Про их любовь можно писать романы и снимать кино.
А Аркадий Павлович продолжал нахваливать своего эскулапа:
– Знаю, знаю. Одни считают остеопатов великими мошенниками, другие – волшебниками. Так вот. Наш – волшебник. К нему запись на полгода вперёд. А сейчас возьмите расписание назначенных мной процедур.
– Спасибо. До свидания.
Маша вышла из кабинета в растрёпанных чувствах – с одной стороны, ей как бы сделали комплимент, а с другой, напомнили о возрасте. Она побрела вдоль реки, сняла кроссовки и пошла по воде босиком. Вода была тёплая, и Маша решила искупаться. Вернулась в номер, переоделась и пошла на пляж.
– Как красиво! А главное, вокруг ни души, – Маша вошла в воду и поплыла.
Заплыла довольно далеко, легла на спину и стала наблюдать за облаками. От восторга закричала, что было мочи, и стала взбивать ногами воду в пену. Неожиданно кто-то крепко обхватил её. Так крепко, что стало трудно дышать, и потащил за собой. Это был странный и подозрительный попутчик. От страха Маша стала оказывать сопротивление.
– Да что ж ты делаешь?! Если не перестанешь вырываться, мы оба сейчас пойдём ко дну! – почти кричал Алексей.
– Отпустите меня немедленно! – Маша не сдавалась и по-прежнему извивалась и крутилась во все стороны.
– Дура! Я тебе сейчас врежу!
– Только попробуй! – Маша изловчилась и ударила его по голове, тот зарычал и каким-то неуловимым движением нейтрализовал её сопротивление.
Очнулась Маша на берегу, открыла глаза и увидела рядом с собой нападавшего, который сидел к ней спиной и отжимал свою мокрую одежду.
– Ты что, правда маньяк? – со стоном в голосе прошептала Маша.
– Это вместо «спасибо», что не дал утонуть? – нервно повёл плечами Алексей.
– Так ты меня спасал, оказывается? – Маша приподнялась на локте.
Алексей повернулся вполоборота и бросил на Машу негодующий взгляд. У Маши пересохло во рту.
Алексей быстро оделся и пошёл в сторону санатория.
– Спасибо! – крикнула Маша ему вдогонку.
– Обращайтесь, – не поворачиваясь, ответил «спасатель».
Прошло две недели. Подводное вытяжение, массаж, физиотерапия, лечебные ванны сделали своё дело. Маша почувствовала облегчение, но до хорошего было ещё далеко. На очередном осмотре Аркадий Павлович отметил положительную динамику и стал вносить коррективы в назначенные ранее процедуры.
Постучали в дверь, и в кабинет вошёл Алексей.
– Какие люди! А вот и наш чудо-врачеватель. Какими судьбами к нам?! – Аркадий Павлович вскочил со стула и пошёл ему навстречу.
У Маши упало сердце.
– И снова здравствуйте, – обратился Алексей к Маше.
– Вы что, знакомы? – удивился Аркадий Павлович.
Она испугалась, что Алексей начнёт рассказывать Аркадию Павловичу подробности их знакомства.
– Да, случайные попутчики, ехали в одном купе из Москвы, – натянуто вежливо произнёс Алексей. В его глазах таилась усмешка.
Маша резко встала со стула, кинулась в пространство между мужчинами и направилась к выходу.
– Завтра в семь тридцать жду вас в бассейне, на очередное вытяжение, – бросил ей вслед Аркадий Павлович.
– Да, да. Я помню, – сдавленным голосом проговорила Маша и, уходя, громко хлопнула дверью.
«Тут, кажется, что-то происходит», – было написано на лице доктора Малыщика, и он подозрительно посмотрел на Алексея.
– Лёха, дружище. Что это сейчас было? – хитро сощурил глаза Аркадий Павлович.
Алексей пожал плечами и взял в руки историю болезни Марии.
– Мария Александровна Турбина… – произнёс задумчиво Алексей. – Значит, я не ошибся…
– Что? Зацепила тебя Мария Александровна? – хитрая улыбка не сходила с лица друга.
– Пойду я, Палыч.
– Лёха, ты втюрился?
Алексей скрипнул зубами и быстро вышел из кабинета.
От испытанной неловкости в кабинете врача у Маши остался неприятный, паршивый такой осадок. Вот только она никак не могла понять, почему так гадко на душе; то ли от собственной глупости, то ли от реакции других на эту глупость.
Вечером этого же дня Маша сидела в баре и допивала четвёртый бокал шампанского. «Напиться и забыться» – вот цель, которую она преследовала сегодня. Но в этот раз алкоголь её никак не брал. Обычно Маша сильно пьянела от шампанского, достаточно было выпить один бокал, и она «выпадала в осадок», как говорил её сын Митька.
Митька её надежда и опора, её гордость. Митька – это лучшее, что у неё получилось в этой жизни. Как же быстро летит время! Кажется, только вчера поступила в институт, на радость маме, чтобы продолжить династию учителей. На втором курсе познакомилась с Пашей, студентом Бауманского. Влюбилась сразу, без памяти. Поженились в летнюю сессию, между экзаменами. Жили у неё, в коммуналке, в одной комнате с мамой, за шифоньером. Счастье. Какое это было счастье. Здесь же родился Митька. На радость всей семье рождение Митьки не изменило планы Маши, она даже академку не брала. Успешно окончила институт и поступила на работу в школу. Паша поступил в аспирантуру.
И кто знал, что развалится Союз! В страшном сне не могло присниться, что учителя, врачи, инженеры, учёные, артисты бросятся челночить, торговать, таксовать, чтобы как-то прокормить свои семьи. Паша таксовал и однажды не вернулся домой. Его нашли с проломленным черепом через неделю в подмосковном лесу, без верхней одежды и обуви.
Как она пережила это? Сама не знает. Не знает, как не сошла с ума от горя. Но надо было жить, поднимать сына, заботиться о престарелой матери.
– Дмитрий Павлович Турбин, – так Маша обращалась к сыну, когда сердилась на него.
Митька виртуозно уходил от наказания:
– Мама, я не хочу с вами ссориться, – нежно её обнимал, а она забывала о том, за что хотела его поругать.
Маша ещё некоторое время делала вид, что сердится, приговаривая:
– Митя-Митрий, Дмитрий-хитрый, – но Митька не выпускал её из своих объятий, пока не понимал, что прощён окончательно.
Митька рано повзрослел. Очень болезненно реагировал на то, что Маша в свободное от основной работы время летала в Турцию, челночила и таскала огромные сумки с товаром.
– Мама, женщины не должны таскать такие тяжести! – сердился сын.
– Не должны, сынок, – соглашалась Маша. – Но жить на что-то надо. Зарплата в школе ты знаешь какая, и ту вовремя не дают.
– Я что-нибудь придумаю. Но ты больше не будешь челночить. Я сказал!
Как сказал – так и сделал.
Как-то в их школе снимали какой-то сериал. Неизвестно почему, но режиссёр обратил внимание на Митьку, предложил сыграть в эпизоде. С тех пор его стали приглашать из сериала в сериал и даже на главные роли.
Он много снимался, вплоть до окончания школы и стал «кормильцем» семьи, так с любовью называла его бабушка, Елизавета Петровна. Сын не представлял своей жизни вне кино, а Маша сопротивлялась. Мир кино такой непрочный, такой неустойчивый: то взлёт на гребне успеха, то падение в бездну неудач. Она хорошо помнила печальные истории не только юных артистов, но и прославленных, знаменитых её кумиров. Но продвинутый Митька и не пытался стать профессиональным актёром, он осознанно поступил во ВГИК на факультет продюсерства и экономики. Во время учёбы не прекращал работать и помнил напутствия бабушки, что сначала нужно работать на авторитет, а потом авторитет будет работать на тебя. Так всё и получилось. В её сыне удивительным образом сочетались «лирик» и «физик». Митька был идейным вдохновителем, сценаристом, продюсером в своих бесчисленных проектах, которые приносили его компании и ему лично отличные доходы и бешеный успех.
Её сын выкупил все комнаты в их коммуналке, отгрохал евроремонт. Построил прекрасный загородный дом в престижном районе Подмосковья. Никогда не скупился на подарки, отдых и путешествия для своих любимых женщин: мамы и бабушки. Благодаря Митьке Мария объездила всю Европу. Кстати, сын настаивал на лечении в Карловых Варах, но Маша в этот раз остановила свой выбор на Белоруссии, где ни разу ещё не была. Митька вырос настоящим мужчиной – трудяга, ответственный, надёжный. Его слово никогда не расходилось с делом.
Маша допивала четвёртый бокал.
– Налейте мне, пожалуйста, ещё, – попросила она бармена.
– Достаточно, мы уходим.
Маша даже не удивилась, увидев рядом Алексея.
– Опять? Что ты, пардон, что вы ко мне пристали?
– Я не пристаю. Просто больше не стоит пить.
– А я хочу!
Несколько человек повернули головы в их сторону.
– Не мешайте женщине расслабляться, – сказал крепко подвыпивший дядька и громко икнул.
– Вот именно, – Маша хотела встать и не удержалась на ногах.
Алексей вовремя подхватил и легко взял её на руки.
– Поставь! Простите. Поставьте меня на место! Немедленно! – Маша попыталась высвободиться из железных тисков, в которых она оказалась.
– Дорогая, не надо сопротивляться.
– Ну и хрен с тобой, – Маша закрыла глаза, обняла его за шею, потом вся обмякла и засопела, а Алексей без лишних колебаний направился к выходу.
Раздался шквал аплодисментов.
– Вот это по-нашему! По-бразильски! – кричали подвыпившие посетители бара им вслед.
– Да-а-а, Мария Александровна, лишний бокал шампанского убивает не только культуру речи, но и способность самостоятельно передвигаться. Ну и что прикажете мне с вами делать?– выйдя из бара, Алексей крепко задумался.
Ему ничего не оставалось делать, как поднять Машу в свой номер и уложить в свою постель. Алексей накрыл её пледом, выключил свет и собрался уходить.
– Не уходи. Останься, – тихо позвала Маша.
Алексей наклонился, чтобы поправить плед, который сполз с неё, а она обвила его руками и легонько потянула к себе. У него замерло сердце, а по спине пробежало стадо мурашек.
– Какая же ты непредсказуемая, Ма… – он задохнулся от счастья, а она осыпала его горячими поцелуями, не давая произнести ни одного слова.
Москва встретила Машу дождём. Она взяла такси и быстро доехала до дома, к счастью, пробок на дорогах ещё не было.
– Марусь, ты чего раньше-то вернулась? – хлопоча на кухне, удивилась Елизавета Петровна. – Звонила же, говорила, что очень понравилось. Чего сорвалась?
– Мам, всё в порядке. Просто надоело и по вам с Митькой соскучилась, – Маша обняла и поцеловала мать. – Санаторий прекрасный, но это же не отдых. Устала я там – с утра до вечера процедуры.
Елизавета Петровна внимательно посмотрела на дочь.
– Машка, что-то ты темнишь, я тебя знаю.
– Мам, нечего рассказывать.
– Я никогда не ошибаюсь, – авторитетно заявила мать.
– Мам, я хочу спать, пожалуйста, давай поговорим потом.
– И чай пить не будешь?
– Потом, всё потом, – Маша, не раздеваясь, легла на диван.
Елизавета Петровна присела рядом с дочерью.
– Марусь, ну расскажи. Может, влюбилась в кого? – каждый раз провожая дочь в отпуск, Елизавета Петровна надеялась, что Маша вновь встретит свою судьбу и устроит наконец-то свою личную жизнь.
– Мам, сколько можно повторять – мне никто не нужен! – Маша говорила неправду. Она нормальная женщина, и, конечно же, хотела счастья, хотела любить и быть любимой. Она уткнулась в подушку и зарыдала в голос.
Елизавета Петровна только развела руками.
– И в кого ты такая упёртая? – вздохнула мать.
– В кого? В кого? Да в тебя, мам! Ты после папы вышла замуж? А как уж ухаживал за тобой Алексей Иванович, наш физрук.
– Дура была! Я сколько раз тебе говорила, не бери пример с меня! А то так и останешься одна.
– А я не одна. Ты и Митька у меня есть! И больше мне никто не нужен!
– Ой ли? Что же ты белугой ревёшь-то?
– Мам, хватит пытать меня, как в застенках гестапо! – Маша опять заголосила.
– Ну, поплачь, поплачь, может, и полегчает, – Елизавета Петровна вернулась на кухню и включила телевизор.
От воспоминаний Машу бросало то в жар, то в холод. Всю дорогу она сгорала со стыда. Вспомнила, как наклюкалась в баре. Алексея помнит уже смутно, а как оказалась у него в номере, вообще не помнит. Помнит только сон. Чудесный сон… или явь? А когда поняла, что произошло на самом деле, то в ужасе бросилась в бега.
Наревевшись всласть, Маша поднялась с дивана и пришла на кухню, где Елизавета Петровна смотрела свой любимый сериал. Маша подошла к телевизору и выключила его.
– Машка, ты спятила? Включи немедленно! Дурында! Это же мой любимый сериал, Митин проект, кстати, да ещё и заключительные серии к тому же, – Елизавета Петровна негодовала.
Маша с неохотой нажала на кнопку пульта, а Елизавета Петровна не моргая уставилась в экран.
Маша налила себе чай.
– Мам, как можно смотреть подобную чепуху? Ты же учитель словесности, так сказать, инженер человеческих душ, тренер интеллекта и памяти. Как можно смотреть и упиваться подобным зрелищем? – не без иронии удивлялась Маша.
– С удовольствием, дочь моя, с удовольствием, – не отрываясь от «ящика», заявила Елизавета Петровна. – Так хочется сказки! Так хочется хеппи-энда!
– Ещё скажи, что не стоит разрушать иллюзии у людей, – с горчинкой в голосе произнесла Мария.
– А вот и скажу. Возможно, у многих людей иллюзии только и остались. Зачем же у них и это отбирать, – не сдавалась Елизавета Петровна.
На экране кипели нешуточные страсти. Сюжет этих мыльных опер, как правило, один и тот же: Он и Она любят друг друга с пелёнок, но враги разлучают их, и через двадцать серий влюблённые, преодолев все испытания, выпавшие на их долю, воссоединяются.
– Так не бывает, – уставившись в одну точку, прошептала Маша.
– Не кисни, Манюнь. И на нашей улице будет праздник, – смахивая скупую слезу, Елизавета Петровна подошла к дочери и смачно поцеловала её в распухший от слёз нос.
– Конечно, будет. Вот скоро, кстати, первое сентября, – у Маши снова навернулись слёзы на глаза.
– У тебя когда педсовет?
– Двадцать восьмого. Мам, а ты помнишь? У меня в этом году новый класс.
– Да, ты говорила.
Раздался звонок в дверь. Так оглушительно, так требовательно мог звонить только Митька.
Елизавета Петровна вприпрыжку, как школьница, бросилась открывать входную дверь.
– Да ты мой дорогой! Да ты мой золотой мальчик! Ты мой любимый ребёнок! – Елизавета Петровна буквально повисла на своём внуке.
Маша каждый раз с умилением наблюдала встречу внука с бабушкой. Неподдельная радость от встречи переполняла их обоих, выплёскивалась через края и передавалась окружающим. И от этого на душе у Маши становилось светло и радостно.
Митя аккуратно поставил Елизавету Петровну на пол.
– Ба, есть хочу, умираю.
– Всё готово. Раздевайся, мой быстрее руки и к столу.
– Марусь, а ты чего зарёванная такая? Кто мать мою обидел? – забалагурил Митька, подошёл и как пушинку поднял её вверх на вытянутых руках.
– Дмитрий Турбин! Что ты себе позволяешь?! – завизжала Маша. – Никто мать твою не обижал! – кричала Маша. – Откормили мы тебя, сын, на свою голову! Верни меня сейчас же на грешную землю!
Двухметровый Митька, косая сажень в плечах, вполне мог играть в кино богатырей или атлантов.
За столом Митька за обе щеки уплетал любимые бабушкины котлетки. Елизавета Петровна с любовью подкладывала в тарелку внука то салатик, то картошечку, то куриный рулетик. Митя в изнеможении откинулся на спинку стула.
– Всё. Больше не могу. А то умру от обжорства. А теперь, мои любимые девулечки, рассказывайте, почему Маруся ревела?
– Смотрела сериал, зацепил он нашу Марусю, вот и разревелась, – без зазрения совести соврала Елизавета Петровна.
– Не верю, – пробасил Митька. – Не верю, – театрально вздыхая и мотая своей лысеющей головой, настаивал «деятель культуры».
– Хватит допрос с пристрастием нам учинять, лучше расскажи, как у тебя дела на работе, в личной жизни, когда, наконец, правнуков буду нянчить? – Елизавета Петровна ловко перевела стрелки с Маруси на самого Митю.
Дмитрий Турбин очень хорошо знал своих «девочек». Он послушно дал себя увести в сторону и принялся рассказывать о себе.
– На работе всё норм, в личной жизни океюшки. Если вы о женитьбе, то не женюсь до тех пор, пока не встречу ту, которая будет меня так же вкусно кормить, как вы. Хоть убейте! Не женюсь!
– Мить, а разве за котлетки и пироги любят женщину? – серьёзно спросила Маша.
– Маруся, всё с тобой ясно. Ты влюбилась! К бабке не ходи! Влюбилась.
– Дмитрий Турбин! Что ты себе позволяешь? – Маша схватила чашку с остывшим чаем и залпом допила его.
Ах! Как ему было не по себе, когда Маша впервые к нему так обратилась. Обратилась как к чужому, как к своему ученику, который совершил дурной поступок. Ему было тогда тринадцать. Крупный от природы Митька выглядел старше своих лет, и никто не мог поверить, что хрупкая, как тростинка, Маруся – его мама. Многие считали её старшей сестрой Митьки. Тогда он снимался в очередном детективном сериале. Фильм был про школьников, юных археологов из Москвы. Съёмки проходили в Крыму, в Херсонесе. По сюжету главный герой, которого играл Митя, нашёл на раскопе старинную, очень редкую монету. Злодеи пытались выкрасть её, но благодаря смелости и храбрости юных археологов ценная находка была спасена. Обычно во все экспедиции Митю сопровождала бабуля Лиза, а в этот раз съёмки совпали с отпуском у Маруси, и в Крым поехала она. Съёмки шли по плану, Марусе было скучно, и она решила помочь местной поварихе Зойке на кухне. Маруся умела и любила готовить, и поэтому вся съёмочная группа обожала Марусину стряпню, а Зоя радовалась, что у неё такая замечательная помощница. Однажды Маруся подняла тяжёлый бак с картошкой, и у неё прихватило спину, Маруся не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть от боли. Зойка побежала за помощью. Она знала, что на раскопе работал врач.
– Спасите! Человеку плохо! – кричала Зойка.
В медпункте молодой человек представился врачом, взял свой чемодан с медикаментами и не торопясь пошёл за истерично кричащей Зойкой.
– Да что ты как павлин вышагиваешь, побежали быстрее, – возмущалась Зойка. – Человек от боли вот-вот сознание потеряет.
– Вы толком расскажите, что произошло, – не обращая внимания на Зойкину истерику, задал вопрос молоденький доктор.
Зойка в красках рассказала, что произошло.
Когда пришли на кухню, Маруся еле сдерживала слёзы и от боли тихонечко поскуливала. Доктор ловко уложил её на топчан, который каким-то чудом здесь же нашёлся, и стал обследовать заболевшую.
– Так. Понятно. Дорсалгия пояснично-крестцового отдела позвоночника. Подобное состояние раньше было? Обследовались? Рентген позвоночника делали? – в словах и действиях доктора чувствовалась уверенность, отчего его авторитет тут же вырос в глазах Зойки.
– Не обследовалась, – всхлипнула Маруся.
– Я вам сделаю укол, он обезболивающий и противовоспалительный, и разотру вас мазью. Недельку придётся полечиться.
– Спасибо, доктор! Дай Бог вам здоровьица крепкого и хорошей невесты, – закудахтала Зойка.
– Спасибо на добром слове. А теперь, – обратился он к Марусе, – приготовьте место для укола.
Когда Митя узнал, что Марусе стало плохо, то он сорвался со съёмок и побежал на кухню. Когда он вбежал, то какой-то парень с пышной копной кудрявых волос, стоял над обнажённой Марусей и гладил её чуть ниже пояса. Кровь закипела в жилах Митьки.
– Отойди прочь от неё! – гневно закричал он.
Парень на долю секунды остановился, а потом как ни в чём не бывало продолжил своё дело. Но самым страшным для Митьки была реакция Маруси в этой ситуации. Она повернула голову в сторону разбушевавшегося сына и очень строго и холодно заявила:
– Дмитрий Турбин. Что ты себе позволяешь? Не мешай доктору оказывать мне медицинскую помощь.
Такую маму Митя ещё не знал. Его как будто отхлестали по щекам. От обиды он выбежал из кухни, Зойка догнала и всё рассказала ему, что случилось с Марусей. Потом накормила и отвела спать.
Доктор приходил к Марусе каждый день, делал уколы и растирал разными мазями. Несмотря на то что Маруся через пять дней уже скакала, как козочка, неприязнь к доктору у Митьки росла с каждым днём всё сильнее и сильнее. А уж после того как Митька увидел, как Маруся на танцах зажигала с этим докторишкой, тот вообще стал врагом номер один. Они так эротично танцевали сальсу, что ни у кого, и Митьки в том числе, не осталось сомнений, что у этих двоих назревает роман.
Из-за Митькиной ревности чуть было не сорвались съёмки. Митька не верил в серьёзные отношения доктора к Марусе. На пляже, когда доктор загорал или купался в море, слабая половина человечества не спускала с него глаз. Митька не мог не согласиться, что тело докторишки было как у царя Давида, статую которого Митька видел в Пушкинском, а вот в моральных качествах этого «героя» он сильно сомневался.
Как-то Митька не выдержал и подошёл к Пилюлькину, так за глаза Митька окрестил доктора.
– Слышь, ты! Пилюлькин! Отвянь от Маруси! – сплёвывая сквозь зубы, обратился Митька к своему злейшему врагу.
– А то чё? – нагло улыбнулся Пилюлькин.
– Морду тебе набью.
– Ну, рискни, – заявил доктор.
Митька набросился на Пилюлькина с кулаками, а тот увернулся и Митька со всего размаху врезался лбом в столб. Из раны хлынула кровь.
– Вот же Отелло на мою голову свалился, – доктор снял с себя рубашку, разорвал её и наложил тугую повязку на рану. Потом отвёл его к себе в медпункт. Митька с трудом сдерживал слёзы. Ему не было больно, ему было безумно обидно.
Маруся вошла в медпункт. На лице не было ни кровинки.
– Сотрясения головного мозга нет. Рану зашил. Будет небольшой шрам. Шрамы украшают мужчин, ведь так, Мить? – Пилюлькин был серьёзен как никогда.
Доктор хотел что-то ещё сказать Марусе, но та так на него посмотрела, что этим взглядом можно было остановить локомотив.
– Спасибо, доктор, за помощь, – Маруся говорила, а Митька не узнавал её голос.
– Пожалуйста. Обращайтесь, – пожал плечами Пилюлькин.
– Надеюсь, мы больше вас не потревожим.
Маруся взяла Митьку за руку, и они вернулись к себе. Маруся не ругала Митю. Она просто молчала.
– Мам, не молчи. Лучше отругай меня или поколоти. Только не молчи, пожалуйста, – у Митьки заныло где-то под ложечкой.
Маруся продолжала молчать.
– Мам… – и Митька вдруг разревелся, как маленький. Маруся не помнит, когда Митька так плакал в последний раз.
Она крепко обняла сына, но по-прежнему молчала, а потом тихо заплакала.
– Мам, не плачь, – всхлипывал Митька.
– Не буду, сынок. Я просто очень испугалась за тебя.
Помощник режиссёра очень нервничал, что случай с Митькой сорвёт съёмку. Но гримёры успокоили. По сюжету главный герой после схватки со злодеями получил травму головы, и им почти ничего не пришлось делать. Синяки и отёк на лице у Митьки были настоящие.
Пилюлькин неоднократно приглашал Марусю на танцы или просто погулять, но Маруся всегда находила повод отказать.
Однажды Пилюлькин напился и стал долбиться в их дверь.
– Маруся, что, собственно, случилось?! – кричал доктор. – Давай поговорим! Это же смешно! Почему ты меня игнорируешь?!
Митя хотел выйти и прогнать назойливого ухажёра, но Маруся его остановила:
– Не надо, Митя. Я сама.
Её не было часа полтора, а Митьке показалось, что прошла целая вечность. Когда Маруся вернулась, то Митька испугался за неё: лицо у Маруси было белее мела, будто её всю выпили, губы синие, а глаза лихорадочно блестели.
– Мам, тебе плохо?
– Плохо, сын, – она села на стул и уставилась в одну точку.
– Это всё он?! Я его убью!
– Остынь. Он здесь ни при чём, – она встала и стала собирать вещи. – Съёмки закончились. Завтра мы улетаем.
Сказать, что Митька любил свою мать, это ничего не сказать. Он её боготворил, он готов был жизнь отдать за неё. Только став взрослым, Дмитрий Турбин осознал, как пагубно сказался на судьбе его матери его юношеский максимализм. Дмитрий всеми силами пытался исправить свои ошибки, но тщетно. После Крыма Маруся поставила крест на своей личной жизни.
– Мам, а если честно. Почему вернулась на целую неделю раньше? – голос сына стал серьёзный.
– Митя, не нужно сейчас включать начальника, – Елизавета Петровна страсть как не любила эти перемены в её любимом внуке.
– Я предупреждал, что нужно было брать путёвку в Карловы Вары, – не унимался известный продюсер. – Знаю я эти совдеповские санатории, ну ведь вас, мадам, разве переубедишь? – начинал закипать Митька. – В общем так, моя дорогая мамочка. Я записываю тебя на приём в МЕДСИ к очень хорошему врачу. Я сказал!
– Это ещё к какому такому «хорошему» врачу?– загружая грязную посуду в посудомойку, насторожилась Маша.
– Это отец одной нашей сотрудницы, Бакановской Анастасии. Говорят, высококлассный специалист. К нему не так-то просто попасть.
– Как зовут доктора Бакановского? – Маша побледнела.
– Антон Андреевич Бакановский, кандидат медицинских наук, нейрохирург.
– Редкая фамилия, – выдохнула Маша.
– Мить, а что за новая сотрудница? – Елизавета Петровна очень любила поговорить с внуком о его работе, сотрудниках, да ещё новых.
– Да так. Ничего особенного. Молодая девчонка. Мечется, не знает, какую профессию выбрать. Два года отучилась в МГУ, а потом вдруг переметнулась во ВГИК, – Митька говорил, как будто его это мало волнует, но чутьё Елизаветы Петровны подсказывало, что Митька маскируется и эта «девчонка» ему вовсе не безразлична.
– Актрисой хочет стать или как? – Елизавета Петровна пошла в разведку боем.
– Нет. Хочет стать сценаристом, а на площадке работает помощником художника по костюмам.
– И как ей ваш вертеп? – Маша включила посудомоечную машину, заодно и чайник.
– Я вас умоляю, дамы. Современную молодёжь не удивишь буднями съёмочного процесса. Наша Настя курит, ругается матом и вся в татушках.
– Вот как? – немного расстроилась Елизавета Петровна.
– Ба, а ты подумала, что я запал на неё? – Митька раскатисто рассмеялся.
– А разве нет? – Маша стала подтрунивать над сыном. – Что-то я не припомню, Дмитрий Павлович, чтобы вы были так осведомлены о рядовых своих сотрудниках.
– Дамочки, бросьте ваши грязные инсинуации, – запыхтел Митька и потянулся за сигаретой.
– Юпитер, ты сердишься – значит, ты не прав, – изрекла бабушка.
– Что? Нечем крыть? – подхватила мать.
– Сдаюсь! Вот уже два месяца мы встречаемся. Сегодня хотел вам об этом сообщить, – Митька с сигаретой в зубах и поднятыми вверх руками выглядел очень растерянным.
– Значит, если бы мы не припёрли тебя к стенке, ты бы молчал и ничего нам не рассказал о Насте? – Елизавета Петровна не на шутку рассердилась. – Сколько девочке лет? Двадцать? Значит, правнуков я не дождусь! Современные женщины стараются делать карьеру, им не до детей, – упавшим голосом констатировала она.
– Вот с детьми всё как раз хорошо. У нас пять недель беременности.
Так и сказал – «у нас». Мать и бабушка одновременно сели на диван и долго молчали.
– Пауза затянулась. Ну, скажите же что-нибудь, мои дорогие мудрые женщины.
Маша вскочила с дивана, бросилась в комнату, из которой стали раздаваться оглушительные рыдания. Елизавета Петровна не проронила ни слова.