Моя дочь от бывшей

Пролог

– Ничего, ничего! Может быть, все еще образуется! – забывшись, нянечка стягивает с носа одноразовую маску и вытирает ею уголки глаз. Промакивает слезу в морщинах и вытирает влагу под носом. – Все еще хорошо будет, вылечитесь, будете бегать на двух ножках. Отцу-то, отцу написала?

Я поудобнее перехватываю запелёнатого в одеяльце ребенка и прикусываю губу – понимаю, как жалко сейчас выгляжу. На мне то самое платье, в котором я поступила в родильный дом месяц назад, тоже самое, в котором нас перевели в отдел патологии новорожденных,  а малышка укрыта казенным колючим одеялом.

– Дай бог, все еще образуется, – шепчет нянечка и приоткрывает мне дверь на улицу.

Зажав в пальцах старый пакет, в котором лежат все мои документы, выхожу на крыльцо. Руки оттягивает малышка, сил нет совсем. Губы сухие, жутко хочется пить, но попросить напоследок воды кажется уже наглостью – я и без того провела все это время здесь как нищенка, замучила медсестер просьбами.

– Девушка, подвиньтесь, – парень, который фотографирует какую-то счастливую пару с шарами, цветами и счастливыми улыбками, случайно толкает меня в плечо. От этого движения дряхлый пакет с паспортом и выписным листом летит на асфальт, прямо под ноги юркому фотографу. Одним движением носка тот брезгливо откидывает его дальше.

– Осторожнее!

– Оу, простите, простите, не понял, не заметил, – парень, придерживая свой огромный фотоаппарат, нагибается и поднимает с земли пыльный пакет. Быстро сует мне его в руки и тут же поворачивается к счастливой паре с огромными разноцветными шарами, а я шмыгаю носом. Понятия не имею, как добираться домой – все мое имущество при мне: месячный малыш, огромное платье – балахон для беременной, паспорт и сотовый телефон без зарядки.

– Девушка, вы бы отцу позвонили, – пробегая мимо меня говорит фотограф.

Я и звонила…

Уже месяц как. Каждый день. Каждый час.

Каждую минуту.

И на все получала только один ответ: «Абонент вне зоны действия сети».

Да была ни была, попробую еще раз. Перехватываю малышку поудобнее и снова набираю заветный номер.

Гудок.

Еще один.

Сердце замирает. В горле собирается ком размером с Гималаи.

– Да? – отзывается голос на том конце провода, такой родной, такой близкий, такой нужный, что по рукам бегут мурашки.

– Я…нас выписали, – не знаю, с чего начать, и после секундной заминки перехожу к самому главному. – Мы вышли из больницы. Я и твоя дочь Ты…ты встретишь нас, ведь правда?

Замираю и желаю, чтобы все в мире замолкло в эту секунду, чтобы услышать самый важный и нужный ответ. Но то, что доносится из трубки, тут же выбивает воздух из легких:

– Нет.

– То есть как это – нет?

Сердце падает прямо в пятки, и, если бы не драгоценная ноша в руках, они бы точно опустились.

– Не встречу. Теперь вы сами по себе, а я – сам по себе. Прощай.

– Но…

Удивленно смотрю на телефон, из которого доносятся гудки. Что? он положил трубку? Быть того не может!

Набираю снова и снова, но это бесполезно. Отец моего ребенка, мой муж, занес меня в черный список в день, когда я вышла и роддома…

Глава 1

*Вика*

Настоящее время

– Слушай, ну так продолжаться не может, у тебя уже мешки под глазами до колен, а волосы… Божечки… – Иришка отпивает чай и смотрит на меня из-под кипы бумаг. Я в ответ только качаю головой, мне совсем не важно, как я выгляжу. Главное одно – нужно закончить все дела ровно до пяти часов, иначе мою крошку снова оставят стоять одну в холодном холле интерната для инвалидов. Я должна успеть!

– Тебе нужно заняться собой, иначе… – подружка недовольно качает головой.

– Что же случится? – переписываю данные сотрудников в табель, и спешно печатаю еще один.

– Ты никогда не найдешь себе мужика, вот что иначе!

Это сообщение я оставляю без внимания, потому что мужчина – последнее, что мне нужно в этой жизни. Хватит с меня и бывшего мужа, который оставил в самый важный и страшный день жизни одну без денег и жилья.

Иришка же встает, и, оглянувшись на дверь (не услышит ли кто), подходит к моему столу. Отодвигает кипу бумаг с краю и присаживается так, чтобы нависнуть над моим ухом.

Раздраженно выдыхаю и поднимаю глаза, в ожидании.

– А может, нашего нового директора охамутаешь? У него знаешь сколько деньжищ? Да и красавчик… – Иришка закатывает глаза и причмокивает губами. – И задница – во!

Отвожу в сторону ее руку с поднятым вверх пальцем.

– Может быть, он и красавчик, но требования у него – ужас, – киваю на монитор, в котором открыто одновременно несколько программ.

Как успеть сделать за день несколько отчетов, когда нас в отделе осталось всего двое? Уже неделю в компании все стоит вверх ногами – люди, не успев даже познакомиться с новым руководством, спешно покидают насиженные места, кипами подписывая увольнительные.

– Ты просто его не видела, – усмехается Иришка и медленным шагом направляется к своему столу. – Грудь… Губы… Задница… А руки…мммм… Жаль, эти отчеты вечером понесу к нему не я. Уж я бы не упустила такой шанс!

Она взбивает прическу рукой с ярко-красным маникюром и демонстративно облизывает губы. Не удержавшись, мы смеемся – обе понимаем, что ничего предосудительного Иринка бы никогда не посмела сделать.

– Но по поводу мужика я серьезно, – вдруг подает голос она. – Тебе давно уже пора снять стресс. Хотя бы. И показать свою МарьИванну не только гинекологу!

Пуляю в нее бумажный шарик, и девушка со смехом скрывается за монитором.

Весь остаток дня похож на цирк, только коней не хватает. Голова начинает пухнуть, глаза слезиться. Работы очень много, потому что начальница одной из первых написала заявление об уходе, оставив меня исполняющей обязанности. Отслеживая стрелку часов, я с ужасом понимаю, что могу не успеть до пяти вечера, и от этого на душе становится так тяжело, что хочется выть волком.

Но выбора нет, и вот уже без пяти пять я стою в приемной нового директора со всеми своими отчетами.

– Он сегодня не в духе, – пожимает плечами секретарь, когда я кладу ей на стол бумаги. – Поэтому занеси, пожалуйста, все это сама.

Я делаю выдох и скольжу глазами по новой хромированной табличке, где написаны инициалы и незнакомая фамилия нашего нового рабовладельца. Как жаль, что прежний хозяин решил продать свои активы, не выдержав новой экономической обстановки в мире…

Как вчера помню тот день, когда пришла сюда устраиваться на работу. Тогда меня и брать-то никуда не хотели из-за маленького грудного ребенка, и только здесь пошли навстречу, войдя в положение матери, которая осталась одна сражаться против всего мира.

Именно поэтому я и не написала заявление об уходе, как многие. Не дело это – предавать тех, кто протянул тебе руку помощи в трудную минуту…

– Может быть, я потом?

– Александр Сергеевич, к вам Тихонова, – секретарь даже не дает мне возможности сбежать из логова дракона, и тут же указывает глазами на дверь.

Прижимая к себе бумаги, которые готовятся разлететься от неловкого движения, берусь за ручку и через секунду попадаю в полутемный кабинет.

Новый владелец уже обжился на этом месте. С грустью отмечаю, что пропал шкаф, где были выставлены красивые открытки, стена с дипломами сиротливо чернеет дырочками от гвоздей, а большой стол передвинут на середину комнаты.

– Я… – моргаю несколько раз, чтобы после света привыкнуть к полутьме.

Темная фигура одним слитным движением, в котором чудится что-то кошачье, буквально перетекает из-за стола ближе ко мне. Какое-то неясное предчувствие тут же сжимает сердце, а в висках начинает гудеть. Прижимаю руку к груди и делаю несколько выдохов, чтобы успокоиться. Да что это со мной?

Мужчина встает позади меня, и я не могу сделать ни единого движения – чувствую себя кроликом, попавшим на ужин к питону. Глаза, наконец, привыкают к полутьме, и я ясно различаю все мелочи, с которыми изменился кабинет.

Он стоит позади, и я буквально обмираю от ужаса. Руки покрываются гусиной кожей, а губы пересыхают. Быстро облизываю их.

– Здравствуйте… Александр… Сергеевич.

– Ну, здравствуй, Вика, – говорит он мне в ухо, от чего волосы буквально встают дыбом, а сердце начинает колотиться так часто, что кажется, оно готово пробить грудную клетку на раз-два. Мне так страшно, что я сейчас могу упасть в обморок. Потому что я только теперь понимаю, кто стоит за моей спиной. Кто спрятался за чужой незнакомой фамилией нового директора нашего предприятия. Кто достоин того, чтобы гореть в аду на самом сильном огне.

Это голос моего бывшего мужа.

*Саша*

Я знал, что она зайдёт сама. Как только ознакомился со списками сотрудников и увидел такое знакомое мне имя, голова сразу же пошла кругом. Весь воздух выбило из лёгких, и я решил, что точно выкуплю эту компанию, чтобы превратить жизнь бывшей в самый настоящий ад. Когда-то она так поступила со мной, настала моя очередь прийти с ответным ударом. Неужели Вика совсем не думала своей головой, когда творила такое? Неужто считала меня настолько влюблённым лопухом, который даже не заметит подвоха и будет вечно расстилаться под её каблуком?

– Т-ты! – заикается Вика, широко распахнув глаза.

– Я, милая, я. Ожидала увидеть кого-то другого? – посмеиваюсь, прикасаясь подушечками пальцев к нежной коже лица твари, предавшей меня.

Когда-то я любил её, весь мир готов был положить к её ногам, но за пять лет многое изменилось. Я изменился, став наследником богатой империи. А она осталась прежней: тихая серая мышка, в душе которой прыгают самые черные черти.

– Но п-почему? – она делает шаг назад.

Я не держу – хочет сбежать, пусть бежит как можно дальше, так даже интереснее, ведь я всё равно настигну её. Все эти годы я наивно предполагал, что смог отпустить её, оставить прошлое в прошлом, но я ошибался. Я жаждал снова посмотреть ей в глаза и спросить, как она могла так жестоко обойтись со мной. Однако последний вопрос я задам позднее, когда доведу её до исступления.

– Почему я выкупил эту компанию? Решил сделать подарок своей будущей жене… Подарю ей эту гнилую конторку на свадьбу, как только приведу в порядок и подниму до нужных высот, достойных истинной королевы.

Вика стискивает зубы, бледнеет и кивает. А что она думала? Что все эти пять лет я буду горевать и вести отшельнический образ жизни? Я не монах, и орешки при месте. Нужно как-то жить дальше, несмотря на то, что тебя жестоко предали, вытряхнув душу.

– Не прикасайся ко мне, – как змея шипит бывшая, когда я делаю шаг в её сторону.

– А иначе что? Обвинишь меня в изнасиловании? Знаешь, у меня нет настроения на лишнюю болтовню. У тебя есть две недели, чтобы найти новую работу.

Знаю, что обстановка с работой в городе не самая удачная, кроме того, я скупил большую часть компаний здесь, а своих коллег убедительно попросил не принимать Вику, если не хотят в ближайшее время стать банкротами. У меня всё схвачено, и я уверен, что через две недели она приползёт ко мне и в слезах будет каяться за содеянное. Хотя какие там две недели? Скорее всего, даже раньше. Вика уж слишком держалась за это место: рядом с домом, платят хорошо, а график позволяет уходить раньше и приходить позднее. Я разузнал о ней практически всё от бывшего владельца этого места: одна воспитывает ребёнка-инвалида. Жизнь чересчур круто наказала Вику за содеянное, но мне ничуть не жаль её.

– Новую работу? – переспрашивает бывшая, словно оглохла. – У тебя совести совсем нет?

– Совести? И это ты будешь говорить мне о совести?

Становится смешно, но я сдерживаюсь. Бреду к своему столу, плюхаюсь в кресло и закидываю обе ноги на столешницу.

– Ты слишком несправедлив, Саша… Думаешь, что обзавелся деньгами, спрятался за чужой фамилией и сможешь отмыть все свои грешки?

Мне становится смешно.

– Сменил фамилию? Ты чересчур высокого мнения о себе, если думаешь, что я стал бы прятаться за чужой фамилией. Я не собираюсь просиживать здесь штаны, поэтому в скором времени это место займёт директор, а я буду управлять всем на расстоянии.

– Ты не можешь лишить меня работы! – всхлипывает Вика и скрещивает руки на груди, отчего бумаги вываливаются и рассыпаются по полу.

– Ты даже документы сдать нормально не можешь, на кой чёрт мне держать тебя здесь? – фыркаю я.

Вика присаживается на корточки и трясущимися руками начинает собирать рассыпанные по всему полу бумаги, а я очерчиваю взглядом идеальные изгибы её тела. Кажется, она похудела, но все приятные округлости остались при ней. Когда-то я был без ума от её фигуры, от её близости. Вспоминаю, как не мог надышаться ароматом её кожи, как любил, а потом сгибался пополам от боли, которую она причинила мне, снова и снова прокручивая перед глазами момент предательства.

– Если ты решил уволить меня, я подам на алименты, – решительно заявляет Вика, бросает документы на столешницу и смотрит на меня разъярённым взглядом. – Ты заплатишь за всё, что сделал со мной и маленькой Варей.

– Рискни, если сможешь доказать, что этот ребёнок мой, а не плод твоих больных утех.

Вика широко распахивает глаза от удивления, хлопает ресничками, внимательно глядя на меня, словно не поняла, о чём идёт речь. Она отшатывается, точно получила пощёчину… правда оказалась чересчур больной? Не думала, что мне станет известна правда?

Я не хотел тыкать её носом в эту проклятую измену, но вижу, что другого выхода у меня нет. Все девять месяцев я надеялся, что это мой ребёнок, представлял, каким отцом я стану, а потом получил результаты ДНК… Я готов был простить ей измену ради малыша, но даже он не мой… Губы растягиваются в хищной улыбке.

– Я всегда была верна тебе, – с обидой заявляет Вика. – А ты сбежал, как последний трус, столкнувшись с опасностью лицом к лицу.

Она разворачивается и быстро покидает мой кабинет, оставляя шлейф своей дешманской парфюмерии, который проникает в самую душу, затрагивая что-то чересчур болезненное, снова уничтожающее меня изнутри.

Вот и поговорили…

Понимаю в эту секунду, что так и не успел высказать всё, что так сильно кипело на душе. С грозным рыком сметаю все бумаги со стола и поднимаюсь из-за него, желая поехать в бар и немного развеяться. Телефон начинает звонить, но я даже не смотрю на экран: плевать, кому и что нужно… Я столько всего готовился сказать ей, но слова потерялись, а я понял одно – эти годы ничего не изменили, я не смог вытравить яд под названием «Вика» из своей крови.

Глава 2

*Вика*

Мамочки… Мамочки…

Пулей пролетаю мимо секретаря и влетаю в свой кабинет. Пальто, шарф, сумка – все хватаю в кучу и мчусь к лифту. Лицо горит, как после пощечин, в душе настоящий кавардак, а сердце буквально бьется в пятках, потому что выпрыгнуть из груди никак не получится…

Подружка что-то кричит мне в спину, но я отмахиваюсь, – не хочу, чтобы кто-то видел, как я позорно разревусь, как меня скрутит истерика, конца и края которой явно не будет.

«Две недели»…

Бывший муж…

«Компания – подарок будущей жене»…

Господи, у меня сейчас голова лопнет от всего…

Черт, ну почему так долго едет лифт? Отчаянно жму на кнопку первого этажа, чтобы выбраться из этого здания, вдохнуть полной грудью воздух. Мне срочно нужно подышать, иначе я точно свалюсь трупом.

Там, в кабинете моего бывшего директора на меня обрушилось слишком много всего, слишком много, что способно выдержать мое бедное заячье сердце.

Я думала, что мы уже никогда, никогда не встретимся – хватило нашего последнего разговора в день выписки из роддома, когда я стояла в одиночестве с младенцем на руках, и вот поди ж ты…

Как черт из табакерки, как самый страшный кошмар.

Втиснувшись в автобус, я встаю возле входа, чтобы меня не затолкали все те, кто соберется выходить. Совершенно не обращая внимания на толчки в спину, на все неудобства общественного транспорта, на кочки, на которых регулярно подскакивает автобус.

В моей душе все переворачивается и стонет, агония хватает за горло и сжимает спазмами так сильно, что перед глазами рябит.

Он дал мне две недели на отработку? Какое чертово благородство! Увольнение?! Да я ни дня рядом с ним, под его руководством не собираюсь работать! Дышать одним с ним воздухом, входить каждый день в одни и те же двери!

– Девушка? Вам плохо? – раздается участливый голос сзади.

– Что? Нет, нет, спасибо, – пытаюсь улыбнуться, но это плохо получается – губы дрожат.

Достаю телефон и захожу в приложение мобильного банка. На карте – сто пятьдесят рублей. Черт.

Все, что получу, если еще этот гад не вмешается и не решит урезать последние оставшиеся деньги, уйдет на оплату съемной квартиры.

Перед глазами снова все темнеет.

Мне даже продуктов не на что будет купить.

– Пропустите, я выхожу, – торопливо сую мелочь водителю и выхожу на темнеющую улицу. Делаю вдох так сильно, что даже легкие ломит. Но это не помогает расчистить стаи мыслей, которые крутятся, вьются, бьются друг о друга в голове.

Но одна мысль все же сильнее остальных. Наверное, это материнский инстинкт – чтобы ни случилось, в первую очередь ты думаешь о ребенке, все остальные проблемы должны быть на втором плане.

И потому я ускоряюсь – пешком идти довольно далеко, да еще и по темноте – сейчас стремительно темнеет, а фонари городские власти не удосужились провести – конечно, ведь тут не живут бизнесмены и депутаты, всего лишь работает дом – интернат для детей с ограниченными возможностями здоровья.

Времени остается все меньше, и я фокусируюсь на дороге. Последние метры уже почти бегу – вижу, что стоянка возле здания уже почти пуста, а это значит, что моя малышка снова осталась последней…

Дергаю ручку двери на себя и буквально вваливаюсь в холодный полутемный холл.

– Мамочка!

– Варенька!

Кидаюсь к дочери, целую ее щечки, обнимаю, чувствуя тепло ее тела, ее прекрасный аромат, пытаюсь напитаться ее настроением. Маленькая моя, девочка моя сладкая, несчастная моя душенька…

– Тихонова! – грозно говорит няня. Ее-то я и не приметила, но она, как всегда, держит оборону. Сложила руки на груди, неодобрительно сверкает глазами в мою сторону – впрочем, эта поза мне кажется уже привычной. – Вы снова опоздали. Приходите самой последней.

– Простите меня, на работе задержали… Я…больше так не буду. – мне хочется одновременно и провалиться под землю и накричать на женщину, пожаловавшись ей на свою нелегкую жизнь матери-одиночки с особенным ребенком. Но я не делаю ни того, ни другого.

Проглатываю обиду и слезы второй раз за этот длинный суматошный, ужасающий день, и надеваю Вареньке ботиночки. Снимаю с тормоза коляску и медленно, осторожно выкатываю ее на улицу.

– Поедем на машине? На такси? – спрашивает дочь – живем мы далеко и в такие дни я стараюсь увозить ее на специальном транспорте. Но не сегодня…

Памятуя я о своих несчастных, жалких ста рублях в кошельке, я натягиваю на лицо самую фальшивую из своих улыбок:

– Нет, милая, сегодня мы пойдем домой пешком. Пройдемся, посмотрим, какая погода, как красиво и хорошо на улице…

– Да, мамочка, – легко соглашается мой ангелочек.

Я включаю на телефоне фонарик, чтобы малышка светила на дорогу, и выезжаю вперед, на пешеходный тротуар.

Она смотрит по сторонам, а я же смотрю только вперед – в темноту, вижу, как сильно трясется фонарик – дорога старая, ужасно плохая, колясочку трясет. Но Варенька ни за что не пожалуется на то, что ее качает, и я прикусываю губу так сильно, чтобы не разреветься в голос, что ощущаю на языке привкус своей крови.

Что же мне делать? Как мне быть?

Конечно, придется распрощаться с работой, но я думаю, что мне удастся найти новую. Дай бог, чтобы ознакомительный период в новом месте оказался меньше, чем три месяца – иначе мне просто не на что будет кормить дочь.

Конечно, мне пока еще везет – в школе – интернате она проводит полный день, но вечером…в выходные… Не представляю, как со всем управиться.

Свет от фонарика подрагивает на неровной дороге и я вижу, что начался мелкий противный дождик. Он крапает сверху, стекает с носа, ползет по щекам.

Я нагибаюсь, натягиваю плотнее на Вареньку капюшончик, чтобы она не простудилась от нашей вынужденной прогулки, вытираю влагу под глазами, и упорно тащу коляску вперед.

Скоро небольшой переход – мне придется нести коляску и ребенка на руках, потому что асфальта нет, только грязь. Всего несколько шагов, но это невыносимая тяжесть, и я каждый раз после дую несколько минут на покрасневшие от натуги руки, чтобы они перестали дрожать.

– Мамочка! Машииина! – Варенька первой замечает огни автомобиля, который проносится мимо.

Меня обливает с ног до головы из лужи из-под колес авто, вдобавок к дождю, который полностью вымочил волосы.

Да будьте же вы прокляты, вы все, мужчины, короли мира, которые позволяют так обращаться с женщиной!!! – хочется выкрикнуть мне вдогонку тому автомобилисту, который не сбавил скорость, не объехал чертову лужу, а решил на скорости преодолеть этот участок.

– Ничего – ничего, Варенька, все будет хорошо, – вру я и приподнимаю коляску, когда нужно переходить через грязь. Ноги подгибаются от тяжести, а руки дрожат. – Ничего – ничего…

*Саша*

Музыка долбит по барабанным перепонкам. Цветные искры слепят глаза. Вокруг царит настоящий хаос, но это именно то, что мне сейчас нужно, чтобы отвлечься от мыслей о прошлом. Две красотки ластятся ко мне, и я знаю, что они легко согласятся на ночь втроём, но пока не хочу торопить события. Оплачиваю эту тусовку, чтобы жизнь вокруг кипела. Так я чувствую себя нужным кому-то.

Алиса или Алина? Забыл имя этой блондиночки в чересчур открытом платье, которое едва прикрывает трусики и бесстыдно оголяет область декольте, уже совсем теряет самообладание и буквально лезет ко мне на колени. А вечер ещё не начался толком! Сейчас подкатит Вакса, мой старый друг, с остальными пацанами и девчонками. Уверен, что жара обеспечена.

– Эй, притормози коней, – почти рычу девке, что лезет целоваться.

На поцелуи у меня табу – я буду целовать только ту, которую люблю. После развода с Викой я никого и никогда не целовал.

Буквально отталкиваю девку от себя, и она сползает на диван, жалобно пискнув, как мышь, которой прищемили хвост.

– Саха́ра, – хлопает меня по плечу Вакса.

Лёньку стали называть Ваксой за родимое пятно в половину лица, доставшееся ему по наследству от бати. Всё-таки Вакса звучит брутальнее, чем Лёня. А меня долгое время называли Сахой, от имени, но после того, как я начал опустошать конкурентов, ко мне приклеилось прозвище «Сахара». После меня на самом деле чересчур сухо и гадко на душе, а в глазах разоренных толстосумов, добившихся богатства бесчестным путём, блестит вожделение отыскать желанную влагу и снова вернуться в строй. Я негромко посмеиваюсь своим мыслям и пожимаю приятелю руку.

– А где мужики? – спрашиваю, хмурясь, ведь Вакса должен был приехать не один.

– За девчонками поехали. Скоро будут.

Вакса плюхается на кожаный диванчик напротив и подмигивает разочарованной блондинке.

– Поделишься девчонкой, Сахара? – хихикает друг. – Вижу, тобой она слегка недовольна.

– Да хоть обеих забирай… – пожимаю плечами.

Девки не обижаются: они привыкли к товарно-денежным отношениям, хоть гордо заявляют, что они не те самые девочки по вызову, а бабки, которые получают после жаркой ночи – это добровольный подарок от довольного мужика. Смешно, но если им так нравится – почему нет? Каждый живёт так, как ему нравится…

Каждый…

Снова вспоминаю свою бывшую жену. Невинный ангелочек… Кто бы мог подумать, что она способна на такую подлость. Стискиваю зубы, и они противно скребутся друг о дружку.

Телефон звонит, и я лениво достаю его из кармана. Это Дарина, моя невеста. Девчёнка, которая долгое время ошивалась вокруг меня, когда я был женат, хоть и знала, что ей ничего не светит. Я согласился на отношения с ней, заявив сразу, чтобы не ждала любви и уважения. Всё-таки постоянная партнёрша лучше сотни разных. Да и мама осталась довольна моим выбором.

– Чего хотела? – спрашиваю сухим тоном, а брюнеточка, сидящая рядом, хихикает от шутки Ваксы.

– Саша, а ты где? Снова шляешься по бабам?

– А тебе какое дело? – сухо спрашиваю и хмурюсь, не понимая претензий.

– Мы договаривались встретиться. Я жду тебя в ресторане, где ты сам, между прочим, забронировал столик. Забыл?

Столик!

Если честно, забыл…

Не я забронировал его.

Мама.

Она хотела, чтобы я сделал Дарине официальное предложение, даже кольцо мне в карман сунула, когда я шёл к машине.

Достаю коробочку с кольцом из кармана и кручу её в руке, думая, надо ли мне снова обременять себя узами брака? В конце концов, я и сейчас живу хорошо.

– Забыл. Можешь всласть лопать десерты, заедая обиду на меня. Не забудь выпить и пожаловаться официанту, красочно расписав, какой я козёл.

Дарина шипит, а я ничего не отвечаю ей, лишь сбрасываю вызов и смотрю на Ваксу, готового обоссаться от смеха.

– Невестушка ещё не поняла, что она просто красивый фантик для тебя? – хохотнул Вакса, на что я лишь цокнул языком и мотнул головой.

Да плевать мне, что она там поняла, а что так и не успело посетить её бедовую головушку. Я снова вспомнил своё прошлое, которое пытался утопить в стаканах с искрящейся жидкостью.

– Кстати, о женах и невестах… Я ж твою бывшую щас видел, ну… Вику. Вот уж не ожидал, а еду, гляжу – она. Я сначала сбавил скорость, думал, что человек идёт, а гляжу – грязь ползёт. Коляску инвалидную тащила с дитём, ну я обдал её как следует грязью, чтобы знала, где её место.

Вакса противно ржёт, как конь троянский, а я поднимаюсь на ноги и приближаюсь к нему. Кажется, я стряхнул с себя девицу, липнущую, как банный лист к заднице, а она начала ворчать, что я слишком груб. Я хватаю Ваксу за грудки и поднимаю его, заставляя смотреть мне в глаза.

– Тебе смешно, правда? – рычу я.

– Э-э! Сахара, подожди! Ты чё так завёлся-то? Глаза как у бычары кровью налились. Тихо, брат! Я ж просто показал твари, где её место, пусть помнит, как братана обидела.

– Это всё моё личное дело. Я уже говорил, чтобы никто не смел открывать на неё свою жалкую пасть. Если кто и может топить Вику, так только я, но не такие ублюдки, как ты. Тебе она ничего не сделала.

– Сахара, ты с ума сошёл? Пусти! – взвизгивает Вакса, и я отпускаю его.

Мужик принимается поправлять воротник рубашки. Он раскраснелся, как самый настоящий рак. Испугался?

– Будет он ещё из-за какой-то шавки на братана руку поднимать, – ворчит себе под нос Вакса.

А вот это ему лучше было не говорить…

Закипаю и не могу уже остановиться. Я сотню раз говорил друзьям, что наше расставание с Викой – наше дело, и они свой нюх туда совать не должны. Она не им в душу нагадила, в конце концов.

Бью наотмашь, так, что Вакса падает на диван и начинает скулить, что я сломал ему челюсть.

– Ещё раз услышу подобное высказывание, будешь жрать через трубочку, – выдаю я и ухожу.

Что же ты со мной творишь, Вика? Несмотря на твои проделки, я не могу позволить кому-то говорить о тебе плохо…

Медленно бреду к машине, понимая, что в таком состоянии за руль лучше не садиться, но я хочу почувствовать скорость, хочу утонуть в огнях ночного города. Капли дождя бьют по щекам, и я морщусь, вспоминая слова Ваксы… Больше не хочу видеть его.

.