Вечерело… Ковер желтых, оранжевых и огненно-красных листьев устилал мой двор. Я брела по дорожке, подбрасывая носками туфель уже опавшие, но такие красивые листья, и ощущала смутную тревогу.

Я подняла глаза к небу и увидела, как над домом сгущаются хмурые облака. Это еще усилило беспокойство, так воровски пробравшееся внутрь. Найти причину резкого изменения настроения никак не удавалось.

Становилось прохладно. Передернув плечами, я направилась в дом.

Я уже собиралась ложиться спать, но щемящая тревога никак не отступала. Воздух в комнате напоминал тягучую массу. Было трудно дышать, и я захотела открыть окно.

Но вдруг мое внимание привлекло большое зеркало. И мне отчего-то показалось, что оно то ли подернулось пеленой, то ли стало запотевать. Я словно завороженная смотрела в одну точку, и мысли мои текли плавно…

Странно, но я даже не удивилась, что современное зеркало вдруг стало выглядеть старинным, заключенным в дорогую серебряную раму. И будто следы времени по идеально ровному стеклу поползли тоненькие трещинки, напоминающие едва заметную паутинку…

Внезапно зеркало стало мерцать, точно маленькие искорки засветились то тут, то там, и оно всё больше притягивало взгляд. Затем появилась легкая дымка, но даже это не испугало меня: я смотрела на зеркало как под гипнозом. Туман становился всё плотнее, и вдруг в нём проступил неясный силуэт девушки. Она медленно выплывала из густого облака.

Я начала вглядываться. Мне показалось, что время почти остановилось: секунды капали, как тягучий мед.

Туман стал рассеиваться, и я отчетливо увидела красивую барышню с тонкими чертами лица, одетую так, словно она возникла из далекого прошлого. Зеленые, как темные изумруды, глаза смотрели на меня в упор…

И только тут до меня наконец дошло, что это призрак. Я оцепенела от ужаса.

– Ты кто? – испуганно прошептала я.

Девушка улыбнулась, внимательно разглядывая меня.

– Я Наташа…

Я видела, как она открывает рот, но голос звучал в моей голове.

Не в силах оторвать от нее глаз, я стала внимательно рассматривать видение, потому как в его облике стали проступать детали. Словно на волшебных картинках, которые я раскрашивала в детстве. Берешь бесцветную серую книжку, обмакиваешь кисточку в воду – и вдруг изображение становится разноцветным.

Ярко-желтое платье глухого кроя доходило почти до подбородка. «Как осенние листья, которыми я любовалась», – подумалось мне. Длинные рукава и воротничок-манишка отделаны дорогим черным кружевом. Длинная юбка из тяжелого атласа шуршала, когда призрак плавно передвигался по комнате.

Я зажмурилась и потрясла головой в надежде на то, что, когда я открою глаза, видение исчезнет. Но – увы и ах! – этого не произошло. Мне пришлось собрать все свои силенки и попытаться разобраться в происходящем.

Девушка заговорила:

– Он убил меня сегодня, 27 сентября. Это и день моего рождения, и день моей смерти.

Мне стало еще страшнее, и я отчего-то решила, что схожу с ума. В детстве подобное со мной уже бывало. Маленькая я слышала голоса и наблюдала до жути пугавшие меня видения, но сказать об этом никому не могла, потому как боялась, что меня сочтут за полоумную и упекут в больницу. Ночами, трясясь от страха, я молила сама не зная кого (так как нам упорно внушали, что бога не существует) только об одном: избавить меня от навязчивых и таких жутких странностей, происходящих, как мне тогда казалось, только со мной.

В горле пересохло, язык точно прирос к нёбу и никак не хотел шевелиться.

– Да не бойся ты так, не сходишь ты с ума, – снова зазвучал ее голос. – Он убил меня!

Преодолев страх, я внимательнее посмотрела на ту, что явилась ко мне в столь поздний час.

Справа, под грудью, на ее таком красивом желтом платье вдруг стало растекаться кровавое пятно, и лицо девушки исказилось, словно она вновь испытывала боль. Раздался тяжелый вздох, и она приложила руку к ране.

– Зачем ты явилась ко мне, Наташа? И почему именно ко мне?

Я сидела на постели, вжавшись в подушки, но, по мере того как она говорила, страх стал отпускать и любопытство взяло верх.

Она опустилась на другой край кровати, и мы неотрывно смотрели друг на друга.

– Я – это ты! Только я уже прожила свою жизнь, задолго до тебя. Я часть твоей души. А зачем пришла?.. Тебя же всегда интересовало, кем ты была в предыдущих жизнях, разве не так?

Я молча кивнула, ища стакан. Губы пересохли, и ответить ей никак не получалось.

– Трусиха ты была, – усмехнулся призрак, – сколько раз с тобой пытались поговорить, да куда там… Музыку на всю катушку включала, свет зажигала, убегала на улицу – только бы ничего не видеть и не слышать. Ну а сейчас, видно, время пришло, не маленькая, чай. Я смотрю, и не боишься меня уже?.. Если только самую малость, – и она засмеялась. Ее голосок заливистым колокольчиком звенел в моей голове. – Я знаю, ты многое видишь во снах, но вместо ответов в твоей голове рождаются одни вопросы. Разве не интересно получить ответы?

– Интересно, – тихо ответила я.

– Твой муж, с которым ты так долго прожила… Его душа присутствовала и в моей жизни – он был и моим супругом. И он убил меня, убил в день моего рождения, едва мне исполнилось двадцать четыре. И я пришла рассказать тебе об этом. Но не он один причастен к моей смерти. Та, которая живет сейчас с ним, в моем измерении сыграла со мной злую шутку: она похоронила меня заживо и заняла мое место…

То, что я услышала, повергло меня в шок.

– Честно… – от страха я едва выговаривала слова, – я не готова сейчас слушать тебя. Не могла бы ты прийти днем? Мне очень страшно, и я боюсь, что у меня не хватит духу на ночь глядя выслушать твой рассказ.

– Будь по-твоему! – и призрак, медленно поднявшись с кровати, поплыл в сторону зеркала. Улыбнувшись мне на прощание, Наташа исчезла.

Старинная рама задрожала, и через мгновение мерцающие искорки погасли и мое зеркало вновь стало прежним.

«Мерцание зеркал старинных», – пронеслось в моей голове.

Я долго не могла прийти в себя: осознать события было почти невозможно.

Не помню, как меня сморил сон.

Мне снилась незнакомая маленькая комнатка, в середине грубо сколоченный ящик, похожий на гроб.

…Мое сознание не сопротивляется происходящему, хотя я точно знаю, что этот ящик станет моим последним пристанищем.

Я поворачиваю голову и вижу человека, совсем не похожего на моего мужа, но точно знаю, что это именно он! Мужчина стоит ко мне спиной и никак на меня не реагирует.

Совсем маленькая девочка подбегает к нему, а он берет ее на руки и подбрасывает. Рядом сидит женщина и что-то бубнит себе под нос… Отчего-то она тоже кажется мне знакомой. Я понимаю, что она говорит обо мне:

– Сдохнешь ты, и Федька только мой будет. Всё! Всё мени достанется и моим детям! Усим твоим добром я править буду, хозяйкою тута стануся!

И я узнаю голос… Она ничуть не изменилась: в ее словах всё та же алчность, зависть и ненависть.

Я снова перевожу взгляд на ящик и вдруг понимаю, доподлинно знаю, что именно она похоронит меня еще живой…

В голове проносится мысль: «Воздуха! Мне нужно взять с собой воздуха, туда, в этот ящик! Она меня закапывать станет, и мне нечем будет дышать…»

Я проснулась в холодном поту. Ужас и оцепенение, которые я испытала во сне, никак не проходили. То, что мне снилось, и вчерашние видения – это, несомненно, звенья одной цепи.

Светало… Покрутив головой, я поняла, что одна.

В голове были сплошные вопросы и ни одного ответа.

Не в силах больше гадать, что и как, я побрела в ванную. Нужно было срочно принять душ, чтобы смыть с себя остатки ночных кошмаров.

Я открыла горячую воду и подставила под нее голову. Легче не стало.

Вдруг появилась сдавливающая и распирающая голову боль, а затем и шум в ушах, переходящий в гул. Я сразу узнала эти симптомы: в детстве они всегда предшествовали видениям.

Шум усиливался, словно нарастающий ветер. Настенное зеркало запотело от пара, я машинально протерла его рукой. И вмиг оно стало выглядеть слегка потрескавшимся, старинным, и в нём одна за другой поплыли картинки…

…Вот на высоком кресле, похожем на трон, сидит мужчина, длинные пальцы сжаты на подлокотниках. Лица его я не вижу. Рядом стоит седовласый господин. Видно, что он не боится сидящего, говорит спокойно, не заискивает. Они беседуют о молоденькой девушке, стоящей в стороне. Я внимательно вглядываюсь в ее образ, и он кажется мне знакомым…

«Это она, та, что назвалась вчера Наташей», – пронеслось в моей голове. Совсем юная девушка, изящное хрупкое создание небольшого роста и ладного телосложения. Маленький подбородок, пухлые яркие губки и большие зеленые глаза. Длинные медово-каштановые волосы крупными локонами рассыпаны по плечам. Костюм европейский, почти вызывающий: темно-зеленое платье для верховой езды и черные брюки, высокие сапоги. В ее руках хлыстик с кисточкой на конце, она скучающе перебирает его, ждет, когда мужчины закончат разговор. Наташа понимает, что ее хотят за кого-то выдать замуж, но эта мысль ей совсем не нравится…

Я выпадаю из реальности и четко осознаю, что неразрывно связана с картинками, которые вижу в зеркале… Одна сменяет другую…

…Наташа везет отца в открытой зеленой коляске с кожаным верхом, большие медные колеса сияют от попадающих на них солнечных лучей. Она сидит на облучке и скучает от медленной езды. Вдруг встает, щелкает хлыстом над ушами каурых лошадей, и они стремительно несутся вперед. От резкого старта отец откидывается назад и кричит, урезонивая дочь: «Наташка, неугомонная, да не гони ты так!»

Вглядываюсь внимательнее: неужели это я? Очень красивая, гордая, свободолюбивая и озорная девчонка – любимица судьбы.

Она привозит отца в гарнизон. Элитные войска, на солдатах яркая форма: удлиненные зеленые камзолы с белыми и красными деталями, треуголки, которые бросают тень на лица, начищенные до блеска сапоги.

Отец идет вдоль замершего строя, пристально всматриваясь в каждого. Наташа скучает в коляске. Вдруг она стремительно вскакивает и прыгает на землю. Отец уже дошел до середины шеренги. Она почти догоняет его нарочито странной походкой: размахивает руками, высоко поднимает ноги, демонстрируя «строевой шаг». Нет сомнений: она развлекается, и ей льстит внимание солдат.

Одним из первых в шеренге стоит молодой красавец, мимо которого отец уже прошел, а Наташа вдруг остановилась. Он смотрит на нее открыто, ничуть не смущаясь – она смотрит на него… Неожиданно даже для себя самой она бросает:

– Назови свое имя!

Он что-то отвечает…

…И вот она уже в своей спальне: огромные окна от пола до потолка, большая дубовая кровать с балдахином. Наташа сидит на банкетке перед белым, отделанным золотом комодом, над которым висит большое зеркало. Она внимательно разглядывает свое отражение, и оно ей нравится. Девушка очевидно довольна своей жизнью. Закинув на комод босую ножку, она откидывается назад, берет в руки пуховку, обмахивает ею лицо и заливается хохотом, похожим на звон колокольчика…

…И вот уже новая картинка: салон. Вечер, сидящая за небольшим клавесином барышня наигрывает лиричную музыку.

Вокруг очень красиво и помпезно. Тяжелые стулья обиты дорогим бархатом, вокруг карточных столов с зеленым сукном сидят мужчины и женщины. Все играют в карты, ведут непринужденные беседы, курят, выпивают и громко смеются.

Наташа в центре внимания. Затягиваясь изящной маленькой трубочкой, она словно бросает вызов обществу, в котором находится.

– Не верите? Да не пройдет и двух лет, как мой суженый из простого, как вы посмели выразиться, солдафона станет самым важным вельможей! Вот увидите, кого я из него сделаю! Он всех затмит!..

…Новая сцена: Наташа и ее маленькая дочь едут в карете, запряженной четверкой лошадей. На малышке капор с меховой опушкой и темная шубка. Девочка мало похожа на мать: у нее бледное личико, из-под капора видны светлые волосики.

Я понимаю, что прошло немало лет. Но Наташа всё та же модница: на ней приталенная шубка-боярка, бордовая юбка из дорогой ткани, а распущенные волосы прикрывает капюшон с собольей опушкой.

Наташа отчего-то волнуется и всё время смотрит на девочку, то и дело вопрошая:

– Чего ты хочешь? Есть, пить? Может быть, тебе холодно?

Карета с беспокойной матерью скрывается в тумане…

Новая картинка…

…Большой дом с прилегающим парком. Наташа в тягостных раздумьях бродит по желто-красным листьям, словно по ковру. Над парадным входом особняка – балкон. Она чуть поднимает голову, кого-то высматривая на этом балконе, подносит руку к подбородку, щурит глаза.

Она в черном плаще с капюшоном, а из-под него виднеется желтый атласный подол.

И вдруг я понимаю: это тот самый наряд, который был вчера на девушке, пришедшей ко мне в видении. Закрытое платье ярко-желтого цвета с отделанными черным кружевом длинными рукавами, выглядывающими из под плаща, и пышной юбкой…

…И вот уже Наташа лежит вниз лицом под своим балконом, каштановые волосы спутались и разметались, руки разбросаны в стороны. И я понимаю: она уже мертва, но ни крови, ни грязи не видно.

Картина завораживает. Густой ковер еще зеленой травы устлан яркими осенними листьями. Ярко-желтое платье, сбившееся при падении, и облако каштановых волос…

Откуда-то сверху раздается душераздирающий вопль. Я не вижу кричащего, но понимаю: стряслось непоправимое…

Я сижу в своей ванной, обхватив голову. Почему-то кажется, что передо мной промелькнула целая жизнь очень молодой, очень яркой и очень красивой девушки.

И накатывает ощущение, что я потеряла очень родного человека.

Картинки пропали, а я всё продолжала смотреть в зеркало. Но больше ничего не происходило.

Я сидела как завороженная, пытаясь осмыслить, что же случилось там, в прошлом. И вдруг в моей голове вновь зазвучал голос.

– Ух, сколько пару-то напустила…

От неожиданности я вздрогнула и, подняв глаза, вновь увидела Наташу, которая опять словно выплыла из зеркала.

Немного помедлив, я всё же решилась спросить:

– Кто тебя убил, Наташа?

– Ты действительно хочешь это знать? Не страшно?

– Врать не буду – страшно, но знать хочу! – тихо и уверенно ответила я.

– Выходи, я жду тебя в комнате.

Но ее слова звучали уже не так отчетливо. Какой-то шум мешал мне, я почти ничего не могла разобрать. Она еще что-то говорила, но я уже мало что понимала. Сильно болела голова. Так бывало со мной и раньше, в детстве. Помню, что иногда слышала чьи-то голоса, но потом они пропадали, так как я отчаянно этого боялась. Вдруг меня сочтут не такой как все, потому что в то время слышать потусторонние голоса было по меньшей мере подозрительно.

И тут меня осенило: я знаю, кто мне поможет. С недавнего времени в нашем доме поселилась моя сноха Марианна. Она не раз говорила, что умеет говорить с призраками…

От автора:

Наташа появлялась в моем доме в определенные дни, в течении длительного времени. Я сумела записать ее рассказ и это помогла мне сделать Марианна, которая была опытным медиумом.

До недавнего времени я и представить себе не могла, что мир в котором мы живем, столь многогранен…

Я Наташа, Наталья Дмитриевна Ярышева, урожденная Наталья Григорьевна Орлова, дочь графа Григория Григорьевича Орлова.

Моя душа, так и не нашедшая упокоения, пришла к той, что является моим продолжением в этой жизни, к той, которая сможет передать вам мою историю. Именно ей я рассказала, какой на самом деле была моя жизнь и жизни многих именитых людей, окружавших меня в то время. Я взяла с нее обязательство донести повествование до всякого, кому оно будет интересно.

Мои слова кажутся тебе, дорогой читатель, неправдоподобными? Смею заверить, рано или поздно в правдивости моих слов сможет убедиться каждый…

Смерти как таковой вообще нет – это лишь одна из множества метаморфоз, которые составляют сущность бытия. Есть нечто, что не может быть уничтожено смертью, – душа. Она существовала вечно и будет существовать всегда.

Бессмысленно надеяться, что вместе с гибелью тела сами собой исчезнут и твои долги. И если остался у человека какой-то долг перед лицом из прошлой жизни, значит, его необходимо вернуть. Не сделать этого – значит обрекать себя на повторение ошибки из жизни в жизнь. Недостаточно перейти в мир иной: нужно, чтобы перемена произошла внутри тебя, вот тогда есть надежда в будущей жизни стать поистине свободным.

Как много предстоит тебе узнать и понять… Казалось бы, несуразно нелепой была наша встреча в этой жизни со многими людьми, но… Вот что открылось мне: оказывается, все мы сходимся не случайно.

От сотворения мира души первого круга знают друг друга и встречаются в разных ипостасях. Наши души, приходя в этот мир, учатся быть свободными в любви, помогать друг другу обрести и накопить духовные и душевные силы. Только сильным душам даются сильные уроки.

Невозможно человеку даровать спасение извне: он должен сам справиться со своим злом. Бог ставит душу в такие ситуации, которые показывают ей ничтожность зла и силу добра. Для этого и нужно, чтобы душа продолжала жить после физической смерти, получая новый опыт. Всякое зло искупается страданиями – до тех пор, пока сердце и душа не станут чистыми. Для такого исправления нужно время, оно не может произойти в пределах одной короткой земной жизни.

Поверьте, с физической смертью дух любви никуда не исчезает: он имеет под собой глубокую основу. Человек, питающий к другому истинную любовь, соединяется с ним нерушимой связью. При новом рождении связь всё равно остается, хотя бы в виде безотчетной симпатии, и неважно, родился ты мужчиной или в женском теле. На более высокой ступени развития мы сможем вспомнить все предыдущие жизни, и это будет великая награда. Тогда появится возможность сознательного общения с тем, кого ты полюбил вечной любовью.

Я, Наташа, расскажу вам всё без утайки и прикрас. Не признанная своим отцом и умершая в расцвете лет, я еще долго будоражила умы и не давала спокойно жить тем, кто остался после меня.

Моя недолгая жизнь подобна комете, стремительно пронесшейся по небосклону. Но она была настолько яркой, что многим не хватило бы и десяти жизней, чтобы испытать все то, что испытала я.

Сейчас, с высоты прожитых лет, я словно смотрю на свою жизнь то с одной, то с другой стороны. Будут ли меня осуждать? Наверно. Жалеть? Возможно… Не жалейте! С детства жалости не выносила, себя никогда не щадила, да и других тоже! Кто-то ищет сострадания – но только не я. Жалость – удел слабых, а я себя слабой никогда не считала.

Отсюда, сверху, моя жизнь воспринимается совсем по-иному… Но я буду описывать всё так, как когда-то ощущала, понимала, чувствовала…

Глава 1. Гриша

Вспоминая свое детство, я могу сказать, что это было счастливое и беззаботное время, даже несмотря на то, что у меня не было родителей. Я жила в большом светлом доме, где всегда сновало множество слуг, готовых исполнять любые капризы веселой и озорной девочки. Все считали меня смышленым ребенком, для своих лет развитым не по годам.

Рядом с домом было большое подворье, где жили и работали крестьяне, тенистый парк с озером и раскидистый сад. В доме детей больше не было, потому играть мне приходилось с дворовыми ребятишками, но меня это нисколько не смущало. Мне покупали столько игрушек, что особой радости я от них не получала и, собрав часть в охапку, частенько бежала во двор их раздавать. Большое удовольствие мне доставляло смотреть, как горят глаза ребятишек, которым я вручала бесценные для них дары.

Помимо нянек и служанок, со мной всегда была Катерина. Она обучала меня грамоте, читала книжки. Голос ее был мягким, бархатным, а неспешные речи лились как журчащий ручей. Катя казалась мне очень красивой, ее платья отличались от одежды слуг. Прибегая к ней в комнату, я забиралась на стул перед большим комодом с зеркалом и примеряла ее украшения. Катя покупала мне нарядные платьица и красивые туфельки, но я чувствовала себя в них скованно: в таких нарядах неудобно лазать по заборам и гонять в горелки.

Моя спаленка на втором этаже была светлой и просторной. Рядом с ней находилась комната Гриши. Именно так я звала его, не ведая, что он мой родной отец. В доме к нему обращались не иначе как Григорий Григорьевич, и для всех, кроме меня, он был очень даже важным господином. Слуги его побаивались, уважали и старались без дела не тревожить.

В доме были заведены строгие порядки и правила, но на меня они не распространялись. Я могла без стука забежать к нему за какой-либо надобностью, он позволял мне с ногами забираться на постель, а если он ласково журил меня, то я махала на него своей маленькой ручкой и, задорно смеясь, убегала. Мне вовсе не нравились нравоучения: ни Гришины, ни чьи бы то ни было еще.

Гриша был молод, высок и статен, я часто видела его в военной форме. Мне нравилось заглядывать в его красивое лицо. Случалось так, что он подолгу не бывал дома, а когда появлялся, то сразу начинались кутерьма и веселье. Его навещали друзья, одетые в точно такие же мундиры, за столом собирались шумные компании, они много пили, громко кричали и, опьянев, звали дворового с гармошкой и во всю глотку орали песни. У некоторых после таких застолий не было сил сесть на коня: их развозили по домам, погрузив как дрова. Гриша же, подвыпив, становился чрезвычайно ласковым и приветливым, но его чрезмерное внимание меня вовсе не радовало. Крайне неприятно было, когда он меня чмокал: больно кололась щетина, и от него противно плохо водкой, а для меня не было ничего хуже. Я зажимала носик, бросала ему «Фу-у-у-у!» и бежала прочь, к дворовой ребятне.

…Шел 1763 год, и я, пятилетняя Наташа, не могла знать всего, что происходило в то время в Петербурге. А потому жила я свободно, счастливо и по-детски непосредственно, не задавая никому лишних вопросов, кто таков Гриша на самом деле и почему я нахожусь в его доме…

Сейчас мне под силу увидеть всё разворачивавшееся тогда действо целиком, и я поведаю вам, с чего всё начиналось…

Красавцы братья Григорий и Алексей Орловы растормошили своим появлением светское общество Петербурга. Особенной красотой отличался старший, Григорий. Ему были в равной степени присущи и непутевость, и доброта. В гвардейских частях он пользовался всеобщим уважением, и шла молва, что он последнюю исподнюю рубаху снимет, чтобы помочь другу. Братья Орловы – офицеры Преображенского полка – были кумирами гвардейцев: в драках и кутежах они всегда оказывались в первых рядах.

Григорий умел жить широко и со вкусом, в него влюблялись самые блистательные женщины Петербурга, но тягаться с двадцатипятилетней Фике на тот момент не мог никто. Екатерина, такое имя ей дали во дворце, заинтересовалась бравым офицером, коего представил ко двору генерал-фельдцейхмейстер, граф Петр Шувалов, у которого Орлов служил адъютантом. Между Екатериной и Григорием вспыхнула страсть. И этот судьбоносный роман вылился в заговор против будущего императора – мужа Фике.

В первый раз возможность переворота представилась в день смерти императрицы Елизаветы Петровны, 25 декабря 1761 года. Но в тот момент Екатерина была на пятом месяце беременности, поэтому замешкалась и упустила благоприятный момент для прихода к власти. Она знала, что нужно действовать решительно, иначе Петр отправит ненавистную ему супругу в монастырь.

Разрешилась от бремени Екатерина в апреле 1762 года. Дабы отвлечь внимание супруга от сего события, был организован поджог. Петр Федорович очень любил смотреть на пожары, поэтому, получив весть о горящем доме, немедленно отбыл туда, тем самым дав достаточно времени на отправку новорожденного в приемную семью. Незаконный сын Григория Орлова и Екатерины был назван Алексеем и получил фамилию Бобринский.

Переворот произошел летом того же года. 28 июня Екатерина взошла на российский престол с помощью братьев Орловых. После ее воцарения Григорий чувствовал себя почти императором. Все только и говорили тогда о новой звезде, второй по величине после императрицы. Екатерина осыпала своего любимца несметными дарами, по щедрости они были сопоставимы с царскими почестями…

Не забыла новая царица никого из тех, кто помог ей взойти на престол, но Григорию Орлову, конечно же, перепало больше благ, чем прочим: ему были пожалованы чины генерал-майора, генерал-адъютанта и действительного камергера. Его осыпали золотом и серебром, даровали десятки тысяч душ крепостных и тысячи десятин земли, на которых впоследствии были выстроены дворцы.

Все Орловы, выходцы из не слишком знатного дворянского рода Новгородской губернии, получили графский титул и подобающий герб. Так о возникновении нового графского рода было написано в Общем гербовнике дворянских родов Российской империи: «Графы Орловы произошли от древней благородной германской фамилии из Польской Пруссии. В графское Российской Империи достоинство пожалованы 1762 года, сентября в 22 день. Сие подтверждается выданными им, графам Орловым, на сие достоинство Дипломами, с коих копии хранятся в Геральдии».

…Но всё же мы вернемся от очень важных в жизни Петербурга и всей страны событий в дом, где проживала тогда я, маленькая Наташа. Я и предположить не могла, сколько удивительных хитросплетений произойдет в моей жизни и как щедро, но в то же время жестоко одарит меня судьба…

Однажды в нашем доме началась невиданная суматоха. Я думала, бегающие по коридорам слуги разнесут всё вокруг. Как потом оказалось, особняк своего фаворита должна была посетить сама императрица. Неделю шла подготовка к ее приезду, каждый уголок мыли и чистили, для приема готовили самую большую залу.

Это случилось на святки… Царица вошла неспешно, оставив слуг за порогом, и я, наблюдавшая за ней из своего укрытия под лестницей, даже зажмурилась от ослепительного сияния. Драгоценностей на ней было столько, что мне казалось, они непременно потянут ее к земле.

Веселье не утихало до самого утра. Когда все разошлись, я прокралась на кухню выпить молока и хотела бежать на улицу, чтобы вместе со всей детворой, переодевшись в смешные костюмы животных, стучаться в дома, петь песни и требовать за это гостинцы.

Я сунула руку в вазу с конфетами, оставшуюся на столе после вчерашнего приема, и выгребла в платок все диковинные сладости, чтобы угостить своих деревенских приятелей. Вдруг до моих ушей долетели из кладовки приглушенные голоса служанок Глаши и Палаши. Глаша присматривала за мной. Это была крепкая высокая девка с уродливым шрамом на лице, которая прибыла в этот дом вместе с Гришей из его новгородского имения. Гриша доверял ей больше всех и поставил главной над всеми слугами. Отчего-то мне захотелось послушать, о чем они шепчутся.

– Слышь, Глашка, вот ты к родным наведывалась и токмо сегодня воротилася, так и представить не можешь, что за кутерьма здеся была цельную неделю. Вчерась ввечеру сама ампиратрица к нам пожаловала. Народищу собралась тьма тьмущая. Ох и ужин закатил наш хозяин – прямо царский! Государыня изволили уехать в час пополуночи. А остальных гостей унесло токмо в четыре утра. Ох, Глашка, но это еще не все новости…

Служанка стала шмыгать носом и утирать слёзы передником.

– Вон оно как дело-то оборачивается. Я вчерась подслушала, как наш Григорий с царицей разговаривал. Уединились они, а дверь до конца не закрыли, вот я и решилась: сам Бог велел узнать, об чём они там беседуют. Я такое услышала!

Она вновь зашмыгала носом.

– Глашка, забыв о предосторожностях, гаркнула:

– Да что ты тянешь, точно кота за хвост! Сказывай быстрее, а то кочергой огрею. Нету мочи смотреть на твои сопли!

– Так я и говорю… Царица отчитывала Гришку, что, дескать, не дело это – держать подле себя девочку. Чай, у него свой сын есть, и вскорости Гриша наш ампиратором станет, а ихний сын – законным наследником. Во как оно, Глашка, оборачивается… А посему повелела она найти девочке хорошую приемную семью, а сама обещала подарить за энто опекунам огромную мызу.

Глаша ахнула, прикрыв ладонью рот, и, какое-то время помолчав, вынесла свой вердикт.

– А может, оно и к лучшему: ну какой из него отец? Так, видимость одна… Давно Валерьяныч его просил отдать дочь. Так он всё упирался, видать, мать ее забыть не может. Дмитрий Валерьянович мужик справный, сама знаешь, без него пропал бы Гришка. Он всё здеся и обустроил, и наладил… Пропил да прогулял бы без него имение Григорий. А знаешь, Палаша, я даже радая тому, что услышала.

Я постояла еще немного, совершенно не понимая, о ком речь. Тут в окно ударился снежок, и я услышала громкий крик Демьяна – мальчик, который был старше, но почему-то всё время опекал меня и брал в свои игры, торопил свою подружку.

– Наташка! Ну долго тебя еще дожидать?

Тут Глаша выбежала из кладовки, помогла мне надеть шубку, валеночки и пушистую шаль, и я со всех ног кинулась на улицу.

…Мои воспоминания обрывочны и не всегда логичны. Память удержала лишь отдельные эпизоды, самые яркие и важные… Разумеется, важные для меня, для моей истории, а не для судеб мира и государства…

Гриша никогда не играл со мной… Лето шло к закату, и я, не желая понимать важности его дел, тянула за рукав, призывая пойти со мной на озеро, ловить рыбу. Ранее такое было лишь однажды и очень мне понравилось. Гриша отнекивался, ссылаясь на занятость, и, чтобы я более не докучала ему, рывком схватил меня под руки и высоко подбросил. Я завизжала… не от страха, нет – просто дух захватывало. Он откинул голову назад и заливисто засмеялся. Потом поставил меня на землю и ласково погладил по голове. Улыбка исчезла с его лица, глаза потускнели, и он с грустью сказал:

– Как же ты похожа на мать, Наташа…

Я пристала к нему с расспросами:

– Гриша, а где моя мама? Ты говорил, что она уехала. А почему она так долго не возвращается?

– Не знаю, Наташа, видать, дела у нее важные…

Он произнес еще много мудреных слов о ее делах, потом стал шутить со мной и щекотать, чтобы я забыла о своих вопросах… А после, зачем-то посулив мне много подарков, быстро удалился.

Я вздохнула: «Почему Гриша всегда говорит, что я похожа на маму, и никогда не расскажет, где она?» Это было мне непонятно.

Глаша, как только он скрылся из виду, меня пожурила:

– Пошто ты, Наташка, к Григорию Григорьевичу пристаешь? Он важный господин, недосуг ему на твои вопросы отвечать. Иди лучше, поиграй. Да посмотри: эвон какие подарки он тебе привез.

Гриша часто отсутствовал, и мы порой не виделись неделями. По возвращении он всегда усаживал меня на колени и дарил удивительные заморские вещицы. И не забывал добавить, что конфеты выбирала сама матушка государыня, а такая куколка есть только у меня и у австрийской принцессы. Да, принимая от него дары, я радовалась, но недолго. Очередная кукла или мячик скоро оказывались забыты, и я бежала играть во двор: это нравилось мне больше.