Пока мы втроем с главным и дамой сидели за парчовым столом и изображали важное чтение последней версии альбома, Володя наблюдал за нами своими смеющимися глазами. А когда все ушли, он по-доброму забурчал, мол, конечно, только у нас с ним нет дел и семей… И я улыбнулась, до чего он был в этот момент похож на моего мужа.

Мы потихоньку доделали свою работу и поехали домой. Он надел черную кепку блином и черную куртку на кнопках. И стал таким нелепым черным дельфином, на которого надели одежду взрослого мужчины, а у него все равно плавники вместо рук. А глаза – такие синие, такие светящиеся, такие электрические и так смеются, что пронзают насквозь. И я стараюсь не смотреть в эти лампочки и иду с ним на маршрутку. При этом я так стараюсь не смотреть, что вообще ничего не вижу, кроме асфальта. Мир кажется каким-то скособоченным, будто камеру забыли выключить и держат при этом в руках. Какие-то обрывки железной диагонали остановки, мои слова: «Здесь будет автобус?» – «Нет, нам на маршрутку, а она перед остановкой, вот тут, на углу будет. Правда, тут ветер, пойдемте к заборчику». И мы пытаемся забиться в угол, где было бы тепло и тихо, но нет на улице такого угла и мы создаем его условно: просто стоим у железного заборчика, за которым я вижу кусок промерзшей черной земли. Смеркается и холодает. Маршрутки все нет, а я стараюсь не поднимать глаза.

13.

Наконец приходит. Так чудно. Издательство почти в центре Москвы, а метро рядом нет. Вернее, то, до которого 15 минут пешком, закрыто на ремонт, и мы едем, едем, едем, мы едем так долго, будто возвращаемся из Москвы в подмосковный город домой.

Становится тепло и даже душно. И темно. Можно поднять глаза, все равно ничего не видно. Я прижимаюсь к Володе, в силу обстоятельств, конечно, и слушаю. Его голос успокаивает, даже когда он ругается на своих девочек-учениц. «Им ничего не надо, они не хотят учиться, приходят только сдавать зачет, а я им говорю: девочки, вам же это пригодиться, неужели вы не понимаете?» Ругается он по-доброму, бурчит и бурчит себе, у меня такой же есть дома, который так же бурчит. Поэтому привычно, и не выводит.

И кажется, что мы давно знакомы, просто поговорить на работе не удавалось, а сели в маршрутку и это просто слова догнали наше бессловесное узнавание, только и всего.

Он говорит, а я узнаю в нем и других, прежних моих «володей». Похожих на него то с одной, то с другой стороны. Я называю их штрихами, вариантами. Все люди – штрихи друг друга, но некоторые особенно похожи. Володя похож на Митьку, только Володя преподает в Москве, а Митька в Питере, преподает и так же жалуется на своих студенток, что не хотят учиться. Да и не Митька он им, а Дмитрий Александрович. Это для меня он Митька – трогательная, обаятельная лошадь с удлиненным лицом и карими глазами. А Володя – дельфин.