Не знаю точно – где, когда,
но в зале Страшного суда
предстану я, повязанный как вор.
Меня разденут донага.
Ну, а потом – вся недолга…
И мне Господь объявит приговор:

– Ты в этой жизни славно жил,
не волновался, не спешил
и ничего доделать не забыл.
Вот только сад не посадил,
на свет ребёнка не пустил —
не потому, что женщин не любил.

Ты слабым рук не подавал,
своих рублей не пропивал
не потому, что не было рублей.
Своих врагов не побивал.
Да и друзей не предавал
лишь потому, что не было друзей.

Ни разу правды не сказал,
но и не лгал, как есть – не лгал,
и не плодил ни сплетен, ни химер,
не тяготился суетой,
не воевал со сволотой
не потому, что злости не имел.

Ты никому из подлецов
не бросил вызова в лицо
и никого не вытолкал взашей,
не вылетал на виражах
и не сходился на ножах
не потому, что не было ножей.

Не греховодник, не святой,
не из дерьма, не золотой,
не из богатырей, не из калек —
и ни в огне, и ни во льду,
и ни в раю, и ни в аду
ты никому не нужен. Ты не человек.

«На ночной автостраде…»

На ночной автостраде
под февральским дождем
не спеши, бога ради,
подождём,
как погоды у моря,
за стеною воды
то ли нового горя,
то ли новой беды.

«Стало меньше друзей…»

Стало меньше друзей,
а врагов не становится меньше,
не становится меньше обид
и нарочно чинимого зла,
не становится меньше
красивых и преданных женщин,
только где из них та,
кто б меня за собой повела?

«Проклиная дорогу…»

Проклиная дорогу,
как судьбу сирота,
я тебя, недотрогу,
буду помнить всегда
не за то, что просила
поберечься в пути,
а за то, что простила
и пришла провести.

«Уж которую неделю…»

Уж которую неделю
я не знаю, как мне быть —
оставаться не при деле
или ведьму полюбить.

К чёрту всякие приметы
и сомнительный уют!
Мне б спросить её совета,
да за это в морду бьют.

«У всякого свой крест…»

У всякого свой крест,
у всякого свой Бог,
и никого окрест,
кто бы тебе помог
понять, как ты был прав,
что не прощал измен,
а остальное – прах,
а остальное – тлен.

«Не беда, что не сгодился…»

Не беда, что не сгодился
я тебе, моя душа.
Не беда, что не садился
голой жопой на ежа.

Не беда, что не бодался,
а играл свою игру.
Не беда, что заблуждался.
Не беда, что вдруг умру.

«Между птицами и вшами…»

Между птицами и вшами
да с ослиными ушами
и в согласии с пашами
можно очень долго жить,
кушать сытно, аккуратно,
спать в тепле, но, вероятно,
так захочется обратно
в зимний лес – по-волчьи выть.

Дурацкая сказка

Была страна (неправда?) вне
пространства и веков.
И жили люди в той стране
без всяких дураков.

Не знали, что такое власть,
не знали войн и драк,
трудились впрок, гуляли всласть.
Но к ним пришёл дурак.

Он речи начал говорить
разумные вполне —
что им отныне надо жить
как и в его стране:

де, нужен царь или король,
нужны рабы и знать,
зане любой свою лишь роль
и место должен знать.

Немало на своём веку
слыхали люди врак,
но не сказали дураку:
– Дурак, да ты дурак!

И не прислушались к словам,
и прыскали в кулак.
А между тем по головам
топтаться стал дурак.

Не знаю, как случилось так
и что там дальше будет,
но всё же стал царём дурак,
рабами стали люди.

Теперь они в его руках
работают за страх.
Так те, кто был не в дураках,
остались в дураках.

«Отворите мне дверь…»

Отворите мне дверь,
затворите мне кровь.
Я же комнатный зверь —
мне достаточно крох
с Ваших ласковых рук,
что карают огнём.
А давнишний мой друг?
Я забуду о нём.

«И свободный художник…»

И свободный художник,
и опальный поэт,
и прыщавый заложник
сексуальных побед —
все покинуты Богом
без надежды на кров
в этом самом убогом
из возможных миров.

«Вместо синего неба…»

Вместо синего неба
вдоволь ситного хлеба,
да погуще в корыте,
да потолще казна —
мне твои бы заботы,
человек для субботы,
я бы горя не видел
или счастья не знал.

«Я был изгнан из рая…»

Я был изгнан из рая,
и средь белого дня
государство Израиль
поглотило меня
навсегда, с потрохами,
как Иона кита.

Не машите руками —
я же вам не чета.

«Я не скажу ни слова о любви…»

Я не скажу ни слова о любви,
поскольку в этом смысла ни на йоту
не стало ныне. Верите ли вы? —
я не скажу ни слова о любви.
А ты, приятель, бога не гневи
напрасно и купи себе Тойоту —
я не скажу ни слова о любви,
поскольку в этом смысла ни на йоту.

Триптих

1

Я продолжительно болею
и наблюдаю между делом
сближенье Рыб и Водолея
до допустимого предела
и бег материков по шару
и глупую мечту лелею
что никому не помешаю
и никого не пожалею

2

Я продолжительно болею
и наблюдаю без надежды
гоненье Рыб на Водолея
в пределах тела и одежды
чему упорно возражаю
и мысль жестокую лелею
что многим сущим помешаю
но никого не пожалею

3

Я продолжительно болею
и над с ума сошедшим сбродом
холодных Рыб и Водолея
я наблюдаю год за годом
они ж меня не замечают
и даже мысли не имеют
что никому не помешают
и никого не пожалеют

«Под горелой берёзой…»

Под горелой берёзой
без царя в голове
откровенно тверёзый
я лежу на траве
и вещаю воронам
(прямо твой Цицерон),
нанося посторонним
ощутимый урон
болтовнёю пустою:
– Выше клюв, господа!
Я немногого стою —
нынче как никогда.

«1…»

1

Мне не дано читать
до одури Вордсворта
и недосуг болтать
о прелестях Эскорта,

2

покрывши матерком
заводы Генри Форда,
с таким же мудаком,
как сам – какого чёрта!
Я больше не знаком
с тобой, *** морда.

3

Отрежь-ка мне кусок
от праздничного торта,
плесни по поясок
в стекло второго сорта —
припомним на часок,
что мы когда-то гордо

4

хлестали из горла
то с мастерами спорта,
то с Машкой, что дала
полгорода от порта
до Белицы – тела
дымились, как окурки.

5

Старушка померла…
Гасите свет, придурки!

«Все в разной мере потребляют алкоголь…»

Все в разной мере потребляют алкоголь.
Все, допускаю, знают, кто такой де Голль.
Всех мыслящих волнует красота.
Все разделяют мнение Христа
о том, что в мире все не без греха.
Из всех с годами сыплется труха.
И все гордятся членами своими,
но кто-то сеет семя, кто-то имя.

«Будь проклят, мой двадцатый век…»

Будь проклят, мой двадцатый век,
пропахший трупами и спермой.
Я на следы твои – не первый
и не последний человек —
плюю и ясно понимаю,
что сын ответит за отца
и будет мечен до конца
его позором. Принимаю.

Сказки об Италии

Штаны протирая за партой,
ты мог бы заметить, дружок,
на географической карте
красивый такой сапожок,
в котором живут итальянцы
и прочие люди – они
танцуют весёлые танцы
без продыху ночи и дни,
а также лакают винище
(другие напитки не в счёт).
Там Тибр поперёк голенища
в Тирренское море течёт.
Оно же, волнуясь и пенясь,
грызёт берега и ворчит.
Пизанская башня, как пенис
у сонной планеты, торчит.
А ты на задворках Европы
с дремучей славянской душой
мечтаешь податься в холопы
за доллар – один, но большой.
Жалею тебя, недотёпу,
рождённого в здешнем аду.
Ты можешь послать меня в жопу —
я захохочу и пойду.

Молитва

1

Услыши, Боже, грешного меня.
Не алчу ни соседского коня,
ни птицы, ни рабыни, ни вола.
О том, чтобы жена его дала,
не помышляю. Об одном молю:
храни меня от подлости и блуда,
предательства или другого худа
и дай любить желанную мою.

2

Дай жаждущим по степени таланта
художника, поэта, музыканта
деньги и славы, счастья и любви,
их бесполезный труд благослови
и каждому исчисли меру дней
не дурью лекарей, но волею Твоей.

«Я не хочу прослыть ни под каким предлогом…»

Я не хочу прослыть ни под каким предлогом
ни рупором идей, ни идолом ***,
но я хотел бы быть в отечестве убогом
таким же чужаком, как нищий иудей,
чьё тело в общий ров под псом-Владивостоком
свалил безвестный зэк из племени людей.

«Весельчака и скомороха…»

Весельчака и скомороха
из кожи вон изображаю.
У нас великая эпоха,
мне говорят. Не уважаю
её величия. Возможно,
в эпохах я не понимаю,
но шиш в кармане осторожно
держу и зря не вынимаю.

«Под окнами боярышник-барышник…»

Под окнами боярышник-барышник
сам-друг цветёт и падалью разит,
а воздух неподвижный, как булыжник
на плечи давит и грозой грозит.
Где рисовальщик, что без линий лишних
весеннюю тоску изобразит?

«Этот Богу угодный…»

Этот Богу угодный
загорающий сброд,
этот мост пешеходный
и реки поворот,
этот храм-планетарий
визави КГБ,
эти алчные стаи
городских голубей,
этот пруд с лебедями
и зелёной водой
заколотят гвоздями
и засыплют землёй.

Парк

1

Стоит вода в собачьих валунах
и год за годом отражает небо
над городом. Какая мне потреба
насущная в гранёных письменах,
и что мне скажут каменные строки?
Что Лордъ и Марко, княжеские псы,
здесь упокоились, как, Господи, спаси,
все упокоимся в положенные сроки?

2

Пётр-Павел горит, как гирлянда.
Щегол прорицает июль.
Игривый мышиный горошек
облапил тянь-шаньскую ель.

Брожу по аллеям без проку.
В карманах, на грех, ни гроша,
но здравие в полном порядке.
Мне радостно и хорошо.

«Собачий вой. Созвездий поворот …»

Собачий вой. Созвездий поворот —
небесный вальс – беспечное круженье.
Табак болгарский увлажняет рот
и вызывает головокруженье.

И некуда проситься на ночлег —
мне город чужд от центра до окраин.
Извечно бесприютный человек —
извечно блудный сын – извечно Каин.

«Оставь свой стол, оставь свой карандаш…»

Оставь свой стол, оставь свой карандаш
и отправляйся на центральный пляж.

Пока ещё свободен – загорай,
о будущем не думай, не гадай,

а мысли вздорные зашей за поясок:
что зёрна кварца больше, чем песок.

«Я бабочку крапивницу…»

Я бабочку крапивницу
поймаю на лугу,
свою судьбу-строптивицу
разую на бегу,
но ничего не выманю,
используя момент —
в моём коротком имени
для торга места нет.

«Меня запомни – молодым…»

Меня запомни – молодым,
длинноволосым и худым,
валявшим ваньку-дурачка,
когда вилась вокруг зрачка
осенняя Березина.
Ты это видела одна.

«Как незначительных гостей…»

Как незначительных гостей
на пир горой, собрало лето
доисторических морей
косую рябь у парапета.

И грузной россыпью лежат
в пыли архейские кварциты —
недороги, неимениты
и вечности принадлежат.

«В ладони луковку часов…»

В ладони луковку часов
верчу – глазам своим не верю:
злодейка двери на засов
и предлагает лбом о двери.

Ещё вчера, как на духу,
о чём ни попрошу – вещает,
и вот (увы мне, дураку)
хоть волком вой – не отвечает.

«Тише детского вздоха…»

Тише детского вздоха,
легче взмаха ресниц
монастырская охра
над рекою. И птиц
пролетевшая стая
– на восток, на восток! —
не заметишь – растает,
как отведенный срок.

«Здесь шагу не ступить, чтобы не встретить…»

Здесь шагу не ступить, чтобы не встретить
лотка, ларька, палатки, магазина,
забитых иноземным ширпотребом —
съестным, исподним, детским, для мозгов.

Здесь можно за умеренную плату
в общедоступном очаге культуры
(кинотеатре, видеосалоне)
осуществить просмотр очередного
крутого суперфильма (боевик,
ужастик, порно) – есть обширный выбор.
Здесь все каналы радио и теле
кишмя кишат политикой, рекламой,
тусовками отечественных звёзд
столичного и местного масштаба.

Здесь гаснет небо в свете фонарей.

«Слышишь – колокол очнулся…»

Слышишь – колокол очнулся
у Святых Петра и Павла.
Звёздный атлас покачнулся —
в руки яблоко упало.

Значит, предыдущих восемь
умерли в своих постелях,
и домой вернулась осень —
время думать о метелях.

«Где размазаны капли – катит мутный поток…»

Где размазаны капли – катит мутный поток.
Где великие цели – важен только итог.

Где случаются волки – появляется страх.
Где не знают о небе – говорят о деньгах.

Где опустятся руки – протечёт потолок.
Где кончается выдох – начинается вдох.

Olete lõpetanud tasuta lõigu lugemise. Kas soovite edasi lugeda?