Я не серый волк, я просто Серега, пусть и смотрю на мир серыми глазами. А моя Красная Шапочка лежит в кровати и не проявляет никакого желания вставать, хотя нас из окна заливает утреннее солнце. Как сподвигнуть ее одеться? Есть много разных уловок и намеков в арсенале, да вроде и обижать не хочется. Через неделю все равно вести ее ко мне. Стою в ванной и разглядываю свою щетину в зеркале. Бриться или не бриться, вот в чем вопрос. Может, завтра, а сегодня сойдет? Ну и видок у меня с утра… Стрижка короткая, а волосы торчат в разные стороны. После душа шлепаю в тапках по пыльному коридору моей коммуналки. Подхожу к двери своей комнаты, заглядываю. Все еще там. Раскинулась на узкой кровати, как всегда, не стерла с вечера свою помаду. На испачканной подушке рассыпались ее перепутанные длинные черные волосы. Ярко-красные, чуть припухшие губы… Вчера они мне нравились. Но сегодня утром меня раздражают эти пятна на подушке. Помада плохо отстирывается. Это я уже знаю. С недавних пор, как я развелся, и бывшая после раздела моей квартиры переселила меня в коммуналку, я живу один. (Какое счастье!) Привожу иногда подружку. Мы вместе работаем. Там, конечно, никто ничего не знает. Да и зачем? Нет, я не какой-то разочарованный женоненавистник. Живу как живется. Все в порядке. У меня есть работа, пара приятелей и свой собственный мир, который меня вполне устраивает. Анжелку, которая спит сейчас на моей кровати, вполне можно раз в неделю привести. Правда, потом тяжеловато выпроваживать, но ничего, этот ритуал отработан. И она привыкла, и я, хотя и поломается для вида. Пытается нащупать во мне слабую струну… Давно порвалась. Я заложил свою внутреннюю дверь кирпичной кладкой. Она новая, крепкая и трещинки замазаны тщательно. Она гладкая, не зацепишься. Пусть даже не пытается. Я раскрываю все ее уловки, легко обхожу ловушки. Обижается, наверное, но приходит все равно.

Надеваю брюки, щурясь от яркого утреннего солнца. Почему я назвал ее за глаза Красной Шапочкой? Из-за ярко накрашенных губ? Все остальное самое обыкновенное. Типичное, как выражаются. Глазу зацепиться не за что. Разве что длинные блестящие черные волосы. А она что во мне нашла? Квартиры у меня уже нет. И не будет. Зарплата менее чем средняя, сидим в салоне связи за соседними столиками. Замуж хочет. Не того выбрала. Знает она об этом?

Нетерпеливо окликаю. Хватит уже притворяться, что спит. Стою одетый и нервно барабаню пальцами по изголовью кровати. Неужели опять вынудит меня повторять то, что и она, и я знаем наизусть? Что мне нужно уйти по делам. А значит, и ей. Через пятнадцать минут, проводив Анжелку до метро, я вернусь домой валяться в постели – в конце концов, у меня выходной. Включу телик, открою купленную по дороге банку пива.

Ну все, хватит! Она все же встает и зевает. Заспанная, с осыпавшейся тушью под глазами, в моей футболке. Надевая белье, она улыбается мне самой соблазнительной улыбкой, какая есть у нее в арсенале. Видя, как я убираю со стола грязную посуду, сбавляет темп. Глубоко вздыхает, искоса поглядывает. Можешь не смотреть. Сегодняшнее утро – это не вчерашний вечер.

Соседка Мария Федоровна идет навстречу по коридору с кастрюлькой в руках. Мы здороваемся и выходим из квартиры. Она улыбается нам вслед. Замечательная старушенция, иногда я беседую с ней на кухне. Она угощает меня мятным чаем с твердым печеньем. Живет одна, дверь напротив моей. Есть где-то дети и внуки, но я их никогда не видел. Солнце на улице светит ярко, и в воздухе уже духота, несмотря на утренний час. Анжелка все пытается ухватить меня под руку. Ну да ладно. Какая разница, метро близко.

– Ну, пока.

– До завтра.

Завтра мы снова будем сидеть на работе, принимать оплату, объяснять покупателям, чем отличается «Нокиа» от «Самсунга». Она красит губы, пока никого нет, и бросает заинтересованные взгляды на входящих мужчин. Все, как обычно. И это замечательно. Я, не торопясь, шагаю к дому, выкуривая по дороге сигарету. Детские голоса на площадке и удары мяча. Белье на веревках. Люблю наш спальный район.

Воскресное утро – это и есть счастье.

* * *

Какой противный звук! Когда-нибудь я все же разобью его о стену. Выключаю этот чертов будильник. Именно по утрам его трель ненавистнее всего на свете. Иду в ванную. Чищу зубы. Бросаю взгляд в зеркало – все-таки придется бриться. Рубашка, брюки, чай уже не успеваю. Сигарета по дороге. В метро час пик. Проталкиваюсь в вагон. Женщины, мужчины, дети с рюкзаками. Студенты в наушниках с отсутствующим взглядом. Двадцать минут в переполненном вагоне. Люди выходят, люди заходят. Я закрываю глаза.

Я сижу на работе и от нечего делать размышляю о себе. Как странно я проживаю свою жизнь. Она проносится мимо меня как яркая электричка: ни большой любви, ни сильных эмоций, ни ярких взлетов, ни досадных падений. Одни только привычки да будничные проблемы. Одни только мои «особенности» и развлекают.

Вот и еще один день прошел… Испарился, выветрился. Анжелка рядом бросает на меня томные взгляды. Практикуется, наверное. Правильно, квалификацию терять нельзя. Дородный мужчина в малиновом пиджаке покупает новый телефон, я пробиваю чек.

Лето выдалось в этом году жаркое. Никакие кондиционеры не помогают. Сижу в мокрой рубашке и потею как дурак. Копаюсь в телефоне. Чем еще заняться, если жара выгнала из магазина всех? И вообще я что-то хандрю в последнее время все чаще. И пиво не помогает. Депрессия это как болезнь. Как герпес. Подцепил один раз, будет вылезать постоянно. Депрессия… Я ее хорошо изучил. Мы стали с ней добрыми приятелями, которым нравится иногда заходить друг другу в гости. Но ей так хорошо со мной, что гостит она подолгу. Ее не выпроводишь так легко, как Анжелку. Но ничего, и с этой дамой я нашел общий язык. У нас негласная договоренность: я не принимаю никаких лекарств (не хотелось бы на них подсесть, и так проблем хватает). А она всегда предупреждает о своем приходе, как будто в дверь стучит. И не хватает внезапно, как раньше за горло, а ласково обволакивает. Вот так мы и сжились вместе. Оказавшись верной подругой, она уходит раньше, чем успевает загнать меня на крышу многоэтажки.

* * *

Потягиваясь, я вдыхаю предрассветную свежесть из распахнутого окна. Второй этаж, на первом салун. Сейчас пустой, еще рано. На втором гостиница и публичный дом. Девочки здесь живут и принимают клиентов. Сейчас все спят, а ближе к вечеру, застегнув подвязки и чулки, затянув потуже корсеты и ярко накрасив губы, спустятся вниз по узкой деревянной лестнице. Шумно переговариваясь и стуча каблучками, они влетят в сумрачный прокуренный зал. Хохотушки, нимфочки маленького городка, в котором живут поселенцы и авантюристы из разных концов света, приехавшие за новой жизнью и свято верящие, что здесь можно ухватить удачу за хвост.

Хозяйка салуна мне нравится, пухлая и приятная во всех отношениях женщина, с неизменной мушкой на левой щеке. Француженка с темным прошлым. А впрочем, у кого оно здесь не темное… В Новый Свет едут все, кому нет больше места в старой доброй Европе. У хозяйки хорошая выпивка и сносная еда. На кухне трудится поваром какой-то китаец, а нигер убирает салон после закрытия.

Я докуриваю сигару и бросаю в окно. Моя крашеная рыжеволосая фея спит на деревянной, плохо сколоченной кровати. Проходя мимо, подбираю с пола одеяло и накрываю ее. Стараясь не разбудить, надеваю сапоги. Девушка зашевелилась. Прихватив шляпу и расстегнув свой кошель, выуживаю из него пару монет и кладу их на кровать. Она повернула голову и сонно произнесла что-то по-испански, накрывая деньги ладошкой.

– Джек… Уже уходишь? – шепчет она мне.

– Айдиос, Малена.

Я задумался и добавил:

– Думаю, вернусь до первых холодов. Не скучай!

Неторопливо выхожу из комнаты прихватив свой ремень с кобурой и пистолетами. Спускаюсь вниз по лестнице, застегиваясь на ходу. Бармен уже на месте. Ласково натирает гладкий стол тряпкой.

– Привет, Том! Налей-ка мне на дорожку.

– Вы уже уезжаете, сэр?

– Да. Кажется, подвернулась работенка в Небраске.

– Ага, сейчас все туда едут. Дай Бог вам удачи, сэр!

– Спасибо, Том.

Я достал еще одну монету и перекатил ее широкому и неуклюжему бармену-вышибале. Несмотря на почти гигантский рост, он смотрел наивными телячьими глазами и застенчиво улыбался всем… Кто платил.

– Моя лошадь готова?

– Да, сэр.

– А ты вчера насыпал ей овса?

– Конечно, сэр. Не сомневайтесь! Вы же у нас постоянный гость, вы меня знаете.

Я стою, потирая шрам на виске: дурацкая привычка дает о себе знать всегда, когда я размышляю.

– Дай-ка мне пару бутылочек в дорогу. В Стоун-сити останавливаться не буду, поеду прямой дорогой через перевал по Орегонской тропе. Хозяйка не будет против, если я возьму в долг?

– Конечно нет, сэр, – ответил Том после секундного размышления. – Мадам вам доверяет.

И, улыбаясь чему-то, выставил бутылки виски на стойку бара.

– Хоть кто-то мне доверяет, – горько усмехнулся я. – Это радует. Я еще вернусь, Том.

– До свидания, сэр.

Я оседлал лошадь и тронулся по песчаной пустынной дороге мимо просыпающегося городка.

Жмурюсь от сухого ветра и бьющего по глазам солнца, потягивая виски из фляги. Рыжуха, которая весь день шла бойко по поросшим травой песчаным холмам, стала спотыкаться и фыркать, глотая ноздрями горячий воздух.

– Ничего, моя девочка! – я похлопал по спине верную подругу. – Скоро сделаем привал, и я тебя напою.

Наконец преодолев перевал, я разглядел блестящую полосу реки Плат Ривер, где она впадала в Миссури. Совсем недалеко оставалось до торгового поста Бельвью. Река бурным потоком несла свои воды на запад. Дно каменистое, но вброд перейти можно. Лошадь подо мной дрожала и прядала ушами. Ну и неженка! Я чертыхнулся и покрепче сжал повод. Перевел ее на другой берег и разнуздал. Пусть отдохнет, будем ехать всю ночь.

Вокруг, насколько можно было охватить взглядом, расстилались поросшие травой прерии. Я хорошо знал эти места. Еще пару лет назад, когда я подрабатывал проводником и водил переселенцев к плодородным долинам Орегона, здесь паслись стада бизонов. Но сейчас горячий ветер гуляет по пустым пастбищам, а запасы провизии подходят к концу…

Я закатал рукава и с наслаждением умылся ледяной водой. Прозрачная, кристальная. Поплескал на себя еще. Смотрю на свои руки – коричневые, загорелые и сильные. Через всю ладонь прямой линией проходит мозоль от ремня – повода лошади. Я в седле столько, сколько себя помню. Когда-то очень давно, в Старой Англии, отец сажал меня, едва научившегося ходить, на единственную старую лошадку и катал вокруг нашего маленького фермерского домика. Это было еще до того, как семья разорилась окончательно и уехала в Америку, как и многие другие…

Я не услышал, а скорее почувствовал его позади себя. Инстинкт, обостренный за годы опасной жизни, сработал безотказно. Смахнув с лица струйки ледяной воды, я медленно, почти незаметно положил руку на револьвер. Моя кобура была всегда открыта, чтобы выхватить кольт меньше, чем за секунду. Одно мгновение – и я обернулся, держа оружие в вытянутой руке. На фоне заходящего солнца, ничуть не таясь, стояла высокая широкоплечая фигура. Сложив руки на груди и гордо подняв голову, на меня смотрел индеец. Его черные волосы были собраны на затылке в пучок, из которого торчали перья. Макаки чертовы, только тебя сейчас не хватало! Я продолжал целиться, краем глаза следя по сторонам, и тут только заметил на поясе краснокожего кинжал и поблескивавший за плечом новенький винчестер. И когда они успели вооружиться? Давно ли бегали с луком и стрелами… Я медленно опустил пистолет, готовый вскинуть его в любую секунду. Последнюю пулю я оставил в салуне, но ему-то откуда об этом знать.

– Из какого ты племени? Говоришь по-английски?

Молчание было мне ответом. Тогда я приблизился, стараясь напустить на себя такой же гордый вид. Индейцам нельзя показывать своих слабостей. Особенно страх или растерянность. Я встал напротив, и мы молча смотрели друг на друга. Так близко краснокожих я видел только во время битвы. А повоевал я с ними немало, благо платили за это хорошо. Но сейчас он был один.

Индеец смотрел на меня пристально, и я не опускал глаз. Кажется, это поединок, черт меня подери! Не знаю, чем все это закончится, но так просто меня не возьмешь. Индеец едва заметно кивнул, скорее самому себе. Повернулся и, сев на землю, стал разжигать костер из сухих веток, которые валялись в изобилии вокруг. Через пару минут пламя потрескивало, а краснокожий, вытащив из своей заплечной сумки не очень свежий на вид кусок мяса, стал его поджаривать. Странный тип. Что ему надо? Бьюсь об заклад, будет просить огненной воды, они все сейчас спиваются. С краснокожими это происходит наверняка, не привыкшие к благам нашей просвещенной цивилизации, они быстро подсаживаются на виски. Один глоток – и ты на крючке.

Я присел напротив, сохраняя невозмутимый вид и не выпуская из рук оружие. Незваный гость продолжал жарить свой кусок мяса, от которого распространялась невыносимая вонь. (Жрут всякую дрянь!) И величать его, наверное, каким-нибудь Орлом, Высоким Орлом, Орлиным Глазом или, в крайнем случае, Орлиным Пером. Любят они такие имена. У индейца был высокий лоб, резко очерченные скулы и крупный орлиный нос. По отдельности эти черты лица вряд ли можно было назвать красивыми, но в совокупности они производили сильное впечатление. Казалось, он никого и ничего вокруг себя не замечает, будучи полностью погруженным в свое занятие.

– Белый человек голоден. Мон-го-туа-ги может разделить с белым человеком свою пищу.

Я вздрогнул от неожиданности.

– Ты что же… Говоришь по-английски?

– Это так удивляет белого человека? Ваш язык совсем не трудный, но не такой красивый, как индейский.

(Ну конечно! Кто бы сомневался…)

– Меня зовут Джек, – я поднял руку вверх открытой ладонью, как это принято у индейских племен.

– Мон-го-туа-ги. На вашем языке Быстрый Ветер.

– У нас говорят Сильный Ветер.

Некое подобие улыбки заиграло на лице индейца.

– А что означает твое имя, Д-же-ик?

Я задумался. Ничего красивого в голову не приходило. Мой собеседник протянул мне часть уже зажаренного, того самого злополучного мяса. Отказаться было нельзя. По индейским обычаям, это большая честь – разделить трапезу. А отказаться – нанести оскорбление предлагающему. Черт бы их побрал! Наверняка долго таскал с собой эту тухлятину, прежде чем разделить ее со мной. На голове у него три орлиных пера, значит, уважаемый воин. Об этом говорит и ожерелье из зубов медведя на груди. Раскраска на лице, синие и белые полосы – мирная. И то хорошо. Но мясо съесть все равно придется. Ссориться мне с ним здесь и сейчас совсем не ко времени…

– Я не знаю значения своего имени, Быстрый Ветер.

Он как будто и не ожидал другого ответа. Покачал головой.

– А как называется твое племя? – поинтересовался я, стараясь отвлечься от того, что ел.

– Быстрый Ветер из племени Чероки, – гордо ответил индеец.

– Но твой народ живет далеко отсюда. Что ты делаешь здесь? Почему один?

– Белые много говорят. Много пустых вопросов, которые можно не задавать. Ты сам ответил.

Я задумался. Индеец снисходительно пояснил:

– Твое племя, белый человек, тоже пришло издалека. Что вы здесь делаете, на нашей земле? Ты сам в пути один… Зачем меня спрашиваешь?

Ну в сарай этих краснокожих! Я молча доедал свой кусок. Отстегнул флягу и жестом предложил индейцу. Тот покачал головой. Бог с тобой, мне больше достанется.

Солнце зашло и заметно стемнело. Пора было трогаться. Я поблагодарил за угощение и начал готовиться в путь. Индеец затушил костер, издал резкий гортанный звук, на который из ближайших кустов вышла невысокая, коренастая с крупными пятнами по бокам индейская лошадка. Я взнуздал свою Рыжуху, проверил фляги для воды. Быстрый Ветер дожидался меня. Поедем вместе, раз он так хочет.

* * *

Весь день стояла невыносимая жара, и я с любопытством поглядывал на небо. Гром грянул ближе к вечеру, в самом конце рабочего дня. Интересно, успею добежать до метро? Нет, не успею… Меня окатило с ног до головы. Весь мокрый, вплоть до носков в закрытых ботинках, вбежал в переход метрополитена. Стряхивая рукой волосы и утирая лицо, я на минуту остановился, переводя дыхание. Многие из тех, кого застал в пути внезапный ливень, стояли у выхода из подземки, пережидая непогоду. Почувствовав, что уже начал зябнуть в мокрой одежде, я повернулся, чтобы зайти в метро, и наткнулся взглядом на пожилую женщину. Она стояла у стены, прижимая к себе небольшую корзинку. Я пригляделся. Из корзинки послышалась возня и тихое мяуканье. Женщина подняла на меня усталые глаза. Не спросила, а просто посмотрела: «Возьмете?»

Я просунул руку в ее корзинку – котят там оказалось гораздо больше, чем я думал – и выудил первого попавшегося. В руках у меня очутилось маленькое, рыжее и лохматое с большими ушами.

– Сколько?

Женщина махнула рукой.

– Берите! Рубль давай, чтобы прижился.

Котенок на руках завозился и мяукнул. Я сунул его за пазуху, попрощался с хозяйкой и поспешил к дверям с надписью «Вход».

Всю дорогу мое приобретение вело себя тихо и даже не пищало. Я дремал на сиденье и лениво соображал, на кой мне дома котенок. Ведь его воспитывать надо и чем-то кормить. И вообще… Что на меня нашло? Но уже поздно. И той женщины, наверное, в переходе уже нет. Ушла. Дождь утих, и она отправилась домой. Сквозь куртку я нащупал мягкое тельце, почувствовал в ответ тихое, робкое урчание. Значит, надо купить по дороге пакет молока. А консервы он, интересно, ест? Я, например, ем.

Мария Федоровна всплеснула руками, когда я опустил на пол коридора нового жильца с взлохмаченной шерсткой и дрожащим хвостом.

– Сереженька, это кто?

– Да вот… Возле метро предложили, взял. Пусть будет Василием.

– Хорошее имя! А это кот?

– Наверное… – растерялся я.

Мы вдвоем с соседкой перевернули его на спинку и, несмотря на явное сопротивление, рассмотрели все достоинства Васи.

– И вправду мальчик. Ну и хорошо, тебе веселей будет! Хотя женился бы ты лучше.

Ну вот, начинается. Я прихватил кота и поспешил ретироваться в свою комнату. Там я нашел самое чистое блюдце и налил молока. Но оно его не очень-то заинтересовало. Неуверенно шагая, Василий отправился изучать углы своего нового жилища. Я пошел на кухню, раздумывая, чтобы пожевать, а когда вернулся, нашел его под кроватью. Зажав бутерброд в зубах, пытался выудить его оттуда и получил по руке когтистой лапкой. Пришлось отказаться от попытки перекусить. Облизывая тонкие царапины на руке, я разглядывал котенка. Шерсть у него подсохла, и он оказался довольно пушистым и симпатичным. Правда, большие уши и длинный хвост придавали ему довольно странный вид. Ну ничего… У младенцев тоже видок не ахти, пока чуток не подрастут. Я погладил его за ушком, он посмотрел на меня изучающе темными зеленоватыми глазами. Потом, скатившись с моих колен, пошлепал по полу к блюдцу. Захватывающее зрелище! Да, нашел себе игрушку. Вот не было печали… Что за черт меня дернул? И ведь не выкинешь теперь. Он как будто услышал мои мысли, оглянулся, потом ткнулся мордочкой в молоко и начал лакать. Значит, умеет есть из блюдца. В общем-то, он не такой уж и маленький, больше месяца, наверное. Сытый и довольный, он свернулся клубочком на коврике у входа. Я включил телевизор и погрузился в футбольный матч. Завтра придется купить лоток.

* * *

1 августа. Понедельник.

Я снова стала вести дневник. Хотела с ним покончить, но как-то не получается. Совсем не с кем поговорить. Последняя запись была сделана еще в детском доме. Я наивно полагала, что начнется взрослая жизнь, и мне будет не до дневников… Но кому еще рассказать о том, что чувствуешь?

Ну, в общем-то, все не так плохо. Дали комнату. Заноза, наша директриса, даже выделила деньги на ремонт. Не ахти какие, но на новые обои хватило. Иногда звонит, интересуется, как я? А я – ничего. Живу. Мне нравится. И чего она волнуется? Заноза она и есть заноза.

Помню, как я мечтала выйти из этих зеленых, крашенных толстым слоем краски стен нашего Дома. Своего родного дома я не помню. Был, правда, еще один… Мне было около шести лет. Помню их до сих пор. Она – красивая, мне казалось, как фея. Наманикюренные пальчики, красная помада… Запах духов. Ах, как она пахла! Чем-то волшебным. Мне вообще все тогда казалось сказкой. Я ведь так ждала их. Я всегда верила, что за мной придут. Он – в темном пальто, высокий. Поразительно, что я не помню их имен, только лица…

Зачем я сейчас об этом? Я не упоминала их в своем дневнике ни разу. Так… Сейчас. Сейчас я работаю. Собираюсь попробовать поступить на заочный. А ведь больше года прошло с тех пор, как я живу самостоятельно. С нашими созваниваюсь иногда. У кого-то все хорошо. У кого-то не очень…

Моя подруга Инка тоже звонила недавно, в детском доме я только с ней и дружила. Ну, как дружила… Может, это и не дружба была вовсе, а так… Жались друг к другу. Шептались по вечерам под одеялом. Вместе ходили. По одному было страшно. А как в туалет пойдешь по одному-то, старшие зажимали девчонок… Занозе, конечно, никто не жаловался, а воспитатели сами старались ничего не замечать. Сами нас боялись! Спасало лезвие за щекой. Куда без него. Да что я все в воспоминания ударилась, раздраженно одергиваю себя. Так… О новой жизни.

Месяц назад появился он! И я его люблю. Да, я это точно знаю. Он пока не до конца все понимает… А может, умело скрывает свои чувства под маской? Я не очень хорошо разбираюсь в мужчинах. Меня еще никто не любил. Но я точно знаю, это Он. И мы будем вместе. Я его так ждала! Он замечательный. Ласковый, нежный. И мне с ним так хорошо!

Даже не знаю, что еще добавить… Правда, иногда мне бывает немного одиноко, когда я одна. Когда он не звонит… Но я не буду его торопить. Постараюсь. Должен же он сам это понять. Не может быть, чтобы он не чувствовал того же, что и я! Ведь вокруг все полыхает, когда мы вместе. Все приходит в движение: стены, воздух, мебель. Все кружится и летит в какой-то водоворот…

А я, смешно сказать, стихи начала писать. Ему, конечно. Когда-нибудь ему покажу. Пока не решаюсь.

Когда смотрю я на часы,

То думаю о том,

Что в это время мы могли

Побыть с тобой вдвоем.

Потом смотрю я на пальто

И думаю опять,

Как славно было бы сейчас

По городу гулять.

На телефон я не смотрю,

Мы с ним давно враги,

И хлопает в подъезде дверь,

Но не твои шаги.

Когда смотрю в твои глаза,

Я вижу в них тетрадь,

В которой очень трудно мне

Что-либо прочитать…

Туман я вижу из окна,

Он на тебя похож,

Блуждая в нем, не знаю я,

Где правда, а где ложь…

Я убираю прочь часы,

Иду тебе звонить;

И прячу в шкаф свое пальто,

Не буду я грустить!

* * *

Мой рыжий оказался очень игривым и сообразительным котом. Быстро подрастал и ел все без разбора, что меня безгранично радовало. Его неприхотливость и независимость ставила в тупик даже мою добрую соседку. Мария Федоровна, пока я был на работе, потчевала его булочками и соленьями. Василий не отказывался ни от чего, но, верно, ждал вечера, чтобы перекусить и вместе со мной. Дверь я не закрывал, а в комнате старушки ему всегда были рады. Так что он стал полноправным хозяином целой квартиры и ходил по длинному коридору коммуналки с гордым видом, распушив хвост.

Анжелке он ужасно понравился, но это было не взаимно. Ее природные прелести и обаяние, служившие наживкой для двуногих самцов, ничуть не тронули сердце Василия. Он покорно позволял себя гладить, но, улучив минутку, старался улизнуть куда-нибудь, где она не могла его достать. Мы понимающе смотрели друг на друга, и мой рыжий терпеливо ждал утра, чтобы снова стать главным хозяином жилища. Анжелка обиженно поджимала свои красные пухлые губки и говорила, что мы два сапога пара.

Лето пролетело незаметно. Еще тепло, но листья рыжеют и осыпаются. Выносил своего кота на улицу, он опустил уши, прижался ко мне. Не понравилось ему на свободе. Ни деревья, ни птицы не вызвали в нем ни интереса, ни доверия. По крайней мере, моя совесть чиста. Никто не сможет меня упрекнуть, что я держу его в четырех стенах.

Недавно Марию Федоровну увезли в больницу. Ей стало плохо с сердцем. Мой Васька почувствовал это первым и мяукал у двери. Я вызвал скорую, она приехала быстро. Пока старушка поправляется, мы с Васькой остались вдвоем. Кот мой первое время скучал, потом привык. Я его даже пару раз брал с собой на работу. Ведет себя хорошо. Устраивается на верхней полке в шкафу для бумаг и спит там весь день, не мешая мне. Вечером мы возвращаемся домой, смотрим телевизор. Пиво Васе не понравилось, он предпочитает молоко, но согласен и на кефир. Тихая добродушная старушка положительно повлияла на Василия. Он научился громко мурлыкать и благодарно мять лапами объекты своей симпатии.

* * *

Забот он мне, конечно, тоже подкинул. Пришлось сделать ему прививки. Сгрыз все мои цветы – кактус и герань. Они были неприхотливы – я поливал крайне редко – но после такой экзекуции от них остались только рожки да ножки, то есть, одни корешки. Но зато кот изловил всех тараканов в квартире. И еще оказалось, он храпит по ночам… Черт, никогда бы не подумал, что кошки храпят! Да еще очень громко, заливисто – этакое сопение с присвистом. А так как обитает этот шерстяной наглец на моей подушке и категорически не соглашается выбрать другое место для сна, то мне пришлось привыкать. Правда, и я тоже не подарок. Часто забываю купить ему что-нибудь поесть, когда иду домой после работы. Иногда он остается и без молока. И ничего, не ропщет. Смотрит на меня зелеными глазами и, кажется, совсем не сердится.

Соседку Марию Федоровну после выписки из больницы забрали куда-то внезапно объявившиеся внуки, а комнату сдали семейству узбеков из шести человек. Отец, глава семьи, – невысокий хилый мужичок с морщинистым лицом и узкими глазками. Кажется, его зовут Ашот. Его жена, высокая и крупная женщина с черной лохматой косой ниже пояса, сразу же оккупировала всю кухню. Теперь оттуда постоянно чадило и дымило. Она и ее незамужняя сестра хронически заседают там на двух табуретках. Целыми днями пьют чай, пекут чебуреки и варят плов. Трое мальчишек четырех, шести и восьми лет носятся по коридору на одном велосипеде.

Мой Вася внимательно разглядывал их из приоткрытой двери моей комнаты, недовольно жмурился и презрительно зевал. Мы оба заскучали по нашей тихой и доброй старушке, ее мятному чаю и сухим булочкам.

Я решил попробовать дрессировать Василия. Пусть, например, мне тапочки приносит или пульт от телевизора. А что ему стоит? Вон какой толстый стал! А если танцевать научится, тоже неплохо. Видел я по телику, кошки в цирке и не такое вытворяют. Вася долго не мог понять, что от него требуется, а когда понял, обиделся. Ушел под диван и спал там весь день, оставив меня в одиночестве. Я тоже решил отомстить: купил банку пива и курил в комнате, чего раньше себе не позволял, потому что Васе не нравится запах дыма. Кот молча сопел под кроватью, потом чихал от пыли, но все-таки вылез. Не глядя на меня, прошествовал мимо, сел на подоконник и углубился в созерцание падающих листьев. Ну и ладно. Завтра все равно молока захочешь.

* * *

В воскресенье утром позвонил мой старый школьный друг Колька Матвеев. Еще с тех пор к нему прикрепилось прозвище Карась. Потому что, он был заядлым рыбаком и просиживал за удочкой все выходные. Только теперь снасти у него крутые – английские, а озеро находится на закрытой охраняемой территории. Там его загородная дача. Карась и вправду похож на карася: невысокий, коренастый, с круглым приятным лицом и слегка навыкате глазами – карими и умными. Сразу после школы мы оба поступили в университет. Я на факультет истории, он на экономический. И вот теперь я – неудавшийся преподаватель истории, честно отпахавший в школе два года и сбежавший оттуда в салон связи. А Карась пришел работать в банк обычным клерком и медленно, но, верно, стал подниматься по карьерной лестнице. Он всегда умел считать деньги и был везучим, этого не отнимешь. Теперь Николай Сергеевич Матвеев – первый заместитель директора крупного коммерческого банка. Он и меня пытался к себе пристроить после того, как я уволился из школы. Я отказался. Нет, не в гордости дело. До гордости ли, когда твоя жена с тобой разводится, поливает грязью и делит твою квартиру. Я не стал ломаться и даже пожил у него немного. Знаю, что не имею такой хватки и таланта делать деньги. А если по чесноку, самая главная причина – мне это все неинтересно. Не смог себя заставить или не захотел. И не жалею. Даже почти не завидую. Не знаю, почему мы до сих пор поддерживаем отношения, вернее, он их поддерживает? Вывозит меня на свою дачу, вручает удочку, и мы сидим часами на берегу зеркального озера. Еще одна причина – он холост, как и я теперь. Почему наша дружба еще продолжается? Пожалуй, нет причин. Кроме того, что он классный парень и деньги его почти не испортили.

Карась позвонил с утра, без предисловий заявил: «Бери своего кота и будь на Коломенской в два часа. Я тебя там подберу».

– Василий не любит улицу… – начал было я, но в трубке уже слышались гудки.

Я собрал рюкзак. Вася беспокойно наблюдал.

– Не переживай! Я тебя не оставлю. Тебе там понравится, вот увидишь. Лес, речка… Рыба, опять же.

Пытаясь посадить его в сумку, я столкнулся с ожесточенным сопротивлением – Василий был не в духе. Пришлось просто взять его на руки.

Мы вышли из метро, и к нам подъехал блестящий Сааб. Карась был в веселом расположении духа и болтал всю дорогу без умолку. Он щелкал пальцами по старой привычке и травил анекдоты. Я, сидя в удобном кресле и обдуваемый кондиционером, наслаждался видом из окна. А Вася, хмурый и насупившийся, смотрел прямо на дорогу. Карась даже о нем позаботился -показал мне на заднем сиденье упаковку дорогих кошачьих консервов.

– Избалуешь ты его! Потом он с меня их требовать будет.

– Ничего! Хочешь, я тебе еще подгоню? Пусть питается. Знатный кот! И серьезный какой! Слушай, если он тебе надоест, отдашь мне? Необычный какой-то.

– Нет уж. Другого заводи. Ты себе любую породу можешь купить. Какого-нибудь чау-чау…

Карась так расхохотался, что чуть руль из рук не выронил.

– Ты че! Это ж собака!

Вася посмотрел на меня презрительно. Смейтесь, смейтесь. Можно подумать…

– Знаешь, что мне в тебе нравится, Серый? Чудной ты! Такой же, как твой кот. Как бы не от мира сего, знаешь. Неприспособленный, хотя и пытаешься. Вот душа с тобой отдыхает, почему, сам не знаю.

– Ну спасибо. Это что, комплимент?