27
В тот самый момент, как Света и Кросс приземлились, подобное же сделали и Ханна с Наваро. Но им, в отличие от первых, выпала не самая удобная область поисков: вместо равнины с последующим склоном была довольно скалистая местность. Пройти пешком добрый километр в целом не составляло бы проблем, если бы не постоянные спуски и подъемы по камням с довольно острыми краями, а сцепка с подошвой порой и подводила. Слева они наблюдали возвышающуюся на сотню метров часть той скалы, о которую разбился звездолет, а точнее то, что от него осталось. Как раз с другой ее стороны Кросс и Света забирали криокамеру, а здесь, почти у ее подножья, должен был находиться труп Алдена. Ханна молчала, Наваро прекрасно понимал ее чувства и то, как ей сейчас трудно попросту идти вперед, борясь с ужасающей визуализацией останков ее друга. Но, с другой стороны, Наваро все хотел как-то поднять тему, причем любую. Цель его была не что-то узнать или залезть под корку, а, наоборот, отвлечь ее, дать голове хоть что-то, лишь бы образ погибшего Алдена да убивающее чувство вины не съедали ее изнутри. К тому же, что он понял далеко не сразу, именно это их и объединяет сейчас – смерть друзей, которых оба они не смогли спасти. Так что, когда он хотел помочь ей пережить этот ужасный момент жизни, ту же помощь надеялся дать и самому себе, пусть даже неосознанно, но, как говорится, «пережевать и выплюнуть». Он все говорил себе, что такова была их работа, Хью и Клима, – делать порой неприемлемое, но во благо лучшего, жертвовать собой ради большего. Так они и поступили вновь. Наваро греется слабым огоньком мысли: они погибли, веря в свое дело, к счастью, так и не узнав о напрасной жертве. Он переживает почти как в первый раз, что, собственно, даже хорошо, ибо не наступил еще момент профдеформации. Но все чаще он задается вопросом без ответа: он действительно переживает – или он думает, что переживает, так как действие это правильное и важное? Но разве тот факт, что он задается этим самым вопросом, уже не является ответом, почти сразу же ловит он себя на этой мысли в тот самый момент, как осознает огромную пропасть между переживанием за друзей и переживанием за Мойру, на фоне которой все в мгновение превращается в пустышку и рутину.
Среди всех возвышений то там, то здесь виднелись остатки звездолета, некоторые из них даже оставили разрушения местности. Разумеется, они обходили их стороной, предполагая следы иноземной Жизни на них. Наваро шел первым, Ханна позади. И вот неровность местности сменилась чем-то более постоянным, но теперь прямо из каменистого плато под их ногами в хаотичном порядке торчали острые куски породы, разной высоты и ширины. Проход метра в полтора шириной образовался перед глазами, пусть и идущий небольшой змейкой, но можно было смело представить это тропинкой. И вот у одного из таких, слева, перед пустырем, метрах в десяти лежало тело Алдена.
Все это время они использовали прибор ночного видения – и лишь сейчас отключили его, оказавшись в непроглядной темноте. Плотный свет от наплечных фонарей рассек тьму холодным оттенком, показав окружение мертвой экзопланеты во всей красе. Поначалу им показалось даже, что находятся они в простой, чуть ли не однотонной декорации, настолько уж все было недвижимо и скупо на разнообразие. Но все это не имело значения, потому что пока Кросс и Света занимались осмотром криокамеры, Ханна смотрела на тело Алдена метрах в пяти перед собой. Наваро стоял чуть позади, и только она, поддавшись чувствам, решилась подойти ближе, как он схватил ее за предплечье, удерживая от этого слепого порыва.
Тело лежало на земле, опершись спиной на небольшое возвышение, ноги были переломаны. Внутреннее освещение почти не работало, лишь небольшое мигание то появлялось, то исчезало у подбородка с правого по отношению к ним края шлема. На лице была кровь, шлем покрыт множеством трещин и вмятин, но, на удивление, разгерметизация не произошла. Сам костюм был в ужасном состоянии, весь обшарпанный и помятый. При первом взгляде Алден не казался уж слишком обреченным, но стоило приглядеться, заметно было, как нечто маленькое, как муравей, ползает под верхним слоем, забравшись туда через рваные отверстия. Но Ханну это все уже не волновало, можно было лишь предположить, какая немыслимая жгучая смесь самых разных, даже противоречивых чувств бурлит в ней, навсегда оставляя открытую рану.
– Что ты здесь делаешь? – Алден оказался жив, точнее, почти жив. Его голос был изнеможенным, болезненным, захлебывающимся кровью, негромким. Наваро ненароком подумал, как же им повезло, что система связи кое-как да работала, пусть и с перебоями, но они его слышали.
– Алден… ты!.. – Ее чуть ли не трясло, в один момент показалось, словно она опустела.
– Да… я жив, еще как… – с болью от многочисленных травм произнес он не сразу. – Меня выкинуло при столкновении… – Периодически вырывался кровавый кашель, двигал он лишь головой да кое-как руками с туловищем. – Я не знаю, сколько пролетел, но, побившись о скалы, упал сюда… Я не чувствую ног… обезболивающее закончилось… кислород еще есть, представляешь? – попытался он прибавить оптимизма, но лишь выкашлялся так громко и болезненно, что самой Ханне стало плохо.
– Зачем вы пришли? – спросил он вскоре, с трудом держа голову прямо, немного даже злясь. – Это опасно, я же сказал…
– Алден, – с трудом начала Ханна, борясь со слезами, – мы поможем тебе. Ты жив, это главное! Я… я… мы сейчас сходим за…
– Нет! Я же просил оставить меня… вам опасно тут быть! Зачем… зачем… – Было непонятно, плачет он, или ему просто плохо от боли и бессилия.
– Что ты теперь предлагаешь? – Ханна все же чуть подошла, сократив расстояние до метра, присев на колени, вглядываясь в еле узнаваемое искаженное болью лицо. – Оставить тебя здесь?! Нет! Нет-нет-нет! Мы можем помочь, слышишь?! И мы поможем!
– Кросс! – поднял он с трудом голову в сторону Наваро, чьи включенные фонари не давали разглядеть лица, но Ханна быстро пресекла этот момент.
– Не смотри на него, смотри на меня!
– Уведи ее, брат, – продолжил Алден, – пожалуйста, не рискуй вами, не надо!
– Нет, – обернулась Ханна на сделавшего шаг в ее сторону Наваро, потом вновь на Алдена, – ты много раз заботился обо мне, был старшим братом. Так вот теперь я, слышишь, я позабочусь о тебе!
Алден смотрел на нее, после смог улыбнуться, и по лицу прошлись слезы.
– Ты еще не поняла, – спокойнее и вновь заботливо, как и ранее, начал он, что вызвало у Ханны всплеск старых чувств, – меня не спасти, эта… эта зараза попала ко мне… я чувствую, как… что-то во мне меняется… это опасно, понимаешь?
– Мы что-нибудь приду…
– Ханна! Ты не понимаешь… услышь меня, пожалуйста. Я… я думал, что уже умер, когда мы попрощались. Я смирился с этим, понимаешь, смирился. У меня было время, у меня, послушай меня, у меня было время… это мой выбор. И я…
– Ты что, просишь меня уйти? Оставить тебя здесь? Но я не могу, правда, Ал, я не могу… я… я… да за что же все это?.. Ал, пожалуйста, не проси меня, пожалуйста, не надо…
– Знаешь, почему я сделал это? На самом деле?
– Потому что ты спасал нас, а сейчас я спасу тебя!
– Нет, не совсем… все немного сложнее… Я хотел умереть! Умереть так, потому что не мог умереть иначе… не хотел иного. Ты же знаешь, я не привык сидеть на месте, всю жизнь поездки, путешествия, весь мир объездили. Долбаный отец… ненавижу этого урода… Но он смог сделать меня мной, спасти меня… Ты не знаешь, но я много болел в детстве. Отсюда и развод родителей – как оказалось, батя винил маму в этом, представляешь, что она родила ему полуживого ребенка. Ну, вот он меня и натаскивал на выживание, заставляя организм пахать, а не только на таблетках сидеть… Но в защиту скажу… в защиту скажу, что было много и хорошего! – криво посмеялся он. – Только вот я иной жизни не знаю. Я полетел в космос, потому что не знал, что делать на планете… А осесть, создать семью… нет, нет… это… это оказалось не мое, не знаю я как, ясно… Пытался, да не вышло. Вот и сбежал от всех… Ханна, я хотел умереть так, потому что нет ничего для меня хуже, чем состариться и подохнуть где-нибудь в кровати от старости… Я боюсь этого даже сейчас, представляешь! Спасать вас, как и весь мир, жертвуя собой на отдаленном безжизненном куске грязи… Да это же лучшая смерть для такого, как я. А жизнь я прожил неплохую, очень неплохую. Не плачь, пожалуйста, я хочу видеть твою улыбку, а не слезы, пожалуйста. Вот так. Когда я понял, что живой… черт, было странно, очень странно… Могу думать и видеть лишь звезды, даже начал молиться, представляешь, что это продлится мгновение, последний вздох, последний красивый вид – и все… но нет! А ведь я уже свыкся, понимаешь, свыкся тогда – но почему-то не умер, хотя и был готов! Несправедливо! Я бился головой об эту скалу, надеясь ускорить процесс, я задерживал дыхание, но инстинкты… долбаные инстинкты! Теперь я понимаю, что все это было ради прощания, прощания с вами. Пока я еще могу, я буду сражаться. Но не так, как ты думаешь. Ты не хочешь меня оставлять… но тебе и не придется. Это я оставлю вас. Я не умру так, сидя на жопе, ничего не делая, как какой-то слабак! Нет, только не так! Ханна, прости себя за все ради меня, пожалуйста. Кросс, не дай ей мне помешать, я знаю, ты сделаешь это, брат, сделаешь! Ты всегда был лучше меня… Назови там пацана в мою честь, что ли… ну или животное какое… Это будет лучшим подарком.
Алден посмотрел на них с полностью раскрытыми влажными глазами, полными воли сделать задуманное. Последний раз давая им запечатлеть картинку, последний раз позволяя глазам работать, а памяти – уместить этот образ до самого конца.
– Это мой выбор. Люблю вас. Что бы ни случилось, не мешайте, пожалуйста. Я буду бороться так долго, как смогу, по-другому не умею, по-другому не хочу. Это мой выбор!
Алден перевалился на левый бок. Развернулся животом вниз. На обеих руках стал ползти вперед. Медленно, но не сбавляя темп, сначала вытягивал руки вперед и хватался пальцами, потом перешел на работу предплечьями, опираясь телом на согнутые руки под грудью. Он медленно полз вперед, следуя по естественной траншее, конца которой не видно. Вся нижняя часть уже не слушалась – лишь все, что выше живота, и это не останавливало его. Это усердие вынудило Наваро изумиться до невозможности. В этот самый момент ему и позвонил Кросс.
Алден все полз и полз, желая умереть в борьбе, умереть тогда, когда уже не будет сил, умереть так, как он давно хотел, на пике своих сил, борясь до последнего, доказывая себе, что он сделал все возможное, потому что иного не знал. Ханна оставалась неподвижной, Наваро все так же стоял прямо. Кое-как они замечали мигающую лампочку в его шлеме. Она все реже и реже подавала признаки жизни, пока все дальше и дальше полз Алден – первое время они даже слышали его всхлипы, стоны и неровное дыхание. Так они провели почти полчаса, не двигаясь, слушая признаки жизни Алдена в наушнике. Ни у кого из них не было даже мысли о том, чтобы что-то сказать или попрощаться. В мгновение вновь наступила тишина, но для них эта оказалось незаметно. Во всяком случае, Ханна почти была уверена, что все еще слышит Алдена. Она сидела, словно кукла, лишенная жизни, все это время глядя вслед исчезнувшему в темноте другу. Возможно, он так и продолжил движение, возможно, уже покинул этот мир – ответа у них не было, а маяк перестал работать почти сразу же, как он начал свой последний путь, последнее преодоление, последнюю борьбу. Она боялась пошевелиться, боялась даже дышать и моргать… Наваро подошел к ней и стал поднимать, обхватив плечи, – словно кукла на веревочках, она выпрямилась. Оба смотрели туда, куда уполз в борьбе за жизнь Алден, – только борьба эта была обречена на проигрыш, о чем он, собственно, и не жалел. Суть была в том, чтобы не сдаваться, даже если знаешь об обреченности на провал, – все равно не сдаваться, а бороться до последнего. И он боролся, боролся так долго, как мог.
28
Они не разговаривали – просто молча шли, словно ничего и не произошло, два путника на одинокой, никому не нужной экзопланете. Для Наваро произошедшее прощание пусть и не лишено эмоционального окраса, но в целом он воспринимал всю ситуацию скорее с благоприятной точки зрения, нежели негативной. А вот Ханна, как понимал он четко и ясно, точно не относилась к смерти друга по его примеру, и это заключение подвигло обратиться к ней:
– Я не знал Алдена, но, судя по тому, что видел и как вы оба относитесь к нему, смею считать его хорошим и достойным человеком, – чуть промедлив, он продолжил: – Я хочу сказать, что ему повезло не только знать тебя и Кросса, но и выбрать свою смерть. Это может звучать странно, но, поверь мне, это важно.
Наваро закреплял эту мысль и для себя, не раз видя и зная, как люди лишались жизни совершенно для себя не вовремя и уж точно не так, как хотели бы, будь у них возможность выбирать. Мысли о том, как бы он хотел покинуть этот мир, отбрасываются со всей силой, пусть и легко представить стандартную мечту о глубокой старости в тихом месте, в окружении семьи и любимой жены. Нет, каждый раз, когда он думает о своей смерти, ему почему-то кажется, что так он либо приблизит этот момент, либо и вовсе лишит себя чего-то хорошего.
– Спасибо, – не сразу ответила она неуверенно.
Причина же была в том, что она хотела сказать совсем не это. Будет ли легче? Нормально ли вот так принимать это? Большой ли у него опыт судить? Многие другие вопросы крутились у нее в голове, но произнести получилось лишь «спасибо». Так она смогла отвадить себя от долгих противных разговоров, как и смогла себя успокоить, отрезав все наслаивающиеся друг на друга вопросы. А ведь это был первый раз в жизни Ханны, когда она напрямую столкнулась со смертью не просто человека, а именно близкого члена их маленькой семьи. Ранее она лишь единожды похоронила рыбку – когда-то в начальных классах, смутно ей припоминается. А так каким-то образом ей повезло: родители живы, братьев и сестер нет, как и бабушек с дедушками, а друзья – с теми, что были уже давно, потеряна связь, а так Алден да Кросс. Даже в период обучения на пилота если и были аварии, то дальше переломанных рук и ног не уходило, да и то тогда лишь самые сорвиголовы выпендривались. Как-то уж так ей повезло… хотя, думает она сейчас, везенье ли это? Она вообще редко думала о смерти как таковой. Возможно, именно из-за страха столкнуться с тем, как ее мама и папа умрут, она неосознанно и отсекала эту тему. Разве это плохо – бояться смерти близких? Нет, конечно, нет. Но Ханна росла пусть и в хорошей семье, чаще они оберегали ее, нежели подготавливали к большой и сложной жизни. Таковы уж были ее мама и папа: он ветеринар, она флорист, добрые, никогда ни с кем не конфликтующие люди, наивные порой настолько, что сама Ханна не всегда могла перенести это. Они хорошие люди, Ханна любит их, но только саму-то ее тянуло на приключения, из-за чего не раз в период взросления были как ссоры, так и «приключения». Бунтарский период дался тяжело, но все же они были скорее пассивны, чем активны, Ханна понимала заботу с их стороны. От этого она довольно быстро стала куда взрослее своих лет, как и всех сверстников, что сыграло немного не ту ноту, сделав ее слишком самостоятельной, индивидуальной и даже одинокой, чему на самом деле она не сильно придавала значения. И вот она столкнулась с немыслимой ситуацией, преодоление которой дается с трудом еще и потому, что впервые за годы Ханна думает о родителях в другом ключе. Неосознанно она представляет их смерть, причем не важно, где и как, – они просто умирают, а ее рядом нет…
– Надеюсь, у них все прошло хорошо, – вывел ее из пучины мучающих образов и страшных эмоций Наваро, когда незаметно для нее они уже вернулись к своему кораблю. Внешнее освещение работало слабо, он стоял к ним шлюзом, носовой частью влево. «Лом» пролетел над ними и аккуратно приземлялся на пустыре слева, метрах в трехстах от них, перпендикулярно их кораблю.
– Пойдем встретим, не здесь же торчать.
Но лишь после половины пути шлюз «Лома» открылся, и оттуда к ним уже уверенно направлялась Света, за ней, чуть отстав, – Кросс.
– Харви оказался еще жив, мы погрузили его в изолятор, – Света сразу же отчиталась перед Наваро, встав напротив него.
– Вы его разбудили уже, что ли?
– Что? Нет, конечно.
– Вы нашли Алдена? – с лету спросил Кросс.
– Он мертв, – ответила Ханна, взглянув на него смиренным взглядом.
– Его маяк перестал работать, – несколько напористо вырвалось из Светы, – это было до того, как вы нашли тело, или после?
– Какая разница? – удивилась вопросам Ханна.
– Вы нашли его тело? – не успокаивалась Света. – Или он где-то там? Поэтому на связь не выходили и…
– Слушай, ты… – только стала вступать в конфликт Ханна, как Наваро взял слово:
– Его больше нет, ясно?! Он умер, чего ты еще хочешь?
– Ханна, – обратился уже Кросс взволнованно, подойдя ближе к ней, – чего вы недоговариваете? Посмотри на меня, что случилось?
– Он был жив, да? – Все посмотрели на Свету. – Вы нашли его, он бы жив, и…
– И ОН УМЕР! – Ханна сделал шаг к Свете, глядя на нее снизу вверх. – Я не знаю, чего ты ждешь, но его больше нет! И если ты не веришь мне, то, наверное, Наваро не стал бы лгать! Сука! – Добавленное оскорбление даже вызвало у Светы легкую улыбку.
– Он умер, Кросс, он умер, ясно?! Его больше нет. Все кончено.
– Ведите меня к телу, – строго приказала Наваро Света.
– Что?! – Ханна сорвалась. – Ты совсем отбитая, у тебя фетиш или что?!
– Он был заражен?
Света и Ханна почти столкнулись лбами.
– Я так и думала. Никто из вас не видел того, что видела я! Здесь нельзя надеяться на полумеры! Раз он заражен, то пока его тело не уничтожено, он будет представлять опасность!
– Опасность для кого? – сам не веря этому вопросу, спросил Кросс. – Это мертвый кусок камня, необитаемый, да и брать тут нечего. А Алден не навредит, он не такой человек.
– Когда мы пришли, он был жив! – вырывалось из Ханны, после чего она выдохнула и говорила уже Кроссу, держа зрительный контакт, не спеша, слово за словом: – Он принял Наваро за тебя и попрощался. Ноги были сломаны, и он уполз от нас, уполз потому, что не хотел умирать без боя… Ты же его знаешь, сидеть на месте – не его стезя. Даже перед смертью он этого не хотел. Это было его выбор. Он сказала тебе беречь меня, сказал… сказал, чтобы ты назвал в его честь сына или зверька какого, представляешь, все видел тебя семьянином, до самого конца…
Ханна даже криво улыбнулась. Кросс же не мог не верить этому, все было видно по глазам. Он подошел к ней, желая что-то сказать, но переварить услышанное было трудно. Потом посмотрел направо, туда, откуда они пришли, и в голове пробежала мысль о том, чтобы найти его. Но… но это глупо, быстро отвадил он себя от этой гиблой затеи. Света же все это время смотрела на Наваро, словно не верила услышанному, ибо ничего, кроме разочарования, это у нее не вызывало. Наваро, разумеется, видел ее недовольство, вот-вот должное вырваться агрессивным потоком, коим славилась Света.
– Мы здесь закончили, – твердо поставил он точку, глядя на Свету.
– Ты видел, что эта хрень делает с людьми! Хочешь оставить его тут? Чтобы она разрослась и потом кто-нибудь наткнулся…
– Да не будет этого! Твою мать! – обернулся порядком раздраженный темой Кросс. – Здесь никого и ничего нет! Мы, пока его искать будем, потратим кучу времени, которого, как мне кажется, не очень у нас и много! Да даже если найдем, что дальше? Будем бомбы сверху кидать? А если это не убьет его? Там скалистая местность, он мог уже забраться куда-то в щель, и все! Это биологическая форма жизни, идеально адаптирующаяся к любым условиям…
– Получше тебя знаю!
– … И даже если мы сожжем его тело, все эти бактерии уже здесь! Больше скажу, начнем тут все бомбить – откуда знать, что эта зараза не поднимется на нас вместе с пылью? А?! Надеюсь, вы оба прошли полную дезинфекцию костюмов, иначе могли и на корабль занести!
– Мы говорим про нашего друга – для тебя это, может быть, и пустой звук, мразь, но для нас – нет, – немного язвительно и желчно прозвучала Ханна, глядя на взвинченную Свету.
– Он больше не ваш друг, – многозначительно ответила Света.
– Потому что заразился?
– Не только.
– Что ты пытаешься доказать? – Наваро устал от болтовни. – Кросс прав, тут ничего нет: ни базы, ни аванпоста, ни поселения, даже лететь сюда незачем. Мы лишь потратим силы и время, да и собой лишний раз рискнем! Поставим в известность кого надо, это место пометят как особо опасное.
Только Света хотела сказать, как он перебил:
– Это как-то связано с тем, что было на Векторе?
Кросс и Ханна переглянулись в удивлении.
– Не начинай опять! Я лишь забочусь…
– Хватит, я устал от недомолвок, от увиливания и лжи! Мы здесь из-за тебя, потому что тебе понадобился Росс. Ты заверила, что это важно. Получила – идем дальше.
Света же непоколебимо стояла на месте, откровенно недовольная всеобщим непониманием, удивляясь слепоте окружающих ее людей. Ее почти раздирала изнутри невозможность донести до них всю серьезность, будто лишь она была единственным трезво мыслящим человеком. Наваро подметил ее состояние и обратился вновь, уже совершенно не тем тоном, который она привыкла слышать от него даже в самые серьезные моменты:
– Ты сходишь с ума, совсем уже не видишь никаких границ. Если ты не можешь держать себя в руках, то я…
– Дааа, тебе легко говорить! – взорвалась Света, начав топтаться на месте. – Просто ты уже отвык от работы в поле, привык приказы отдавать да наблюдать, а я – вот я нет! Уж извини, что всегда на измене, по-другому никак, ты бы сейчас не осуждал меня, если бы еще помнил хоть что-то из прежней службы!
– Понятно! Решила на это все свалить! Думаешь, если бы не я, то Клим и Хью были бы живы, да? Поэтому ни во что меня не ставишь, как и мои приказы?
– Это ты сказал! Но знаешь что…
– Я знаю, что если бы ты была честна с нами с самого начала, то мы хотя бы знали, какую угрозу ждать. А ты вдруг стала затворником, скрывала важную информацию и разведданные по своим меркантильным, никому не понятным причинам. Я не знаю, что там случилось с тобой на станции, но ты изменилась слишком сильно, и я уже не могу тебе доверять так, как раньше! Клим и Хью погибли – это моя вина, да, и мне с этим жить. Не думай, что я про это забыл. Но, пока ты ведешь свою игру, даже не смей меня в чем-то обвинять! Мы здесь потому, что я поверил тебе, хотя мог бы послать все и вернуться на Улей к Мойре, чтобы она не была там одна! Но я поверил – не заставляй меня жалеть об этом. Я тебе все давал, что ты просила, верил тебе по старой памяти и дружбе, считал, что с тобой наскоком нельзя, – но, похоже, я ошибся. Обвини меня, давай – а я обвиню тебя в том, что тебе насрать на нас всех, потому что с момента твоего возвращения ты только о себе и думаешь.
– Если вы хотите что-то сделать с телом Алдена, – медленно и сдержанно начала Ханна, растопив затянувшееся неловкое молчание, – то без нас. Уверена, для этого найдутся люди. А мне с Кроссом надо еще сообщить его семье о том, что их единственный сын погиб. Уж простите, – решила она добавить с упреком, – что нам это важнее, чем… чем бы вы там на Улье ни занимались.
– Мне жаль вашего друга. Он был хорошим…
– Дальше делаем что? – сдержанно спросил Кросс у Наваро, желая хоть что-то сделать, устав от ситуации.
– Дальше мы летим на третий объект, а потом все вместе – на Улей.
Наваро только сделал шаг в сторону корабля, мимо Светы, как она произнесла с неподдельным сомнением:
– Нет.
– Повтори!
– Ты хотел всей правды? – Она посмотрела прямо в глаза Наваро. – Я расскажу тебе все, вообще все, но сначала надо его пробудить.
– Да епт твою мать! Что такого важного в этом человеке? – недовольно вырвалось из Ханны. Света посмотрела на нее совершенно иными глазами:
– Честно? Я очень надеюсь, что ничего!