Так было всегда, с момента сотворения: кто-то рождается, чтобы растить хлеб, кто-то – его печь; кто-то рождается строить, кто-то – разрушать, – для каждого Миром уже приготовлено своё занятие. Исполнять предназначение – это высшее счастье, поэтому все стремятся найти его поскорее.

Дел в Мире великое множество: на поиски может уйти вся жизнь. Однако если родиться со способностью чувствовать лихор – кровь Мира – то, считай, повезло, искать не придётся. Ты – переинат, и всё будет врождённым: используешь лихор через свои эмоции? Значит, внутренний. Черпаешь силы извне? Внешний. Даже поток лихора, на который можешь воздействовать, ограничен: воздух, огонь, вода, эмоции – больше выбирать не из чего. Переинаты рождаются редко, а потому за тобой постоянно будут следить, извлекая всю пользу, что способно принести твоё тело и разум. Будешь служить делу, пока дышишь, пока от напряжения кровь не пойдет горлом.

Раньше мне это казалось правильным, даже почётным: ты ведь уникальный, редкий, можешь то, что не могут остальные – и потому на тебе особая ответственность, влекущая особые ограничения.

Раньше. Казалось.

Но если вдруг о тебе получено пророчество, то любая свобода, что у тебя могла бы быть, исчезает. Ты никогда не сможешь решить, как тебе жить, где тебе быть, что тебе делать: от первого вздоха до последнего твоей жизнью будут управлять слова пророчества. Всё остальное для тебя и окружающих будет неважным: исполни пророчество и с честью умри.

И это тоже долгое время казалось мне правильным и почётным.

Долгое время. Казалось.

До тех пор, пока это не коснулось тебя.

Эта история – о трёх пророчествах.

Пророчества о человеке, что станет великим переинатом.

Пророчества о человеке, что породит величайшего.

И пророчества о человеке, что взрастит его.

Одно из этих пророчеств было ложным.

Глава 1. День, когда исполнились два пророчества

«В начале не было ничего: ни верха, ни низа, ни внутри, ни наружи, ни шума, ни тишины – нельзя было отличить одно от другого. Так было долго, до тех пор, пока Мир не коснулся границ – и тогда стало ясно, что у Мира есть форма, и форма эта – Древо. Корни его, уходящие в землю, – это прошлое, крона его, поддерживающая небеса, – это будущее. Настоящее же – между ними, здесь и сейчас, но неизбежно влекомое лихором, силой жизни, напитывающей Мир, от корней к кроне, от прошлого к будущему…».

Старик в очередном приступе головной боли откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза: попытка отвлечься от бури во мраке чтением древних писаний не увенчалась успехом. Да и как можно отвлечься от бури лихора такой силы? Если даже его, старейшину Сведущих, тошнит от боли, что говорить о менее сильных? Многие простые люди – старые или больные – вовсе не переживут эту ночь, даже не подозревая, что причина их мучений – исполнение пророчеств.

Много, много благ способно принести первое из них: появление великого переината само по себе хороший знак – уже пять поколений их не рождалось. Великий, рожденный на стороне внутренних переинатов – гарант мира, а не войны, поскольку внутренние склонны избегать открытых конфликтов, способны поступиться личной выгодой ради общего блага. А уж что великий будет зачат сегодня не вызывает сомнений – буря, которых на памяти не бывало, разыгралась именно в первую брачную ночь нынешнего правителя внутренних переинатов.

Великий, способный избегать конфликтов, решать спорные вопросы мирным путём, – это способ сберечь жизни как многих переинатов, так и простых людей. Это благо, за которое вполне можно заплатить сотней жизней: немощных, старых и больных.

Разум говорил так, но пережившее многое стариковское сердце с этим было несогласно. Однако кто он такой, чтобы противостоять пророчеству, полученному им от Мира? Через восемь священных месяцев родится «Тот, что станет великим и изменит мир» – хочется этого старейшине Сведущих или нет.

Кто знает, может быть именно этот ребёнок и положит конец неприязни между внутренними и внешними переинатами, сотрёт разделяющие их границы? Может быть, ему суждено подчинить себе внешних, и сделать, наконец, мир единым? А, может, величие ему дано, чтобы предотвратить какую-нибудь катастрофу? Как бы то ни было, несладко придётся этому малышу – и старейшине Сведущих было заранее жаль это дитя.

Жальче было лишь девочку – ту, о которой было второе пророчество, что решено сохранить в секрете. Сегодня, в день середины лета, должна родиться «Та, что породит величайшего». Тайно уже во все земли скачут гонцы: они заглянут в каждую семью переинатов, в каждую колыбель, чтобы найти эту несчастную малышку и доставить её во сюда.

Всем известно: отец передаёт ребенку силу, а мать лишь обрекает в форму дитя, – так что дева пророчества ценна лишь своим будущим чадом. Вероятнее всего ожидать, что величайший переинат родится от великого, который будет сегодня зачат, так что желание правителя внутренних забрать под крыло обоих детей пророчества и уберечь от междоусобиц понятно. Желая спокойной жизни двум малюткам, старейшина Сведущих поддержал эту идею и сохранил второе пророчество в секрете.

Величайший – это, конечно, мощь, поражающая воображение, но всё-таки великий и по времени ближе, и по происхождению понятнее: поэтому только относительно него пророчество не было озвучено во всеуслышание. Не озвучивать второе пророчество правильнее по отношению к девочке: лучше, чтоб на неё был нацелен только сын правителя внутренних переинатов, а не всякий похотливый гад, алчущий стать отцом величайшего. Иметь такое пророчество и жить свободно – это гарантированный путь к насилию.

Хорошо, что о втором пророчестве знали лишь правитель внутренних переинатов и старейшина Сведущих, изрекший его. Пророчество относительно великого прозвучало на свадьбе, в присутствии гостей, относительно величайшего же – уже после неё. Неизвестно, который из её детей станет величайшим – так что пусть уж они все родятся от одного, великого, что будет сегодня зачат.

Разум понимал, что так хорошо, так правильно, но на сердце была тяжесть.

«Не понимаю… – устало покачал головой Сведущий. – Не понимаю волю Мира. Что я должен сделать?.. Как поступить?..». Всё происходящее вызывало в нем чувство беспокойства и обречённости – и никуда нельзя было от этого деться. Как и от боли, пульсирующей под черепом и давящей в глаза.

«Старый ты дурень!.. Неужто ты хотел найти ответы в древнем писании, которое видел тысячу раз?». Сведущий свернул писание и обречённо поднялся с кресла, намереваясь пойти к лекарям за помощью. Может, хоть что-то способно унять боль от вихрей лихора.

– У правителя-то, поди, сейчас голова не болит! – саркастически усмехнулся старик.

– Верно.

Старейшина Сведущих, вздрогнув всем телом, обернулся на голос, слышать который ожидал всего менее. Собеседник же, резко двинувшись на старика, насмешливо добавил:

– И у тебя скоро не будет.

Коротко мелькнула рука – и старейшина Сведущих расстался с жизнью, присоединившись к сотням других – старых, больных и немощных – которым предрекал смерть в эту ночь.

Глава 2. Обещанное дитя

Свёрток был мягким, тёплым, приятно тяготил руки и восхитительно пах молоком. Глядя на него, сердце матери преисполнилось счастьем: никаких сомнений, лучший ребёнок в мире – это её сын. Он вырастет сильным, благородным…

«…станет великим и изменит мир».

Слова пророчества, прервавшие брачное благословение старейшины Сведущих, стояли в ушах. Брачный алтарь, усеянный отблесками, имитирующими крону древа Мира, удивленное лицо её правителя, ставшего её мужем, ропот, пронесшийся среди гостей, и трепет, охвативший в тот момент – всё было словно вчера. Пророчества Мира столь же редки, как и свадьбы правителей переинатов, поэтому то, что случилось – воистину благословение.

И вот оно, через восемь священных месяцев появившееся на свет пророчество, крепко спит на её руках, насытившись. Такой крошечный, такой прекрасный – обожание и любовь в чистом виде. У него от неё – лоб и скулы, в остальном – вылитый правитель. Те же иссиня-черные волосы, так же хмурит лишь правую бровь. Малюсенький носик, пухлые губки, крошечные пальчики: не удержавшись, мать расцеловала тёплые щёчки. Такой крохотный, такой восхитительный, такой сладкий – как им надышаться?..

Лихор колыхнулся – невозможно не узнать эту силу – к её комнате приближался правитель. В радостном предвкушении она встала, передала ребёнка помощнице и, едва сдерживая улыбку, приготовилась встретить мужа как полагается благородной жене.

– Моя повелительница, – правитель пересёк комнату уверенным шагом и поприветствовал жену, дотронувшись лбом кисти её руки.

Она, как полагается благородной супруге, едва коснулась губами его прикрытых век. Когда формальности были соблюдены, она с нескрываемым уже воодушевлением обернулась к помощнице, чтобы продемонстрировать мужу их радость и гордость, как вдруг услышала:

– Мы нашли девочку.

«Девочку?.. Какую девочку?» – пронеслось в голове. Но прежде, чем она успела спросить, правитель отступил в сторону и предъявил её взору Небулу, опального переината третьего уровня.

Жена правителя вздрогнула всем телом: менее всего она ожидала снова его увидеть. После всего зла, что он натворил, после всех смертей, что произошли по его вине, после всех, кого она из-за него потеряла, Небула стоял так близко и, как ни в чем не бывало, подобострастно, заискивающе улыбался. Первым порывом было кинуться к нему, ударить, снова и снова, уничтожить, чтобы он перестал существовать навсегда, насовсем. Но на руках у него была девочка, о которой говорил правитель, – годовалая малышка с мягкими, по-детски вьющимися на концах темными волосами, – которая внимательно смотрела на жену правителя ясными серыми глазами, доверчиво прижимаясь к груди Небулы.

Сердце матери сжалось в нехорошем предчувствии. Нельзя было выдать своего смятения. Нужно хоть что-то сказать: пауза слишком затянулась.

– Эта девочка… – начала жена правителя, пока не осознавая, что хочет спросить.

–

Та самая, дитя из пророчества, – сияя улыбкой, окончил за неё правитель. – Та, что взрастит величайшего!

–

Пророчества?.. – непонимающе повторила жена правителя.

Ярость, гнев, жажда мщения, раздражение, боль потери, страх, опасение, недоумение – всё смешалось в ней и мешало ясно мыслить. Она силилась понять, что происходит, и в то же время старалась не выдать себя: показаться дурочкой перед Небулой? Ни за что.

К счастью, правитель, не обращая ни на что внимания, с энтузиазмом вещал:

–

В день нашей свадьбы, моя повелительница, было получено два пророчества: первое – о нашем сыне – прозвучало у алтаря, но вот второе, – «сегодня родится та, что взрастит величайшего» – было озвучено старейшиной Сведущих лишь мне, как раз перед его скоропостижной кончиной. Из-за последующих похорон я не мог объявить об этом сразу, а потом всё не находилось подходящего повода. Но теперь, когда дева пророчества найдена, когда принадлежность её нашему роду очевидна, можно объявить обо всем открыто!

Жена правителя слушала внимательно, а потому тут же насторожилась:

–

«Принадлежность нашему роду»?..

–

Точно так, моя госпожа, – моментально ответил ей Небула, с самым низким поклоном, на который был способен человек с ребенком на руках. Жена правителя едва успела сдержать руку, дёрнувшуюся для замаха на удар. Небула же продолжал с самой заискивающей улыбкой: – Кому, как не роду правителей, должна принадлежать та, что взрастит величайшего? Величайший может родиться только от великого, коим, безусловно, является ваш сын.

Сдержаться на сей раз жене правителя не удалось: стоило Небуле лишь кивнуть в сторону её сына, и ярость, отразившаяся на её лице, заставила его поспешно опустить голову.

–

Адайль родилась в тот самый день, повелительница, – тараторил он, глядя в пол, не смея больше поднять голову, – в день середины лета. Её родила моя дочь, тайно сбежавшая, поэтому понадобилось столько времени, чтобы её разыскать. Но Адайль – та самая, не сомневайтесь, – заверил Небула, склонившись ещё ниже. – Адайль – дева пророчества.

– Дева пророчества, – завороженно вторил ему правитель.

Жена правителя, силясь совладать с собой, повернулась к помощнице, якобы забрать сына. Она была в замешательстве: всё происходящее не укладывалось в голове.

Небула – семья переинатов, но совсем не влиятельных: выходцы из неё никогда выше среднего, третьего уровня не поднимались. Небула, как раз третьего уровня, ещё и переинат чаяния, которых всюду как грязи. В мирное время переинаты надежды не очень-то востребованы, вот он и решил попробовать себя на поприще политических интриг, за что попал в опалу. Из-за провокации, которую он устроил, жена правителя потеряла многих дорогих ей людей в пылу чисток – и вот он, причина многих страданий, печалей и пролитых слёз, стоит теперь перед ней как ни в чём не бывало, и утверждает, что бастард его дочери – невероятно ценное дитя пророчества.

Мать этой девочки, единственная дочь из четырёх детей Небулы, была переинатом исцеления, подтвержденного пятого уровня, но, ко всему прочему, внешним. Отец этого ребёнка, по слухам, тоже внешний переинат, шестого, начального уровня, но настолько слабый, что едва ли отличим от человека. Они потому и сбежали – Сведущие не благословили такой брак, так что перед Миром, и перед обществом это дитя вне закона. Дурная кровь, как ни крути: как можно было быть такой недалёкой!

Силу ребенку даёт отец, а мать – лишь форму: на что она надеялась? Если сразу было ясно, что благословения не будет, зачем родила эту девочку?

А на что надеется Небула? Его внучка по силе не будет выше шестого уровня, как у отца, если будет вообще ей обладать: где уж ей – как они сказали? – «взрастить величайшего»?

Раздражаясь от своих размышлений всё больше, жена правителя осмелилась вразумить мужа. «Неужели ты не понимаешь, что Небула опять обманывает тебя?».

Но высказать не успела.

– Разве не здорово? – с умилением глядя на девочку, спросил у жены правитель. – У нашего сына появилась наречённая!

– Что?! – поражённая таким развитием событий, жена правителя не сумела сдержать гневный возглас. Он ушел под потолок, и там остался.

Повисла напряженная тишина, но жена правителя не обратила на это внимания. В её голове, вторя лихорадочно молотящемуся сердцу, метались лишь обрывки мыслей, которые дерзко было бы высказать.

«Да неужели ты забыл, муж мой, каких дел натворил Небула? Уже просто привести сюда, к своему сыну этого предателя – огромный риск, так еще и обещать с ним породниться?! Думаешь, с ребенком на руках он менее алчен? Дитя гонимой дочери, опальной и в обществе, и в Мире – такую ты выбрал невесту моему сыну? Пусть она не будет коварной, как дед, пусть не будет вероломной, как мать, пусть не будет бесталанной, как отец – всё равно: разве она – лучшая из невест? Хорошо, пусть даже дева пророчества, пусть даже «воспитать» – я смирюсь. Но разве в пророчестве говорится о том, что она должна ребёнка родить?».

Но пойти на открытое противостояние – это верный путь проиграть.

– Муж мой, – глубоко вдохнув, взмолилась мать, прижимая драгоценного сына к груди, – «наречённая»? Прошу вас, разве правильно сейчас это решать? Эта девочка…

– Дева пророчества, – холодно отрезал правитель, и его сила сомкнулась над головой жены, заставив её испытать животный страх за свою жизнь. – И я приказываю относиться к ней подобающе, – требовательно протянув руки, он забрал девочку у Небулы, и заглянул малютке в лицо. Кроха не сопротивлялась и не плакала – лишь прямо смотрела в глаза правителю.

– Разве ты не понимаешь, насколько она ценна? – Тихо, чтобы не напугать ребенка, но твёрдо продолжил правитель. – Она необходима моему сыну. Она поможет ему стать отцом величайшего. А посему я приказываю относиться к ней как к члену правящей семьи, – он обвёл строгим взглядом всех присутствующих. – Приказываю всем! – отрезал он, глядя в глаза жене.

Разве посмела бы она сейчас возразить?..

Не получив ответа, правитель удалился из комнаты, прижимая к груди чужого ребёнка. За ним следом выскользнул и Небула, напоследок осмелившись поднять на жену правителя свои подлые глаза.

Её охватило омерзение. Мать спрятала лицо в кулёк с сыном и поглубже вдохнула успокаивающий сладковатый аромат.

Жена правителя не могла ответить точно, что ей разбило сердце: что её сына обручили в младенческом возрасте с невесть кем? Что Небуле простили все преступления и снова приблизили ко двору? Что муж так просто объявил членом их семьи чужого бастарда? Или что он так бережно прижимал к груди чужого ребёнка, а на своего так и не взглянул?

Жену правителя била мелкая дрожь. Внутри нарастала ярость.

«Небула, будь ты проклят! Ты! Ты снова!..».

Держать лицо уже было невозможно. Глаза заволокло слезами злости, бессилия и боли.

–

Клянусь, – прошептала мать, прижимая спящего сына, – я защищу тебя от этой «девы». Я сделаю что угодно, я это так не оставлю.

«Я не дам этому снова случиться!».

«Ни за что!..».

Глава 3. Возмездие

Был превосходный день начала лета: чистое, прозрачное небо, ласковое, игривое солнце, робкий, свежий ветер. Радостно щебетали птицы, тихим шелестом отвечала целуемая ветерком листва, повсюду разливался сладкий запах цветущих яблонь: благодать вокруг вторила настроению жены правителя, наполняла сердце радостью.

Сегодня хоронили Небулу, её давнего врага.

Жена правителя наблюдала издалека. Перед огромным погребальным костром на двенадцать тел стояла лишь одна шестилетняя девочка: всех до единого членов её семьи забрала чума, пировавшая на этих землях. Иронично, что в этой семье был переинат исцеления – мать этой самой девочки, но Небула избавился от неё, лишь бы единолично владеть «девой пророчества».

«Наверняка убил сразу, как только нашёл, – рассуждала жена правителя. – Ни одна мать не согласится добровольно расстаться с ребёнком – особенно если до этого решилась ради него пойти против семьи, Мира, общества и сбежала из дома».

Небула, гад, наверняка и не думал искать сбежавшую дочь пока не прослышал о втором пророчестве: ринулся на поиски только смекнув, что может от этого получить. Ему повезло: у него родилась внучка – и в столицу он явился только с ней, без дочери, крича на каждом углу о «деве пророчества».

Жена правителя раздраженно повела плечами: её это до сих пор бесило. Небула был хитёр: придумал столь пафосное прозвище для безродного отпрыска нелюбимой дочери, чтобы нивелировать её незаконное происхождение. Какая разница, как, у кого и где родилась девочка из пророчества? Она должна исполнить пророчество – остальное не важно… Попробуй провернуть этот трюк любая другая семья – и Небула громче всех бы кричал о незаконности ребёнка, невозможности принятия его Миром и обществом.

И вот сегодня, в этот прекрасный летний день торжествует справедливость: незаконнорожденный ребёнок, дочь мезальянса, и попросту девочка – стала наследником рода Небула, поскольку осталась единственным живым носителем крови. Небуле при трёх крепких сыновьях, и в страшном сне не могло такое присниться.

На ней род Небула и должен пресечься.

«Так ему и надо, поганищу. Всё интриговал, нашёптывал, изворачивался – лишь бы получить побольше за свою «деву пророчества».

Земли, деньги и привилегии – правитель давал этому отбросу всё по первому требованию, но аппетит Небулы только рос. Что ж, такое плодовитое семейство – сыновья, внуки – и всех нужно обеспечить. Сейчас же Небула, наверное, в костре корчится от досады, что всё это досталось одной лишь деланной «деве пророчества».

Положа руку на сердце, жене правителя казалась очень странной такая благосклонность мужа к этому ребёнку. Всё чаще и чаще в её голову закрадывалась мысль, от которой сердце то пылало от ревности, то холодело от страха: вдруг эта девочка действительно дочь правителя? Конечно, никаких подтверждений этому не было, но побег из дома, тайные роды в чужих землях, тщательность, с которой Небула скрывал «деву пророчества» от чужих глаз, лёгкость, с которой правитель объявил её «членом правящей семьи», его одержимая забота о ней не могли не наводить на всякие мысли.

Однако стоило жене правителя увидеть внучку Небулы сейчас, – и страх отступил. Вспомнив лицо сына, как две капли воды похожего на отца, жена правителя убедила себя, что опасения её были напрасны: никто в жизни не поверит, что теперешняя глава рода Небула – незаконнорожденная дочь правителя. Она ни капли на него не похожа.

Произнеся положенные слова, зажгли погребальные костры. Девочка перед ними стояла одна, без сопровождения – как положено главе семьи. Как положено, стояла она твёрдо и спокойно, смиренно склонив голову. Жене правителя припомнился её пятилетний сын, которому быстро всё надоедало, он начинал крутиться и канючить – и она невольно улыбнулась, оставшись довольной поведением девочки.

Но тут же одернула себя. «Она – потомок Небулы. Он её растил. Она – его продолжение, которое нужно пресечь».

Костры разгорались неохотно. Жена правителя медленно подняла руку и переклинанием придала силы огню.

Очень часто она представляла себе этот момент: представляла, как поднимет до небес пламя погребального костра человека, по чьей воле погибло столько её сотоварищей, переинатов огня; как превратит Небулу в пепел, который и собрать будет нельзя. Вот была бы прекрасная месть за них всех, очень символично. Это позволило бы отпустить всю боль, о которой жена правителя не смела забыть, пока Небула был жив, весь накопленный гнев.

Но когда дошло до дела, всё, что она смогла – лишь дать огню разгореться. От использования переклинания саднило вены, от напряжения спина и лоб покрылись испариной, однако пламя костра чуть прибавилось: слишком долго она не пользовалась переинатией, тело совсем отвыкло. Пытаясь отдышаться незаметно, жена правителя вовсе не чувствовала долгожданного облегчения: накопленные эмоции не нашли выхода, наоборот – к привычной тяжести в груди добавилась горечь разочарования и стыда.

«Убожество, – защипало в глазах, но она не смела расплакаться, потерять лицо. – Такова твоя сила гнева? Тебе перед ними не стыдно?».

Она хотела вспомнить всех, кого потеряла, но внезапное осознание заставило её вздрогнуть.

«Ничтожество! – Ненавидела себя от всего сердца жена правителя. – Не можешь даже вспомнить их лиц!».

Саднило вены. Сердце болезненно билось в ушах. В глазах нестерпимо щипало. Пробрал озноб от внезапного порыва ветра по влажной спине. Жена правителя не могла совладать с собой. От слез перед глазами всё плыло, она старалась смотреть в одну точку: на силуэт маленькой девочки перед оранжевым пламенем.

Лишь бы девчонка не обернулась вдруг!.. Тогда она, внучка Небулы, увидит её, жены правителя, матери будущего великого, настоящее, уродливое лицо. Тогда жена правителя навсегда потеряет шанс разрушить коварные планы покойника, показав врагу, что слаба.

Но девочка не оборачивалась. Стояла, как и раньше, спокойно и твёрдо, как и положено главе.

Пели птицы. Шепталась листва. Солнце ласково касалось плеч. Трещал погребальный костёр, разгораясь. Дым погребального костра поднимался наверх, к небесам.

Проследив за ним взглядом, жена правителя, наконец, взяла себя в руки.

«Какое значение имеет высота пламени? – устало думала жена правителя, глядя в небеса. – Дым точно достигнет небес. Небула теперь с ними, в небытии, там они с ним и сочтутся, – взгляд жены правителя вернулся к девочке перед костром. – Я же, коль осталась, должна сделать всё, чтобы не допустить подобного снова».

Небула сумел провернуть свои делишки, поскольку легко сближался с алчными людьми. Жена правителя скользнула взглядом в сторону. Чуть поодаль от погребальных костров стояли человек двадцать, не больше, очень просто одетые: наверное, это просто те, кто работали на семью. Никто из них не плакал.

Таких малочисленных похорон жене правителя ещё не приходилось видеть: видимо, некому было проводить столь «славную» семью. Небула и так были невысокого полета, а в последнее время совсем перессорились со всеми, напирая на свою элитарность из-за «девы пророчества».

Оно и к лучшему. За пять лет история вокруг «девы пророчества», столь ценной, что её нужно скрывать далеко в северных холмах, о её мощи и важности уже порядком набила всем оскомину. Сейчас первым делом нужно развеять слухи, нужно показать всё, как есть: внучка Небулы не чудо, посланное Миром, а обыкновенная угрюмая шестилетка. Если даже она и переинат – отец, как известно, даёт силу, а её отец был едва отличим от человека – для неё шестой уровень это предел мечтаний. Где уж ей «воспитать величайшего».

Увидев её сейчас, правитель, может быть, наконец, поймёт, что был введён в заблуждение, и отступится от мысли женить своего единственного сына на внучке предателя.

Когда все погребальные костры одинаково загудели, жена правителя решила вернуться к особняку: убедиться, что всё сделали как нужно.

«Деву пророчества» правитель распорядился привезти во дворец: для неё жена правителя приготовила отдельный конвой. Если Мир будет благосклонен к жене правителя и впредь, девочка последует за родственниками ещё в пути: звучит ужасно, но так для всех было бы лучше.

Жена правителя издалека заметила, что её поручение выполнили в лучшем виде: над горизонтом взвивалось пламя – свежевозведённый, пышно украшенный и богато обставленный родовой особняк Небула знатно полыхал. Сколь мерзко было наблюдать за тем, как Небула ползает на брюхе перед правителем, пытаясь получить деньги на строительство «дома, достойного члена правящей семьи», – столь же отрадно было наблюдать, как обваливается, сгорая, этот самый дом. Пламя, поддержанное переинатом огня, отсвечивало прозрачным пурпуром и киноварью, и ревело так, что уши закладывало: потому не стоило сомневаться – эти стены навсегда останутся руинами, сгорит всё, даже камень.

«Чума, что жила в этом доме, не должна дальше уйти». Для всех это было про болезнь, но лишь жена правителя знала, что конкретно она имела в виду.

Что Небула умер – это великолепно: он давно должен был отправиться в небытие за свои преступления. Немного жаль было лишь малышей – внуков Небулы от троих сыновей. Пятеро детей – от двенадцати лет до двух месяцев от роду – все могли бы стать внутренними переинатами, от пятого до четвертого уровня, как их отцы. И все погибли.

Выжила только она, «член правящей семьи», «дева пророчества». Говорят, она даже не болела. Ну, может быть, ещё всё впереди – нужно на всякий случай держать правителя от неё подальше.

– Позвольте доложить? – к жене правителя, издалека наблюдающей пожаром, приблизился командир отряда переинатов исцеления, оказывающих помощь людям на этих землях. Небула не озаботился их вызвать, когда чума началась, так что пришлось срочно везти их с собой из столицы.

– Докладывай, – велела жена правителя.

– Чума свирепствует в девяти поселениях из двенадцати на землях к западу, и в семи из восьми на востоке. Переинаты были только в трех, но там и скончались. Люди умирают целыми семьями – взрослые от болезни, дети – от голода. Мы пытаемся спасти тех, кто остался, но для этого нужно определиться, в какое поселение будем их вывозить.

– Не нужно.

– Что, простите?

– Не нужно никого никуда вывозить. Если вы привезете больных в туда, где болезни ещё нет, мы потеряем два поселения. Оставьте заразившихся там, где они есть. Выберите жителей, что покрепче здоровьем, и наложите на них защиту – пусть они заботятся о тех, кто остался без присмотра.

– Но… Простите, конечно, защита эффективна против переклинаний – болезнь она остановить не сможет…

– Скажите людям, что сможет: я потому и прошу выбрать людей покрепче здоровьем и верой. Если на то будет воля Мира, они выживут, и спасут от смерти тех, кто по воле Мира должен остаться жить. Ведь ничего иного мы не в силах сделать.

Командир переинатов был ошарашен. Жена правителя смягчила тон, и продолжила уже тише.

– Чума приходит раз в поколение, и всякий раз множество людей умирают. Множество, но не все. Мы не можем покончить с чумой, но можем дать людям веру, что это можно пережить. Переинаты исцеления не могут поставить на ноги всех заболевших, не вернут к жизни умерших. Всё, что мы можем дать этим людям – это надежду на то, что выжить можно. Без надежды и вовсе незачем просыпаться.

– Это верно, но… – не найдя, что возразить, командир отряда переинатов, и, слегка поклонившись, удалился исполнять приказ.

Глядя на удаляющего командира переинатов, жена правителя ощутила привычную тяжесть – а ведь планировала распрощаться с ней сегодня.

«Всё так, – думала она устало. – Мы рождаемся, чтобы умереть, и никто не в силах остановить это движение вперёд».

Эти слова она сказала сегодня утром и «деве пророчества», когда мимо них проносили последнее, двенадцатое, завернутое в саван тельце младенца, – это лучшие слова утешения, что смогла подобрать жена правителя для потомка своего врага, теперь уже круглой сироты, угрюмой девочки, чьё происхождение сомнительно с любой точки зрения, выродка, что прочат ей в невестки.

Девочка ничего не ответила ни словом, ни взглядом – лишь молча последовала за процессией, чтобы проводить свою семью в небытие.

«Замечательно, – усмехнулась тогда жена правителя, – Небула есть Небула. Он её растил, она – его продолжение. Даже если в будущем она будет показывать одни лишь добродетели, все должны держать в голове, что у неё гнилое нутро».

«Это хорошо, – успокаивала себя жена правителя, удовлетворенно глядя на головешки и развалины, оставшиеся от особняка, и вспоминая, как девочка не ответила ей. – Правитель не терпит дерзости».

День подходил к концу. Он не принёс долгожданного облегчения, но в целом долг перед правителем, собой и погибшими друзьями был исполнен, стоило поторопиться домой. Предстояло ещё много дел: нужно подготовить для «девы пророчества» комнату подальше от жилого крыла правящей семьи, и предупредить, чтобы особо к девочке не приближались, – на землях Небула всё-таки чума.

Нужно назначить встречу с советом Восьми, чтобы они поскорее убедились – перед ними никакая не «дева, что воспитает величайшего», Небула всех ввёл в заблуждение. Доказать это несложно: шансов на то, что она станет высокоуровневым магом нет – её отец был едва отличим от человека. К тому же девчонка почти не разговаривает – есть шанс, что перед советом Восьми она отмолчится и они сочтут её непригодной к обучению.

Надо подумать, куда её отправить когда все убедятся в обмане. Подальше, в горы, в бездетную семью. Деревенская жизнь, домик, огородик, никакого пророчества. Однако нужно сразу принять меры, чтобы детей у неё никогда не было: никаких отпрысков Небулы больше. И чтоб искушения вернуться к вопросу с пророчеством ни у кого не возникло.