Loe raamatut: «Примирение с женщиной», lehekülg 19

Ведь что такое ложь – это всегда уход от ответственности, перекладывание своей вины на кого-то, не желание сталкиваться с уже сделанным-осуществившимся. Лож не нужна сильным и не может быть постулирована, в выражении: «лучше сладкая лож, чем горькая правда». Отношение со словом в бытии, есть выбор по статусу, как круг людей, с которыми ты сходишься. Можно ли прыгнуть выше собственной головы с помощью лжи? Можно ли обмануть судьбу соврав себе? Так вопрос о схождении принцессы и нищего никуда не делся сегодня, так же, как и сказки о принцах и золушках. Ведь смысл не в том, что есть способ вынырнуть или нырнуть в мир недосягаемый, приняв всё за какую-то удачу. Подстроясь под ситуацию. Нет, сказочные рассказы гипертрофируют концепцию переходов, как и должны, чтобы наглядно показать систему определения достоинства. Того таинства, созревающего всегда в темноте самой жуткой комнаты, в сущности характера, начинающей взрослеть, поднимаясь не просто со дна, как будто, само дно есть проклятие, созданное дьяволом для унижения человека, а со дна, творимого им самим – существом, становясь источником для ненависти тех, кто не сможет подняться в верх, по причине собственной недозрелости, тонко чувствующего справедливость своего положения существа. Будучи способным на определение того или иного своего нахождения. И нет лёгкой жизни просто так. Есть радость от знаний, что жизнь прекрасна и не имеет смысла, если не можешь создавать себя. Вот эту то свободу и не желают принять сегодня, связывая все лишь узами странных одолжений находящиеся в системе восприятия окружающего мира псевдокрасоты. Как, с одной стороны, так и с другой. В таких отношениях нет долга и нет обязанностей пред собственным правом владеть чем-то. Ибо права у нас у всех равны. Права быть человеком есть у каждого. Вопрос лишь в том, хочешь ли ты сам быть человеком, или предпочитаешь остаться субъектом, которым будут играть, пока не надоест, без права выбора своего качества.

Принцип мира лжеца состоит в расхолаживании системы определения возможного в подходе к желаемому.

Т.е. веры. Всё сильнее начинает сокращаться расстояние между мыслью и свершением, а между желаемым и необходимым увеличиваться. Теряется уважение, извращается смысловая нагрузка таких значений как – ЛЮБОВЬ, а также всех её составляющих? Таких как: доверие и принятие. Происходит надлом нравственных форм, через сферы удовольствий. Делающие нашу жизнь бессмысленной. Как то, что есть охота на живых и сущих существ в существующем мире изобилия отношение равно самих продуктов расставленных на полках супермаркетов. Будучи сытыми бездельниками, мы так же убиваем любовь. Калечим друг друга, ради забавы в прихоти проверить меткость стрельбы, просто скрасить досуг, ищем дичь и находим её, на улице, на работе, в баре, на курорте. Но от меткого выстрела нет смысла, как нет смысла в ещё большем насыщении пресыщенного обжорством организма, так и нет смысла подходить к даме с собачкой, лишь бы заняться чем-то от безделья. Поскольку любой акцент на дружбу с женщиной, при касании её, есть начало пути её личной аннигиляции, есть окончание её, как некогда безусловного ничейного предмета. И обратного пути для неё нет, с самого начала заводим процесс поглощения, а затем, поглотив, решаем расторгнуть связь, объясняя это простым увлечением или голодом, подход меняется в зависимости от красоты, как выражения достоинства. Так я повторяю формулу, выведенную этим текстом ещё раз: «только при обоюдном условии определения финальной части такой неопределённости может возникнуть дружба». Поскольку, так или иначе, и эта главная мысль, в том, что есть нравственный подход, как бы не иронично и нелогично всё это звучало бы, «без пути риска потери достоинства тут никак не обойтись». Поэтом существует нравственный риск, для настоящего ума, в подходе к тому, кто тебе действительно нравится, не только по форме, но и по сознанию, с расчётом на то, что связь не может быть столь уж обоснованной чтобы лишить достоинства, того, кто тебе действительно нравится, зная, что не можешь быть с ней, не аннигилировав ту лёгкость обоюдного восприятия друг другом, превратив её в недоумевающее олицетворение завершившегося интереса к плоти! Помни это – МОЙ ДРГУ! В этом мужчина слаб, и пока он слаб в этом, женщина будет страдать и пытаться уничтожить его в отместку, пытаясь захватить некое первенство, не зная, что с окончанием значения мужчина, исчезнет и весь мир и она исчезнут на совсем… И вот, казалось бы, есть выход, такой, как этот сервис, он как раз уже производит аннигиляцию заранее, выписывая заранее некую моральную индульгенцию в масштабе тех проявлений с которыми условно женщина готова мериться безусловно, понимая безысходность и невозможность диалога, и какого либо продолжения в связи с таким выбором находиться тут, кроме как весёлого время препровождения? Но нет. Тут-то и заканчивается сказка. Начинается вымысел иллюзией счастья, приобретаемого по каталогу. Поскольку заходящие на сервис слишком уж равны в период творения собственной судьбы. Ибо женщина, сознательно творящее мужское начало, идущая за ним в бордель, есть условие для обитателей того самого дна. И не важно в каком статусе натурально в потребительской среде среди потребителей находится тот или иной индивидуум в смысле количества средств и определения роскошью жизни, дно нравственное есть дно истинное, дно на котором не обитают принцы, принцессы, короли и королевы, ибо их размерность, как мерность творческого потенциала на уровне восприятия сути истин находится в сопряжении смысла творения мира по законам и правилам соотносящиеся с законами Творца истины, а не смысла получения удовольствий, от мира примитивных удовольствий, как целей упакованных и застрахованных идеей свободы противобога!

Он помнил, – и я буду говорить проще, – сила, которая влекла его общаться, симпатизировать, дружить с женщиной находилась в голоде, в жажде скрывавшихся за ожиданием той самой. Какой, он ещё не знал. Но чувствовал её каждый день. Проносясь иногда мысленно, как нечто лёгкое, она, могла быть где угодно, и он ждал её отовсюду, везде искал взглядом, но сразу отрекался, обожжённый увиденным, оставаясь удручённым тем несоответствием в ней, о которой думал. Оболочка, оказывается вообще мало что значит в сути. Но много для сути. Думал он, в момент, когда она открывала рот, заговорив. Вечное чувство страха постигало его, пронизывающее до основ существа своей невиданной неуверенностью в том, что видел… Страх мысли о невозможности обретения настоящего, непознанного, но так необходимого для дальнейшего создания себя в мире и мира с ней. Так словно под присмотром такого ощущения, он разглядывал каждую встречаемую, пусть мимолётно пробегающую, и уже провожая, но расценивая как возможно ту самую. Прокручивал ускользающий образ снова и снова, налагая проекцией возможность увидеть себя рядом с ней в быту. Как это – вон с той, он будет завтракать, как это – вон стой, можно просто идти по делам, как это – вон с той, можно встречаться дома возвращаясь уставшими, но радуясь присутствию друг друга прейдя с работы. Конечно, никто не может знать наперёд, ибо выбор её не был для него только условием указывающим пальцем. Как любовь с первого взгляда. Тем более. условность такого случая теперь для него формировалась в одним лишь выражением, «влюбился с первого взгляда – беги!» И эта не просто бахвальская шутка холостяка – это просьба пространства дать ему самому найти её, понять её прежде, чем понял, что любишь её. Дать возможность ей самой найти его, чтобы первой сказать, что она его. Выбор для него всегда обусловлен самой жизнью, необходимостью опыта, для свершения духовного пути. Поэтому его уважение к каждой, изначально всегда исходило из того уважения каким бы оно было если бы это была она самая. И как раз это-то ощущение он и мог потерять, боялся потерять, и желал сохранить, вступив на путь выбора пальцем.

Можно ли удержаться от своих скрытых желаний, уйти от соблазнов, развращающих женщину? Как не поддаться натиску в её желании быть грязной и, если да, то, как нужно действовать чтобы остановиться? Мужчина развратил женщину. Своей безудержной фантазией. Из скромницы создал фурию без стыда и застенчивости, срывающей теперь натурально свою одежду. В тоже время будучи трезвой, предлагающей грязный секс, словно что-то обычное. Такое ощущение, что она вырвалась из какой-то клетки, где её держали за звериное, а вырвавшись она, снова взялась за старое. Не стыдясь этого. Даже имея детей от предыдущих браков. Возвращаясь к ним, после потной встречи. Готовой воплотить снова, всё то с ним, что он воплощал с ней он на протяжении многих десятков лет. С той лишь разницей, что сегодня этот процесс носит фактор окончательной фазы обратного отчёта, запущенного им самим, создав первую суфражистку. Как новое время в котором потворство низменным желаниям женщины мужчиной, стимулирующего своей развратностью её пороки, есть истина, разрушающая священный союз чистоты и красоты превращая её в нечто неопределённое, андрогенное или даже театральное, выступающего как пафос женщины в брюках… Ибо природа любви – проистекать из чистоты и там находится словно грааль, наполненный смысла самой чистоты. И чистота эта, есть ничто иное, как безупречная мысль её о нём, а его о ней. Словно из былин, где рокот сердца, есть чувство, создающее опору верой в то, что ты и есть избранный. А она избранница. Но тут больше нет логики, и, следовательно, в такой свободе, получаемое третье на её основе, как такие взаимоотношениях – есть истинное зло. То, как смотрит, каким взглядом смотрит на мужчину сегодняшняя женщина со своих подмостков, на которые и вступать раньше даже помыслом стеснялась. Какой он её оценивает в уме, видя полуголой на улице, среди детей и подростков? Нескончаемая прелюдия. И чем дольше она длиться без конца, тем отвратительнее становится женщина по своему определению. Кто она для него, разве она не видит, как мужчина извращает её ум через желание её плоти? Всю её готов искомкать лишь бы получить те 2-3-5-10 минут наслаждения. Слаба женщина, безумен мужчина и всегда был слаб мужчина в своих пороках, увлекающий женщину в небытие. Сегодня всё меняется. Тем отвратительнее становится мужчина. И если эта связь единства сознания чистоты и связи ради союза и дружбы нарушается в похоти, мир теряет равновесие, а значит начинает разрушаться уже навсегда. Ибо новое поколение, с каждым разом, получает всё больше искажающих догматику любви систем определения такого взаимодействия. Где любовь не есть мудрость созидания ради создания прекрасного гения человечества, а есть всего лишь наркотик словно для полоумного глупца-француза, для которого порно, давно превратилось в безобидный контент.

Глава 16

Откуда и берутся в последствии, как из унаследованного источника созданной информации, предыдущим поколением, вдумайтесь, искажающие нравственное, откуда оно берётся? Как закладывается? Кого вожделеет, кому адресовано? Уже давно всё идёт за шутку, как колкости из уст извечным непотребством шутника. На перекуре или просто в след произноситься всё в слух, без окраски стыда. И вообще, скажи мне, есть ли хоть какая-то возможность у таких желаний стать нормальной формой олицетворения взаимоотношений? Думаю, в здравом обществе нет. Ведь, тот сладострастный, идущий на лево, по чему-то не рискует воплотиться перед супругой в своих откровениях. А если и так, то куда их самих всё это может завести без стыда? Поскольку это немыслимо, поскольку это безнравственно. Поскольку сам не уверен в начале, в нужной реакции той, кому предлагаешь всё это. Да ещё и жить с этим потом. Хочет ли он быть с той, которая могла бы воплотить все безнравственные зверства над плотью с ним? Вряд ли. И теперь, если мы условно обнулим систему желаний мужчины, оставим это прерогативу женщине, сможем ли мы вернуть ей облик всегда желаемой и уважаемой в нашем обществе, не скрывая в уме перед ней самой того, на что она способна в отрыве от системы стыда? Позволив ей воплотить всё что ей хотелось бы, делая вид, что это она сама так хочет. Какая планета нас ждёт? Как мы её назовём? Для тех, кого так ждём из других миров посмотреть на нас? Да, она сама этого хочет. Просто мимо проходил, краем уха зацепил. Хочет, да? Но только теперь после того, как ты научился хотеть от неё этого, став взрослым, рослым, или просто старше, но оставаясь тем, кто так много смотрел порно в детстве. И тут точно одно, мы сами же и будем её призирать за такую щедрость и отрешённость. Ведь нам самим нужно другое. Теперь справиться с чувством брезгливости к той, которую растлили мы должны тоже сами. Так как мы её и научили этому. Дав, подарив, навязав игрушку в виде своих фантазий. Мы не можем её просто забыть такой, вырвать порицая из жизни, за непослушание, не можем не трогать её, потому как – она есть продолжение жизни… Автору данных строк, хотелось понять собственный процесс самотрансформации соответственно данному, такому её истечению в желании сблизится с мужским полом. Где нет у неё больше ничего в желаниях, сопровождающихся лишь некой выгодой. Помимо скрываемых под разными личинами желаний примирения в пороках. Я наблюдаю некоторую перемену в самолюбии, пустота которую раньше занимала напускная значимость, иллюзия задейсвованности в некоем важном для неё процессе, как и всегда впрочем, инициированного мужчиной, подменилась растерянностью и злостью. Вспыхивающая истребованием должного, за время смены парадигм и векторов сменяющих основы её развития, желание вытеснить мужчину, опирающееся на деятельность своим присутствием везде и всюду женское настроение надежды на самою себя во всём, сменилась на немощь побороть истинный страх одиночества. Теперь я вижу её подлинную, настоящую, хоть и не признает она того в общей своей массе пока, приклоняющуюся перед чем-то непостижимо красивым и великими, ужасным и одновременно страшным что наконец есть во мне самом. Я вижу в большей степени её увлекаемой и увлечённой тайной постижения: «Мне стало легко думать о своей малой значимости, не пойму, что же конкретно наполнило меня, но точно помню, ту радость, какая теперь поддерживала меня именно той мыслью о скорой встречи или же вообще о самом факте возможного в этом направлении свершения, без отрыва от основных дел. Мне не приходилось больше волноваться. За те или иные происходящие во мне вещи, на фоне ожидания кого-то встретить, переживание которыми всегда тяготилась, как невозможным. Теперь же, радость от возможности проникнуть в этот запредельный ранее для меня мир, где могли обитать, как я считала, лишь разочаровавшиеся или ещё не успевшие это сделать, но спешившие, женщины, позволила мне на некоторое время что-то почувствовать. Испытать надежду что ли, на то, что на самом деле позволило, погрузившись в эту тайну, окутанную загадкой вечности и споров о пошлой красоте, преодолеть чувства искусственно созданные, как намеренное желание! На самом же деле, речь идёт не о чём-то стоящем вовсе, о чём стоило бы рассказывать, но об искушении, что есть обратная сторона любви в значении удовлетворённости. На какой-то период времени ты просто веришь в удачу. И теперь хочется сказать тем, с той стороны: что ты знаешь об искажении и пороках, о глупости и хитрости, о жестокости и себялюбии, об опасности которой ты себя подвергаешь. Обо всём и о всём, что рождается и увядает, так созданная, в лоне постижения мира эстетика заботы? Не находя терпения в преданности выбираешь соблазн, а не ответственность принадлежности к основе создания мира в союзе с женщиной – ты мальчик!» Творческий процесс – качество которого и есть те самые границы созданного мира, как его отражение в окружающем нас, но не в искусственном, а в живом. Но где он заканчивается – творческий процесс, и где начинается – когда живое становится искусственным? Этого нельзя определить пока есть искусство, как феномен, олицетворяющий человечество в красоте, его достижении и смысла. Искусство сегодня всего лишь есть форма деятельности без дела – ошибочно, но намеренно подменившее творчество. Поэтому, с принятием данного факта, как фактора, указывающего на новые перемены, ведущие к истине, уже сегодня точно можно сказать: всё становится живым там, где требуется перемены в системе знаний, идущих от просто эмоций и ощущений к созерцанию, а затем и созиданию, значит уже созданию, но без требования дополнительных эмоций от создаваемого, кроме тех, что может подарить сам процесс создания. Бог не радуется – Бог отпускает созданное, чтобы оно радовалось, и чтобы оно радовало, так он любит сделанное. Постижим ли каждый из нас лишь услаждением? Рим сказал – «НЕТ!» Так почему же мы продолжаем – торжествуя наследие, давно ушедших эпох, но не на уровне созидания, а на уровне того, что и убило их, придумавших статуи чтобы гордиться красотой тела, созданного богами по их образу. Но не ради искусства, нет. Они ещё не знали искусство. Но искусство начало убивать их культуру, культуру полубогов богов. Для нас нет причины сегодня рождать следствие, разорившее их наследие, доставшееся им как наследникам богов, нет больше той причины у нас, что была у них в познании пороков. Мы исчерпали все ресурсы, искажающие нравственность, заимствовав самое гнусное у РИМА, уловив его идеи на излёте своей эпохи, стали восторгаться их прошлым, но не учли опасность постигшую их судьбу. Они кончили искусством, мы начали с искусства. И вот мы достигли самого дна, дальше падать некуда, мы уже утеряли все социальные технологии, все психологические процессы поставив на костыли удовольствий, как систем адаптации в легализации любых пороков, распространив идею доступности всего и вся, до поистине идеальных, с точки зрения полного и окончательного самоуничтожения условий. Поздние римляне нам аплодируют стоя, я уверяю вас. Нейрон в восторге, он наш поклонник! Калигула просто в не себя от счастья! Ведь их идеи живут и это их идеи там, куда готов зайти антихрист через мужчину. Какой новый сервис нас ждёт? В США принимается закон о правовых нормах в допустимости педофилии, заменив позицию опасной психической деформации и отклонения, на основе сексуального влечения, поставив в норму подобное желание в общении с подростками и детьми взрослых особей. Постижима ли Она в таком себе? И кто тогда мать, подумай! Если тот, кто был некогда мужчиной, берёт её детей и буквально делает это, меняет пол, делая ребёнка уже в детстве не способным даже назвать свой пол. И законы эти принимаются вместе с ней. Она, готова отдать ему её собственное дитя. Мужчина снова опередил её. И так будет всегда! Пойми это! Пойми! Что же это есть такое самодостаточность: я есть – она и мы есть; она или я или мы, кто мы есть или только она, или только он, могу ли я без неё, а точнее мог ли я вобрать её в себя предыдущими опытами? Чтобы быть без неё, но чувствуя её в себе как поэт? Способен ли я быть не только поэтом, но и мужчиной, способным воплоти творить её? Тогда почему возможно то, что происходит? Как это возможно, почему она молчит? Когда речь идёт уже давно не о ней и не о мужчине, а о дитя её. Вдумайся женщина! Когда трансгендерный субъект заявляет, что постиг твою сексуальность, и вот «оно», кривляясь в серьёз на камеру в твоей одежде, которую мужчина создал для тебя, чтобы ты была ещё прекраснее… Какой упрёк царь тьмы тебе выставил? Теперь, «он», претендует на тебя саму… Не на место за твоим рабочим столом или где бы то ни было, где раньше и тебя-то самой не было, а на тебя. Как и ты сама, зайдя за пределы прежде, пыталась прикрутить себе его достоинство, только с помощью хирурга, так что же вышло? Вышло то, что все это вышло из-под контроля, некогда невинно начавшееся, как первый невинный поцелуй с женатым мужчиной. Того самого. Что очень любит свою жену. Не может признаться ей за что любит тебя. И какого элемента этого опыта тебе сегодня не хватает? Ответь! Ты спрашиваешь: руководствуюсь ли я инстинктом животного или же я принимаю разумное решение, когда ложусь с тобой новой в постель? Разумное оно лишь в том, что я пытаюсь добрать опыт схождением с женщиной, каким бы он ни был, теперь постепенно определив недостающее в этом опыте фактически закончив его. Поскольку женщина сильно обогнала меня, в этом своём самопознании. Знаю лишь одно, я отрицал её, я призирал её, я ненавидел её, я пугал её, я не хоте её, я губил её, я почти убил её в себе, и я почти убил себя. Но она возрождается, она хочет видеть меня, и я хочу видеть её новой. Без грязи, но вобравшей всё это. Как и я сам, чтобы более не быть отрешёнными бременем утекающего времени, словно муки несбывшейся упущенной возможности в трамвае, в метро, на улице, в кафе, хотел обрести что-то, где-то там, где тебя нет и не должно быть. Но оно есть. Потому что, все об этом говорит во мне, а я делаю так, чтобы ты была, а не казалась. Только я не хочу оспаривать встречу с тобой тем, что знаю, чем обременяет меня мир современности в роли тебя и, тем чем ты может явится в искажении самой себя для меня. Уповая лишь на нормы современности. Так как тут для меня нет больше запретов, а есть реальная зрелость достоинства. Достаточно ли мне опыта жизни сегодня, могу ли я положится на ум в том, чтобы оставить в тебе свой след примирения, простив тебя за всё сделанное, но простишь ли ты, мня вначале? Ты простишь меня? Сути конфликта я не знаю, могу только сказать, что он трансцендентен. Но мотив его состоит всегда лишь в том, как любое духовное начало, в своём неопытном ослеплённом горизонтами возможностей исследовании, не видящее границ, претендует в реальности на успех в покровительстве, считая мир бескорыстным, полным возможностей открывающихся безвозмездно. Вот в таких началах существуем, – каждый. Считая всё не важным, кроме основ собственного представления. Теперь же посчитав его возможности, сегодня она есть женщина и она есть мужчина. Так как мужчин, способных отстоять честь женщины в не материального мира или не на словах, и не на публику, осталось очень мало. Кто может устоять перед собственной похотью оказавшись в плену очаровательной? Кто останется силён перед предрешённостью каждого её жеста, каждого слова, взгляда, да ещё и успешной теперь? Только не здоровый или только знающий истинную цену последствий таких манипуляций в отношении к ней. Хотя подобный этому временной срез показывает лишь искусственное творение без определяющих основ развития нравственности, потому как он надуманный и фактически существует, как задача на прохождение определённого эмоционального этапа, последняя из задач нравственной трансформации упадка нашей цивилизации, мы его берём за основание вплетая в вехи истории почитая за прогресс. Затем, а если быть более точным, то уже стоит задача примирения сторон, уже как пересобравшейся сущности всего человечества. Имеющее только два равноценных пола в определении возможности познания опытом. Где опыт дальнейшей трансформации в сторону выправления социума в новою нравственную парадигму является трезвым самоопределением в принятой прозрачной системе отношений, основанной на платформе чистого творчества. Где каждое искажение имеет возможность проявиться в техническом воплощении, но никогда не переходит в реальность, как норма достижения. Так каждый имеющий за собой желание извращения над миром истины, будет занимать строгую категорию на уровне социальной иерархии, как только созревающий элемент действительности. Речь идёт об институтах, не унижающих достоинства субъекта, относительно его невежества, а разъясняющих субъекту его истинное место на предмет участия или не допущения к участию строительства мира, тем самым предупреждая об этом с детства, начиная с тех, кого нельзя заподозрить ни в чём дурном. Это безусловный институт, там нет определённых представителей, там нет наблюдателей, просто истина в стенах любой семьи и за стенами их дома, как суть их отражения, и есть понимание сути их проблем в жизни и сути их искоренения. Нужно лишь понять это. Наконец-то, суть примера будет обращена к личности, но не на политическом уровне пропаганды власти. Нет конечно. А личности, отражающейся в мире собственным существом примера блага, не требующей власти, имеющей её безусловно, не стремящейся к завоеванию умов, поскольку живёт так, как ум красит её саму. Она проста тем, такая личность, что знает себе цену. Цену больше которой ей не нужно, как стоимость её дела. Причина всех разногласий – это обман. Недоговорки, недомолвки, скрытность, и разные подобные нечистотам личины. Правила игры в системе начальника и подчинённого. Ценность смысла быть начальником и определение быть подчинённым, в сути нового, есть процесс свойства ведущего и ведомого. В определении естественной и верной парадигмы отношения к делу каждого, по аналогии с часовым механизмом. Где суть смысла обоих есть точное время на циферблате, за которым ни того ни другого не видно. Как шестерней механизма. Хотя основную работу делает пружина, а не главная шестерня. Ещё есть тот, кто создал часы, тот кто их заводит. И у того, кто их создал есть тот, кто создал его… Чтобы погасить маятник невежества, в отношениях иерархий, необходимы знания, отвечающие на вопрос: почему я тот, кто я есть, что движет мной? И могу ли я быть тем, кем вижу себя? Если да, скажи открыто, но не претендуй на чью-то свободу. Оставайся прежним до той поры пока не обрёл себя в новом деле. Поэтом ни у кого нет хозяина, или начальника, есть время, которое должно идти и в этом времени у каждого должно быть своё место и занятие. А частный и честный поиск этого места и этого занятия есть труд, которым так же можно и нужно уметь дорожить, если он честен, а не лукав. Трудиться, значит уметь создавать, значит не стремиться к искусству. Значит каждый труд существует, не абстрактно выражаясь в трактатах нормами священных писаний, а обращён к критике действующей личности самой личностью, находящейся на любом уровне социальной иерархии. Существующей в позиции: «быть строгим к себе – значит не давать повода принижать себя в своих умениях». «А если не умеешь ничего, то учись и терпи, пока не сможешь делом и знаниями отвечать на критику своих действий». «И если сам критикуешь личность, то критикуй нрав, критикуй отношение к делу, используя дело, как мостик к личности через дело, да так, чтобы смысл критики явил дело, искореняющее критику в дальнейшем». Чем выше сущность в своём знании себя, тем вероятнее чаще к ней будет обращаться мир за советом. А её совет – это её повседневные действия. Не более. Тем вероятнее такая сущность может стать примером для дела. Такая безусловная система иерархии существовала всегда. Н мы её пока ещё не смогли построить. Так как нет пока никакого значения МЫ. Наша современная система ценностей была построена на ложном представлении о возможности, как представленных возможностей достижением для субъекта, воспитавшая отношение окружающих нас на 99%. Так результат этого воспитания есть социальный образ любой сущности. Сегодня – это искусно или нет, устроенный, но отстранённый от реальности актёром вымысел, как желаемое или нет, представление её, самой, личности о самой себе.

«Кто из окружающих, считающих себя успешным, или скорее, какой созданный образ для окружающих сегодня является в действительности тем, о чем может честно заявлять, как необходимости в становлении лучшего себя, требуя этого от других? Никто, из тех, кто допускает возможность что-то требовать от других согласно своему образу, как сути перемен. Тем самым, демонстрируя своё несоответствие тому, чего сам пока не достиг. Ибо тут одно, совершенно исключает другое».

Позволь отвлечься, раз мы так много говорим: В новом времени наступившей эпохи чистого творчества – правда о самом себе, видимая окружающим, наконец-то легко определяется по множеству индивидуальных составляющих, поэтому всегда видима: одень ты хоть рясу, хоть пиджак, не важно, в парандже ты или в открытом платье, скрываешь ты ложь, являясь лишь ложью обществу в боязни раскрыть свою правду о себе, твои низменные привычки, выдадут её: твой внешний вид не даст её спрятать, твоя речь и голос не дадут спрятать. Так же, как и то, что ты ешь и пьёшь, говорит о тебе больше чем ты сам можешь сказать в оправдании себя. Но если ты потеряешь стыд, тем самым встаёшь порицающем каждого, кто не принимает такую правду, отказываясь от истины собственного отражения, то безусловно встаешь под пристальный прицел общественного ока, глядящего с уровня безусловной развитости в негласном определении факторов, образующих личность. Такая система оценки собственной личности, на предмет развитости для дела, сегодня доступна каждому, негласная, но конкретизированная в каждом элементе проявления эго. Тебе не избежать собственного разоблачения себя, как дихотомия полной и тотальной нравственной аннигиляцией. Дихотомия – как выход из предмета не достигшего возможности менять мир своим существом субъекта, есть взгляд на свой предмет сущности уже с позиции роста личности, идущей к значению человека. Теперь ты видишь почему мир такой, какой он есть, отражаясь действительностью в действительных качествах осознанного строительства мира каждым. После дихотомии и аннигиляции происходит дехамия в целое и теперь сущность готова принимать свойства собственного предмета отдельно от эго. Субъект переходит, постепенно и с усилиями воли в сознание личности, где любая собственная или чужая личина такой сущности, как субъект, пытаясь оказывать давление своей системой ценностей теперь терпит крах. После того, как эго поддаётся собственному контролю готова появиться система миротворческого союза между мужчиной и женщиной. Контроль, как творческое влияние, над собственным пространством всё также осуществляется при помощи осознанной связи с принятием решений собственным отражением на основе искажений дающих мнимый повод обвинений в недостатке пространства комфортом. Такую сущность теперь можно считать самодостаточной, и определять как личности. Она то и должна стать средством для повода остановить бездействующую, но действующую в своих искусственных интересах выскочку, порицающую других, лишь бы занять место среди себе достойных. Вот и пускай занимает пока место среди себе достойных, только не принимающих никаких решений. Проблема только в разнице их чиста. Система новых правил таится именно в искоренении такой возможности, как инструмента продвижения в политической конъектуре нынешнего времени. А, следовательно, сама безусловная видимая всем система чистого творчества исключает возможность для незрелой личности определять ход вещей цивилизации, заставляет начинать любого субъекта с поприща самоорганизации. Так, для создания мира, недостаточно саморефлексии – всего-то сноба, жалостливого поэта, неуча, учёного или быдла, политика, бизнесмена отрицающих ради отрицания сведущего в том, о чём говорит, лишь бы заработать, наследство и так далее… Поскольку ими руководит страх быть разоблачёнными. Страх потерять нажитое. Страх, как таковой. Это и есть сами определения для сущностей субъекта, не развивающихся в качествах личности, тем самым выражаясь ниже своего выдуманного ранга в жизни, существуя лишь в образе. Такое положение тоже будет существенно меняться, и такие категории, как: политик, предприниматель, поэт, учёный также будут коррелироваться через предмет свойств человека для возможности публичного, научного, общественного, образовательных занятий. Таким образом, схематично, мы видим элемент создания социальной системы, заменяющий категорию знаний в подходе определений, так сказать, сфокусированных на предмете качеств искусства сегодня. Новый, а по сути, никакой не новый в строение вселенского мира подход расширяется. Считай меняет систему самоопределения сущности в предмет личности, куда способность видеть и создавать искусство, как таковое, делая что-то в принципе, тоже входит, или входить (на безусловной основе), как основа критерия досуга или отвлечения, развлечения, что есть правда у же сегодня. Тем самым власть субъекта, сведущего лишь на уровне отрицания или какого-то ни было порицания других за некое несовершенство, действуя всегда хитростью, занимая лишь политическую основу в принятии решений. Мы сейчас говорим о тех субъектах, кто думал, и всегда считал себя лучше других будучи лишь хитрее, а мы с ними считались, почитая такие свойства за ум. Как-то, чем стало для нас искусство, где достаточно нарисовать что-то, и можно не быть, тем за кого себя выдаёшь искусственным рисунком. И поскольку мы убираем порицание вообще, как вид необразованности, почитая порицание, как приговор незрелой общественности любому неугодному действию, а значит прощаемся с пуританской доктриной оценки того, в чём сами воплотиться по тем или иным причинам не в силах, в связи со множеством личных причин оставаясь статичными, по причине всегда выстраиваемых в доктрину большинством – участниками стороннего некомпетентного мнения слабых и не совсем развитых сущностей относительно необходимости истинного примера не вызывая желания протеста, а за личиной благопристойного общества как правило может скрываться, к слову, кто угодно, хоть сам антихрист. Тем самым вставая в позицию защиты обиженных, думая, что безусловно совершаем благо и начинаем осуждать сильных, ища защиты от открываемой ими правды на собственное существо, среди таких же. И весь тот гнев основан в своём происхождении и исходит, условно, из-за того, что «на вечеринку нас не позвали» за отсутствием качеств позволяющих быть такими как те, кого порицаем, находится в основе настоящих человеческих качеств, хотя бы, с точки зрения признания желания быть там. И вот вам пример, тому, может и не лучший, поскольку как пример не на худшем, но пример, на мой взгляд, Василия Шукшина тут подходит отлично. Он-то, прекрасно понимал, что ему не запрещают там побывать однажды, туда, куда он стремился умом и душой, где есть те, к кому он стремился, но, чтобы там бывать, когда он сам захочет, а не когда его позовут, и всегда общаться с теми к кому стремился по сути, чтобы сделать больше для советского народа. А те, к кому он шёл, не отвернулись бы от него, потому как владели ценностью пока ещё отсутствующей в нём самом, как образование, требующее что-то нужное ещё от него самого, кроме выпячивания своего будто бы народного достоинства, не допуская даже мысли получить лишь их сострадание, как убогому. Наделил себя их знанием, не дав себе не единой возможность порицать происходящее. Терпя вначале, пусть даже насмешливое, высокомерное отношение к себе. Он знал, что нужно научиться отвечать, а для этого необходимо понять, в чём суть соответствия этого ответа. И каждый по его примеру должен жить, поняв причину столь строгих правил для будущего созидателя-творца. Психологически находящегося под давлением чей разум начинает лихорадить, от несбыточности понять причину своего состояния, как положения в необразованности, и от того бессилия не творить большее зло. Начиная как раз таки продираться по школе политической конъектуры для насильственного воздействия на то, что постичь пока не в состоянии, а все жизненные силы уходят на попытки убрать помеху. Т.е. такой сущностью двигает лишь желание кому-то что-то доказать, ворвавшись-таки на вечеринку в представлении относительно своего превосходства собственного субъекта в положении жизни используя не ум и знания, а например своё искусство, или искусственное положение денег, статуса и так далее… И таких ты должно избегать. И тут все средства будут задействованы, будь уверена. Да и ты сама, и ты сам не упустишь при случае личины… Чтобы перешагнуть пока находящееся для вас за пределами, как общество, в связи с определённым уровнем своего развития, пока не допускающего сущность в плане нахождения себя в данном опыте. Так и выходит, что лож слабых сбившихся в кучки порождает сильное зло. А ненависть и желание мстить за свою слабость, и откровенно лень, превращается в жизни в деятельность доказывать презрением свою значимость. И такая «деятельность» имеет тот же потенциал в возможности подпитки энергией в достижении определённых социальных высот в искусственной иерархии, где правит страх, делая несовершенную личность авторитарным авторитетом, в основе своей являющийся лишь ложной пародией на то, что может творить и созидать в любви к сущему реальный духовный авторитет, прибегая к нравоучениям лишь существование в мире каждого достойного такой власти. Это и есть именно та определяющая нашу реальность парадигма свойств антитворчества, которую нужно менять, и она меняется сегодня, поскольку ресурсная основа, питающая мир также меняется. Ресурс требует качества, от того, кто сможет узнать и обуздать свои пороки зная их лично, стараясь искренне понять в чём суть их, не обрушиваясь с желанием управлять ради мести за совершённое над ним самим жестокими и начесными пуританскими учителями. В этом и есть основная задача примирения сторон. А не борьба начал за господство, стоящая на формах современного влияния на мир, кажущееся тем или иным началом. Прекращение разделения главного творческого механизма на два противоположных борющихся за господство начал: материального и духовного. Великий обман, великое недомолвка, великое безумие и великая глупость. Это не разделение, это путь двух начал, одного фундамента одного мира. С одной лишь разницей, материальное не должно превосходить по силе влияния значимости духовное. Поскольку духовное определяет высшие сферы материального. Это аксиома, но также и маятник способный расшатать этот фундамент и свалить мир в небытие нравоучением. Что, собственно, сегодня и происходит. Допустив к началу сотворения мира циничных, но талантливых в хитрости и изворотливости нигилистов, вставшие над миром финансов политики, в сути произошедших из обиженных и опущенных существ ещё в детстве той системой, против которой они желали бороться. Но стали ей служить… Разрушив духовность изнутри, слабостью своего мировоззрения, ограниченностью видения, но масштабом влияния, поставив на самое простое, на низменное, пользуясь извращенностью, полагания, и местью за трагическое прошлое придумывают нам правила жизни, в которых нет духовности, а есть только успех… Впуская в мир новые формы влияния, создавая разновидности отношений с этими формами, в которых нет истины, одна лишь горькая правда окружающая нас, как чужой успех. Успех и есть доминанта, та, от которой бежит женщина и к которой она стремится. Порочность её самой есть всестороннее падения нравов мужчины. И теперь, я, оказавшись лицом к лицу с этим пороком, желающий его уничтожить в себе, хочу найти её. И сказать ей что-то. Не исказив правды о ней, желаю её не для того, чтобы воспользоваться её страхами, её пороками и опытом в нём, а пройти этот опыт с ней и завершить его на веки. Явившись созданием таких отношений, в которых эстетика сближения с ней, как с подругой, как с товарищем, не от похоти, а для дружбы, есть основа-принцип, есть синоним вечности точно так же, как для двух совершенно самостоятельных не зависящих друг от друга существ, живущих в дикой природе. Не ради двоих себя, а ради создания самой природы. Входящих в поле совместной деятельности не ради демонстрации своей несчастной участи, перекладывающих свою кармическую проблематику на другого, кем бы он тебе не казался, а взаимодействуя, только лишь будучи в значении феномена истинной любви. Для меня она, любовь истинная, означала бы, полное независимое существование от таких значений, как доставлять проблемы партнёру. Я хочу научиться с ней дружить. Но пока только сдерживаю себя, чтобы не выдать с потрохами себя, ибо пока я остаюсь, тем, кто жаждет её не как друг друга. Я хочу стать дураком, умеющим дружить с женщиной, какой бы она ни была. Как бы это не звучало мрачно или же лукаво. Я не хочу представлять для неё вечную опасность или сосущую её соки гадость я рассчитываю на здравый смысл в том, что есть сама энергия такой люби к ней. Можно ли это, возможно ли такое? Я уверен, что да! Через поколение, пройдя через новую школу бытия в осознании своей самодостаточности, соединив в себе два элемента познания в опыте осознания и созерцания её, только тогда пусть великий и ужасный – Мужчина, скажет мне самому, что он думает на сей счет, как творец чести, как творец примера для эстетики высшей красоты сотворения рода человеческого в нравственном аспекте его продолжения и развития. Ибо ключ к миру находится в женской груди, мужчина же, вскормленный ею, есть тот, кто сам определил себя сыном той, которую сегодня позабыл как мать. И так она и есть, хозяйка мира, знающая цену своему лучшему другу – мужчине. Готов ли мужчина к смирению? Я не знаю. Ответом на этот вопрос может стать чистая рефлексия на сущность настоящей женщины. Мне же хочется принять смирение, найти и вернуть себе его источник, тот феномен определения женщины, коим она является на самом деле.