– Понимаю.
– Вы можете объяснить причину вашего поступка?
Робин молчал.
Следователь ждала ответа и, не дождавшись, продолжала.
– Я разговаривала с потерпевшим.
Робин вскинул голову:
– Он жив? Я не убил его?
– Жив. Вы изрядно напугали его, и он попал в больницу с сердечным приступом.
– Но как же…
– Ваш отец показал, что переделал оружие, которое хранил в гараже, в игрушку, как только заметил интерес сыновей к нему, чтобы избежать несчастного случая. Но это не исключает преступления, которое вы совершили, так как вы этого не знали, и покушались на жизнь человека. Вы это понимаете?
– Понимаю, – растерянно произнёс Робин.
– Хорошо, что понимаете, – она порылась в бумагах и протянула Робину лист бумаги.
– Прочтите.
– Что это? – Робин взял лист и пробежал по нему глазами. Он покраснел, мелкие капли пота выступали на лбу по мере того, как он читал.
– Что это?! – звенящим, срывающимся голосом повторил он.
– Неужели непонятно? Это заявление мецената Билла Сгоровица, в которого вы стреляли. Он ходатайствует о вашем освобождении. Утверждает, что вы были в невменяемом состоянии из-за смерти брата и не понимали, что делали.
– Как?
– А вот так. Билл Сгоровиц один из самых уважаемых граждан элизия. Город многим обязан ему. Мы не можем отмахнуться от его волеизъявления, поэтому вас не будут судить. Вы освобождаетесь под его поручительство. Но запомните, Робин Смелов, ещё одно правонарушение, любое и вас уже ничто не спасёт. Даже меценат. Вам понятно?
Робин кивнул.
– Подпишите. Протокол о вашем освобождении.
Робин подписал.
– Хорошо, – она вынула из пакета и протянула его браслет.
– Можете быть свободным. Но учтите, Робин, – она строго погрозила пальцем.
Робин поднялся, браслет тихо защёлкнулся на его руке
***
Он увидел их сразу, как только за ним закрылась дверь полиции.
Постаревшая мать, сгорбившись, спешила к нему, опираясь на руку Ана, за ними шёл трезвый радостно улыбающийся отец.
Мама, маленькая, осунувшаяся, крепко обхватила его руками, будто боясь, что сын снова пропадёт. Робин обнял её и поцеловал в солёные щеки.
– Ну, что ты, – виновато говорил он, – что ты, всё хорошо.
Она уголком платка вытерла глаза и закивала, чуть отойдя в сторону, пропуская отца.
Тот подошёл и в сердцах постучал кулаком по лбу Робина:
– Дубина стоеросовая, что удумал! Как же мы с матерью потом! – он махнул рукой, отвернулся.
– Прости, батя, – Робин обнял его и ткнулся лбом ему в плечо.
Тот махнул рукой:
– Ладно, пошли уже домой. Нечего тут.
Робин шагнул к Ану. Они обнялись.
– Спасибо, что не оставил моих.
– Брось, о чём ты, – Ан отстранился и заглянул Робину в глаза. – Надо поговорить. Когда сможешь, свяжись со мной. Это срочно. Хорошо?
– Ладно.
Ан кивнул и повернулся к родным Робина.
– Прошу прощения, я должен уйти.
– Ан, голубчик, спасибо тебе. Ступай. Но потом приходи к нам, обязательно, как только сможешь. Хорошо? Мы всегда тебе рады и ждём!
– Обязательно, Елизавета Макаровна, спасибо.
Гаврило Петрович молча пожал ему руку. И они пошли.
Ан посмотрел им вслед и направился к школе. Несмотря на то, что занятия уже закончились, он утром получил вызов, и в три часа должен был явиться в кабинет директора.
***
Школа встретила его непривычной тишиной и запахом ремонта. Все классы, кроме выпускного, были отпущены на летние каникулы. Выпускники же, не спали ночи напролёт, готовились к последнему испытанию. Ещё почти неделя подготовки. Зачем он мог понадобиться сейчас?
– Андо Альденис, – робот Григорий замигал на него лампочками глаз.
– Григорий, тебе скучно? Или ты перестал идентифицировать лица? Может тебе на профилактику пора?
– Это был не вопрос, а констатация факта – робот поднял вверх указательный палец.
– Ну, хорошо. Меня ждут. Сообщи, что я пришёл.
– Второй этаж, кабинет двадцать первый.
– Отлично.
Ан вбежал на второй этаж, чуть помедлил у двери с табличкой «Директор». Дверь открылась, и из оповестителя над дверью, донеслось: «Андо Альденис. Ученик выпускного класса».
Ан вошёл. Кабинет директора был полон народу. Директор, Григорий Тихонович, сидел за столом, а наставники расположились на трансидах, кто вдоль стен, кто в центре. При появлении Ана всё обернулись к нему, а Григорий Тихонович приветственно поднял руку и жестом пригласил пройти и сесть рядом.
– Здравствуйте, Андо. Хорошо, что вы пришли. Проходите, пожалуйста, садитесь.
– Здравствуйте, – сказал Ан и слегка поклонился, здороваясь со всеми, потом подошёл на указанное место, сел.
– Андо, – директор слегка замялся, но потом решительно заговорил, – мы все, наставники, довольны вашими успехами. В этом году у нас два кандидата в клан Творцов – вы и Робин Смелов.
За спиной Ана кто-то раздражённо хмыкнул.
Григорий Тихонович продолжал, чуть повысив голос.
– Да, Андо, вы с Робином – гордость нашей школы, – он помолчал, смахнул невидимую пыль со стола. Печально взглянул на Ана. – Однако, вы в курсе последних событий в семье Смелова. И не смотря на то, что меценат Билл Сгоровиц ходатайствует о том, чтобы произошедший инцидент никак не повлиял на судьбу Робина, мы не можем не отреагировать на происшествие. Мы знаем, что вы – друзья, и хотели бы узнать ваше мнение о психологическом состоянии Робина. Нужна ли ему психологическая помощь? Возможно, в связи с несчастным случаем с его братом, он нуждается в ней, но стесняется признаться в этом?
– Ну что за глупость, спрашивать об этом у друга! Одного поля ягода. Отправить на принудительное обследование и точка.
Ан узнал в говорящем отца Линды и поёжился.
Директор нахмурился:
– Уважаемый Пётр Степанович, мы бесконечно ценим помощь, которую вы оказываете, будучи председателем общественной палаты, но я бы убедительно просил не забывать, что вы находитесь в школе и потому необходимо следить за своей речью. Уничижительные и оскорбительные слова тут недопустимы. Мы для того и собрались сегодня, чтобы спокойно все обсудить.
– Что же тут обсуждать! – Пётр Степанович поднялся. – На лицо вопиющий, можно сказать, невиданный случай в нашем элизии! Школьник стрелял во взрослого, заслуженного человека! Я должен поставить коллектив школы в известность, что направил сообщение Кураторам-Хранителям образования и элизиев. В нём я просил о внеочередной проверке соответствия обучающего процесса школы современным требованиям воспитания подрастающего поколения. Я считаю своим долгом донести до вашего сведения, что в моем послании Кураторам просил их лично решить вопрос о возможности перехода в клан Творцов Робина Смелова. Уверен, что неадекватному человеку, представляющему потенциальную угрозу, не место там. И, кроме того, давно уже пора решить вопрос о правомерности обучения детей из бараков в общих школах! Я давно предлагаю создать начально-профессиональные учреждения по месту их жительства и запретить свободный доступ в центр элизия. Яблоко от яблони – не пустая фраза, а народная мудрость, что и доказал последний вопиющий случай!
– Ваше право, – тихо произнёс Григорий Тихонович, – но я твёрдо уверен, что у всех детей элизия имеются равные права на обучение и развитие личности. Но сейчас речь не об этом. Я всё-таки до принятия школой решения, хотел бы узнать мнение одного из близких друзей Робина Смелова, Андо.
Ан сглотнул, обвёл взглядом комнату и твёрдо посмотрел на директора:
– Я знаю Робина уже восемь лет, мы с ним близкие друзья. Я уверен, что он очень честный, порядочный и выдержанный человек. То, что случилось, это исключение, случайность, которая вызвана эмоциональным всплеском и временной потеря контроля. Это совершенно не характерно для Робина. Просто он очень любил своего брата, и неожиданная смерть его подкосила, выбила из колеи. Я уверен, что Робин полностью справился с ситуацией, и впредь не допустит ничего подобного. Я сегодня виделся с ним. Он совершенно адекватен и не нуждается во врачах. Он раскаивается. Очень заботится о своих родителях. Он сможет подготовиться и принять участие в выпускном испытании. Если надо я помогу ему. Я могу поручиться за него!
– Очень хорошо, – директор кивнул и поднял руку, останавливая Ана, – думаю, мы все удовлетворены? – он осмотрел сидящих.
– Ну, не знаю, не знаю, – проговорил недовольно Пётр Степанович, – Если кого интересует моё мнение, то я считаю, что Робин Смелов не только не должен быть допущен к испытанию и к переводу в Творцы, но для него должны быть закрыты все учебные заведения и нашего элизия. Образованный человек наделяется ответственностью, а какая может быть ответственность у человека, который не может совладать со своими чувствами, покушается на жизнь другого! Эдак, ему что-то ещё не понравится, выбьет из колеи, как тут выразился его молодой друг, и что? Он начнёт громить производство, стрелять в своих подчинённых? Я категорически против. Для асоциальных лиц у нас есть пособия и изолированная зона. Ну, в крайнем случае, место на конвейере, работа простая, не вызывающая эмоций. Думаю, общественная палата меня поддержит, и мы будем ходатайствовать об этом перед школой.
– Это тоже ваше право, – спокойно проговорил директор школы, – мы выслушали уважаемых гостей, – он почтительно склонил голову перед председателем общественной палаты. – Думаю, мы не можем дальше отрывать их от насущных дел. Благодарю вас, Пётр Степанович! Не смеем вас больше задерживать.
Председатель общественной палаты презрительно хмыкнул и быстро вышел из кабинета.
Все проводили его взглядом.
Директор повернулся к Ану:
– Ну, что ж, спасибо, Андо, идите. Думаю, в ближайшее время вам стоит быть рядом с Робином, чтобы поддержать его. Но и не забывайте о подготовке к испытанию. Мы надеемся на вас.
Ан кивнул: – До свидания. – Пошёл к выходу, но у порога остановился: – А что будет с Робином?
– С Робином всё будет хорошо. Вечером мы отправим его семье наше решение.
Ан вышел.
У школы он связался с Робином и передал разговор. Робин выслушал молча.
– Что ты молчишь? Что думаешь?
– Что ж тут думать. Не допустят меня к испытанию, это точно, – тихо сказал Робин, – Ладно, Ан, спасибо, что позвонил, предупредил. Буду ждать решения. Вечером, как получу, перезвоню.
– Брось, директор за тебя, наставники, думаю, тоже. Надеюсь, что допустят. Ладно, давай, держись. Жду твоего звонка.
***
Сообщение из школы пришло в девять вечера. Всего несколько слов, которые перечеркнули его надежду: «Робину Смелову. С сожалением сообщаем, что Вы не допущены к выпускному испытанию. Данные аттестата об окончании школы и характеристика занесены в вашу персональную базу данных. Вам даётся право поступления в один из вузов элизия по вашему выбору, при условии успешно сданных вступительных экзаменов. Напоминаем, что до первого сентября этого года вам сохраняется школьное пособие, и льготы учащегося. В дальнейшем ваше обеспечение будет зависеть от принятых вами решений. Желаем Вам успехов».
Робин неподвижно смотрел на сообщение, словно ждал, что буквы вдруг передумают и сложатся совсем другие фразы, фразы, дающие пропуск в Наукоград Элизиума к безграничным знаниям и возможностям. Но маленькие мёртвые буковки не хотели оживать, не дали ему шанса.
Робин прикрыл глаза: «Куда теперь?». Безразличие к своей судьбе, которое охватило его в полиции, с освобождением сменилось безумной надеждой, что возможно ещё есть шанс, которая теперь рассыпалась.
Он подошёл к открытому окну. Тишину тёплого майского вечера будоражил соловей. Робина вдруг охватило непреодолимое желание бежать, куда глаза глядят, все равно куда, только подальше отсюда и навсегда.
Он пошёл в гостиную, где после ужина мать с отцом смотрели новости.
– Пойду, пройдусь. Не беспокойтесь, если что, я переночую у Ана.
Мать тревожно взглянула на него.
– Всё хорошо, ма, – он подошёл и поцеловал её в голову.
Он хотел было уйти, но чувствуя недоумённые взгляды родителей, объяснил:
– Пришло сообщение из школы. Меня не допустили к выпускному испытанию. Нужно подумать, определиться, как быть дальше.
Отец крякнул и отвернулся. Мать с жалостью смотрела на сына. Эта жалость разозлила Робина, и он, не оглядываясь, вышел из комнаты.
***
Опять не горели фонари. Робин стоял в жёлтом пятне ярко освещённого подъезда, двери которого были распахнуты.
– Ей, сосед, иди сюда! – услышал он и шагнул в темноту.
На скамейке увидел соседа сверху – Сергея.
– Привет.
– Здорово, Робин, ты чего тут? К испытанию не готовишься?
– Я уже прошёл.
– А, ну да, ну да, уж день, как с испытания вернулся, – хохотнул Сергей.
Робин, насупившись, молчал.
Сергей серьёзно посмотрел на Робина:
– Не допустили что ли?
Робин кивнул.
Сергей дружески хлопнул по плечу:
– Плюнь! Да и вообще, что это за испытание? Разве это испытание? Жизнь – вот будет тебе испытание. А остальное так – детские игрушки. А ты, поди, и девку ещё не тискал?
Робин отвернулся.
Сергей заржал.
– Ладно, пошли.
– Куда?
– Испытываться будешь!
Робин отпрянул.
Сергей засмеялся:
– Да не бойся ты, никто тебя силком на девку не загонит. Пошли, отметим твоё освобождение. Двойное, получается, – он поднял вверх указательный палец. – Так и быть, раз у тебя сегодня такой праздник, я угощаю.
– Пошли.
***
На территории бараков были два развлекательных центра. Два самых крупных здания, конкурирующие между собой, но совершенно разные внешне: одно – круглое обширное приземистое здание в три этажа вверх и вглубь – «Черепаха», как его прозвали жители бараков; и второе узкое и высокое в восемь этажей высилась над бараками – «Сигара».
Оба здания принадлежали крупнейшим семьям элизия. Лебединским, владеющим «Хлебным Домом» – «Черепаха» и Захаркиным, делающим деньги на сети супермаркетов – «Сигара». И Лебединский, и Захаркин были выбраны в общественную палату, причём Пётр Степанович Лебединский её председателем. Таким достойным людям, совсем не к лицу вкладывать средства в развлекательный бизнес, больше частью подпольный, и потому оформлены они были на подставных лиц. Хранители знали, но смотрели на это сквозь пальцы: если отнять у «лишних» последнее, неизвестно чем все закончится. И потому хлебом в виде пособий, и зрелищами в развлекательных центрах, жители бараков были обеспечены.
Сергей повёл Робина к «Черепахе» Лебединского, но повёл не с парадного входа, где в красивом и уютном интерьере можно было предаться дозволенным утехам: виртуальным играм и интернет – знакомствам, если нет желания палить свой домашний IP-адрес; поиграть в казино или посидеть в баре; посетить огромный виртуальный кинотеатр или крохотный уютный старомодный неумирающий театр; поглазеть на картины в выставочных залах или потешить свои животы в кафе и ресторане – всем тем утехам, которые необходимы человеку, чтобы забыться от серых будней. Сергей уверенно прошёл мимо центрального входа, завернул за угол и по неприметной лестнице спустился к двери, ведущей в полуподвальное помещение, открыл её и, махнув Робину, вошёл внутрь.
Робин последовал за ним, чуть пригнув голову, чтобы не удариться о притолоку. Переступил порог и удивлённо огляделся: большое светлое фойе с зеркальными стенами с одной стороны и огромными стёклами, стилизованными под окна с видом на мегаполис с его сияющими огнями ночных улиц, с другой. У входа их встретил робот.
– Здравствуйте! Меня зовут Миляга. Мы рады видеть вас в нашей уютной современной развлекаловке. Наш девиз: любое желание клиента – закон. Где бы вы желали отдохнуть? Оплата наличными или браслетом?
– Ну, – Сергей повернулся к Робину, насмешливо улыбнулся, – с чего начнём?
Робин пожал плечами.
– Ладно, надо принять для храбрости. Миляга, – обернулся он к роботу, – для начала нам в бар, а там видно будет.
– Очень хорошо, очень хорошо, – засуетился робот, – могу вам предложить гида для компании, если пожелаете.
– Не надо, мы сами себе компания, пошли! – отказался Сергей и решительно двинулся к одному из настенных зеркал. Дотронулся до крохотного изображения фужера с коктейльной трубочкой в нижнем правом углу, и зеркало повернулось, впуская их.
Их сразу оглушил грохот музыки, в котором потерялись все остальные звуки огромного зала. В центре на большой сцене круговой голограммой транслировался концерт популярной группы. Зал был разделён на множества матовых кубов. Сергей повёл Робина к одному из них. От прикосновения его ладони стеклянная перегородка бесшумно открылась, пропуская внутрь.
Они очутились в маленькой комнатке: уютные диванчики расположились вдоль стен, драпированных мягкой тканью, а центр её занимал низкий, но широкий столик. Сюда не долетали звуки зала, а мерцающий свет, скользящий по складкам ткани, создавал ощущение уюта и полной изолированности.
– Если хочешь, можем включить группу или подобрать что-нибудь другое.
– Давай группу.
– Давай.
Сергей нажал на столе квадрат со стрелками, идущими от центра наружу, одна из стен, стала прозрачной на ней появилась голограмма, в голову ударил звук.
Робин с интересом разглядывал столешницу. В центре неё большой чёрный квадрат, разделённый на шестнадцать поменьше: по четыре квадрата в длину и ширину. На каждом из квадратов одного ряда был свой символ и цифра от одного до четырёх, а по краям стола, с четырёх сторон, вделаны плоские металлические пластины.
– Ну, с чего начнём? – в предвкушении потирая руки, спросил Сергей.
Робин промолчал.
– Тогда я заказываю. Делай, как я. Твоё место – 2, моё – 1, – он нажал на квадрат с изображением напитков и цифрой 1. Пластина перед ним втянулась в стол и через пару секунд встала на место. На ней лежала плоская коробочка, наполненная множеством микроскопических бутылочек. Робин повторил за ним.
– Ну, выбирай, что будешь.
Робин дотронулся до одной из бутылочек, и под ней загорелась надпись «Водка русская» – мгновенно язык обожгла горечь, сладким послевкусием разлившаяся по языку. Робин опешил. Сергей рассмеялся.
– Может для начала что-нибудь помягче? – посоветовал он. Сам же решительно нажал сверху на бутылочку, на которой было написано «Коньяк. Полночь Элизия». Коробочка ушла вниз и через пару секунд пластина встала на место. На ней снифер и небольшая пузатая бутылка темно-коричневого искрящегося напитка. Сергей медленно налил четверть бокала. Поднёс к лицу, вдыхая липовый аромат, глаза от предвкушения закрылись. Он медленно отпил, подержал обжигающую жидкость во рту, перекатывая, и проглотил, удовлетворённо кивнул и долил бокал до половины.
Робин смотрел, как постепенно краснеет его лицо, влажно блестят глаза, а рот растягивается в улыбке.
Сергей откинулся на спинку.
– Ну, что, брат, выбрал себе?
– Даже и не знаю, может быть это? – Робин нажал бутылочку, на этикетке которой было написано: «Молинари экстра». Коробочка ушла вниз и вскоре оттуда показалась запотевшая прозрачная бутылочка. Робин налил напиток в фужер и отпил. Вкус – сладковатый с приятной анисовой нотой, понравился ему. Приятно потеплело в груди, и он засмеялся.
Сергей одобрительно кивнул.
– Молодец! Надо закусить, а то с непривычки быстро опьянеешь.
Выбор блюд был во втором ряду панели.
Вызвав меню, он задумчиво рассматривал закуски.
– Ты голодный?
– Ну, съел бы картошечки с хорошим куском мяса.
Сергей хмыкнул:
– На хороший кусок мяса у меня вряд ли наскребётся, а вот на куриные биточки с макарошками, за милую душу, – он заказал, и через пару минут перед ними стояли две тарелки с биточками и макаронами, политыми ароматным соусом.
Поели. Робин весело поглядывал вокруг. Его руки отбивали такт на столе в унисон звучащей музыки. Он ещё пару раз наливал себе в фужер, и, зажмурившись, бросал обжигающую влагу в горло. Наконец, Сергей насмешливо взглянул на него и сказал:
– Ну, что, брат, готов мужиком стать?
Робин с вызовом взглянул на него:
– А я тебе, что ли, не мужик?
– Пока бабу не понюхал – телок, – припечатал Сергей.
– Чего её нюхать-то, ты что, придурок? Я бы лучше понюхал травку, у тебя есть? – Робин круглыми глазами, в глубине которых притаился испуг, посмотрел на Сергея.
Сергей посерьёзнел.
– Вот это выброси из башки. Наркотики найти легко, отказаться от них потом будет трудно. Лучше не испытывать судьбу.
– Сдрейфил? Человеку всё по силам, если он человек, а не пустышка. А если пустышка, так и сдохнет, не жалко.
Сергей помотал головой:
– Я не враг тебе, да и соседи мы, как я буду твоим старикам в глаза глядеть? Пошли, я тебе лучше покажу что-то позабористее.
***
Горячие потные человеческие тела переплелись с упругими телами роботов и уже не понятно, где тут живое, а где искусственное. И то, и другое – женское, мягкое, влажно-податливое, охающе-визжащее, жадно ловящее малейшее желание и рабски исполняющее его, с единственной целью – вызвать трепет тела и усилить его до конвульсий наслаждения, заставить забыться.
Робин в изнеможении закрыл глаза. Первое чувство интереса, восторга быстро сменила усталость тела, гадливость физики любви, её животная простота и монотонность. Мозг, пресытившись первыми впечатлениями, требовал новизны, остроты ощущений, которые приходили от сознания того, что ты можешь забыть все нравственные нормы и запреты, что тебе позволено всё, ты – властелин, ты – бог над всеми этими телами, которые млеют в экстазе от каждого твоего прикосновения. А вместе с этим осознанием приходила тошнотворная обыденность действий, бессмысленность и однообразность. Женщина живая или робот, всё равно. Женщина переставала быть женщиной, она становилась роботом, предметом удовлетворения прихоти.
Робина стошнило. Вытирая рукой рот, он вдруг думал:
«Какая разница, чем вызывать оргазм женщиной, роботом, своей рукой… – всё одно. Нужен только мозг, который нарисует картинку власти тела над телом, который придумает, что именно это дает наслаждение. Всё остальное – внешние приспособления, однообразные и тупые приспособления для механических действий, вызывающих разрядку тела».
Робину стало мерзко. Он почувствовал себя грязным. Ему захотелось уничтожить источник грязи – все эти тела, которые грубо касались его, вызывая тяжёлые чувства. Он уже не различал, где было живое тело, а где тело робота. Ему было всё равно. Для него все превратилось в приспособления, которые надоели, и которые хотелось уничтожить.
Робин встал и пошатываясь пошёл к выходу.
– Ты куда? – спросил Сергей, который удовлетворял себя, наблюдая за любовными играми молодой девушки и робота, имитирующего женщину.
Робин не ответил. Он поднял бутылку, валяющуюся у двери, она полетела в переплетённые тела. Послышался чей-то вскрик.
«Испортилось, – подумалось Робину. – А пофиг, починят. И как я раньше не замечал, что женщины – это же просто человеческое приспособление для сношения, странно. Теперь я знаю. Оно мне не нужно. Убогость какая-то. В наше время так животно-примитивно доставлять себе удовольствие, – он поморщился, – да ещё и грязно к тому же. Хорошо бы в душ. Хотя чего уж душ, через минуту опять будешь в дерьме. Такова жизнь. Кругом дерьмо. Дерьмо! Дерьмо! – Робин сжал кулаки, остановился, – а брат пошёл к реке. Думал смыть дерьмо. Наивный, – усмешка перекосила его лицо, – разве можно отмыть дерьмо жизни, если жизнь и есть само дерьмо, – мысль обожгла его, и он остановился, – а он отмылся, отмылся совсем. Так и надо. Так и правильно. Он бы не смог жить в этом. А я? Тоже смыть дерьмо с себя? Смыть. Смыть. Смыть, – он пошёл куда глаза глядят и одна эта мысль билась в его голове, – но как, как, как? Как отмыться до конца? К реке? Нет. Я не хочу уйти, отскребываясь от грязи. Лучше уж утонуть в этом дерьме. Опуститься на самое его дно и там задохнуться».
Робин остановился. Огляделся. Он шёл по огромному фойе «Черепахи». Подошёл к одной из стеклянных дверей. Быстро пробежал глазами по меню справа. Увидел клавишу «Вызов помощника» и нажал её. Через минуту увидел, как к нему из другого конца фойе спешил робот-помощник. Он остановился перед Робином.
– Чем могу помочь?
– Проводи меня туда, где наркотики.
– Наркотики запрещены законом. Мы соблюдаем законы. Но если клиент желает, я могу проводить его в комнату райских наслаждений.
– К бабам что ли? Не надо, был я там.
– Нет, та комната земного наслаждения.
– Ну, хорошо, веди меня в своё райское наслаждение.
– Это очень дорогое удовольствие. У клиента есть такие средства?
– Есть. Сколько нужно заплатить?
Робот назвал цену. Робин вызвал на браслете экран и открыл счёт. Усмехнулся. Как раз такая сумма числилась на его счёте, но это были все деньги – пособие до сентября, до месяца, когда он должен был или поступить на работу или поступить в высшее учебное заведение.
«Учиться дальше? Чтобы жить в этом дерьме. Работать? Тупо изо дня в день ходить на ненавистную работу? Нет, уж увольте».
И решительно произнёс:
– У клиента есть такие средства.
***
Его вынесли через два часа. Погрузили в электромобиль и отвезли на окраину лесопарка. Там выбросили в овраг и уехали. Когда его найдут, статистика зафиксирует еще один факт самоубийства. Только и всего.
Но тело Робина полиция не обнаржила. Старик, что-то ищущий на дне оврага, споткнулся и, едва не упав, выругался. Фонариком осветил препятствие на пути, перевернул его, всмотрелся в лицо и потянулся к браслету…
***
Он очнулся от того, что кто-то тихо провёл по щеке. Открыл глаза и увидел прямо перед собой изумрудные глаза брата. Робин не успел удивиться, как глаза отпрянули, и он понял, что над ним наклонилась маленькая, лет пяти, девочка. Увидев, что человек открыл глаза, она испугалась, спрыгнула с дивана и спряталась за спинку стула.
Робин сел. У него закружилась голова, и он зажмурился. Постепенно всё вставало на свои места, он открыл глаза. Девочка выглядывала из своего убежища, с интересом рассматривая его.
– Привет, – сказал Робин, – Ты кто? Как тебя зовут?
Девочка засмущалась и снова спряталась.
– Не бойся. Иди сюда. Давай знакомиться. Меня Робин зовут.
Робин огляделся. Низкая небольшая полутёмная комната. Диван, стол, рядом пара стульев, платяной шкаф, небольшое зеркало на комоде – вот, собственно, и всё убранство, которое освещал свет, льющийся сквозь мутные стёкла оконца.
«Где я? Куда это меня занесло? – подумал Робин, потирая ноющий затылок. – Это надо было так напиться вчера». Он плохо помнил, что произошло, знал только, что они с Серёгой пошли праздновать его окончание школы. Робин взглянул на руку, и похолодел – браслета не было.
Тихо открылась дверь, в комнату вошёл высокий сутулый и очень худой старик. В руках он держал большую кружку.
– Очнулся что ли. Ну и горазд ты спать. Мы уж с Люськой думали, что ты не проснёшься никогда.
– Здравствуйте. А где я?
– Не помнишь, значит ничего?
– Нет, почему, помню, как вчера ходили отмечать окончание школы. Потом, правда, не помню. Наверное, выпили изрядно, – Робин смутился.
Старик подошёл к нему, кряхтя сел рядом. Протянул Робину кружку:
– На вот, выпей.
– Что это?
– Лекарство.
– Я, что, болен? – Робин прислушался к себе, пытаясь определить, что у него болит.
– Для профилактики, – усмехнулся старик, – позавчера нашёл тебя полумёртвого в овраге. Похоже после празднования.
– Это я что, всё это время проспал? – похолодел Робин, – Мои теперь с ума сошли, и браслет ещё где-то потерял.
– Браслет твой у меня. Чтоб не беспокоили. Тебе надо было выспаться, а твоим я сказал, что ты пока тут погостишь.
– Спасибо вам, – Робин взял у старика тёплую кружку и поднёс к лицу. Вкусно пахло мятой и ещё какими-то травами. Он глотнул. Приятная горьковато-терпкая жидкость наполнила рот.
– Пей всё, чего мусолить.
Робин выпил.
– Вот и хорошо, – старик с трудом поднялся и подошёл к комоду. Открыл верхний ящик и достал браслет, положил его на комод.
– Держи свой браслет. Матери позвони, – и обернулся к девочке, всё ещё выглядывавшей из-за спинки стула, – Люська, ты чего тут? Иди-ка чайник поставь.
Девочка засмеялась, тряхнула светлыми кудряшками и кинулась вон из комнаты.
– Какая славная девочка! Жаль, что не познакомился с ней. Застеснялась. Не захотела со мной разговаривать.
– Да немая она. Уж какой год, как молчит. Как родители по пьяни сгорели, а её еле живую из огня вытащили, так с тех пор и молчит. Испугалась, говорят сильно. Шок.
– Так, это же просто лечится, – удивился Робин, – хотите я её к врачу отведу?
– Хм, шустрый какой. А то без тебя не знают, – хмыкнул старик, – у тебя много денег-то, чтобы девчонку вылечить?
Робин набрал код, на браслете высветилась надпись «На вашем счёте средств 00. 00».
«Да, я ж все просадил в «Черепахе»! Как же я теперь»?
Старик насмешливо смотрел на него.
– У тебя, наверное, родители богатые, тебе и деньги не нужны.
– Причём тут родители! – Робин запустил пятерню в густую чёрную шевелюру, потёр затылок. – И вообще! Она же ребёнок. Детей бесплатно должны лечить.
– И кто ж тебе такое сказал? Учитесь вы да, бесплатно, и пособие вам на время учёбы дают. Ну, и если помирать будешь, то не дадут, конечно, спасут. А немота что? Угроза жизни что ли? Вон она егоза, жива – здорова. Пособие она получает, а медицина у нас платная. Деньги есть – иди хоть золотые зубы себе вставляй, хоть бриллиантовые глаза. Учиться не сможет, ну так это не большая беда. Вырастет, работу себе всегда найдёт, не везде требуется разговаривать, кое-где немые работники на вес золота. Не пропадёт.
– Но как же без учёбы. Может у неё талант какой.
– Талант. Ещё скажи, что Творец в ней пропадает, – засмеялся старик, – по любому, нету у нас средств, лечить её. Жива и хорошо.
Дверь распахнулась и вошла девочка. Она осторожно несла небольшой деревянный поднос. Поставила его на стол, старательно переставила чайник, три белые в мелкий красный цветочек блюдца с такими же чашками на них, и маленькие ложечки, сахарницу и вазочку, доверху наполненную крошечными сухариками.
– Молодец, Люська. Давайте чай пить.
Он, кряхтя, устроился за столом, кивком пригласил Робина сесть рядом на свободный стул. Робин хотел уж было сесть, но взглянул на Люсю.
– А как же Люся? Стул то один.
Люся звонко засмеялась и, схватив его за руку, потянула к столу. Робин сел, а она протянула к нему руки. Робин улыбнулся и, взяв её на руки, посадил на колени. Люся ладошкой погладила его по щеке. Ему стало тепло на сердце. А девочка уже хлопотала: подвинула поближе их чашки, потянулась за заварным чайником и, чуть высунув от старания язык, налила в чашки чай, насыпала по ложечке сахара и вопросительно глянула на старика. Тот махнул рукой, и девочка, радостно улыбаясь, досыпала в чашки ещё по ложечке. Подвинула чашку Робину, посмотрела на него своими зеленющими глазами и закивала головой: пей мол, вкусно. Робин взял чашку.
Долго пили чай. Люся оказалась болтушкой. Пока Робин рассказывал о себе, она часто перебивала его, дёргала за рукав, когда ей что-то было непонятно, качала головой осуждающе или гладила руку, когда ей становилось жаль его.