Россыпи звёзд. Стихи и переводы

Иллюстратор Елена Алешина

© Павел Алешин, 2017

© Елена Алешина, иллюстрации, 2017

ISBN 978-5-4485-2739-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Россыпи звёзд. Цикл стихотворений

«Под звёздами …»

 
Под звёздами —
полнота:
сущего протяжённость,
волны безбрежные яви и снов,
снов и яви,
что растянули пространство
и отуманили время.
 
 
В шёпоте волн – прикоснись…
Нет, я в тебе растворюсь…
 
 
Над звёздами —
полнота:
сущего средоточенье
в точке одной
не-видимой
не-объятной
на-полнененной тишиной
огненной, словно в ней тысяча солнц.
Тысяча и еще одно:
самое тихое,
самое жгучее,
ток обнаженного чувства.
Noli me tangere! – шёпот.
Нет! Я к тебе прикоснусь!
 

«Вечному – вечное славить…»

 
Вечному – вечное славить.
Смертному – смертное славить.
 
 
Священнодействие – подаренная нежность,
подаренная без причины, просто так,
естественная нежность – поворот дыханья,
как будто изнутри вовне, извне – вовнутрь.
Дотронуться не бойся только и дышать.
 
 
В надзвёздности законы те же: там иные
пространства, скорости и величины, но
не сущности, и нежность – та же, расстоянья
ниспровергающая напряженьем жизни,
и звёзды дышат: их дыханье – свет,
они касаются друг друга светом.
 
 
Вечному – смертное славить.
Смертному – вечное славить.
 

«Светом мы одарены – вечным …»

 
Светом мы одарены – вечным —
но забываем об этом.
В небо взгляни ночью,
самою темною ночью,
там – свет:
не-касания звезд
столь осязаемы…
только взгляни, только взгляни
внутрь себя и увидишь
и ощутишь —
звёздные песни текут, разливаются – в нас.
В небо взгляни и в себя – разве не то же ты видишь? —
вечное, тающее, ускользающее и живое волненье покоя.
 
 
О, милосердие звёздное! растворены —
в нас
щедрые россыпи волн, обжигающих пламенем нежным.
 
 
Не понимая,
даже не понимая (но ощущая), мы сопричастны вселенной —
вечной, живой, ускользающей, тающей – вечной.
 
 
В нас – те же звёзды,
и не-касания их – в нас —
лишь осязательней и ощутимей.
 
 
Так же и я,
не понимая (за что), но ощущая,
чувствую как,
как одарён я тобой.
 

«Никаких расстояний в пространстве, во времени – нет…»

 
Никаких расстояний в пространстве, во времени – нет.
Никаких рас-стояний:
протяженности только,
переплетенья цветущие жизненных нитей.
И потому
от звезды до звезды
(слышишь?) не дальше,
чем от души до души:
значит – от сердца до сердца.
Хочешь почувствовать?
Звёздная ночь моя,
руку свою протяни —
не кончается тело рукою
и продолжается мыслью
и ощущением:
тянется ими вовне.
 
 
Звёздная ночь моя,
нет никаких расстояний —
рас-ставаний.
Звёзды твои
тянутся светом друг к другу
и на руке —
на руке-на твоей-на моей расцветают.
 

«Какая хрупкая тишина – сколько таится в ней звуков! …»

 
Какая хрупкая тишина – сколько таится в ней звуков! —
хрупкая, звонкая, вечная…
И далям дней её не заглушить,
не от-далить:
прошедшее не исчезает. Рядом
оно – лишь взором сердца потянись – проникни в тишину,
и тут же пламенем ладони загорятся
былого —
в действительности не прошедшего и продолжающего жить.
 
 
Какая тонкая тишина – сколько таится в ней близости! —
можно коснуться этой тонкости лунной:
месяц, как парус,
звёздное море
серебряным своим дуновением
рассекает
и соединяет
покровы небес.
Я знаю, что эти покровы – твои.
 
 
Какая таинственная тишина – сколько в ней предощущений
будущего:
предвидение ответных звучаний
звёзд, зарождающихся в мимолётных —
истинных прикосновеньях.
Я знаю, что истинна ты.
 

«Звёзды, звёзды, звёзды…»

 
Звёзды, звёзды, звёзды:
на небесах – жемчужные россыпи света,
дыхание их – сияние – ночь охраняет.
Солнце – тоже звезда,
только пламенем дышит.
 
 
Ночь – обещание и предсказание,
воспоминание и ожидание.
 
 
Не растеряться как в небесах?
Не просыпаясь, проснуться,
не прикасаясь, коснуться…
 
 
Не растеряться как в небесах?
Не просыпаюсь и под-
нимаюсь и руки тяну и тяну – вверх, к солнцу:
как дотянуться и солнца коснуться —
не просыпаясь?
 
 
Не растеряться как в небесах?
пальцы – во сне ли? – касаются солнца —
белое золото, тело живое,
воспоминание и ожидание,
и обещание,
и предсказание
близости света – живого покоя.
 
 
Солнца касаюсь – на пальцах огонь,
солнца касаюсь – в дыханье – огонь,
солнца касаюсь – и в сердце огонь,
 
 
не-обжигающий, но – одаряющий:
не просыпаюсь: огонь
истинный: это – не сон.
 

«Что тебе грёзы мои? – у тебя…»

 
Что тебе грёзы мои? – у тебя
целое небо бессмертных созвездий,
ярких, чарующих, верных.
Что тебе грёзы мои? – лишь цветы: расцветут и увянут.
Что тебе грезы мои? —
Звёздная ночь моя,
нежная ночь моя,
вечная ночь моя,
о мимолётном, о смертном
самые нежные,
самые вечные
воспоминания.
Грёзы мои – как цветы.
 

«От руки к руке …»

 
От руки к руке —
от зари к заре —
неразгаданные озаренья: звуки
сердце-солнце- (жаркого) -биенья.
 
 
Не разгаданные, но угаданные,
не предвиденные, но увиденные
в чёрном пологе небесном вихри: вихри
вздохов,
звездопады
взглядов
и улыбок —
алых месяцев расцветших —
всполохи и вспышки.
 

«В воздухе – в том…»

 
В воздухе – в том,
которым дышу я,
цветут и цветут
звёздные твои поцелуи
просто так:
не обещая,
не возвещая,
не отвечая:
сами собой рождены.
В сумерках – в тех,
завороживших меня,
слышится ночь аллилуйей
звёздам —
значит, всему
звёздному,
значит,
всему твоему.
В трепете – в том,
объявшем меня,
отражающем, лунном,
обнажённый,
солнечный, вечный
я осязаю
твой свет,
в воздухе – в том,
которым дышу я —
звёздные твои поцелуи.
 

«Так создаются миры – притяжением звёзд…»

 
Так создаются миры – притяжением звёзд
или —
или сердец светоносных
при-
тяжением,
со-
дроганием.
Света не видно их – пусть:
ветер вечерний поёт
звёздную песню.
Света не видно их – пусть:
можно услышать его —
 
 
слышишь? —
 
 
слышишь ладонями, как
сердце совсем переполнено, как
 
 
звёздами всеми – бесчисленными в небесах —
звёздами всеми – бесчисленными в тишине —
 
 
сердце мое переполнено —
сердцем твоим?
 

«Имя твоё …»

 
Имя твоё —
моя Шехерезада.
Я близок к тебе, словно тысяча смертных ночей,
о-зарением
звёздного сада,
о-зарением
взоров-свечей.
 
 
Сказками тают
руки твои.
 
 
Но ты далека
и неуловима,
неуловима, как эта одна
 
 
эта одна беззаветная ночь.
 
 
Сказками манят
руки твои.
 
 
А ты далека
и неуловима,
необъяснимая
звёздами смертными —
звёздами белыми —
 
 
одна, но бессмертная ночь.
 
 
Сказками ранят
руки твои.
 
 
Имя твоё – это воздух: вдыхаешь
и не надышишься – как тяжелы
лёгкие,
именем
этим томимые,
именем-камнем,
молчаньем твоим.
 
 
Тяжесть – как нежность:
срывается с пальцев,
с губ улетает
словом – одним.
 
 
Словом не-слышимым,
словом не-сказанным,
словом – разящим живым
о-зарением
звёздного сада,
сада, звучащего,
как эта ночь,
 
 
эта одна беззаветная ночь.
 
 
Ибо имя твоё —
Шехерезада,
ибо имя твоё —
ночь.
Море.
Маленькая поэма.
 

Море

Вступление

 
У меня ничего нет.
Только сердце раскалённое – камень,
только сердце, раскалённое звёздами,
И вся моя жизнь,
и вся моя жизнь, слышишь,
звёздная ночь моя,
уместится на твоей ладони.
Но песни мои – как море,
как море, не знающее покоя,
больше,
о, насколько же они меня больше!
И падают, вольные, волнами
на берег далёкий —
на берег молчаний,
молчаний твоих далёких.
 

Перед рассветом

 
Предрассветные дали спящего моря отуманены синевой:
звёзды ладоней твоих погружаются в синюю бездну,
звёзды ладоней твоих
погружаются в синюю бездну живым и недремлющим
нежным твоим серебром,
серебром неизвестности, серебром неизбежности, белым твоим серебром.
И рассветные дали уже, напоённые звёздным твоим серебром,
и рассветные дали уже тобой пробуждённого моря,
и рассветные дали уже растуманены светом —
светом твоим.
 

Преломление света

 
В шёпоте, в рокоте ль волн —
Эрос:
тот, что движет светила, вечный,
тот, пребывает что в мире – Словом,
тот, изначальный,
начало начал.
 
 
Ты – верная дочь его,
ты, моё Слово:
вечно была, есть и пребудешь – во мне и со мной —
каждой волной.
 

Море в зените

 
Синее, светлое, синее, тёмное, синее, синее, синее…
В полный рост уже,
ясным голосом
звонкая синева.
Небо бездонно,
но синие воды, но светлые воды, но тёмные воды
кажутся – в это мгновенье – бездонней:
в это мгновенье – только сейчас – только всегда.
 
 
Море со звонкими волнами,
море с серебряными ладонями,
Это, твоё, море
движется, синее, движется, светлое, движется, тёмное,
и изменяется, так что недвижимым кажется,
синее, светлое, тёмное,
 
 
это, твоё, море,
это, твоё, тобою
напоённое:
тобою – вблизи, издалека – тобою
до краёв и до дна напоённое
море.
 

Голоса бури

 
Спутаны, перемешаны, опрокинуты горизонты —
звоном:
в колоколе воздуха черного
носится, бьётся, как сердце в безумной груди, —
ветер.
Бьётся, могучий, невиданный:
не в силах он справиться
с обретённой
своей
мощью —
с закованной в чёрные латы,
с запертой в абсолютной свободе.
 
 
Опрокинуты горизонты,
опрокинуты небеса – в голоса
бури.
 

Белое солнце

 
Вдруг – белое солнце, ты.
Вдруг – ясность надзвёздная всюду.
И голоса умолкают:
полнятся тем-же-иным серебром —
вновь —
и стелятся белыми волнами – новым покоем.
 
 
Так ты находишь меня —
белизной.
Так нахожу я тебя —
в белизне,
в каждой волне.
 
 
Белое солнце – над голосами.
 

Звёздная ночь над морем

 
Волны спокойные
ночью не спят.
 
 
И своим трепетом
волны вполголоса,
волны спокойные,
с ней говорят:
 
 
Все настоящее никогда не кончается:
не кончается: пребывает,
пре-бывает…
 
 
Уходит из моря ночь —
и вновь перед рассветом
звёзды ладоней твоих погружаются в синюю бездну.
 

Разное

Соне, моей племяннице

 
Воздух – ласковое море,
листья – рыбки золотые.
Ветер, сам с собою споря,
песни им поёт простые.
 
 
Вслед за ним они несутся —
чешуёю золотою
шелестят, блестят, смеются
нежной, тихой теплотою.
 
 
Вот такая осень, Соня!
Слышишь песни? Видишь блики? —
На твоей они ладони,
ты лови, лови их лики.
 

Зимнее

М.С.

 
Иногда нужно просто поднять глаза и посмотреть на падающий с неба снег.
Он просто падает и не печалится,
радуясь каждому прикосновенью – к чему? – не важно:
столько разных прикосновений! каждое – нежно, каждое – важно.
Посмотри, как он падает, радостный и спокойный.
И на губы твои – подними только глаза свои – он тоже тогда упадёт:
несколько – две, а, может быть, девять – снежинок.
Вот – на губах твоих – снег.
 

I

 
Беспощадно – так было, так есть и так будет —
я смотрю не на мир, а в себя.
Всех защитных давно я лишился орудий,
и последнее – нежность – я отдал, любя.
 
 
Ничего, проживу – как-нибудь – беззащитным:
жили же павшие в бездну! – и я проживу…
Сколько было их, будет – камней монолитных,
лёгких бабочек, окровавленных – в снег – наяву.
Я люблю эту зиму – мне дышится вольно,
осязательно: кажется, воздух обрёл —
этот снежный, прозрачный – и тело, и волю,
и со мной по бульвару в обнимку пошёл.
 
 
Мы идём, одинокие, трепетно, вместе.
Белый светит нам свет фонарей.
Ты и я, этот воздух, мы – в нежности, в песне,
в песне пьяной, хорошей моей.
 
 
До свидания!
Так неловко забыть попрощаться.
Говорит ли во мне земляничное Божоле?
Говорит ли безбрежно?
Ах, как хочется – навсегда – беззаветным остаться,
музыкантом последним и нежным,
на заснувшем в морях корабле.
 

II

 
У всего своя зима, родная.
У меня. И у тебя. У нас.
Белизна печалится, не зная,
отчего печаль на этот раз.
 
 
Но возрадуется золотое
на лазурном, синем, голубом,
и легко вдохнёшь тогда простое
счастье свежести – живым вином.
 
 
И, рассеянные незаметно,
как снежинки, разлетятся сны,
чтобы мысль, была что безрассветна,
золотом оделась белизны.
 

III

 
Зима, дыхание моё, какая нежность!
Белые поцелуи зимы – твои-от-тебя – заворожили воздух и неисчислимы,
неисчислимы как звёзды, заворожившие небо.
Соберём – каждую: будем сбиваться со счёта – не страшно.
Каждую, слышишь? – руками
Мы соберём и твоим-от-тебя поцелуем и словом моим обессмертим.
 
 
Дыхание моё, какая снежность!
Белизной, этой, – твоей-от-тебя – переполнен теперь я навеки, здесь-и-сейчас.
Здесь-и-сейчас в поцелуе твоём-от-тебя и в слове моём мы – навеки.
Слышишь, звёзды как смотрят на нас?
 

IV

 
Аллилуйя этому небу,
аллилуйя этому снегу.
 
 
Он идёт,
о печалях, о счастье о нашем не зная.
Он идет, милосердный,
белый-белый, с серого неба.
 
 
Оттого ли, что небо со снегом,
оттого ли что серое с белым,
я дышу, и дыханье моё —
часть меня, несказанная, – рядом
рядом—навеки со мной?
 
 
Аллилуйя этому небу,
аллилуйя этому снегу.
 

V

 
От мрака к свету и от ночи к дню
идут снега, и я их жизнь храню.
Идут, любые (без конца, без края
снега), ни ада нашего, ни рая
не зная и не думая о том,
что мир кому-то – путь, кому-то – дом.
Идут снега, сияют в небе звёзды
(ах, звёзды, всех снегов бессмертных гнёзда!)
и я их жизнь храню, в моих словах —
их белизна, как и в твоих руках,
дыхание моё, – дыханье звёзд,
и каждый вздох, и каждый выдох – мост,
соединяющий сердцебиенья
и белизны, и нежности виденья.
 

VI

 
Я видел рассвет – твое обнажённое тело.
Я видел рассвет. В руках моих – солнце живое.
И воздух молчал. Все зимние звёзды молчали.
И только любовь, одна, тишиной золотела.
 
 
Я слушал её – она золотела тобою.
Я слушал её. А руки твои засверкали.
 
 
Я видел закат – твою обнажённую душу.
Я видел закат. В руках моих солнце живое.
И в небо, наверх, все зимние звёзды упали.
А я сохраню, а я тишину не нарушу.
 

Падение Фаэтона

 
Воздуха. Воздуха. Воздуха.
Нечем дышать!
Звёзды бросают белые копья лучей.
Не увернуться. Не выпустить вожжи.
Свето-носные,
смерто-носные,
пронзают, пронзают, пронзают!
Сердце истерзано ими.
Не увернуться, не выпустить вожжи.
А мысли и чувства – огненногривые кони —
несутся! Не выпустить вожжи,
не увернуться.
Холодно.
Холод кромешный кругом.
и сердце – шар раскалённый —
разогнать его может, лишь разорвавшись,
взорвавшись.
Павший,
в небе я или на дне?
Эридан, Эридан подо мною, внизу.
Эридан надо мною,
надо мною янтарные слёзы сестёр.
 
 
В высь! В вышину, в тишину, в за-небесье!
Там,
там с деревьев плодами срываются песни,
чтобы на землю упасть.
 
 
Отец! Я только хотел дотянуться до них!
Я только хотел, чтобы свет их, как твой, мог для всех просиять!
Вот в руках моих гроздья их!
 
 
Молния в сердце.
 
 
Падаю – падают вместе со мной.
Падаю – расцветают они облаками.
Падаю – я не вижу их больше, кто гроздья теперь подберёт?
Падаю,
падаю,
падаю.
 
 
Здесь…
лишь янтарные слёзы сестёр.
 

Кассандра

 
Осень, Кассандра. Неизбежный рассвет зимы.
Вот они, солнца осколки – рассыпаны средь травы.
Ты говорила об этом, ты знала об этом с весны,
но свет твоих слов не расслышали из-за тьмы.
Мы, твои браться и сёстры, такие же все, как ты.
Все мы – здесь-и-сейчас, но такими другим не нужны:
после смерти сбываемся вечно, как твои вещие сны.
Я ещё здесь-и-сейчас, в осени: звуками руки полны.
Ты же, Кассандра, скажи, у какой пробудилась весны?
 

«Нет, не герои поэты, и сил не имеют…»

 
Нет, не герои поэты, и сил не имеют
сверхчеловеческих: сверхчеловечен их труд,
и потому за поэзию жизнь отдают,
все отдают, потому что без сил они смеют
 
 
медленно, словно
вслушиваясь, как лозой прорастает из почвы безмолвия слово,
сердца настраивать тонкие струны,
 
 
нежно, любовно,
чтобы потом напряжением чуткого слуха рождение новой
в небе звезды ощущать накануне,
 
 
чтобы, когда все вокруг и жестоко, и грубо —
око за око, за зуб обязательно зуб —
грубость отвергнуть и с трепетом любящих губ
всех целовать словом в души, как будто бы в губы.
 

«Нет…»

 
Нет,
не назову её имя.
Пусть даже сердце
листвой опадёт —
осени смертной
палою нежностью.
 
 
– Мне,
мне неизвестно его имя.
Что мне до имени?
имя – не плоть.
 
 
– Нет,
не назову её имя.
Тайною только
сердце умрёт —
осени смертной
палою нежностью.
 
 
– Мне,
мне осталось его имя.
Как с этим именем
жить мне, Господь?
 

Камни Иерусалима

 
Печальны и величественны камни Иерусалима.
Безмолвные свидетели истории, они —
горящей памяти громада посреди неумолимой
реки времён, смывающей века, года и дни:
ведь город этот неподвластен ей. Он – ей сродни.
 
 
Его бессмертие оплачено божественною кровью.
Он взглядом неба синего, как вечностью, объят.
Хоть жизнь в нём новая кипит, но все равно камней безмолвье
напоминает о былом. Так камни говорят —
без слов, лишь формою, но тем сильней они звучат.
 

Несение Креста

 
Окровавленный
и измученный,
Он по камню идёт – горячему.
Каждый вздох – это боль,
и не лучше ли
потушить это солнце палящее?
Но не тяжесть креста утомительна,
а печаль —
из грехов человеческих.
Но лишь кровью она —
отмоется,
и лишь сердцем бездонным —
искупится.
И в жестокой толпе,
бесчувственной,
в этих взглядах безличных,
безумных,
в этих криках —
на смерть зовущих,
этот путь – не мгновенье,
а страшное
бесконечное
одиночество,
в абсолют
возведённое
вечностью.
 

Ноктюрн

 
Бывают ночи – полные видений:
не сон, не явь – иное бытиё.
Тогда сознанье, словно остриё,
пронзает тишину любых сомнений.
Лишь ночь вокруг – и таинство её.
 
 
Луна, как лебедь в необъятном море,
сияет серебром из синей мглы.
А тучи – предсказаньем тяжелы:
томятся в них сиреневые зори —
иного мира тайные послы.
 
 
И, прозревая образы-посланья,
звездою новой сердце возлетит
туда, где вечность Богу предстоит,
где наравне и радость, и страданье
вселенной образуют монолит.