзительно и чисто —
Ни капли жаждущей земле
Не принесёт тут знойный ветер,
А лишь самум в песчаной мгле.
Но вот уже Ташкент сияет мрамором газганским,
Строения, дворцы – всё будто из восточной сказки,
А был он поднят из руин – все это знают —
Большой и дружною страной неразделимой.
А в Самарканде Регистан, как в мареве,
Цветной мозаикой играет
В волнах тепла, идущих от земли —
Воистину он тоже сказку нам напоминает
Из Тысячи одной загадочной ночи.
А Регистан ошеломит вас на вечернем представленьи,
Когда в цветных лучах прожекторов,
Скользящих по трём дивным монументам,
Под звуки сладострастной музыки,
Как из чудесных снов,
Вдруг вспыхнет дивное виденье,
И танцовщицы закружатся
В сияньи сказочных лучей,
И вы мгновенно воспарите в дивный танец,
Сияя взором очарованных очей.
И Гур-Эмир полнеба обнимает
И всё ж парит, сливаясь с синевой небес, —
Он с интересом сверху наблюдает
Эпоху смен династий, поражений и побед.
Биби-Ханым в развалинах томится,
Мечтает возродиться из руин,
И духу Улугбека на холме Кухак
Всё по ночам не спится —
Он бродит по секстанту
Средь ярких звёзд один.
А Шахи-Зинда стережёт своих ушедших
Из суеты земного жития:
В их стенах будто духи шепчут
О бренности земного бытия.
И глиняная Бухара за крепостным высоким валом.
Изнемогая от жары,
Прикрылась из листвы прохладным покрывалом.
Такие разные бухарцы:
Одни лицом, что тёмный шоколад,
Другие посветлей, иные белокожи,
Но одинаково у всех такой горячий взгляд.
Чинара и тутовник у поющего арыка,
Друг другу кроны простирая,
Всё нежно шепчут под журчанье
Из сокровенные признанья.
Задумчивый взгляд Авиценны
Как будто бы сквозь кружево ветвей сияет,
Там дух его пытливый средь далёких звёзд витает,
Прошедшие и предстоящие века проникновенно зрит
И думы нам свои бесценные дарит.
А кружево чеканки по металлу изумляет
И пластика восточных форм дивит,
В музее на полотнах дух восточный негой тает,
В иных экспрессией своею опаляет
И на одной волне с тобою говорит.
В полночный час над домом минарет сияет,
Свече подобный в звёздном бархате ночи,
И, у меня во взоре изумлённом отражаясь,
Со мною вместе он со звёздами о сокровенном говорит.
И вспоминается бухарская мне свадьба
В давно прошедшие былые времена,
Что самобытностью пугающей была полна:
Средь факельного шествия и рёва труб
Невесту под чадрой на паланкине
Средь факелов, пылающих в ночи, торжественно несут,
А впереди – пылающий танцор с горящим взором,
И в танцем огненном он на себе рубашку рвёт —
Такой вот огненный народ.
И помнится, как в детстве бабушка моя Елизавета,
Склонившись надо мной,
Рассказывает вечером мне сказку о волшебном принце,
И о кусте прекрасных роз,
Расцветших в бархате ночи
Средь бриллиантов чудных звёзд —
Всё это не могу не вспоминать без слёз:
Ведь с бабушкой не удалось мне больше повидаться.
А в резиденциях бухарских
Резьба по ганчу столь искусна,
Как будто кружево плели небесные творцы,
И кружевные своды здесь венчают
На солнце обожжённые дворцы.
И кажется, резной дворцовый свод
Купается в прохладе тёмных вод:
Забавно плещутся в нём сказочные девы,
Беспечен их прелестный вид
И слышатся их дивные напевы.
И будто Навои в прохладе карагача
Заслушался их дивных песнопений
И замечтался о днях юности ушедшей,
О тех неповторимых пламенных мгновеньях.
Родит земля здесь и прекрасный виноград,
И дынь медовых аромат пленяет,
И всяк дарами сей земли попотчеваться рад
И с наслажденьем специй аромат вдыхает.
И хлопковые белоснежные  поля
Из края в край раскинулись, как море.
Гордится ими здешняя земля,
Но хлопкороба труд здесь не в фаворе.
Но лишь последний луч за горизонт уйдёт
И чёрный бархат ночи вас объемлет,
Алмазами вдруг вспыхнет небосвод
И к звёздам увлечёт пленительный полёт.
Восторгом вспыхнул взгляд из-под крыла,
Открыл картину чудного виденья —
Алмазами сиял внизу волшебный град,
Как будто бриллиантовый цветок
Расцвёл в моём воображеньи.