Остановка «Цунами»

© Гурин С., 2019

* * *

Мое детство прошло на самом крупном острове Курильской гряды, куда сразу после войны переехали мои родители. Всегда хотел найти художественное произведение о жизни первых переселенцев, об их нравах, об отношениях с ранее проживающим на этих территориях японским населением, о становлении гражданского общества на островах. Но нашел только несколько жалких пародий на убогий быт островитян, погрязших в пьянстве и безделье, да парочку произведений военного периода.

Разбирая свои дневники, подумал: а почему бы самому не ознакомить своих детей и внуков, как и чем жили их предки. Пусть узнают о тех временах не из телевизионных сериалов, не от расплодившихся сегодня горе-историков, а, как говорится, «из первых уст». Конечно, на примере одной семьи трудно создать полную картину, к тому же многие детали и события не сохранились в памяти.

В повести «Остановка «Цунами» я попытался предельно честно сохранить дух и настроение, царившие в обществе того времени. Рассказы в большей части автобиографические, написанные в разные периоды жизни страны, порой просто пересказ услышанных от родственников историй.

Один близкий мне человек как-то сказал: «Если не можешь не писать – пиши, но будь добр, уважай тех, кто будет читать. Мало хорошо знать то, о чем пишешь, надо еще вызвать интерес у читателя, чтобы он узнал что-то новое, вызвать у него какие-то ассоциации, может, даже воспоминания из его жизни, попробовать заставить его порассуждать, поставить себя на место героев».

Я пытаюсь следовать этим правилам, что из этого получается – судить вам.

Остановка «Цунами»

 
Там тьмою островов посеян,
Реке подобен Океан;
Небесной синевой одеян,
Павлина посрамляет вран.
Там тучи разных птиц летают,
Что пестротою превышают
Одежду нежныя весны;
Питаясь в рощах ароматных
И плавая в струях приятных,
Не знают строгия зимы.
 

М.В. Ломоносов

Теплоход «Ольга Андровская» отошел от причала поздно вечером, когда в портовом сахалинском городке уже начали вспыхивать редкие огоньки, отражаясь в потемневшей от вечерних сумерек воде, они мелкими брызгами разлетались от борта набирающего ход судна. В корабельных динамиках гремела мелодия марша штаб-трубача Агапкина «Прощание славянки».

Всюду царила суета, хорошо знакомая часто путешествующему морским транспортом человеку. Пассажиры занимали, согласно приобретенным билетам, каюты, протискиваясь с багажом по узким переходам корабля, расспрашивали стюардов о режиме работы ресторана и кинотеатра, о времени пути до пункта назначения и о многом другом, что они могли бы узнать без лишней спешки несколько позже. С капитанского мостика по громкоговорителю раздавались указания палубной команде, сопровождающему теплоход буксировщику, с которого вскоре прозвучало традиционное пожелание «семи футов под килем». Раздался прощальный гудок, и пассажирское судно взяло курс в открытое море.

Начальство расщедрилось для нового прокурора района на каюту-люкс рядом с рестораном и баром для пассажиров. В каюте, кроме двух спальных мест, имелся письменный стол, на котором расположились телефон внутренней связи и настольная лампа, небольшой холодильник и два мягких кресла рядом с журнальным столиком, а также, за прозрачной перегородкой, туалетная комната. Гордеев поставил у одной из кроватей чемодан и спортивную сумку, в которых было все его имущество, оставшееся после развода с женой, и поспешил на палубу. Временное жилье ему понравилось, особенно он был рад отсутствием второго пассажира, поскольку сейчас, как никогда, хотелось побыть одному, осмыслить события последних дней, поразмышлять о первых шагах на новой работе. Обязанности прокурора Гордееву были хорошо знакомы, пять лет на этой должности в одном из районов Сахалинской области не прошли даром. Но район, в который он получил назначение, имел свои особенности. Во-первых, отсутствие квалифицированных кадров, во-вторых, транспортная оторванность от областного центра, в-третьих, специфичность контингента населения. Большинство работников нанималось на период путины, времени, когда лососевые породы рыб шли на нерест в многочисленные реки и ручьи острова. Народ ехал на заработки со всего Союза и не всегда лучшие его представители. Кроме того, у бывшего прокурора не сложились отношения с местной администрацией, и он пустил на самотек профилактическую работу с населением. «Видимо, с этого и придется начать», – подумал Гордеев, еще с комсомола общение с людьми никогда не было ему в тягость.

Теплоход все дальше удалялся от берега, на котором одинокие огни быстро множились, превращаясь в большой праздничный фейерверк. Зажглись прожектора на портовых кранах, замерцали уличные фонари, суетливо замигал многочисленными фарами городской транспорт. Городок начинал свою ночную жизнь. С ним у Стаса были связаны только приятные воспоминания. Проводы дочери в первый класс, рождение младшего сына, походы в лес за грибами и ягодами, праздничные застолья семьями с друзьями. Здесь начинался его карьерный рост как юриста.

«Прекрати пускать слюни, – отгоняя мысли, прикрикнул на себя Гордеев, – это все в прошлом, у тебя начинается новая жизнь: новая работа, новая семья. Ведь тебе нет еще и сорока, думай о будущем». На палубе заметно посвежело, начал накрапывать мелкий дождик. Еще раз бросив взгляд в сторону скрывшегося за ночной мглой берега, он отправился укладываться на ночлег.

Подходя к своей каюте, Стас услышал в баре громкие крики и нецензурную брань. Заглянув в опустевший бар, он увидел трех изрядно подвыпивших парней, самый рослый из которых пытался через барную стойку дотянуться до испуганного бармена.

– Ты что б… такая, нерусский, че ли? Давай водки, мать твою, видишь, душа горит, праздника просит.

– Ребята! Бар уже закрыт, буфет опечатан, а мне еще убрать помещение надо, – жалобно умолял бармен, – да и хватит вам уже.

– Кому хватит? Мне? Ах ты, тля!

В верзиле Гордеев узнал «крестника» по делу о разбойном нападении, обвинение по которому он поддерживал несколько лет назад.

– Савельев! Ты когда освободился? Что опять бузишь?

Парень перевел затуманенный алкоголем взгляд на стоявшего перед ним коренастого мужчину в элегантном костюме, так некстати вмешавшегося в их «милый» разговор с барменом.

– Че надо? Не получал давно? Так это сейчас сделаем.

Вдруг взгляд дебошира начал проясняться и, кажется, приобретать какую-то осмысленность, рот растянулся в пьяной улыбке.

– Гражданин начальник! Какая встреча! – и если бы Стас вовремя не отстранил руки выпивохи, дело могло дойти до пьяных объятий.

– Ша, друганы! – обратился верзила к своим попутчикам, с удивлением взирающим на резкую перемену настроения своего дружка, – это мой хороший знакомый. Вот такой мужик! – и сунул в сторону бармена сжатый кулак с поднятым вверх большим пальцем, видимо, для того, чтобы тот понял, какой замечательный перед ним незнакомец.

– Все тип-топ, мужики, разрешите откланяться, – при этом парень вытянулся в полный рост, дернул подбородком вниз и попытался сомкнуть ноги в стоптанных ботинках вместе – жест, подсмотренный им, видимо, в одном из кинофильмов о гусарах, но изрядное количество выпитого алкоголя потянуло в сторону, да так, что ему пришлось опереться на своих собутыльников. Затем троица, пошатываясь, двинулась к выходу.

– Спасибо, – промямлил бармен, обращаясь к Гордееву, – может, вы что-то хотите? Давайте я сделаю кофе.

– Извини, но я кофе на ночь не пью, а ты закрывай свое заведение, пока еще кто-нибудь не пришел. Спокойной ночи!

– Вам тоже хорошего сна, – настроение у юноши явно улучшилось, глаза повеселели, – еще раз большое спасибо, я просто не знал, что с ними мне делать. Меня Виктор зовут, обращайтесь, если что понадобится.

Виктор проводил своего заступника до двери и закрыл ее на ключ.

Утром Станислава разбудил динамик внутренней судовой связи, команда готовилась к прибытию в порт назначения. Сделав, чтобы окончательно разогнать сон, несколько гимнастических упражнений, приняв душ и наскоро позавтракав, он вышел на палубу. В утренней дымке на горизонте проступали очертания Итурупа, самого крупного острова Курильской гряды. До прихода русских и японцев острова были населены айнами. На их языке «куру» означало «человек, пришедший ниоткуда», откуда и пошло их второе название «курильцы», а затем и наименование архипелага.

Цепь островов между полуостровом Камчатка и островом Хоккайдо чуть выпуклой дугой протяженностью более тысячи километров отделяет Охотское море от Тихого океана. Здесь прошло послевоенное детство и часть юности Гордеева. Картина приближающегося берега вызвала яркие воспоминания более чем тридцатилетней давности.

* * *

Лето 46-го года, пароход «Уэлен» с переселенцами болтался на рейде залива Рубецу всю ночь. Подошли к Итурупу поздно вечером, и капитану передали с берега, что разгрузка начнется не раньше девяти часов утра. Большинство пассажиров в эту ночь не спали. Кто-то собирал и увязывал в большие узлы свой небогатый скарб, другие слонялись по палубе и вглядывались в чуть заметные огни на берегу. Георгий с женой Натальей, облокотившись на фальшборт, пытались представить, какой для них станет эта земля на ближайшие пять лет. К матери прижимался семилетний сынишка Стасик.

Гордеев демобилизовался в конце 45-го, их с братом Анатолием после окончания войны еще некоторое время командование не отпускало на гражданку. Узел связи при штабе Тихоокеанского флота и после окончания боевых действий нуждался в опытных радистах. В Управлении «Дальрыба», куда они пришли после армии устраиваться на работу, готовы были с радостью взять таких классных спецов, но… без предоставления жилья. Мать у братьев умерла в 43-м, а идти в примаки к теще, Наташкиной матери, Георгий наотрез отказался, тем более что с матерью в небольшом доме проживал еще и младший брат с женой, пришедший с войны инвалидом. Васька Цибин получил тяжелое ранение в живот под Сталинградом и в сопровождении медсестры был отправлен домой к матери в город Ворошилов. Дуся оказалась землячкой, ее родственники, как и дед Цибиных, были переселенцами на Дальний Восток с Украины. Какое-то время она выхаживала раненого по долгу службы, а потом и прижилась. С невесткой у Натальи отношения с первых дней не сложились. Может быть, причиной этому была сестринская ревность, а может, взбалмошный характер Дуси, которая за время пребывания в семье сумела перессориться не только с золовкой, но и со всеми соседями. И как ни жалко было мать, крепко привязавшуюся к внуку, Наташа долго не раздумывала, когда муж предложил переехать во Владивосток. Новый 1946 год они встречали уже на съемной квартире, на улице 25 Октября, бывшей Алеутской. Хозяйкой квартиры была хрупкая, миловидная женщина, похоронившая в 44-м своего мужа. У Ванюши, так она его в разговоре называла, не выдержало сердце, когда они получили с фронта вторую «похоронку», уже на младшего сына. Вера Ивановна приняла жильцов как родных, взяла на себя хлопоты по кухне, баловала маленького Стасика нехитрыми сладостями, и называла его не иначе как «наш внучок». Иван Иванович при жизни занимал важный государственный пост, и вдову изредка навещали бывшие сослуживцы, приходили непременно с подарками, в основном это были продукты, которые в простых магазинах приобрести было нельзя. Посещение одного гостя стало судьбоносным для семьи Гордеевых. Слатов Петр Тимофеевич считал себя учеником Ивана Ивановича, ему он был обязан своим продвижением по службе и относился с особой нежностью к Вере Ивановне. Как-то раз за чаем разговор зашел о службе в армии.

– Ты, Георгий, где воевал?

– Да мы с братом всю войну при штабе флота в узле связи прослужили. Три раза рапорта подавали, чтобы нас на Западный фронт оправили, даже Верховному писали, после чего я чуть «на губу» не загремел.

– Специалисты и здесь были нужны.

– Вот так полковник Осин мне и сказал.

– Судя по медалям, ты не на плохом счету у командиров был, – Слатов задумчиво посмотрел на китель бывшего краснофлотца, где вверху слева были пришиты наградные планки, – а до армии что делал?

– Тоже радиооператором работал. Мы с Толькой, как курсы ОСОАВИАХИМа в 30-м закончили, так до сих пор с радиосвязью и связаны, – Гордеев улыбнулся своему каламбуру, ему нравилось общение с этим, еще не старым, собеседником.

– Сначала контора связи на Камчатке, потом до самой мобилизации ходил на краболове «Всеволод Сибирцев» радистом.

После этих слов гость оживился.

– Так ты у Сковпена работал?

– Да, у Дмитрия Николаевича. А вы, Петр Тимофеевич, тоже его знаете?

– Каждый раз удивляюсь, насколько тесен наш мир. Я ведь, Жора, на «Всеволоде Сибирцеве» почти всю войну прошел. В каких переделках только наш краболов не побывал, мы даже десант на Сахалин в Маока высаживали, – было видно, как приятны для Слатова эти воспоминания.

– Так вы тоже моряк? – Гордеев проникся еще большим уважением к своему собеседнику.

– Ну, можно и так сказать, хотя я больше по политической части. Слушай, Георгий Сергеевич! – мужчина перешел на официальный тон, лицо сделалось строгим, сразу стало видно – перед вами человек, наделенный определенной властью, – я получил назначение для работы на одном из островов Курильской гряды. Ты, конечно, знаешь, Правительство приняло решение о заселении Курильских островов нашими соотечественниками. Будут организовываться новые рыбокомбинаты, заводы по воспроизводству молоди лососевых пород, перерабатывающие предприятия. Специалисты нам ох как нужны. Назначим тебя начальником радиостанции на одном из рыбокомбинатов, жене тоже работу найдем, она у тебя, кажется, бухгалтерский работник, не так ли? Хорошие подъемные, двойной оклад, северные надбавки, заключите договор на пять лет, заработаете деньжат, а там как захотите, или остаться, или уехать.

– Умеете, вы, Петр Тимофеевич, заинтересовать человека. Только, вы знаете, меня волнует вопрос жилья, кроме того, у меня брат, мы практически никогда не разлучались, он тоже радиооператор.

– Брату мы работу найдем, а вот с жильем… Японское население мы пока еще не все репатриировали, а своего построили очень мало, людей не хватает. Хотя постой, недавно разговаривал с директором Курильского рыбокомбината, у него в Утасице подготовлен дом под радиостанцию. Это в южной части острова, правда, далековато от районного центра. Но зато природа! Настоящие субтропики, лес, грибы, ягоды, соловьи поют. Просто рай. Ну что? Согласны поехать?

– Так уж и соловьи. Мне бы с женой и братом посоветоваться, – Георгий уже загорелся неожиданным предложением, но пути отхода нужно было оставить.

– Конечно, конечно, посоветуйся. А я сегодня же позвоню в Управление и предупрежу кадры. Надумаете, заключайте договор, оформляйтесь пока в резерв и первым пароходом милости просим.

– Петр Тимофеевич! А какой остров?

– Я разве не назвал? Итуруп!

Вот так решилась судьба семьи Гордеевых на ближайшие, как они думали, пять лет.

* * *

На рейд теплоход встал около десяти часов утра по сахалинскому времени. Туман рассеялся, и стали видны очертания острова. Прямо по курсу теплохода виднелись постройки и причал поселка Китовый, по правому борту можно было увидеть строения районного центра – Курильска, слева возвышался покрытый седой шапкой облаков вулкан Богдан Хмельницкий.

Воспоминания Стаса прервал подошедший к нему молодой человек.

– Доброе утро, Станислав Георгиевич! – это был вчерашний знакомый из бара.

– Доброе, доброе Олег. Голова не болит?

– Да все нормально. Вы извините меня, перебрал чуток. Встретил знакомых, вместе на зоне «парились», вот и решили отметить.

– Ладно, забыли. Ты сам-то как сейчас? Насколько я помню, у тебя в Корсакове семья.

– Не дождалась меня Ленка, уехала с каким-то погранцом на материк и дочку с собой забрала. Вот завербовался для работы на время путины, может, и навсегда останусь. В родном городе с моей справкой об освобождении места не нашлось, – Олег тяжело вздохнул, погруженный, видимо, в свои мысли, – а вам спасибо большое за то, что по справедливости на суде разобрались, нож действительно не мой был.

– Хорошо, еще, думаю, увидимся, только не по такому поводу, как вчера. Меня назначили прокурором района, так что обращайся по старой памяти, – Гордеев пожал протянутую парнем руку и стал наблюдать за приготовлением команды к высадке пассажиров.

Подошел катер с плашкоутом на буксире и начал швартоваться по левому борту судна. Палубная команда, закрепив швартовые, спустила трап, по которому первыми поднялись пограничники – лейтенант и двое рядовых для проверки проездных документов прибывших. Вдруг по рупору раздался громкий мужской голос:

– «Славный остров Итуруп приветствует нового прокурора района. С прибытием вас, Станислав Георгиевич!».

Пассажиры, столпившиеся у трапа, с интересом завертели головами, отыскивая того, к кому было адресовано приветствие. Из рубки буксира выглядывало улыбающееся лицо парня в форменном морском картузе. Присмотревшись, Гордеев узнал в лихом морячке Володьку Карасева, давнего друга младшего брата Сережки. Их матери в 47-м родили мальчишек в одной палате чуть ли не в один день. С тех пор семьи сдружились и даже, уехав с острова, изредка обменивались праздничными открытками.

«Как быстро доходит информация, – подумал Стас, – ведь только три дня назад подписан приказ о моем назначении, а поди же ты, уже и гражданские знают, что я еду этим рейсом». Не желая привлекать внимания, он слегка кивнул Володьке головой, давая понять, что услышал его, и направился к трапу, где уже полным ходом шла выгрузка. Море слегка штормило, и пассажирам приходилось выжидать, когда последняя ступенька трапа поравняется с палубой плашкоута, и быстро на него перескакивать.

На берегу Гордеева встречали двое – мужчина лет сорока в форме майора милиции, и второй, чем-то похожий на нового прокурора, такого же роста, тоже в очках, правда, заметно постарше и потучнее.

– Начальник районной милиции Сергеев, – и, немного помедлив, майор добавил: – Василий Иванович, прошу не путать с Чапаевым, – после чего лицо его расплылось в улыбке, но тут же приняло серьезный вид. Похоже было, что майор несколько навеселе.

– Кротов, судья, – представился второй встречающий, – вы извините, председатель райисполкома встретить вас не мог, но просил передать, что завтра в любое время ждет у себя.

«Ну, вот, начинаются чиновничьи игры, – подумал Гордеев, – сразу хотят показать, кто в районе хозяин. Мы люди не гордые, главное, чтобы дело не страдало».

Прошло не более четверти часа, и милицейский уазик остановился у одного из двухэтажных домов на окраине Курильска. С этого места как на ладони открывался вид на районный центр. Во времена учебы Стаса в средней школе на этом довольно обширном плато располагалась метеостанция и остановка автобуса, курсирующего между Китовым и Курильском, которая получила в народе название «Цунами». Круто вниз от жилых домов спускалась деревянная лестница, соединяющая жилой микрорайон с центром городка. Вдалеке виднелся мост с покосившимися перилами, соединяющий берега реки Курилки, в устье которой приютились одноэтажные домики еще японской постройки. За исключением нескольких новых зданий, Гордееву показалось, мало что изменилось в населенном пункте за прошедшее время. «Сколько же лет прошло?» – подумал он, рассматривая панораму города своей юности. «Кто-то сказал: в прошлое возвращаться нельзя даже во сне, потому что однажды в нем можно и остаться. А у меня такое чувство, будто я никуда и не уезжал».

В квартире на втором этаже брусового дома на два подъезда, их встречала женщина бальзаковского возраста.

– Анна Степановна, – представилась она, – делопроизводитель районной прокуратуры, а по совместительству являюсь вашим секретарем, Станислав Георгиевич.

От сервированного в зале стола шел такой аппетитный аромат, что Гордеев сразу понял, как он проголодался. Кроме яичницы с чашкой кофе, на теплоходе уже сутки как он ничего не ел. На столе в изобилии присутствовали местные деликатесы. Красную рыбу представляли: балык «со слезинкой», соленые брюшки горбуши, две пиалы красной икры, посыпанной зеленым лучком. Тихоокеанская сельдь блестела жирными боками рядом с дымящейся в чашке молодой картошкой, посыпанной свежим укропом. Дополняли этот кулинарный букет соленые грибочки, огурчики, папоротник, заквашенный по особому рецепту. На краю стола стояли несколько бутылок с яркими наклейками и кувшин с ягодным соком. Кульминацией этому пиршеству была большая супница с ароматной ухой, запах которой все почувствовали еще в прихожей.

«Прямо генеральская встреча, – подумал Стас, – интересно, что обо мне здесь уже знают? Несостоявшийся прокурор области, аморальный тип? Бросил жену с двумя детьми, нашел себе молодуху, отбудет свой срок и забудет, как нас звать. А что? Кажется, все так и есть. Кроме молодухи, не такая Марина молодая – дочке пятнадцать».

– Прошу всех за стол! – на правах хозяйки произнесла Анна Степановна, – сейчас принесу котлеты из духовки и можно обедать.

Первый тост подняли за благополучное прибытие нового прокурора и молча принялись за обед. Когда было покончено с ухой, первой нарушила молчание женщина:

– А я вас, Станислав Георгиевич, хорошо по школе помню, я училась на два класса младше. Помните, с вами учился мальчик Толя, все девчонки нашего класса были в него влюблены. Вы не знаете, где он сейчас?

Как же не помнить Тольку Стороженко? Лучший спортсмен школы, красавец, он единственный решался крутить «солнышко» на турнике. «У летчика должен хорошо работать вестибулярный аппарат», – говорил он ребятам. Все знали, что после школы Толя собирается поступать в летное училище и стать военным летчиком. Недавно встретил Юрку Никитина, он рассказал, что Толик погиб в Афгане, выполняя, как сейчас принято говорить, интернациональный долг. Все-таки стал он военным летчиком. Да, разлетелись одноклассники по всему Союзу. Юрка работает главным механиком в одном из леспромхозов на Сахалине, Нюра Агеева стала многодетной матерью и воспитывает детей, Быхалин стал судоводителем и «ходит в моря», Чернов закончил театральный и уже успел сняться в нескольких фильмах. Вот бы собрать сейчас всех.

– Между первой и второй… – прервал размышления Гордеева Василий Иванович, но звонок телефона не дал закончить ему всем знакомый тост.

Кротов, который сидел ближе всех к аппарату, снял трубку и тут же передал ее майору.

– Тебя! – коротко сказал он.

По лицу начальника милиции стало понятно, что информация была не из приятных.

– Звонил дежурный. В Куйбышевке убита женщина и, кажется, изнасилована. Мне надо ехать.

– Я с тобой, Василий Иванович, – Гордеев с сожалением бросил взгляд на обеденный стол и поспешил за майором.

По дороге Сергеев рассказал о криминальной обстановке в районе, пожаловался на нехватку кадров, старую технику, отсутствие средств на ремонт здания милиции. Станислав молча слушал майора, внимательно всматривался в окно и старался восстановить в памяти знакомые места своей юности. Средняя школа в те годы была только в Курильске, и молодежь из района, желающая продолжить учебу после 7-го класса, жила в интернате. На школьные каникулы все ребята отправлялись по своим домам. Поселок Одесский, где работали и жили родители Стаса, располагался на юге острова не менее чем в ста километрах от райцентра. Дорога занимала два, а то и три дня. В любую погоду, где с оказией, часто пешком, а зимой на лыжах, несмотря на усталость, подростки преодолевали часто небезопасный путь ради нескольких дней пребывания в родной семье.

Вот проехали знаменитую «подкову», так прозвали в народе один из самых опасных участков пути между поселком Рыбаки и населенным пунктом Куйбышевка. Дорога в этом месте делает крутой поворот на 180 градусов, огибает скалистую гору. Ширина проезжей части позволяла лишь с трудом разъехаться двум гужевым подводам, а если встречались два грузовика, одному приходилось сдавать назад, чтобы не свалиться в пропасть. Гордееву вспомнилась история, произошедшая зимой 55-го года. Ребята возвращались в школу с зимних каникул. С Лезозаводского, что в трех километрах от Одесского, он с двумя своими одноклассниками на военном грузовике добрался до Буревестника, небольшого военного городка на берегу залива Касатка. Оттуда к вечеру дошли на лыжах до Куйбышевки, где и заночевали у приятелей. Здесь к ним присоединился еще один школьник Борис Журавлев, и на следующий день решено было продолжить путь. С утра мела легкая поземка, и мать Бориса отговаривала ребят от похода, но желание поскорее добраться до родного интерната было сильнее непогоды. Когда начало рассветать, пошел сильный снег, дорогу стало быстро заметать, и, если бы не редкие вехи, выставленные вдоль нее, подростки легко могли сбиться с пути.

– Может быть, вернемся? – взмолилась Нюра.

– Да мы уже больше полпути прошли. Сейчас будет «подкова», а от нее рукой подать, – Борис, конечно, хитрил. «Рукой подать» это было не менее десяти километров до поселка Рыбаки, а там еще около трех. «Подкову» проходили, как можно ближе прижимаясь к скале, где заметало потише и снега было поменьше. На спуске, у одной из вешек, обнаружили фигуру мужчины. Бедняга сидел в сугробе, скрючившись, и почти не подавал признаков жизни. Пока Нюра растирала снегом изрядно побелевшее лицо и окоченевшие руки дядьке, Толя и Стас наломали еловых веток, а Борис смастерил из них волокушу, связав шарфами. Идти нежеланный попутчик не мог, поскольку, кроме обморожения, к тому же был мертвецки пьян. Ребята надолго запомнили эти десять километров, дистанцию, которую каждый из них не раз пробегал на лыжных соревнованиях. Ремни от брюк, за которые они тянули волокушу, резали плечи, лыжи проваливались в свежем снегу, порывы ветра сбивали дыхание. Порой им казалось, что этим испытаниям не будет конца, но бросить незнакомого человека замерзать они не могли. На подходе к поселку школьников встречал пограничный наряд, вышедший им навстречу по звонку из Куйбышевки. Мужчина сильно обморозился, зато остался жив.

Так за разговорами и воспоминаниями вскоре подъехали к месту происшествия. Дневная смена в цеху по переработке рыбы уже заканчивалась, и у деревянного склада на берегу моря постепенно скапливался народ. Все были обескуражены, и каждый хотел высказать свою версию случившегося. Здесь же находился приехавший из соседнего поселка участковый, который пытался успокоить собравшихся.

– Товарищи, не мешайте следствию, прошу всех разойтись, кого нужно будет – вызовут. Милиция во всем разберется.

– Да что там разбираться, Пашкиных рук это дело с его дружками. Они с самого утра глаза заливали.

– Тащите его, мужики, сюда, он, верно, в общаге пьяный вдрызг спит.

– Да что с него сейчас толку, он ни бе ни ме, ни кукареку сказать не сможет.

– А Тамарка дура, нашла с кем хороводиться.

– Жизни, то лишать зачем?

Местом преступления являлся ветхий деревянный склад, построенный еще при японцах, используемый для хранения рыбацких орудий лова. В одном углу в беспорядке были свалены оранжевые поплавки, размерами с футбольный мяч, в другом на куче сетей для прибрежной рыбалки лежало тело молодой женщины. Яркая странгуляционная борозда на шее жертвы не вызывала сомнений в насильственной смерти. Здесь уже работали инспектор уголовного розыска Платов и судмедэксперт из Курильска. За все время работы в органах Гордеев так и не привык к виду мертвого человека, поэтому после доклада инспектора постарался побыстрее выйти на свежий воздух. К этому времени рабочие уже привели рыжеволосого парня с распухшим от беспробудной пьянки лицом, на котором виднелись свежие ссадины. Видимо, сопровождающие не особенно церемонились с ним. Хмель у рыжего еще не выветрился, и он с трудом вспоминал события дня.

– Утром ко мне приехали кореша, привезли с собой спирт. Крепко выпили. После обеда к нам присоединилась Тамарка, но я это уже плохо помню. Был в отключке. Куда делись кореша, не знаю. Помню только, что бабла у них было немерено. Как зовут? Витек и Кочуба, фамилия или имя это, я не знаю.

Было ясно, что у парня больше ничего добиться нельзя. К Гордееву в это время подошел участковый.

– Товарищ прокурор, уборщица из конторы видела, как двое мужчин садились в легковую машину, сто пудов наши клиенты.

– Что будем делать, Станислав Георгиевич? – Сергеев явно передавал инициативу в руки нового начальства.

Стас понял, что от его действий многое сейчас зависит. Надо было показать и бравому майору, и молодому инспектору, да и столпившимся в ожидании рабочим, что приехал не кабинетный чинуша, а грамотный профессионал, хорошо умеющий делать свою работу.

– Платов! Этого алкаша в наручники, – Гордеев с удовлетворением отметил, что появился азарт, знакомый ему по работе следователем, – тело после осмотра судмедэкспертом определить в холод. Я думаю, в цеху есть холодильник. Еще раз внимательно осмотри место преступления, может быть, найдешь какие-то вещественные доказательства. Я звоню погранцам и военным, пусть перекроют все дороги и порты. Закончишь осмотр – поможешь мне с опросом свидетелей. А ты, Василий Иванович, – обратился он к майору, – бери участкового и поезжайте в Буревестник. Переговорите с работниками порта, со всеми капитанами, готовыми выйти в море, облазьте все щели, где можно укрыться. Не могут негодяи далеко уйти. А вас, товарищи, кто может помочь следствию, прошу пройти в контору.

Вскоре опрос свидетелей превратился в импровизированный прием по личным вопросам. Рабочие жаловались на задержку выдачи заработной платы, на отсутствие нужных лекарств в медпункте, на плохие санитарно-гигиенические условия и многое другое, что делало их существование некомфортным. Видимо, с руководством рыбокомбината новому прокурору предстоял серьезный разговор.

Ближе к полуночи из Буревестника вернулся Сергеев, по его сияющей физиономии было видно, что поездка удалась.

– Сцапали голубчиков! В Японию хотели удрать. За приличные деньги капитану «РБушки»^[1] предлагали отвезти их за границу. Но наши не продаются! – майор был доволен проведенной операцией.

– Эта троица тоже наши, – заметил Гордеев, – а вот как случилось, что они могли пойти на такое преступление, предстоит установить нам.

– Да, Георгиевич! У долговязого нашли женские часы и золотую цепочку, уверен, они принадлежали убитой, – начальник милиции посчитал, что сопричастность его к раскрытию преступления дает ему право так запросто обратиться к прокурору.

– Я надеюсь, Василий Иванович, были соблюдены все процессуальные действия при изъятии вещдоков? – Гордеев отметил некоторую фамильярность в обращении, но замечание майору делать не стал.