Loe raamatut: «Примирение с женщиной», lehekülg 17

Глава 14

Теперь, позволь, я снова поговорю с тобой, родная, вклиняясь в диалог собственного текста, как вольный наблюдатель. И так, настала пора переходить к заключению: и что же он думал, спросишь ты? Как он сам видел весь процесс их общения? Для чего, ему, рассуждающему о нравственности такое странное мероприятие, как это? Вовлечение практически посторонней, совершенно молодой женщины в дружбу с ним, понятную и ей теперь тем, чем и с каких сторон она может быть наполненной. – И это может быть уместно, в той дружбе, о которой он думал? – Конечно не только это интересовало его как ты могла вывести из смысла сказанного выше, если смысл вообще был обнаружен тобою, а мною выведен… Инструмент высшего проявления дружбы. Вот что его интересовало – отдавать, не прося взамен ничего. И, кажется, вернее точно, мы уже об этом говорили, в том месте, где трудно оказалось отдавать. – Так и что же конкретно он думал? Глядя на неё, в процессе происходящего общения отвечал. Он посчитал, что сначала необходимо было обезопасить её от возможно и возможного повторения её увлечения только уже им. Такого увлечения, которое начинает пожирать, перерастая в требование дополнительных свидетельств подтверждающих наличие чувств. Пытаясь снова эксплуатировать страсть, что пьётся, пока в чаше присутствует хоть чуть-чуть влаги. Но как только одна из чаш опустеет, всё сразу закончится. Так он думал, и не хотел подобного. Не для себя не для неё. Он не хотел влюблять её в себя, понимая все возможные призы, которые можно собрать с влюблённой и увлечённой. Когда они начали свои встречи, а значит беседы. Он увидел, что не ошибся, и виртуальная вселенная не ошиблась, сведя их вместе. Она. Продолжающая, или только начинающая свой духовный путь сущность. Имеющая задел в прошлом. Стремящаяся к определению своего места в этом многообразном и сложном мире. Открытая к пониманию его и устремлённая не в ощущения не в эмоции, а всё же в глубь пространства осознанным наполнением в творческом и сотворческом проявлении себя. С ней можно говорить о Боге, как-то подумал он. Увидев её живой, не поддельный интерес к высшим сферам. Его план был таков, и он собирался его ей изложить. Хотя я уже и проговаривался ранее: основа дружбы в истинной любви. Дать опору тому, кому она нужна в тот самый момент необходимости, пока тот в этом нуждается. А дружба на веке, это мысль о человеке, сделавшего для тебя что-то настоящее, хорошее. Ей нужна была эта опора, опора в том её сегодняшнем интересе, к которому она тянулась. Найти духовное равновесие. А значит, быть зеркалом себя самой. Не отвергая себя. А понимая процессы, происходящие с ней. В такой опоре он так же задумал, сделаться возможным для неё. И для себя, и для неё выскочить из гонки плотской. Чтобы не гоняться за фантомами, одержимыми порывом, внедряя себя в безнравственное искусственной сферой знакомств. Самому не оказаться ещё глубже погребённому под сомном, чтобы только на время отойти от отчаяния и одиночества, накатывающего порой на его сущность, и вот нуждающуюся сейчас, страждущую общения и близости. В тоже время, перестать думать, самому о своей суженой, отпустить вымыслы и мысли о том, чего пока нет, но уже создаётся им сейчас. Всё тоже, что он хотел для себя, он хотел и для неё сейчас. Пусть она будет спокойной, уравновешенной, пусть она получит того, кто поможет ей в процессе создания своего. Действительно своего, того, кто делает, думая не о предательстве, делает словно для себя. И это ещё одна попытка встать на уровень ДРУГА, не вымышленного, а настоящего, хоть и на некоторое время. Встретившись в темноте вечернего тротуара небольшой московской улочки, в одной из частей сердца столицы. Не нарочно выбрав вечер для встречи. Предложенный им встретиться тот раз произошёл после, как общение в сети сообщило условность, позволяющую назначить данную встречу на тот же день, что и состоявшаяся переписка. Где её показная неуверенность, казалось ему, выразившаяся в попытке перенести встречу на два дня вперёд, есть ничего более, как игра, на что он, как-то машинально ответил, удручившись происходящим под влиянием паттерного общения на ресурсе. Где утомлял не сам факт повторяющегося по кругу, а какое-то ощущение необходимости в непрерывно льющейся любезности в попытке угадать, создать заинтересованность, заинтересовать. Что в начале развлекало. Теперь превратилось в чад центра психологической разгрузки для нуждающихся и униженных жизнью. Под воздействием такого механически выстраиваемого общения вскоре очень быстро сходишь до недоумения от бессмысленности всего происходящего. При том, что спектр желаемого, постепенно начинает смещаться в сторону разных причудливых или слишком идеальных форм, трансформируясь в безусловные слишком упрощённые представления о женщине вообще, начинающие сбивать тебя с толку. Что в итоге привило его к тому, что в тот самый момент необходимости в терпении, когда его не хватает ты словно вспыхиваешь от самой мысли ждать чего-то, в том, что не имеет смысла, как казалось, ждать. И он написал ей так: «Слушай, я не понимаю, неужели, чтобы попить чаю, необходимо ждать два дня?» Если ты тут сейчас, думал он, и располагаешь временем, то зачем ты тут? Для чего, позволь спросить, всё выше переспрошенное, разъяснено и удовлетворено во всех смыслах?» Сам того не ожидая, готовясь расстаться и выйти, так ускорил встречу, и, наверное, именно этот безвольного проявления факт создал теперь их обоих приведя на эту слабо освящённую тропу, уже находящихся в сквере, теребя себя улыбками, теперь гуляющих по искривлённой, огибающей разные условные препятствия дорожке. Они шли, начав беседу, которая неожиданно, как-то потекла сама собой. Не прекращалась до самого прощания, к которому держась под руку они и подошли сейчас. И теперь, расставшись до встречи. Ничего и не решая. – Будто должны? – А как же? Разве не необходимо теперь сопоставить все за и против? Но это прежде, поступая, мыслил так он. Мыслил так, как будто есть выбор. Когда он думал, что может выбирать сидя на сайте. Сегодня, уже был тем, кто поступает теперь зная, что получит только то, чего достоин сам, в своём истинном проявлении. Не подпуская старое, в том, что есть разочарование от невозможности получить возбуждённой фантазией. Теперь судил не допуская такие суждения к оценке самой её, а оставив только ощущения, в которых сейчас она и складывалась для него в образе оставленных встречей ощущений относительно его самого. – Следующий вопрос такой: для чего всё это? – Касательно его, и прежней её? Там, где теперь и он не тот, и сам вопрос не прежний, как совсем не праздный, встал теперь ещё серьезнее, как никогда. Остался одолевать его, как только выбор пал. Поднялся тотчас, вопрос не праздного характера и свойства, требующий оправданий действием. Что я могу дать ей, из реального? – как бы слоняясь в уме, он рассуждал в текущем вязком вопросе, – иначе, на чём основывать построение взаимодействия с ней? Отдавшись ей в том смысле, в котором сам, будто намеривался ей явиться. Ведь женщина всегда отдаётся с надеждой, что её нашли, и она нашла. Достаточно ли он выразил своей откровенностью запрет любить себя ей. Но, на какой основе? «Нет, ну основа-то мне ясна». Как он думал. «Дружба! Легко представить». – Возможна ли? – Возможна: значит, не переходить границы в дозволенном на том этапе, на котором будет находиться каждый из них в тот или иной период дозволенного. «Да, в период продвижения к цели». – Что значит к цели? «Той, что есть у всех нас, она скрыта, в полярности желаний, сопрягаемых через спорные мечты, внедрённые искусственным пространством, живущих в одиночестве». – Ты ищешь тех, кто обречён быть один? – Не совсем, скорее тех, кто любит быть один, – да! Но рядом с кем-то! Одиночество на творческой основе, то взаимодействие в взаимодействии и трезвой оценке своих возможностей. – Возможно ли, осуществимо ли, как дружба, в союзе двух объятых творческой основой, не питающих надежду на большее? – Чем просто патетическая дружба на словах? Я хотел объять! Она хотела тоже! Такая трактовка, вроде и фривольная, но если честная, то не расходится с делом. И допустима, коль клятва будет дана. – Клятва? – Да, не обидеть. Не соврать. – Возможно ли не нарушить её? А если да, то конечно позволяет рассуждать смелее, и, заходить дальше – чуть дальше, рассуждая вслух о многом. – О том, кому сказать всё это не можешь без союза правдой. Не имеешь права! Значит о тех мыслимых вещах, которые таятся там откуда руководят тобой безусловно, но уже в процессе игнорирования их или в попытках отказаться, запретить их. Скрыть. Убежать. Затвориться или запереть теперь всё это не получится, поскольку теперь само такое окружающее время руководит поступком слившись с культурой. И оно, время, безнравственное, жестокое, нелепое, в годы подвижной психики напитало нас, став учителем в той части безнравственного примера, с которым ты и я вышли из огня собственного отчаяния сегодня, чтобы вспомнить и оставить, переменить, убрать, отвергнуть, уничтожить, стереть, отречься от представленного временем представления о женщине. – Представления, с которым ты родился жил и вырос? Вот он, тот вопрос, личного творчества, с тем, с которым и пришёл к ней он. Молчать о том, ему представленном, сейчас, думал, как прежде рассуждая только что, нет смысла. Тогда как, говорить о ней необходимо, но уже из нового себя и уважения к собеседнику, поскольку и не было бы смысла зачинать события, уже прошедшие и описанные выше, сейчас уже окончившие влиять на него порочно. – Но тогда, прости, и как порочно? – О да! Это достойно описания. Не ожидал он над собой такой расправы, собственного эго. Творил дичь и непотребства, окружая себя лишь собственным себялюбием. Вечно слыша вой того, кто требовал к себе внимания. Художником себя я называл. Но разум мой всё понимал. И четно, за смыслом искусственного порока увлечением своим искусством, пытался скрыться от ответственности и взора Божьего. Когда вот так вот рассуждал: что, запретив ей любить, влюбиться в него, он сможет объяснить мотивы и невозможность такого для себя с ней. Так искренне раскривляясь, но уже из-за уважения к ней, как мог, так и сообщал ей он всё это. И всё же, так надеясь что-то получить взамен. Разве можно дружбу строить на том, что уже можешь другу навредить? Конечно нет, но в том и простителен искусства инструмент, что нет души в нём и быть не может. А разрушителен он, искусственный предмет, предмет искусства, лишь тем, кто смотрит на него восхищаясь, будучи тем, кто считает, что за это его любить должны и снисходить в прощении. Вот это ощущение не даст любить живое. – Что это за ощущение? – Странное нужно сказать, но говорить об этом сейчас значит забегать вперёд. И хоть завершаю я сейчас свой примирительный коллаж. Мы всегда будем в начале, того, что он ей говорил, стараясь объясниться. Как-то будучи в процессе разговора, которым были они увлечены. Гуляя где-то по краю сердца города весною. Летом в тёплый день, посещая места, в которых она бывать сама недавно стала. Уж осень. Сидят за чаем, по-китайски проливая, расслабленными были, на против он, она не против, высокий стул, вёл приятный уху разговор, чуть касаясь голени, поглаживая её своей рукою. По линии изгиба, ниже талии, ещё чуть ниже бёдер, вот тут, где есть та плавная упругостью всегда наполненная черта особого момента. Едва касаясь, той линии, одними кончиками пальцев вёл беседу, прикасаясь, ощущая шёлк на ней, на её покрое. Так подвигая я вместе с ней, к месту, о чём боюсь, но так хочу сказать уже страниц примерно сто крутясь перед тобою, не вслух, а шёпотом подвожу своё я описание. Интересовавшее меня, как божественный вопрос. – Не о том ли, что мы любовью называем? – Да, да, она. Прекрасная идея, сводящая, сталкивая лбами пытается спаивать на век нас. Теперь, не вызывая и тени смущения у тех, чьи сомнения, или возможности отречься от возможности быть выше для друг друга так просты. Так в школе рассказали нам. На практике же, свои должны возможности принять мы с потрохами, коль жизни уж и нет теперь без той и без него её нет. – Что изменилось, разве не этого ты хочешь для неё, быть выше её желаний? – Не для неё. Вначале для себя. – И снова для себя? – Конечно, я хочу того же. Чего хочет и она. Но прежде, тот разговор за чаем, давай вернёмся к нему сейчас. И вот, сидят они такие, теперь, немного зная о себе, и пусть всего лишь две игрушки в руках своих фантазий. В руках, о ком скажут: это те, кто не дорожит ничем святым, светлым и чистым. Никто из них не принимает, не хочет понимать всю ущербность данного мероприятия, таких знакомств. И будут правы. Зачем и для чего. И как возможно ли по-другому? Добавив: пускаются, словно опускаясь в пучину теней – аватарами, в большинстве своём определяясь несуществующими представлениями о действительности. Придя сюда, где они сейчас, где он касается её, смотря оттуда, где никто ничего вообще, считается, никому не должен, даже после. Спешат играть свои постыдные роли, в уме держа лишь пошлые, глупые, легкомысленные идеи о наслаждении. Облекаясь в смыслы своих домыслов о будущем играя только роль. Но вот мысль. Которую он озвучил, находясь сейчас пред ней. – Так интересно, слышишь? Когда мы с тобой расстаться вдруг решили. А так и было, за этот, не долгий промежуток времени они один уж раз расстались. Он снова первый предложил ей попрощаться, узрев проблему. Поскольку, сам раскинув сети притяжения, не думал приближаться, но не хотел тащить за собою, туда куда не может взять её с собою. – И куда же? – Ну что же ты перебиваешь. – А ты не знаешь? – Но будет. Позже. Теперь же, тут, вдвоём, продолжают ощущать энергии, переходящие в друг друга, начинающие сплетаться. И он сказал ей. В тот момент, смотря сейчас в её глаза, когда решил отпустить, озвучив следующее примерно: «я вынужден тебя отпустить, хоть и нехотя. Пора сказать тебе прощай. Не буду более тебя я мучить. Поскольку я ведь для тебя, как ты сказала, бездна, в которую бросать свой жемчуг драгоценный, не имеет смысла». А был ли смысл в том, кому отдав свой жемчуг, ради забавы бросила его, чтоб, как бисер тех потешил, разлетевшись в разные углы? Ты пустота для меня. А ты для меня. И так, опешившую сейчас, так внявшую тому, мы наблюдаем всё последующее время – мне больно и интересно, продолжить общение, не обременив тебя двузначными выражениями, дающие опору надеждой в наслаждении. «Как считаешь ты, сколько тебя уже есть во мне?» Задал ей вопрос. «А как ты понял, что я есть в тебе?» Ответила она, вопросом на вопрос. «По ощущениям оставленной тобою пустоты во мне. Представь. Что ты, то, интересное которое уже случилось, как только отпустил всё оценочное и умом созданное идеальное, принял тебя такую, какая есть, принял на веру, то, что меня устроило в этом самом ощущении. Всмотревшись не в тебя, а больше в самого себя, на то, кто есть ты, смотря, как ты относишься со мной». (я не смог тебя остановить). «Твоё начавшее вытягиваться в грусть начало, перешло в меня как некое похмелье, в тумане безнадёжном растворялся ум. Ты лишь следствие всего, что нельзя забрать, а лишь потрогать, понравившуюся вещь. В тебе я вижу опасность, меня пространство теребит, пропала вдруг искра намерения надежды». «Я не согласна, ты пойми, с таким вот проявлением. Игра закончилась досказанностью, а значит тем же, что ты постигла тогда, со мной, ещё в тот самый первы раз». Но вот вернулась, осознав, что, тогда как будто рано ты уйти решила. А после, уж и вовсе заходить ты перестала своим умением быть мне приятной. Сейчас же ты тут, я думаю, вернулась отомстить. И вот, остановив касание руки, вдруг ничего тут не осталось. И так приятная на ощупь вещь вдруг недоступной снова стала. – Интересно! И что она сказала? – Да ничего, просто дальше, смотря ему в глаза, за ним со злостью наблюдала. Он продолжал о том, что понял он в её отсутствие, как ощутил тот переплёт её с им, что и собственно, решили обсудить сегодня: потом, как только ты пропала, всё как будто начало обволакивать меня, что-то начинает утяжелять привычную лёгкость и непринуждённость в понятном мною моём одиночестве. Ты его сломала своим присутствием уйдя, и уже не то оно, по тем привычным оценочным свойствам, в отсутствии тебя. Появляется какое-то надоедающее ощущение утяжеления. Требующее переходить на некий новый конструктив, выработав новою манеру первичного обращения с одиночеством, ты снова оказываешься в начале познания такой пустоты, которую ты только усиливала в момент отсутствия соприкосновения с тобой меня и тебя со мной, но и в момент присутствия, тем осознанием для меня, что ты временная. – Что это значит – новый конструктив? – Идейные договорённости, находящиеся в основе тех сопутствующих идей, на основе осознанности, делающее всё это целесообразным, дающее уверенность что ты не один в момент отсутствия тебя. Ибо, как бы не хотелось оправдывать любое действие о равности наших восприятий, но ничего просто так происходить не может. Должен быть мотив открытости. Мотив открытых сроков и перспектив двух искусственно сошедших друг до друга объектов. Не тех вошедших лбами друг в друга со взгляда первого по указке судьбы сведённых броском вселенной, а тех, кто просто обязан говорить вначале. Не опасаясь потери, пробуя быть совсем честными. Я отвлекусь тут. И объясню в чем может состоять конфуз намерений моих в отношении с тобой, да и с любой другой. Привязанность рождает форма или некоторые открытые или увлечённые искренние действия, лишь потом содержанием наполнится она, она же форма, опережает смыслы. Не ясные очертания, понятные лишь одному, они сотканы из творчества творцом для личности отдельной, самой её создавшей. Узнавший её по линиям, того, что создал ты и есть она. Она же узнаёт его по содержанию в ней его. И благодарит за созданное в ней, как часть его. Определив сие, мы получаем полное понимание того, что нам подходит. Но снова забываем про содержание. Хватая за узнанную форму навязанной ветриной, игнорируем содержащееся заранее там, в этом сосуде, даже если он и пуст. Радуемся, забываем, что должны совершенствовать смысл формы, наполняя содержимым форму. Тем, что есть в ней, переходит от каждого, и нам теперь не принадлежит, оно уже осталось там на вечно, и смотрит оттуда на нас нашими собственными намерениями воплощаясь в женщинах. – Ты говоришь нас, имея в виду мужчин? – Да, я говорю о мужчине. И грех мужчины занимать у женщины всё отданное. Требуя от неё большего, невозможного, чем есть сам. Занимая у неё подаренное некогда и сотворённое для неё использовать словно, не знаешь чьё оно. В этом и проявляется непотребство нынешнего мужа-холуя-безбожника-мальчишки-халявщика. В тебе есть часть того, что я узнал, но лишь небольшая часть. И я готов наполнить тебя ровно на ту часть что есть в тебе от меня, породив нечто новое и совершенное в твоей будущей форме. Так создаётся красавица. Но не умница ещё. Умница создаётся тем же инструментом, что есть и у мужчины. Осознанность. Тут все равны. И я тебе даю только её, осознанность. Свою. И это наполнение, ровно относится со временем. Оно не вечно. Ты знаешь я раскрываю тайну любови тебе, мне кажется я знаю, что это такое. Чтобы выяснить эти вот мотивы: откуда и зачем, и почему. Так вот о чём я и хотел тебе сказать сейчас. Это то, о чем думал, и думаю. С тех пор, как мы чуть шуточно не расстались. А мне так приятно, проводить с тобою вечерами время. Затем она сама напомнила ему, зайдя за завтра, на следующий или через день, момент, как было ей приятно, когда он вёл ту линию касаясь словно кисточкой по ней. А значит на телесном уровне она всё понимает. И как-то позже заведя запойный разговор, она сказала, «я слов не понимает, вот эти все слова, я лишь способна внять, тому, что оставляет в ощущениях тот след, оставленный твоею кистью, и твоим прикосновением». Хоть такое услышать, в общем-то приятно. Но и это всё не может поражать, такая скорость, такой напор, такие связи, всё предсказуемо и очевидно. Но и это прекрасно, это освобождает. Мы проживаем все стадии от знакомства до разлуки – за считанные дни. Проживая все страсти все эмоции, всё честно. Всё безвозвратно. Всё ради одного, того, кого не встретим мы никогда всецело, пока не поймём своей роли на земле. Познавая то, что познавалось нами в веках, годами становясь вечностью, сейчас как миг пролетело. Словно в эти несколько часов вложились годы отношений, с женитьбой и смертью тех двоих, что снова тут, чтобы пройти чуть дальше, освободившись от оков дурацких предрассудков о необходимости найти и полюбить лишь одного. Остаться можно на всегда с тобою. Но зачем быть одержимым только лишь тобою?

– Что именно, о чём ты говоришь? – Скорость проживания всех стадий отношений. Понимаешь? В какие-то месяцы, чуть больше одного. Не более двух. Ты сближаешься, потом так же резко оказываешься в предметной ссоре, с тем, кого совсем не знаешь, а о жизни заявляешь ей, так, будто давным-давно вы вместе с ней. Испытываешь, то радость, то грусть и уж расстаться спешишь. Успев уже убедить себя, в том, где всё это не то, и нужно что-то мне другое. Уже только лишь присматриваясь, щупая, не находя и решая, что больше тут нет ничего, что смог бы отметить, как своё. Но при этом желая, чтобы всё было по-настоящему. Всё отданное, есть желание, чтобы было сильно и в ответ, глубоко, с максимальной отдачей. Правдиво? – Да, вполне. – Но истина тут вот что – это как раз, только то, что это не на долго, а лож, что, всё будет потом. Так пренебрегаем друг другом, бережём тепло, которого сами и не имеем для того, кого тоже не имеем, а сходимся на время отнять тепло, но не дать его. Хотим поиметь, одним словом, ХОЧУ – хочу – хочу, кричим. Скрывая истинные мотивы своих желаний. Если таковые вообще имеются. Характеризуя своё намерение, лжём что это навсегда, лишь бы получить своё. – Скажи, почему не все умеют отдавать? – Потому, что не все умеют понимать, что такое уметь брать. Принцип простой, если взял, отдай. Минуты бы ты не прожила, если бы мир перестал давать тебе всё, то что ты имеешь. Чего достойна в своём движении из тьмы к свету или же от света к тьме, а может от света к свету, кто знает, что там у тебя на душе и в уме. Но, нет и нам всё мало. Мы ищем, как правило, всё это ровно поиску некоего спонсора, от которого мы ждём своего наполнения, переворота в жизни, отдачи и любви, перемен. Но, как только понимаем, что тот, с кем сошлись не может дать нам то, кем сами себя взамен одарить пообещали. Когда уже хитростью забрано всё что было возможным, спешим забыть, порвать, извлечь и бросить в печь. Кричим на весь белый свет в постах и через фото умных фраз, что блаженство – это не любовь, и нет любви, где требуют от нас!

Я хочу ещё сказать, к чему такая честность, как резон к вступлению с тобой в финальную фазу отношений в самом их начале, как в финальной фазе текста моего, чтобы ты понимала до конца, всё чего хочу я, а дальше пусть Бог меня рассудит, Он видит не из одной лишь выгоды я для себя все это делаю тогда. Да, пусть на скорости умалишённого времени. Так вот, послушай зачем всё это говорю тебе! Только женщина может сделать так, что закон творца будет нарушен в истине взаимоотношений. Находясь в своём «агрегатным» состоянии, в надежде на любовь, скрывает все свои пороки, открыв однажды их тому, кто будет от неё в любви зависим, став для мира порождающим негатив элементом через отношение к творцу. А значит ищет не творца и творчества в сотворчестве, а прячется лишь от того, что не удовлетворит надежд её, так сама давно уж не красива… Если ты не рождаешь в мужчине негатива, не скрываешь его наружно, не ищешь причины несоответствия в своей правоте, выстраивая своё отношение к нему претензией, то закон творца не нарушается. Поскольку нет претензии. И быть недолжно, каждая женщина знает, о безусловной вине мужчины за все её невзгоды. Знает так же, что ответственность за неё на земле лежит именно на мужчине, на творце, как на мужчине. Поскольку женщина, есть творение мужское, а не божественное. Она, есть его катализатор, она есть его двигатель, луч, она заставляет его жит и создавать. Без неё мужчины нет. Точнее он не имеет смысла быть без неё. Потому как, все, что он делает, он делает для неё. Пусть воображаемую, пусть не настоящую, но для неё, для той, которую мечтает встретить, некогда завершив своё творение. Так он создаёт её только своими поступками. Своей правдой. Разница только в том, что мужчина может стать другим при жизни, изменив себя внутри, наладив взаимоотношение с Богом-Творцом, а значит с женщиной, поскольку символ красоты земной она его… Женщина так не может. И коли ум она ещё свой сохранила, уж если и полюбить не может, то жить обязана любя того, кто ей поможет быть похожей на Него… Смиреньем куётся смысл чуда её женственности и смысл самой. Пусть знает, и только так, сможет обратить внимание Бога на неё. Мужчина – воин и вечный раб слабости своей. Но разрушаем он именно ею на земле. Она в ответ его не любит, тем и ожесточает, бросая в небытие, оставив без покорной красоты. Он заслужил. Он мерзок. И повезло тому, и той, которая не репликой рождена, а создана примером отца-творца, а он не паттерном его двухзначных смыслов, и суть творца в себе смог через любовь матери познать. Жизнь уже не будет прежней и человечество обречено. Женщина существует и остаётся той, во внешности и характере, что он мужчина оставил, как своё творение в прошлом воплощении. Поэтому и роптать на неё тоже не имеет права. Зато она может востребовать с него всё, через творца, что он сделал не так, предав её доверие. Но снова повторюсь, не жестокостью, не убийством последнего в нём догорающего желания создавать, поощряя слабости, а таким же словом, каким сегодня я с тобою говорю с самого начала нашей встречи. Не нужно скрывать ничего, не нужно играть в любовь. Думай вначале, каким будет конец. Забывший это или непомнящий не знающий, скрывающий – глупец. В этом и есть принцип опасности для мужчины, вступившего в любую нечестную (читай порочную) связь с женщиной, не посветив её сначала в свои планы, тем самым во всю свою жизнь, тем самым пригласив служить, а не сотворять. Попробовать друг друга не грех, грех откусить и выбросить. Не объявив себя заранее в намерениях того, кто кислое не любит. Хоть и видев не созревший цвет. Но даже посвятив её в нюансы восприятия себя, он не в безопасности и не освобождён от ответственности если она и приняла его на время, так вышло, так сегодня может быть. У нас с тобою так. Ошибка – время, нужно уметь вовремя отпускать. Если не взял навсегда. Поэтому сегодняшний мужчина из поколения в поколение пытается создать такую женщину, чтобы не ввергать себя в ответственность за неё, внушив ей мужественность, самостийность, наврав про свободу, про независимость и так далее, он ищет варианты освободиться от этого наложенного на него бремя Творцом истинным, но при этом сохранив доступ к ней. Не хочет нести риски быть осуждённым ею, быть осуждённым за свои над ней действия. Как правило все выражение его сегодня есть, как то, что есть уже отношение её сильной к нему слабому. Но, а если сильный только сильный, жди беды. Как и он, сильнее её, даже если прикидывается слабым, физически, хотя и она в некотором смысле не отстаёт от него в этом сегодня, становясь грудой мышц, надевая перчатки, идя в октагон. Слабый в творчестве, всё равно грешит создать ей судьбу, предрешённую: рабыни, наложницы, его тени, кормилицы, спонсора. Деловая, сильная, непобеждённая, гордая – но в тайне угнетаемая сладкой мыслью побыть слабой, раствориться словно в объятиях отца, чтобы снова побыть девочкой, мысль, подавляющая её волю нерешённостью, не даёт и не даст без этой половины прикоснуться самосознанием ощутив себя со творцом. В этом подавлении и состоит её права судить его, а именно: за отсутствием в нём творца истины… И вот теперь, передо мной, следующая версия женщины, созданная нами, но не мной сейчас, «свободная, деловая знающая себе цену». Берущая право над миром, без прав на него. Иллюзия, свершённая эмансипацией, пустышка, выбравшая путь к одиночеству, существующая в системе смены парадигм модных тенденций созависимостей. Мир перевернулся. Мужчина похож на женщину, женщина стала похожей на мужчину. Со всеми вытекающими последствиями в развитии полноценного общества. Королевство сошло сума, теперь выбирает женщина, окружив себя клоунами. Она, с фемфлагом, и волосатыми подмышками, не бритыми ногами, с перегаром и вонью от тела, обозначила свои границы. Она не ищет укрытия у очага, она хочет мстить. И мне такая не нужна. Теперь она никому не нужна. Теперь она, есть всего-то извращённая сущность, дикая до удовольствий, встала чтобы быть, как мужчина, взяв снова на себя всю грязную работу по дому. А мужчине, злодею, только этого и нужно: Пусть водит трактор, пусть стоит у станка, работает в банке, прыгает выше, плывёт дальше, пытаясь вылезть из кожи вон, лишь бы ему доказать, что сильная. И мышцы имеет, но не понимает, что вновь одурачена. Ибо выше положения, условленного Творцом истины, она не может сместиться. Она не понимает, что теперь у нас есть возможность иметь её без апелляций её к обвинению в самой слабости и беззащитности перед сильным мира сего, чем и пользовался всегда бездарный враг её недомужчина. – А что изменилось? – Ничего, говорю же, она всё такая же одержимая владеть тем, что может осудит и предать проклятию. Придумывая уловки в виде новых, но уже собственных развлечений в виде возникшего феномена защиты своей отсутствующей давным-давно чести, оголившей ляжки и грудь став сущностью харассмента.

Женщина, как не старалась бы стать независимой всегда зависима в обвинениях мужчины в своих бедах. И это лишь одно, что говорит в пользу того, что ничего не поняла за годы своего существа, в чём её сила, в чем она сама есть, как женщина. Всё, что с ней происходит сделал мужчина, чтобы иметь её так, как она бы думала, что имеет его. И только он сможет вернуть ей честь.

Поэтому касаясь женщины я с ней честен с самого начала. Не даю ей повода впадать в иллюзии, на коих и стоит её самоопределение жертвенности. Пусть она видит всё и сразу. И пусть бежит от меня. Без сожаления. Так спасусь от суда и от уродства её в следующий раз. Так ты спасёшься. Так она спасётся. А та, что останется, если найдётся. Останется без вины, поскольку знает, за что будет отблагодарена высшим в своей будущей и настоящей красоте. И ты, узрев её смелость, покоришься ей и отблагодаришь её за верность тебе. Настоящий мужчина. Так уродливое становится красивым, а красивое становится прекрасным. Так создаются красавицы. И только завершённая красавица, свершённая и совершенная, становится властительницей и повелительницей желания в нём создавать, начиная свой новый круг воплощений в мужчине. Но уже Великом царе мира дома своего. Так, между женщиной и мужчиной не остаётся тайн, порочащих честь обоих, выражением несовершенства. Смысл этого понятия сегодня исчерпан и утерян. Всем нужна слепая любовь, мир наполнен охотниками за прекрасным, бесплодными, чванливыми существами, всё стремящихся купить за ту или иную цену. Кто оголившись и продавшись в рабство служения за ничего не делание, кто оплатив намерение наличными. Но так или иначе, сегодня нет, почти не осталось мужчин и женщин. Есть уроды в оболочках тех или иных. Капсулы, пустые амфоры, и безрукие бесплодные художнички, нет творцов, нет повелительниц, есть приказчики и есть служки, нет красоты в значении глубокого познания верности, в смысле принадлежности создаваемым и созидаемого мира каждым.