Галина зябко куталась на остановке троллейбуса в пушистую, заботливо связанную бабушкой кофту.
"Не застудить бы горло. Ветер-то какой, – подумала она, поднимая воротник повыше. – Господи, да какое это теперь имеет значение! Голоса-то нет".
Ее голос, ее дар и единственное достояние, исчез внезапно и, похоже, навсегда.
Галина приехала в Москву из маленького сибирского городка, где все знали все про всех и искренне интересовались жизнью земляков – так, словно расспрашивали о делах родственников и близких знакомых. Поначалу ей казалось странным, что в столице никто никому не нужен, а таких, как она, неприкаянных провинциальных талантов здесь сотни, а, может, и тысячи. Дома она была звезда, местная достопримечательность, гордость музучилища, а здесь – способная девочка из провинции. На собеседовании в театральную академию ее доброжелательно расспрашивали о последних столичных премьерах, и не только лицо, но и шея растерянно молчавшей Галины покрывались красными пятнами. Не объяснять же комиссии, что билет в модный театр стоит столько же, сколько билет на поезд до Москвы, купленный ей в складчину мамой и бабушкой.
Следующий удар судьбы постиг юную дебютантку в консерватории. Тройка по фортепиано развеяла все мечты. Бойкие абитуриенты, которых столичные родители запихивали за инструмент уже года в три-четыре, барабанили на нем виртуознее, чем солисты их местной филармонии.
И все же в один из столичных музыкальных вузов, не самый громкий, но зато, как говорили, с крепкой школой, она поступила. На экзамене по вокалу абитуриентка неожиданно для себя оказалась "в голосе", и суровые преподаватели, переглянувшись, поставили возле ее фамилии какой-то загадочный, им одним известный знак.
Для Галины началась иная жизнь. Оказалось, все, чему ее учили дома, теперь надо забыть, а петь и дышать придется по-другому. Эмма Валерьяновна, ее педагог по вокалу, полная дама с неизменной брошью-голубкой на пышной груди, гоняла студентку Березину в два раза больше, чем �