С берегов нашей цветущей Утопии хочу выразить огромную благодарность автору иллюстрации и частому гостю планеты Gong и сопредельных систем/звездных скоплений – Hawk Alfredson, который сам по себе – целая вселенная.

На обложке – его картина Soaraurora.

Сайт художника

http://www.hawkalfredson.com/

Пролог

Мудрая лиса учит охотника – проснуться.

[психоделический коммунизм]

Я несу свою голову в нагрудном кармане измятой рубахи,
Руны вселенного солнца ощупывая клеткой грудною;
Язык мой подвешен как маятник над планетарной плахой:
Даешь над массами новую диктатуру психоделического строя!

Изгрызен мозг натурфилософии и гуманизма дрязгами,
Опьянено само время свободы поводами ложными.
Каждый, пресытившийся механистического существования ядами,
Подчинение общему строю воспринимает как должное.

В спирали эволюции спутаны замещенной истории перипетии.
Болезнь вы-роста личности склонна к повторению —
Контрапункты контроля в сознании рождают склонность к тирании.
Вожделение жизни ярче стократно к смерти стремления.

В головах – зловонно и затхло от избитой архаики изобилия,
Самозванцы чертят мерзотной классовости очередные табели,
Чувство мщения в «душе» потребителя веры граничит с бессилием:
Вам – моя коммунистическая табель психоделической жажды!

[noPolitics/noComments]

Давайте продолжать постоянно оглядываться:
Что сказала говорящая голова по телевизору;
О чем мычит красномордый толстопуз по радио;
Какой генеральной линии придерживается штаб сегодня и
По каким координатам мразности и подлости
Разрастается стратегия штабов потенциального противника;
Какую низость совершил сосед (тем самым
Даровав нам право на низость большую к другим соседям);
Чей запрет лучше соответствует общей моральности народов;
И кого нужно убить/закрыть/унизить для того,
Чтобы народ был счастлив, чтоб осознал свою духовность;
Что говорит соседка об экономике Магриба и
Соединенных штатов; в какой части лица
Растут бороды у пидарасов, и какую великую истину
Нам могут сообщить поп-звезды;
Куда ронять бомбы, чтобы мир стал во всем мире;
Где разводить базар и развал за религиозное мракобесие
(Чтобы после героически и с почестями похоронить
Сотню-другую солдат);
Каким цветом вышивать воротники, чтобы патриотизм;
В чью военную форму одевать детей, чтобы гордость;
Чьим пеплом продолжать писать историю,
Чтобы в настоящем не думать о живых.
Давайте продолжать постоянно оглядываться,
Ведь чужое «мнение», вшитое в рептильный мозг, важнее знания;
Ведь только так мы сможем понять, кто за нас, кто не с нами;
Кто чужой, цветной, красный, зеленоглазый, не по уставу одетый, звучащий
В другой тональности, другим голосом, другим языком.
Территории и их закрытые границы – это важно,
Это наше наследие – то, что мы оставим детям и детям
Наших детей, королевство кривых и горбатых,
Имеющих прошлое, имеющих точку зрения,
Озвученную кем-то/о, психология стариков и калек:
Бараки, храмы, тюрьмы – костыли мышления,
Глобальная культура подчи/потребления
(и, кстати, чьи стереотипы зальешь ты сегодня
В слоты собственной памяти?)

Нагвали

[первое говорение – человек стоял на берегу]

Разбросав вдоль берега трубки-хоботки,
Облакоэлектростанция вылупилась у реки:
Крохотные мигли раскрутили её зубчики и шестеренки,
Из корней выцеживая кровь травы.

Чтобы билось огромное сердце в бетонной грудине,
Чтобы курились трубы и вращались турбины,
Чтобы тучные стада топтались над городами,
Укрывая улицы пепельной периной.

Человек гладил стены и думал огромные мысли
О своем всесилии, власти лжи и её смысле.
В землю под его ногами вгрызались иглы тонкие,
Ядовитые снежинки на ветвях древесных висли.

Тучи производили холод и давали снег;
Засыпал снег город и в изголовье рек
Сваливался в кокон, обрастал льдами —
Рождался снежными гиенами солнца поперёк.

И большая ночь по всей земле рассыпа́лась,
Растряслась, раззвенелась, там и осталась;
Снежные гиены пришли в город разорять сады и гнёзда —
Все-все зажмурились взрослые. Сделались спящие, испугались.

От великой стужи птицы растревожились,
Железные перья сладили, стали толстокожими.
Полетели облакоэлектростанцию крушить бомбами сердец своих, вольные,
На человечьих птиц похожие.

И стальные птицы им навстречу летели,
Неживые сердца в их груди тарахтели —
Облакоэлектростанция огнём небо царапала грозно —
Железные перья плавились и горели.

Человеческие дети подбирали птиц упавших трупики,
Вокруг туловок неумело спутывали прутики,
Большую солнечную мельницу строили —
Солнце небу вернуть хрупкое.

Детский смех о земную бился плаху;
Солнечная мельница перемалывала мир в труху.
Человек любовался делом рук своих.
Человек – последний – стоял на берегу.

[второе говорение – горы с обратной стороны]

Над зелёной гостиной – заповедник луны и звёзд
Нанесён серебряной тушью на пергамент, лишенный границ.
В самых дальних их сумерках спрятан солнечный мост,
Сложенный из закатом выточенных спиц.

Мост ведёт через бездну каждого смертного сна,
Через спорые воды той самой реки,
В которую дважды не ступишь ночью, ни среди бела дня.
И воды её неподвижны и глубоки.

Мост ведёт через бездну к подножию гор,
Поглощающих время, пространство реальности Ны.
С чьих вершин наблюдают движение солнечных волн
Внебогляды и молчуны с другой стороны.

В их домах: верстаки для создания птичьих душ,
С бледной пылью реторты, перегонные кубы
Для питания ткани вселенной и её кружев,
Астролябии, карты ветров луны.

У подножия гор стережёт их покой
Сисиутл-Эа, пожирающий имена.
В жизни прошлой, забытой, здесь был город живой,
Но однажды его поглотила война.

И был создан бессмертный двуглавый змей,
Чтоб божественной истиной смерть оправдать.
Оживить пустоту, приходящую следом за ней
К тем, кто чужую жизнь смог отнять.

И сгорали огнем над землёй корабли,
И с оружием шел народ на народ.
Схоронив мертвецов, живые ушли.
Сисиутл бессмертен. Он здесь живёт.

На пустом берегу Сисиутл ждёт.
Так высматривая в мареве звёзд того,
Кто обратно от смерти к рождению пройдет
И по имени сможет назвать его.

[третье говорение – рождение зверей]

Стало много пустых городов и полого тела.
Дымные трубы торчат над городом точно ангелов иглы,
Цепляют облачные брючины зимнего неба – белые
Обнажая снегов икры.

Стало много потешной войны в головах и квитанциях;
Калки на танке несётся вдоль узкоколейки в город.
Телефонная книга бога забыта на станции;
Мир вокруг себя выбелен и распорот.

Лунные доктора настраивают лунные телескопы,
Читают телефонную книгу, пролистываемую ветром:
Выбирают имя из калейдоскопа
Всех живых и мертвых, связанных обетом

Возвращения. Там, где случается магия выбора,
Реальность раскалывается катаклизмом.
Лунные доктора над городом-призраком
В рукописной книге имена отлистывают;

И из огромной вселенной щели,
Распахнувшей мир от неба и до горизонта,
Приходят в реальность прозрачные дикие звери,
Безвестных времён архонты.

Их время медленнее цивилизаций,
За один только шаг города вырастают и
Обращаются в прах: государства и нации
Порастают быльём и себя забывают.

Лунные доктора с конца читают имя,
Времени снега́ берег Леты заметают.
Часовые стрелки застывают – между ними
Призрачные звери медленно шагают.

[четвертое говорение – желтые партизаны]

Желтые партизаны, галактические менестрели
В пространственных джунглях вселенного океана —
Перемещаются по дуге горизонта, следуя солнцу, на
Орбитальных радужных зверях.

В их ладонях – пыль звёзд, весна.
Лунные доктора выписывают от смерти рецепты:
Сироп из детских грёз, к звезде пса вектор.
Здесь расстояний нет, но человек – волна.

Младший Иаков живет в кроне,
На самой вершине, к млечному пути птиц ближе.
Считает звезды, коллекционирует качели, жестяные крыши,
Сам – ветер, эхо. И всё, что кроме.

В его карманах – осколки снов, в укроме;
Горы и реки, осенних электричек рельсы.
И тихий голос, ты услышишь, если
Глаза зажмуришь в полдень, летом, в пустом доме.

Послушай голос, он расскажет,
Где дремлет камень, под которым ключ от двери
Закона: каждому – по вере.
И всё, что происходит дальше.

Есть те, кто остаётся в мире за порогом:
Мудрейшие из рыб, питающие космос Леты,
Трёхглазые медведи, сфинксы, знающие все ответы,
Забывшие вопрос. И каждый, слывший богом.

Меж ними ты… есть продолженье эха.
В стремлении понять великую гармонию
Так часто склонен к повторению
Границ, навязанных любому человеку.

[пятое говорение – Лунные доктора приходят на землю]

город-сад, город-скит.
Куцые улицы.
Такие одинокие.
И так гулко отзывающиеся шагам.
Есть воды времени. А есть океана воды.
Глубокие.
И также исхоженные телами прошлыми —
Вдоль и, пополам,

Вглубь,
туда, где чешуя рыбья рябью серебрится.
Где, отзываясь на изломанные толщей воды солнечные лучи,
В небе над городом,
Садом,
Скитом
черная точка птицы
Застыла. Недвижимая висит.
И уходит в зенит.

С неба спускаются в полночь мира то ли ангелы,
То ли бесы с лицами белыми,
точно мраморными.
Они,
Ангелы то ли бесы,
могли быть прекрасными,
Странными.
Но они чужды этому миру и потому
холодны.

Как холоден воздух в округе,
как снегом вымыты;
Выстужены,
словно застывший в ладони лист,
Растерявший все буквы – на выдохе, паром, инеем
На стекле окон, смотрящих на улицу
точно
пара бойниц.

Они приходят
юны и всесильны,
С голосом на двоих – одним.
Точно слово, звучащее из легких над миром,
Говорит через них.
И становится тот час же
Дым.

[шестое говорение – Человек-Сова говорит]

В маске, слепленной наспех из веток и красной глины,
Щёлкая клювом птичьим, но в гриме мима —
То ли ангел, слетевший с коньков черепичной крыши,
То ли ворон, мертвых посланник, но смерти тише,

Неизвестного имени, племени, рода,
Он спускается в спящий город прежде восхода.
И собой повторяют то нисхождение
В разноцветных масках его отражения.

Город спит. И сны его зимние глуше
Скороговорок подземных рек. Спят его блудные души;
Лунные доктора снуют точно тени меж спящих
И их близнецов, своих жизней память хранящих.

Человек-сова бредёт пустующими коридорами,
Кухнями и комнатами, заглядывая в окна за шторы,
В поисках искры, пламени, всполоха света и цвета
Об утраченном имени в прошлом каждого человека.

И когда он отклик в памяти встречной отыщет,
Имя того человека из книги всех жизней вычтет,
Чтобы смертный к детству снова смог возвратиться
И проводником Эа возродиться.

Призрак древний проведёт того, кто будет готов,
Облачными путями мёртвых китов:
За великий космический предел, за солнечный редут,
Где хранители радуги годам счёт ведут.

Olete lõpetanud tasuta lõigu lugemise. Kas soovite edasi lugeda?

Шаманархия и ее нагвали

Благодарности