Палач демона

© Олег Нильевич Губайдулин, 2018

ISBN 978-5-4493-9400-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

…Закат явился мрачно и торжественно, словно облаченный в пурпурную тогу палач. И красное солнце, отрубленной головой покатилось на эшафот, обитый сиреневым бархатом наплывающих облаков. Края их постепенно пропитывались зловещим багрянцем свежепролитой крови…

День был казнен, а в черное небо, прячась за призрачной вуалью недосказанности, уже медленно ползла любимица страшной богини ночи – мертвенно бледная Луна…

…Франция, кладбище городка Этамп…

Бледный молодой незнакомец молча склонился над старой могилой. На покосившемся, изъеденном дождями каменном кресте он с большим трудом, но все же сумел разглядеть одну единственную маленькую буковку: «н»…

И худощавое лицо его исказила гримаса невыносимой боли…

– Ах, какой красивый сегодня закат! – вдруг раздался рядом громкий возглас. Нет, он просто страшен в своем великолепии! Вы не находите? Говорили по-русски… Обернувшись, мужчина увидел низкорослого худощавого старика. Его согбенную фигуру облегал серый английский костюм, а из-под брюк выглядывали черные носы дорогих итальянских туфель. Указав на небо своею тростью с серебряным, кажется, набалдашником, случайный прохожий продолжал: «Не закат, а чисто тот александрит, который в апреле 1834 года открыл член-корреспондент Петербургской Академии наук господин Норденшелд. Помниться, говаривал я ему за чашечкой кофейку на Невском: «Нехороший камень ты, дружок Нильс, откопал, дурной камешек… Не следовало того зла у земли отымать! Пусть бы себе лежало… Верно, ведь?» – забавно, по-птичьи склонив голову набок, поинтересовался странный старик.

– Говаривали?.. – машинально переспросил молодой человек. В апреле 1834 года то?..

– Да, точно так-с! – изящно поклонился его собеседник.

– Но закат тут причем? – тихо поинтересовался незнакомец.

– Так он, точь в точь, такой же лживый, как и эти самые александриты! – ответил старец и не слишком-то вежливо поднес свою трость почти к самому носу визави. Набалдашник ее был выполнен в виде оскалившего пасть неведомого хищника. И зверь в упор уставился на молодого мужчину двумя своими глазами из зеленых драгоценных камней. Неожиданно оба окрасились красным.

– Вон как переливаются, только что зелеными были, как надежда, а теперь алым заплыли! – воскликнул неприятный старик. Знать, кровушку близкую почуяли… Да и закат… Недоброе он тебе сулит, ох и недоброе…

– Извините, но я вовсе не расположен к беседе, – мрачно взглянув на старика, ответил молодой. И, помолчав, тихо произнес: «Я узнал тебя, чего хочешь?»

– Думаешь, Луна успокоит твоих мертвецов?.. – осклабился тот прямо ему в лицо. Выбор сделан – жизнь победила смерть, а любовь убьет эту жизнь… Простят ли душу, да и осталась ли она здесь еще?..

Бросив на прощание взгляд, в котором острая, пылающая ненависть причудливо смешалась с ледяным презрением, старик круто повернулся на каблуках и быстро зашагал прочь…

Глава 1

Луна небрежно швыряла на землю белесый свет. Точно так пьяный гусар, бахвалясь перед толпой, бросает серебро сидящей на паперти нищенке.

Большой, трехэтажный особняк на берегу живописной речки весь сверкал и переливался разноцветными огнями. Его владелец – успешный питерский бизнесмен Николай Михайлович Артемьев женил своего единственного 25-летнего сына Михаила на дочери экс-депутата законодательного собрания Георгия Степановича Никитина -19-летней красавице Светланке. Стоит ли говорить, что свадьбу гуляли с размахом? С обеих сторон были приглашены не менее трехсот гостей. И теперь, когда большинство речей уже были сказаны, а подарки вручены, люди начали знакомиться между собою. Они бродили не только по залам особняка, но и по всей приусадебной территории. К слову, она была оформлена на манер старого английского парка и занимала не меньше пяти с лишком гектаров. Пока гости гуляли под молодыми березками, липами, кленами и дубами, с речки потянуло вечерней прохладой.

Жених с невестой стояли среди шумной компании друзей. И никто не обратил внимания, на высокого худощавого юношу. Его бледное лицо оттеняла густая грива черных волос. Затаившись за толстым стволом старого дуба, он, не отрываясь, смотрел на Светлану. И в глазах незнакомца застыла такая мука, что, казалось, способна была растрогать даже камень. Но никому из присутствующих не было до него никакого дела.

Молодых сильно утомило общение с родными, бесчисленными друзьями и просто подлипалами, коих немало на подобных мероприятиях. Поэтому, немного пошептавшись, жених с невестой решили попросту сбежать. Улучив минутку, Светлана и Михаил выскользнули за ворота ограды и направились к берегу реки.

– Светик, айда спрячемся в старой усадьбе, – предложил жених.

– Давай! – охотно поддержала его девушка. Там нас точно никто не найдет!

Довольно хихикая, счастливые новобрачные выскользнули из ворот и быстро направились прочь от особняка. Они полагали, что остались незамеченными. Однако, следом за ними, хотя и держась на приличном расстоянии, двинулись и трое молодых людей в одинаковых черных костюмах. С левой стороны пиджаки у всех троих подозрительно оттопыривались. Опытному человеку достаточно было бросить на них всего лишь один взгляд, чтобы понять: это телохранители. Причем, все-правши, так как оружие висело в «оперативках» на боку слева.

Идти молодым пришлось не очень долго, так как развалины помещичьей усадьбы находились всего в каких-то трехстах метрах от особняка Артемьева. Но шли они осторожно, ведь тропинка вся заросла травой и низким кустарником. Наконец, минут через десять, молодые люди оказались перед чудом сохранившимися старыми коваными воротами, запертыми на огромный замок. И хотя вокруг все было тихо и спокойно, Михаил вдруг почувствовал, как мороз пробежал по его коже. Ржавый запор на воротах, будто явился для них со Светланой неким предупреждением. Казалось, он говорил: «Проход закрыт, а зайдешь – худо будет!» Но, по правде сказать, это была не более, чем простая формальность. Ведь барская усадьба уже давно лишилась ограды и теперь от былой солидности помещичьего гнезда сохранились лишь одни ворота, которые можно было легко обойти. Справа и слева от них утопали в жухлой траве остатки красной кирпичной кладки. Той самой ограды, которую озлобленные крестьяне снесли в 1918-ом.

Но молодые этого не знали, да и не было им до тех далеких трагических лет никакого интереса.

Строение, хоть и было частично разрушено, все же сохранило былую красоту. Белая двухэтажная усадьба на высоком цоколе с бельведером в левой части крыши отдаленно напоминала итальянскую виллу. Цокольный этаж, отданный раньше под хозяйственные нужды, словно приподнимал верхнюю жилую часть и превращал её в архитектурную доминанту. На первом и втором этажах располагались двадцать семь комнат и зимний сад. Фронтальная часть здания пустыми глазницами высоких стрельчатых оконных проемов глядела прямо в большой приусадебный парк. Когда-то тщательно ухоженный, сейчас он превратился в самый настоящий лес. Опутанный переплетенными ветвями вязов, лип, елей, дубов и кустарника, старый парк выглядел пугающе морачным.

Кое-как продравшись через все эти дикие заросли, Михаил и Светлана остановились перед широкой мраморной лестницей главного входа.

Ранее поражавшая гостей парадной белизной, сейчас вся она была покрыта слоем грязи. Из-под нее проглядывала частая сеть мелких трещин. Слева, метрах в сорока от здания, на одной линии с ним, виднелись развалины дома приказчика. Справа от южного входа в имение высился, чудом не разрушенный в годы гражданской войны, склеп.

– Пойдем? – кивнув на лестницу, спросил Михаил. Светлана молча кивнула. Взявшись за руки, они молча шагнули в темнеющую пасть парадного входа. Казалось, он ощерился на них обломками красного кирпича, окаймлявшего дверную арку. «Словно, обломки

зубов старика!» – подумал парень. Пройдя несколько шагов, Михаил и Светлана остановились посреди вестибюля. Сквозь рваные дыры в кровле их облила своим молочным светом полная Луна.

– Жутковато здесь, правда?.. – тихо спросила Светлана у своего спутника. Но тот лишь пожал плечами.

– Ничего сверхъестественного, обычные развалины. Хотя он и старался произнести эти слова уверенным тоном, голос его предательски дрогнул. Ведь в каждом из нас сидит глубоко затаенный страх перед таинством ночи. Однако совсем немногие могут в этом признаться даже самим себе…

Досадуя за проявление минутной слабости, парень двинулся было дальше. Но в этот миг послышался какой-то шорох.

– Что это?! – испуганно вскрикнула Светлана. Кто здесь?

– Я пойду, взгляну, а ты тут подожди, – предложил Михаил.

– Нет, одного я тебя никуда не отпущу! Пойдем вместе! – твердо возразила девушка.

– Тьфу, ты, черт! – вдруг выругался Михаил. Да это же наша охрана! В самом деле, обернувшись, Светлана увидела сквозь оконный проем двух парней в костюмах. Они крались через кустарник.

– Вот же достали! – громким шепотом возмутился Михаил. Пошли, спрячемся наверху! Схватив Светланку за руку, он потащил ее по боковой каменной лестнице на второй этаж.

Оказавшись на площадке, окаймленной красивыми балясинами из белого мрамора, они увидели справа чудом уцелевшую дверь. Она была закрыта.

Взявшись за позеленевшую от времени бронзовую ручку, Михаил толкнул ее. Тяжелая дубовая дверь с тихим скрипом медленно отворилась. Заглянув внутрь комнаты, а лучше сказать, небольшой залы, наша парочка обнаружила ободранные стены, с которых местами свисали обои.

– Гляди, это, ведь, не бумага! – прошептал Михаил, щупая пальцами пыльный лоскут.

– Конечно, не бумага, – ответила ему Светлана. Это шелк.

– Интересно, зачем стены материей обтягивать? – искренне удивился ее спутник. Бумажных разве не нашлось?

– Так, это же модно было в те времена, – пояснила девушка, разглядывая пол. В прошлом он состоял из наборного дубового паркета. Сейчас, впрочем, плашки были почти начисто ободраны. Видимо крестьяне топили ими свои избы. Но в углу остатки паркета еще сохранились. Там же виднелся и небольшой камин с остатками мраморной полки. Перед ним раскорячило четыре резные ножки старинное деревянное кресло с кожаным сидением.

– Странно, как это оно сумело пережить революцию и две войны? – удивился Михаил.

Тут, словно ему в ответ, послышался мелодичный звук колокольчика.

– Снова эти, из охраны, – с досадой проворчал парень и спросил свою спутницу, – вернемся назад, что ли?

– Почему из охраны? – спросила Светлана. Они у вас, что, как коровы с колокольчиками ходят?

Вопрос невесты поставил парня в тупик.

– Да, нет, вроде.., – пробормотал он, пристально вглядываясь в угол.

– Может, на мобильнике у кого-то из них такой звонок стоит?

– Смотри, смотри! – прошептал Михаил, сильно сжав руку девушки. И надо сказать, посмотреть действительно было на что.

В трепетном лунном свете обоим показалось, будто кресло, вдруг начало шевелится. Постепенно, будто выплывая из стены, перед оторопевшими молодыми возникла череда изумительных картин и сюжетов. Из того угла, возле камина, неведомо откуда появилась пожилая дама в прекрасном длинном платье. Она, стоя перед седовласым стариком в парчовом домашнем халате, что-то говорила ему. Он, внимательно слушая, временами задумчиво покачивал головой. И без всяких подсказок было ясно, что эти двое – хозяева усадьбы.

Михаил и Светлана, застыв на месте, лишь молча наблюдали за ними.

Старик, привстав, ласково погладил свою супругу по щеке, а затем, обернувшись к ней, что-то встревожено сказал… Вытянув сухую руку, хозяин указал на камин, видимо, увидел там нечто. Но, проследив за его взглядом, Михаил и Светлана ничего не заметили. В это мгновение элегантная женщина и импозантный седой старик вдруг изсчезли, словно растворились в призрачном лунном свете. Серебряные лучики задрожали, будто бы какой-то невидимый искусник ткал из них следующий туманный сюжет…

И тут прямо из пасти камина неожиданно выплыла чья-то огромная, расплывчато-темная фигура. Присмотревшись, Михаил с изумлением отметил, что рядом с нею, а может и прямо в ней, двигался светлый человеческий силуэт. Но, по сравнению с темной фигурой, он казался совсем маленьким.

…Сверкнули полные злобы красные очи с большими блестящими черными пятнами вместо зрачков. И вот, что самое удивительное, они показались Михаилу человеческими! Хотя умом он понимал, что подобных глаз ни у кого из людей нет и быть не может.

На долю секунды перед его лицом мелькнул жуткий оскал белоснежных клыков и в то же мгновение, кто-то резко оттолкнул его в сторону.

– Назад!!! – услышал он у себя за спиной дикий вопль. …Кошмарный вой… Леденящий душу предсмертный вскрик Светланы… А затем – ужасное хряскающее и влажное чавкание, будто кто-то жадно обгладывал с костей сырое мясо…

Глава 2

…Есаул Константин Маматов с усилием открыл глаза. Над ним раскинулся черный шатер бездонного ночного неба. Покажется странным, но обрести сознание он смог только благодаря страшной боли. Один очаг ее, тянущий, будто прожигающий внутренности, сосредоточился в животе. Второй, пульсирующий, раскалывал голову есаула. Будто кто-то маленький, но чрезвычайно сильный, залез в череп и стал безжалостно колотить изнутри тяжелым молотом. От этих жестоких ударов голова готова была взорваться и разлететься на куски. Проведя рукой по лбу, офицер ощутил что-то липкое и вязкое. И не сразу понял, что это его кровь. Он больно уколол обо что-то свою ладонь. – «Что там еще?!..» – подумал есаул, пытаясь вытащить непонятный предмет из своей головы. Но, едва тронув, вновь потерял сознание… Когда же пришел в себя во второй раз, то увидел над собой лишь темно-зеленую ткань – тент большой армейской палатки. И опять нырнул в пугающую темноту. Потом он еще несколько раз приходил в себя, но лишь с тем, чтобы спустя какие-то минуты, снова окунуться в беспамятство. Иногда ему казалось будто он находится на корабле. Волны качали судно сильно, но, как-то неравномерно и совсем не в такт. При этом вокруг все плыло в багровом тумане. Когда сознание вернулось вновь, первое, что увидел есаул, открыв глаза, был… воробей. Он превесело скакал по подоконнику.

Воистину неисповедимы пути человеческого сознания! Ну, как, скажите на милость, могут быть связаны между собой эта маленькая птичка и война?! Тем не менее, увидев воробья, Константин, почему-то сразу вспомнил все, что с ним произошло. Перед его внутренним взором медленно поплыли картины.

…Казачья лава из нескольких сотен всадников катилась по небольшой равнине прямо на австро-венгерские окопы. Оттуда смертоносными бичами хлестали винтовочные залпы и пулеметные очереди. Перемахнув через бруствер передней оборонительной линии, Константин увидел трех вражеских солдат. Один из них вскинул карабин и прицелился прямо в лицо есаулу. Увернувшись от пули, всадник описал клинком свистящий полукруг и рубанул австрийца по правому плечу. Шашка легко развалила врага почти до живота. И дивиться тут нечему. Ведь это была самая настоящая гурда. Что подтверждалось выбитым на клинке клеймом – хищными зубами, а на серебряной рукояти можно было рассмотреть рисунок волка. Клинок этот больше ста лет назад в одном из чеченских аулов выковал старый мастер.

Шашку есаулу вручил его отец – отставной поручик лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка Евгений Петрович Маматов.

– «Да, папенька страстно обожал всякого рода холодное оружие и собрал довольно большую коллекцию славных клинков!» – подумал есаул.

…Второму солдату шашка врубилась прямо в середину черепа, да так быстро, что тот не успел даже вскрикнуть. Третий бросился было бежать. Но разве сможет человек обогнать казачью лошадь? Миг! И беглец уже валялся на рыжей от крови траве, корчась в предсмертной агонии…

В тот памятный день, когда русские войска Юго-Западного фронта начали грандиозное наступление на австро-венгерские и германские войска. Знаменитый Брусиловский прорыв. Ему предшествовали ожесточенные сражения. Бои шли все лето, а к сентябрю русские войска завладели частью Восточной Галиции и всей Буковиной, ранее принадлежавшие Австро-Венгрии. Неоценимый вклад в победоносное наступление внесли семнадцать Донских казачьих полков и девятнадцать отдельных и особых казачьих сотен.

29 мая (11 июня по новому стилю) 1916 года, 1-я Донская дивизия с левого фланга прорвалась вглубь расположения австрийцев и взяла две тысячи пленных. В пылу атаки на важный железнодорожный узел Ковель, казаки, словно нож сквозь масло, прорезали оборону противника. Они так глубоко прорвались во вражеский тыл, что даже обогнали несколько бежавших в панике австрийских пехотных частей. В этот момент противник открыл по наступающим артиллерийский огонь. Под него то и попали прорвавшиеся в тыл австрийцам казачьи сотни.

…Перед глазами Константина Маматова что-то вспыхнуло. Да так, что на миг затмило солнце, плывшее в зените! Следом раздался оглушительный взрыв, но он его уже не услышал. Мощная взрывная волна швырнула всадника на землю. Скатившись по склону холма, он замер, уткнувшись лицом в жухлую траву. Мимо с оглушительными криками неслись кавалеристы. Грохотали выстрелы, сверкали казачьи шашки, падала изрубленная прислуга австрийских орудий… Несколько снарядов, разорвавшись прямо перед наступающей третьей особой сотней, разом накрыли более десятка всадников…

… – Где я? – прохрипел раненный.

– В госпитале, – ответила ему красивая и милая рыжеволосая незнакомка в форме сестры милосердия. Ее огромные голубые глаза глядели на него с сочувствием и состраданием. Константин Евгеньевич попытался приподняться, но она не позволила ему этого сделать.

– Лежите спокойно, пожалуйста, господин есаул! Вам нельзя шевелиться! У вас очень высокая температура!

Но пациент оказался непослушным и весьма любопытным. Дождавшись, когда его собеседница отвернется, он ощупал свой лоб. Пальцы наткнулись лишь на шершавую повязку. Никаких посторонних предметов там не было.

– Наверное, показалось? – подумал он. И тут же скорчился от резкого приступа острой боли, скрутившей ему живот.

– Сестричка, скажите, сколько времени я у вас здесь лежу?

– Вторые сутки уже пошли, – ответила медсестра. – Вас из полевого лазарета привезли без сознания.

– Куда меня?.. – превозмогая боль и накатившую вдруг тошноту, спросил Маматов.

– Все нормально! – постаралась успокоить его девушка. Но по той поспешности, с которой она кинулась это делать, есаул понял, что все вовсе не нормально.

– Так-так! – прозвучал наигранно бодрый голос.

– Что тут у нас?..

– Владимир Евграфович, раненный спрашивает как у него дела, – пояснила медсестра.

– Я ваш доктор, уважаемый Константин Евгеньевич. Меня зовут Владимиром Евграфовичем Маличем, – представился вошедший. Врач оказался невысоким, плотным мужчиной лет сорока пяти.

– Доктор, скажите, почему у меня так болит живот? – попросил есаул.

Тот неторопливо снял пенсне и принялся протирать стекла носовым платком. Видимо, собирался с мыслями. Он хотел преподнести пациенту правду так, чтобы не шокировать раненного.

– Видите ли, милостивый государь, вам сильно досталось, – пояснил доктор. Другой после таких ранений на месте бы Богу душу отдал, а вы – молодец! Теперь подштопаем вас, а там снова пойдете шашкой махать.

Однако, почувствовав в тоне доктора некую фальшь, есаул настойчиво повторил: " Доктор, не надо меня жалеть! Скажите, выживу или пришла пора звать священника?»

– Да, не часто такие, как вы встречаются, настырные, – проворчал Владимир Евграфович. У вас два ранения и оба очень серьезные. Одно в голову, а второе в живот. Какое тяжелее даже сказать не берусь. Когда вас санитары в поле нашли и в лазарет привезли, то сразу же положили отдельно. Вместе с мертвыми. Об этом мне ваши казаки рассказывали. Не взыщите, ваше благородие, такой уж вид у вас был, не вполне живой, скажу я вам! Но потом опомнились. Внесли в палатку к хирургам. Там один молодцом оказался, вскрыл вам брюшную полость и заштопал желудок.

– А кишки, что-же?… – поинтересовался Константин Евгеньевич.

– Тут вам повезло, кишечник не задело. А потом вас к нам направили.

– Так я сейчас где? – спросил раненный.

– В тыловом госпитале, – ответил врач.

– Где?! В каком городе, в какой деревне, черт вас дери! – вспылил есаул.

– Тихо-тихо, – примирительно понизив голос, попросил его доктор. Сейчас все вам расскажу. В настоящее время вы в госпитале, неподалеку от Луцка.

– Какого черта?! – удивился Маматов. Какой к бесу Луцк?! Я же под Ковелем был!

– Не чертыхайтесь, ваше благородие, – попросил его Владимир Евграфович. Тоже, надо признаться, взяли манеру! А как он возьмет и явится вдруг?

– Вы сами-то не лучше него, – проворчал офицер. Обещали рассказать, а не говорите ничего, лишь крутите чего-то…

– Ладно, ладно, сейчас расскажу, – махнул рукой доктор. Так вот, ранили вас действительно под Ковелем. Потом привезли в полевой лазарет.

Вы ведь по пути в сознание не приходили? – сам себя перебил Владимир Евграфович.

– Почему? Приходил! – ответил раненный офицер. Помню как с врачом поругался. Он, когда мне рану на животе осматривал, зачем-то туда что-то засунул. Я от боли тогда аж взревел. Потом опять сознание потерял. И так несколько раз. Голова раскалывается, живот жжет, словно туда раскаленный прут засунули, а все вокруг будто в красном мареве.

– Чудеса! – сам себе сказал хирург. Как вы, сударь, вообще такую дальнюю дорогу-то выдержали? Ну, да на войне и не такое случается. Из под Ковеля, где вам в лазарете оказали первую помощь, вас отвезли сюда.

– Так, это же сколько времени меня сюда тащили? От Ковеля до Луцка же верст шестьдесят будет! – не поверил Константин Евгеньевич. Какое сегодня число?

– 3 июня (15 июня по новому стилю) 1916 года, – ответил доктор. А доставили вас позавчера и, до сего момента, вы были без сознания.

– Кто привез, на чем? – поинтересовался есаул.

– Трое донцов-казаков вас доставили, – вступила в разговор медсестра.

– На подводе? – перебил ее раненный.

– Если б на подводе, то не доехали бы вы, милостивый государь, – покачал головой Владимир Евграфович. Они меж двух лошадей скаковых люльку вам соорудили. Австрийскую палатку брезентовую не пожалели! Вас, раненного, туда положили и поскакали, что есть мочи. Тот хирург, что вас штопал, наказал им везти, как можно быстрее к нам. Иначе, мол, помрет есаул… Так вот, голубчик, они всего за одни сутки и обернулись. Когда я увидел донцов, то сразу же спросил, куда вас ранило и сколько времени в дороге были? -ело в том, что при ранениях в желудок, ни есть не пить в ближайшие сутки после операции не рекомендуется. И когда мне на стол вас положили, я, было подумал, что операцию-то вы не перенесете. Простите, – спохватился хирург. Сами же, Константин Евгеньевич, просили, чтобы я говорил правду. Человек вы, я вижу, мужественный, вот и слушайте. Самое страшное уже позади. В голову вам осколок снаряда угодил. Начал я осматривать и увидел, что он, сволочь, до лобной доли мозга достал. Извлекали мы его аж в четыре руки. Слава Богу, вы сейчас в сознание пришли. Значит, все более или менее. Но как повернется дальше, сказать не могу. Головной мозг, сударь мой, это вам не баран начхал, а тайна за семью печатями. Вот так!

Врач достал из жилетного кармашка большие серебряные часы и внимательно взглянул на есаула: «Голова сейчас болит?»

– Да, – ответил тот. Временами очень сильно. И живот тоже.

– Тут вообще странное дело! – раздосадовано махнул рукой Владимир Евграфович. Увидел я повязку и подумал было, что эта рана тоже от осколка. Но в сопроводительной бумаге хирург полевого лазарета писал, что ранили вас штыком. Вообще-то дело это изменой пахнет.

– Что такое?! – удивленно вскинул брови есаул, приподнявшись на локте. Но его тут же скрутила острая боль в животе.

– Да лежите же вы спокойно! – с досадой приказал врач.

– Какой еще изменой?! – настойчиво повторил вопрос Константин Евгеньевич.

– Обыкновенной, – ответил Владимир Евграфович. Вам кто-то в живот штыком саданул! И, что самое подлое, – нашим, русским, трехгранным!

– Не может быть! – не поверил есаул. Меня ведь взрывом из седла выбило.

– Факты, ваше благородие, вещь упрямая, – пожал плечами хирург. Не верите мне, можете моего ассистента спросить – Арнольда Карловича. Мы с ним часа два ковырялись, пока из головы вашей осколок извлекали. А уж потом пытались живот по-новому заштопать.

– Так вы же сами сказали, что желудок мне в лазарете зашили? – удивился Константин Евгеньевич.

– Так то оно так, – кивнул врач. Но беда в том, что у вас свищ образовался.

– Это что еще такое? – удивился есаул.

– Проще говоря, дырка, – пояснил хирург. Мы уже и так и эдак, пытались, но рана снова открывается. Сейчас дренаж поставили. Окрепнете, потом постараемся края у свища иссечь и еще раз зашить.

– Значит, пока не помру? – вопросительно взглянул Константин Евгеньевич на своего собеседника.

– Нет-нет, Бог с вами! – возмущенно замахал на него руками хирург. Зря мы что ли с Арнольдом Карловичем мучились?

– Спасибо вам, – ответил есаул и спросил: «Оружие и одежда мои где?»

– При вас была шашка, замечательная, по- видимому, редкостная вещь. Также наган и небольшой такой кинжал дамасский? – уточнил Владимир Евграфович.

– Да, – кивнул есаул.

– Все здесь, кинжал и наган у вас под подушкой. А шашка?

– Так вот она – у изголовья кровати висит! – доктор указал пальцем на блестящее серебро рукояти. Обмундирование ваше все в крови было и весьма сильно изодрано. Поэтому сестричка его постирала и заштопала. Как выздоровеете, так и наденете, – продолжил свою речь хирург. А пока… Вот вам халат, – Владимир Евграфович указал на нечто темно-серое, лежавшее на табурете рядом с кроватью.

Офицер, убедившись что девушка отошла к другому раненому, спросил доктора: «Не подскажете, как зовут сестричку?»

– Ну и поражаете вы меня, ваше благородие! – нарочито округлив глаза, воскликнул Владимир Евграфович. Можно сказать, только что из могилы выкарабкались и – на тебе! Сразу девушками интересоваться?! Впрочем, хороший признак, весьма хороший! И девушка тоже хорошая, из старой дворянской семьи. В сестры милосердия пошла добровольцем. Хотя, надо признать, в первые дни, как кровь увидит, так сразу – брык в обморок! И не знаешь кому вперед помогать – раненным или ей!

Наталья Васильевна Абашева – девица на выданье. Матери лишилась еще при рождении. Отец ее, прожив десять лет вдовцом, решил жениться. Тоже на вдове, из обедневших дворян.

Не сладко, думаю, Наташеньке пришлось с мачехой-то. Не сахар у той характерец оказался, не сахар… Ну, да ладно, есаул. Вы только не обидьте сироту, прошу покорно! – произнес Владимир Евграфович, жестко взглянув Константину Евгеньевичу прямо в глаза.

– Да, что вы! – воскликнул раненный. И в мыслях не было!

– Ну и хорошо, сударь вы мой, пойду я. Врач застегнул халат и, еще раз взглянув на часы, вышел из палаты.

Константин Евгеньевич вновь закрыл глаза и словно провалился в глубокий и долгий сон…

Солнце, смеялось в лазурной вышине июльского неба и, цепляясь лучами за веселые кудряшки белоснежных облачков, пыталось вскарабкаться в самый зенит. Меж ветвей пересвистывалась между собой всякая птичья мелюзга, а по парку усадьбы бежал маленький мальчик. Вдруг, споткнувшись, он сходу пропахал носом песчаную дорожку. Но, хотя прилично ободрал себе коленки и до крови разбил нос, малыш не заревел. Вскочив на ноги, он лишь с досадой махнул рукой и побежал дальше. За ним, с криками «Постой! Погоди, барин!», ухая стоптанными сапогами, мчался здоровенный крестьянский парень. В его голосе слышался явный испуг. Конечно, как тут не испугаться? Тебя назначили дядькой и приставили следить за пятилетним барским дитятей. Чтобы с ним, драгоценным, не дай Бог, не случилось ничего дурного, а ты – не уберег! Догнав шустрого мальчишку, парень подхватил его на руки, причитая: «Ну что же, Вы, барин, наделали?»

Вытерев разбитый нос тряпицей, дядька крепко взял воспитанника за руку и повел в сторону барского дома.

– Вот и все! Прощай, теперь веселая жизнь! На этот раз уж точно выпрут, опять придется место искать! – крутилось у него в голове. Навстречу крестьянину уже спешили две женщины с летними кружевными зонтиками в руках.

– Господи милосердный, Тимофей, что же ты недоглядел?! – ахнула красивая, стройная дама, облаченная в длинное платье нежно-персикового цвета и элегантную шляпу с широкими полями. На вид женщине можно было дать не более двадцати двух лет, хотя в действительности она была чуточку старше.

– Да как же за ним уследишь, Мария Васильевна! – начал было оправдываться дядька. Оне же как оглашенные носятся! Дама, укоризненно покачав головой, несильно стукнула Тимофея по голове кружевным зонтиком.

– Срочно, в дом! – приказала она.

Когда они уже подходили к мраморной лестнице главного входа, из дверей навстречу стремительно вышел высокий черноволосый господин лет сорока, с угрожающе торчащими усами. На нем был белоснежный костюм, правая рука сжимала тяжелую эбеновую трость с медным набалдашником в виде морды медведя.

Им был владелец усадьбы и супруг Марии Васильевны, отставной ротмистр лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка Евгений Петрович Маматов.

– Что это вы там затеяли? – поинтересовался он. Резкие черты лица придавали ему вид весьма суровый, а длинный хищный нос делал его похожим на кречета.

– Тимофей вновь не доглядел, душа моя, – сокрушенно вздохнула Мария Васильевна.

– Ревел? – только и спросил отец.

– Никак нет, ваше благородие! – отрапортовал дядька Тимофей, вытянувшись перед барином.

– Чего мне реветь?! – обиделся малыш. И не больно совсем! Однако мальчик сказал неправду. Из разбитого носа все еще шла кровь, он распух и покраснел, а оцарапанные коленки сильно саднили.

– Ладно, молодец, сынок! – довольно кивнул отставной гусар. И, резко обернувшись к Тимофею, спросил: «Какое наказание выберешь?»

– Как будет угодно вашему благородию, – вытянувшись во фрунт, ответил тот.

– Тогда в залу! – усмехнулся владелец имения.

Он не привык откладывать своих решений. Поэтому на немой вопрос супруги, улыбнувшись, ответил: «Дорогая, я не заставлю вас долго ждать.» И, резко повернувшись на каблуках, вошел в усадьбу. Тимофей, передав мальчика гувернантке мадам Гранье, поспешил за ним.

Малыш, вырвавшись из рук женщины, кинулся следом. Не мог же он пропустить подобного зрелища. Интрига была в том, что система наказания для прислуги мужского пола, в понимании хозяина усадьбы, состояла в принуждении к физическим упражнениям.

В этот раз, отставной ротмистр пожелал преподать проштрафившемуся Тимофею урок фехтования. Сказать, что подобное занятие крестьянину не нравилось, значит ничего не сказать. Он ненавидел все эти шпаги, рапиры, сабли и эспадроны лютой ненавистью.