Loe raamatut: «Ты – моя тьма»
Темная комната. Тусклый свет лампы едва рассеивает мрак, оставляя острые тени на стенах.
Папка с личным делом лежит между нами, как граница – между тобой и мной. Между тем, кто я есть, и тем, кем меня считают.
Она сидит напротив, слегка наклонившись вперед, наручники мягко звенят, когда поправляю прядь светлых волос, снова падающих на глаза. Ее взгляд – ледяной, пронзительный, но в нем что-то есть. Что-то, что не вяжется с образом "идеальности".
Она перелистывает страницы. Фотографии. Протоколы. Описания… жестокости.
Ее голос ровный, но не лишенный осторожности. -Ты знаешь, зачем я здесь?
Я медленно поднимаю голову, и твои серо-зеленые глаза встречаются с моими.
– Чтобы решить, опасен ли я. —
Мой голос тихий, но четкий.
Без дрожи.
Без агрессии.
– А ты опасен?
Я откидываюсь на спинку стула, и свет скользит по моему лицу, высвечивая бледную кожу, следы усталости под глазами.
– Зависит от того, кого спрашивать.
Я наклоняю голову, изучая тебя.
– А если спрашиваю я?
Я задумываюсь. Длинные пальцы сжимаются в кулак, потом разжимаются.
– Ты боишься меня?– внезапно спрашиваю я.
Она не отводит взгляд.
– Пока – нет.
Я усмехаюсь. Беззвучно.
– Значит, у тебя либо крепкие нервы, либо плохое чутье.
—Или я просто вижу то, чего не видят другие.
Мой взгляд задерживается на тебе чуть дольше.
– А что ты видишь?
Она закрывает папку.
– Пока не знаю. Но собираюсь выяснить.
Тишина.
Это звучит почти как предупреждение.
Или вызов.
Игра началась.
––
Большой зал лечебницы .
Весеннее солнце играет со светлыми шторами.
Наручники слегка впиваются в запястья, но я уже привык.
Дверь открывается, и солнечный свет бьет в глаза, заставляя щуриться.
Ветер.
Тишина.
Она стоит у окна, темные волосы со светлыми прядями слегка колышутся. Невысокая. Хрупкая, на первый взгляд.
Но я уже знаю – в ней есть сталь.
Иначе бы не вернулась.
Охранник толкает меня в спину:
– Садись.
Я не тороплюсь. Прохожу к столу, чувствую, как она наблюдает.
Ее взгляд – как скальпель, методичный, холодный. Но в нем нет страха. Интересно…
Наручники клацают о столешницу.
Здравствуй – говорит она.
Голос ровный, но в нем что-то есть. Не жалость. Не осторожность. Просто… констатация.
Я молчу. Смотрю на ее руки – тонкие пальцы, без украшений. На стол передо мной она кладет листок. Чистый. Рядом – карандаш.
– я хочу, чтобы ты мне что-то нарисовал.
Я поднимаю глаза. Она не улыбается. Серо-зеленые глаза ждут.
– Зачем?– спрашиваю я.
– Чтобы понять, как ты видишь…
Ветер снова врывается в окно, шевелит страницы. Я сжимаю карандаш.
– А если я нарисую тебе кровь?– спрашиваю тихо.
Она не моргнув, наклоняет голову:
– Тогда я спрошу, чья она.
Я смотрю на белый лист. Чистый. Как снег. Как пустота.
И начинаю рисовать.
– ты когда нибудь увлекался живописью? – спрашивает она, отворачиваясь к окну и подперев голову одной рукой.
Карандаш замирает на мгновение.
Я смотрю на линии – они резкие, угловатые, как будто рвут бумагу.
Нет, это не живопись. Это что-то другое.
– Нет, – отвечаю, не поднимая глаз. – Мне нравится точность. Четкость. Линии, которые не лгут.
Ветер снова касается занавесок, и солнечный свет скользит по моим пальцам, высвечивая каждую вену, каждый сустав. Руки, которые должны были держать скальпель. Или кисть. Но держат только этот карандаш. И то – под присмотром.
– А ты?– неожиданно спрашиваю, бросая взгляд на нее. – У тебя вид человека, который знает толк в искусстве.
Может, это провокация. Может, просто любопытство. Но мне вдруг интересно – что она скажет. Что скрывается за этим спокойным, аналитическим взглядом.
Все еще смотря в окно:
– нет, предпочитаю скрипку
«Скрипка.»
Мои пальцы непроизвольно сжимают карандаш чуть сильнее.
Представляю её – тёмное дерево, гриф, струны. Резкий звук смычка. Или плавный, как вздох.
– Скрипка – это тоже точность, – говорю, глядя на рисунок. Лабиринт становится глубже, линии – резче.
Один неверный палец – и нота предательски дрогнет. Как признание…
На мгновение поднимаю глаза, изучаю её руки..
– Ты играешь для других? Или только для себя?
Вопрос звучит почти как намёк.
Всё здесь – намек.
Даже воздух между нами.
Карандаш выводит последнюю линию. Лабиринт завершён. Без выхода. Без ключа.
Я отодвигаю листок к ней.
– хочешь, в следующий раз, сыграю для тебя?– Ее взгляд скользит по рисунку.
Тишина.
Я вновь смотрю на её пальцы, лежащие на моём листке.
Представляю, как они скользят по струнам, смыкаются на грифе. Давят, пока дерево не застонет.
– Да, – отвечаю слишком быстро.
Потом добавляю, уже с лёгкой усмешкой: Но только если не будешь играть что-то… успокаивающее. Ненавижу, когда пытаются лечить музыкой.
Охранник за спиной напрягается, но она лишь слегка наклоняет голову. В уголке рта – тень чего-то, что могло бы стать улыбкой.
