Правовое государство: теоретическое проектирование и современная политическая практика. Монография

«…Всякий народ, – продолжает Сципион, – представляющий собой такое объединение многих людей… всякая гражданская община, являющаяся народным установлением, всякое государство, которое, как я сказал, есть народное достояние, должны, чтобы быть долговечными, управляться, так сказать, советом, а совет этот должен исходить прежде всего из той причины, которая породила гражданскую общину… Осуществление их следует поручать либо одному человеку, либо нескольким выборным, или же его должно на себя брать множество людей, то есть все граждане. И вот, когда верховная власть находится в руках у одного человека, мы называем этого одного царем, а такое государственное устройство – царской властью. Когда она находится в руках у выборных, то говорят, что эта гражданская община управляется волей оптиматов. Народной же … является такая община, в которой все находится в руках народа. И каждый из трех видов государства – если только сохраняется та связь, которая впервые накрепко объединила людей ввиду их общего участия в создании государства, – правда, не совершенен, … не наилучший, но он все же терпим, хотя один из них может быть лучше другого. Ибо положение и справедливого и мудрого царя, и избранных, то есть первенствующих, граждан, и даже народа (впрочем, последнее менее всего заслуживает одобрения) все же, – если только этому не препятствуют несправедливые поступки или страсти, – по-видимому, может быть вполне прочным»¹⁰⁵.

«…Я знаю, что таково твое мнение, – говорит в ответ Лелий, – ибо я часто слыхал это от тебя. И все же, если это тебе не в тягость, я хотел бы узнать, какой из этих трех видов государственного устройства ты находишь наилучшим…»¹⁰⁶.

«… И каждое государство таково, – отвечает Сципион, – каковы характер и воля того, кто им правит. Поэтому только в таком государстве, где власть народа наибольшая, может обитать свобода; ведь приятнее, чем она, не может быть ничего, и она, если она не равна для всех, уже и не свобода. Но как может она быть равной для всех, уж не говорю при царской власти, когда рабство даже не прикрыто и не вызывает сомнений, но и в таких государствах, где на словах свободны все? Граждане, правда, подают голоса, предоставляют империй и магистратуры, их по очереди обходят, добиваясь избрания, на их рассмотрение вносят предложения, но ведь они дают то, что должны были бы давать даже против своего желания, и они сами лишены того, чего от них добиваются другие; ведь они лишены империя, права участия в совете по делам государства, права участия в судах, где заседают отобранные судьи, лишены всего того, что зависит от древности и богатства рода … Если закон есть связующее звено гражданского общества, а право, установленное законом, одинаково для всех, то на каком праве может держаться общество граждан, когда их положение не одинаково? И в самом деле, если люди не согласны уравнять имущество, если умы всех людей не могут быть одинаковы, то, во всяком случае, права граждан одного и того же государства должны быть одинаковы. Да и что такое государство, как не общий правопорядок?..»¹⁰⁷.

Следует заметить, что диалог был известен в эпоху Возрождения и в Новое время по цитатам позднеантичных авторов. Лишь в 1822 г. кардинал Анджело Май опубликовал текст найденного им в Ватиканской библиотеке палимпсеста, содержавшего книги I и II трактата (с лакунами), а также фрагменты книг III–VI. Он же включил в текст цитаты, дошедшие в сочинениях других авторов¹⁰⁸.

Диалог Цицерона «О законах» непосредственно примыкает к трактату «О государстве». Он был начат в 52 г. до н. э., однако остался незавершенным. В качестве участников диалога выступают сам Марк Туллий Цицерон, его брат Квинт и друг Аттик. Первая книга диалога знаменита развитием стоического учения о естественном праве. Цицерон обосновывает самоценность права и справедливости, выступая против утилитарных трактовок справедливости; доказывает, что принцип права коренится в природе человека и право не может вытекать из закона – явления искусственного, поэтому подлинный закон, как и право, должен соответствовать требованиям природы, иначе говоря он должен быть правовым¹⁰⁹.

«…Ученейшие мужи, – говорит Марк Квинту, – признали нужным исходить из понятия закона, и они, пожалуй, правы при условии, что закон, как они же определяют его, есть заложенный в природе высший разум, велящий нам совершать то, что совершать следует, и запрещающий противоположное. Этот же разум, когда он укрепился в мыслях человека и усовершенствовался, и есть закон… Поэтому принято считать, что мудрость есть закон, смысл которого в том, что он велит поступать правильно, а совершать преступления запрещает. Полагают, что отсюда и греческое название “номос”, так как закон “уделяет” каждому то, что каждому положено, а наше название lex, по моему мнению, происходит от слова legere [выбирать]. Ибо если греки вкладывают в понятие закона понятие справедливости, то мы вкладываем понятие выбора; но закону все же свойственно и то, и другое. Если эти рассуждения правильны… то возникновение права следует выводить из понятия закона. Ибо закон есть сила природы, он – ум и сознание мудрого человека, он – мерило права и бесправия. Но так как весь наш язык основан на представлениях народа, то там время от времени придется говорить так, как говорит народ, и называть законом (как это делает чернь) те положения, которые в писаном виде определяют то, что находят нужным, – либо приказывая, либо запрещая.

Будем же при обосновании права исходить из того высшего закона, который, будучи общим для всех веков, возник раньше, чем какой бы то ни было писаный закон, вернее, раньше, чем какое-либо государство вообще было основано»¹¹⁰.

«…Это будет более правильно, – соглашается Квинт, – и более разумно ввиду особенностей нашей беседы»¹¹¹.

«…То, чего ты ждешь, Квинт, – заключает Марк, – и есть предмет нашего рассуждения. О, если бы это было мне по силам! Но дело обстоит, конечно, так: коль скоро “закон” должен исправлять пороки, а в доблестях наставлять, то из него следует выводить правила жизни. Таким образом, матерью всех благ становится мудрость, от любви к которой и произошло греческое слово “философия”, а философия – самый благодетельный, самый щедрый, самый лучший дар бессмертных богов, принесенный ими человеку. Ведь это она одна научила нас как всем другим делам, так и самому трудному – познать самих себя; смысл и значение этого наставления так велики, что его считали изречением не человека, а дельфийского бога»¹¹².

Таким образом, политический идеал Цицерона – это смешанное государственное устройство, сочетающее элементы монархии, аристократии и демократии. Образцом такого государства он считал Римскую республику, поддерживаемое «согласием сословий», «единомыслием всех достойных», т. е. таким блоком сенатского и всаднического сословий против демократии и претендентов на монархическую власть. Человеческий идеал Цицерона – это «первый человек республики», «умиротворитель», «блюститель и попечитель» в эпохи кризисов, сочетающий в себе греческую философскую теорию и римскую политическую (ораторскую) практику. Образцом такого деятеля мыслитель считал себя. Его философский идеал – соединение теоретического скептицизма, не знающего истины, допускающего лишь вероятность, с практическим стоицизмом, неукоснительно следующим нравственному долгу, совпадающему с общественным благом и мировым законом¹¹³.

По-своему излагал мысли о правовом государстве крупный римский писатель и государственный деятель, сторонник Юлия Цезаря Гай Саллюстий Крисп (86–35 гг. до н. э.). Среди первых политических сочинений Саллюстия – два письма к Цезарю, написанные в жанре увещевательных посланий. Но значение этого сочинения выходит за рамки заявленной формы: оно является самостоятельным сочинением по вопросам философии права и государства. «Политическая программа, изложенная в письмах к Цезарю, исходит из предпочтения диктатуры одного олигархии, власти немногих, и по направленности созвучна целям самого Цезаря, врага оптиматов». С этой позиции «Саллюстий лишь усиливает те доводы, которыми уже руководствовался номинальный адресат его послания. Олигархия, как порождение алчности, упадка нравов, олицетворяет неправовое начало в государственном устройстве. Вера в умелого и справедливого правителя, способного обуздать беспорядки, персонализируется в личности Цезаря и оказывается продуктом самого жанра увещевания (suasorium)». Аналогична «критика стяжательства, поразившего римское общество после победы над Карфагеном и превращения Рима в ведущую державу Средиземноморья, никак не согласуется с поведением самого автора, который в свою бытность проконсулом в Африке (45 г. до н. э.)» заимел «огромное состояние», используя не совсем правовые методы. «Риторические и идеалистические элементы в письмах Саллюстия являются необходимыми формами выражения подлинного стремления к свободе римского народа, которое и составляет основное содержание этих текстов». По сути «единоличная форма правления, отрицающая олигархию, выступает у Саллюстия концентрированным выражением права и справедливости в публичной сфере, поиском которого была озабочена римская интеллигенция эпохи гражданских войн»¹¹⁴.

На наш взгляд, те предложения Саллюстия к Цезарю о реформе государства, которые содержатся в его письмах, являются весомым вкладом в развитие учения о государственном устройстве. Также ценны для нас и два небольших сочинения: «О заговоре Катилины» (ок. 43 или 41 гг. до н. э.) и «Югуртинская война» (ок. 41 или 39–36 гг. до н. э.). От последнего сочинения Саллюстия – «Историй» (в 5 книгах), написанного в 36–35 гг. до н. э. и охватывавшего события 78–66 гг. до н. э., сохранились небольшие фрагменты. В своих произведениях, отличающихся живостью изложения, прекрасно выписанными характерами героев и художественным мастерством рассказа, Саллюстий дал яркую картину упадка римского общества, нравственного разложения нобилитета и неспособности сената управлять государством¹¹⁵.

«Самое мое сильное желание, – убеждает Саллюстий Цезаря, – любым способом и как можно скорее помочь государству… Свобода мне дороже славы, и я настоятельно прошу тебя, прославленного полководца, покорителя галльских племен, не допускай, чтобы величайшая и непобедимая держава римского народа приходила в упадок от дряхлости и распалась из-за внутренних раздоров»¹¹⁶.

«То, что я счел необходимым для государства, – пишет Саллюстий Цезарю о государственном устройстве, – …я изложил по возможности кратко…, в меру своих сил я высказался и помог тебе. Мне остается пожелать, чтобы бессмертные боги одобрили решение, какое ты примешь, и позволили тебе достичь успехов»¹¹⁷.

В классический период (I–III вв.) о государственном устройстве говорил прирожденный аристократ, племянник Плиния Старшего, усыновленный им впоследствии, политический деятель при императорах Домициане, Нерве и особенно Траяне (98–117 гг.), консул 100 г., наместник императора в Вифинии Плиний Младший (Секунд) (61/62–111/113 гг.). Он получил образование у знаменитого ритора Квитилиана и был практикующим адвокатом. Прославился своими «Письмами» – специально обработанным литературным произведением эпистолярного жанра, живым свидетельством эпохи. Правовые взгляды Плиния выражают идеи стоической философии в приложении к реальности императорского Рима. Знаменитый панегирик Траяну – это хвалебная речь, произнесенная 1 сентября 100 г. по поводу вступления Плиния в должность консула. Впоследствии она подверглась специальной литературной обработке и сознательно распространялась автором как программный политический трактат¹¹⁸.

«Мягкое» правление Траяна в сравнении с деспотизмом Домициана (82–96 гг.) воспринималось интеллектуалами как воцарение закона и справедливости. В речи подчеркнуто типичное для знати преувеличенное внимание к публичной власти и управлению, в которых видится основа общественной жизни. В этом ряду и возвеличение гражданского долга, и восприятие общественных обязанностей, в том числе от правления публичных должностей, как формы тяжелого, но необходимого служения обществу со стороны выдающихся людей. С этих позиций дается и оценка положения императора, который органично вписался в систему государственных институтов, поставив себя в зависимость от равного для всех закона и став примером гражданственности для других должностных лиц¹¹⁹.

Ярким представителем классического периода был император Римской империи в 161–180 гг., сторонник учения «о государстве с равными для всех законами, управляемом согласно равенству и равноправию всех, и царстве, превыше всего чтущем свободу подданных» Марк Аврелий Антонин (121–180 гг.). Правление Марка Аврелия считалось в римской исторической традиции «золотым веком», а сам император – идеальным правителем¹²⁰. Подобно Антонину Пию, Марк Аврелий опирался на сенаторское сословие и во внутренней политике стремился к упорядочению законодательства и бюрократического аппарата.

Будучи последователем стоической школы, Марк Аврелий в философском сочинении «Наедине с собой» выражал стремление к моральному самоусовершенствованию и неверие в возможность совершенствования политического строя. «Если духовное у нас общее, – указывал он, – то и разум, которым мы умны, у нас общий. А раз так, то и тот разум общий, который велит делать что-либо или не делать; а раз так, то и закон общий; раз так, мы граждане; раз так, причастны некой государственности; раз так, мир есть как бы город. Ибо какой, скажи, иной общей государственности причастен весь человеческий род? Это оттуда, из этого общего города, идет само духовное, разумное и законное начало – откуда же еще? Что во мне землисто – от земли какой-нибудь уделено мне, влажное – от другого начала, душевное – из некоего источника, а горячее и огненное – из собственного источника (ведь ничто не происходит из ничего, как и не уходит в ничто); так и духовное идет же откуда-то¹²¹… У разумных существ государственность, дружба, дома, собрания и даже во времена войн договоры и перемирия¹²². …Как ты сам, один из составляющих гражданскую совокупность, так и всякое твое деяние пусть входит в состав гражданской жизни. А если какое-нибудь твое деяние не соотнесено – непосредственно или отдаленно – с общественным назначением, то оно, значит, разрывает жизнь и не дает ей быть единой; оно мятежно как тот из народа, кто в меру своих сил отступает от общего лада¹²³. …Справедливо – это благородно и без обиняков высказывая правду и поступая по закону и по достоинству»¹²⁴.

В целом обзор политической мысли в античный период дает представление о том, каким образом зародились, развивались и укреплялись идеи о правилах общественного устройства, основанных на рационально обоснованных принципах формального равенства, равной меры свободы, признания и защиты не только общегосударственных, но и индивидуальных интересов.

Впоследствии идеи и теоретические конструкции античных авторов в отношении правовой государственности получили свое дальнейшее развитие в творчестве мыслителей европейского средневековья. Одним из таких был средневековый философ и теолог, систематизатор ортодоксальной схоластики, основатель томизма; монах-доминиканец Фома Аквинский (1225–1274 гг.)¹²⁵. Основные его труды «Сумма теологии», «Сумма философии», «Сумма против язычников», «О правлении государей»¹²⁶. С христианских позиций Фома Аквинский развивал ряд политико-правовых идей античных авторов, и прежде всего Аристотеля (о политической природе человека, о политической форме правления и т. д.) и римских юристов (о естественно-правовой справедливости и т. д.). Так, в своем сочинении «О правлении государей» Фома Аквинский рассуждает о происхождении государства, многообразных формах правления, достоинствах и недостатках той или иной формы, о наилучшей форме правления, о праве подданных на восстание против несправедливой власти, о тираноубийстве и, наконец, о соотношении церковной и светской власти. Автор много внимания уделяет вопросам этики¹²⁷.

Появление в 1260 г. «Политики» Аристотеля в латинском переводе Вильгельма из Мербека оказало огромное влияние на создание трактата «О правлении государей». Так, отдельные положения этого произведения, немаловажные для политического учения Фомы Аквинского, текстуально почти совпадают с соответствующими местами «Политики». Наиболее важным моментом является восприятие рецепции Аристотеля в вопросе о происхождении государства. Государство, по Фоме Аквинскому, возникло в результате природной необходимости, так как человек от природы существо общественное и политическое, поскольку он существо разумное – это почти дословное воспроизведение формулы Аристотеля. Однако автор трактата «О правлении государей» вносит в эту формулу новое содержание: государство, как и природа, и все сущее берет свое начало от Бога. Но созданная Богом природа обладает некоторой автономией и творческими свойствами, и такими же свойствами обладает созданное природой государство. Это отличает учение Фомы Аквинского о государстве от традиции последователей Августина, рассматривавших каждое явление природы и общества как результат непосредственного вмешательства божественного провидения. Именно Аристотель дал толчок к появлению взгляда Фомы Аквинского на государство как на естественный институт. Кроме того, учение Аристотеля отражено в рассуждениях Фомы Аквинского о формах правления, справедливых или несправедливых, в зависимости от цели, которую ставит перед собой правитель. К справедливым формам относятся монархия, аристократия и полития, к несправедливым – тирания, олигархия и демократия¹²⁸.

Фома Аквинский обращается к основной проблеме своего времени – соотношению церковной и светской власти – проблеме, обусловленной растущим контрастом между теократической программой римской курии и гегемонической тенденцией новых монархических национальных государств. В духе античных авторов Фома Аквинский противопоставляет монархию (и абсолютную, и политическую) тирании и признает право народа (с согласия церкви) на насильственное свержение тиранической власти. В этом признаваемом Фомой Аквинским (правда, с определенными церковно-религиозными оговорками и условиями) праве народа на восстание против тирании присутствует (хотя и в теологически приглушенной форме) идея народного суверенитета¹²⁹. X. Либешютц, анализируя трактат «О правлении государей», указывает, что он написан, как «Зерцало», т. е. наставление или проповедь для несовершеннолетнего короля Кипра Уго II Лузиньяна, одного из французских королей крестовых походов¹³⁰.

Наряду с Фомой Аквинским о возникновении государства говорил итальянский политический мыслитель, идеолог городской верхушки Марсилий Падуанский (1275–1343 гг.)¹³¹. В 1324 г. Марсилий Падуанский написал трактат «Защитник мира», который был опубликован лишь в 1522 г.¹³² В этом трактате мыслитель опирался на представление Аристотеля о соотношении материи и формы, оперируя данным представлением для того, чтобы описать типы человеческого общежития. То есть в государстве (одном из типов такого общежития) Марсилий Подуанский различал материю (людей, консолидирующихся в политическое сообщество) и форму (законы, превращающие это политическое сообщество в целостный живой организм). При этом он выдвинул собственную идею возникновения государства в результате общественного договора. Выступив против притязаний папства на светскую власть, Марсилий Падуанский утверждал, что светская власть выше духовной. Наилучшей формой государства он считал монархию (с раздельной законодательной и исполнительной властью), государь которой ограничен учреждением сословного характера, избирается народом и может быть лишен им власти. По его словам, государство – это идеальное гражданское общество, «постоянный союз, благодаря которому человек достигает самодовлеющей жизни»¹³³.

За смелую критику папства и открытую поддержку императора Людовика IV Баварского в его борьбе с папой Иоанном XXII Марсилий Падуанский был в 1327 г. отлучен от церкви¹³⁴.

В целом рассмотрение генезиса представлений о политико-правовых основаниях государственной власти в истории политической мысли позволяет констатировать, что в период античности и средневековья постепенно выкристаллизовывались и концептуально оформлялись основные аргументы правового ограничения государственной власти. В этот период впервые была обоснована необходимость разделения властей, были концептуализированы идеи неотчуждаемых естественных прав человека, обоснована возможность участия народа в устранении тиранической власти, рассмотрены возможные механизмы представительства интересов различных слоев населения в политике и формы контроля за деятельностью власти. Длительный период развития взглядов на природу власти, государства и роли права в этой сфере было обусловлено коммуникативными возможностями развитости общества. Однако это были лишь гносеологические предпосылки, без которых было невозможно окончательное завершение теоретического оформления концепции правого государства как всестороннего обоснования внутренне согласованной и логически непротиворечивой системы взглядов. Такой системный подход получил концептуальное оформление лишь в Новое время.

Если собрать воедино всю эту россыпь ярких плодов античной и средневековой мысли, все эти суждения великих мыслителей о совершенном устройстве государственного порядка, то будет видно, что нет никакой целостности в понимании мыслителями предмета разговора. Предметное поле фрагментировано в соответствии с тем конкретным политическим и правовым опытом конкретного государства, порядок функционирования которого мыслитель определял как совершенный, либо, напротив, несовершенный. На этом этапе в головах исследователей складывалось впечатление от наблюдаемой ими активности государственных институтов и возникало стремление соотнести эту активность с господствующими моральными, религиозными, естественно-правовыми установками общественной жизни. Они наблюдали государство как процесс коммуникации различных субъектов (включая Божественное Провидение) политики по поводу легитимности или нелегитимности этих установок. Как и любой коммуникативный процесс, правовое государство в этом смысле должно было оставлять разные, часто противоречивые впечатления от своего бытия в мире политики. Впечатление преимущественно субъективное и в силу этого разнящееся в пространстве и времени. Только в Новое время в этом потоке субъективных впечатлений от того, как функционируют разные государственные механизмы, выкристаллизовалось глубокое убеждение политических теоретиков, что государственная жизнь должна быть приведена в стройный порядок посредством законов. В этот исторический период стало обнаруживаться понимание мыслителями того, какова объективная основа связи государственной власти и власти законов, каковы объективные возможности современных им обществ оптимизировать эту связь с пользой для своих интересов.